Social Network Movements as a Metaphor of the Artificial Intellect.pdf Введение Наиболее известными и влиятельными новыми социальными движениями (НСД) на сегодняшний день можно считать такие движения, как антивоенное и пацифистское, ЛГБТ, глобальные антикапиталистические (Occupy) движения, Black lives matter, желтых жилетов, феминизм, движение за права животных и т.д. (реестр и принципы классификации см.: [1]). Социальные сети выступают сегодня неким суперсубъектом, который использует ряд программных нейронно-сетевых механизмов, очень похожих и на искусственные, и на естественные. Эти механизмы состоят в способностях оценивать значимость и вес тех или иных релевантных для запуска несетевой активности событий, триггеров и процессов. Речь прежде всего идет о степени обсуждения и освоения той или иной протестной темы, об оценке ее зрелости, достаточной степени ее «возмутительности», пределов (не)терпения властных органов, оценке ее (не)готовности или (не)способ-ности на силовые реакции [2]. Все это в совокупности учитывается движениями в процессе калькуляции при принятии решения о проведении несетевого протестного выступления (митинга, шествия, схода, акции неповиновения, пикета), без того чтобы была явно определена конкретная инстанция, выносящая решение о дате и месте несетевых выступлений. Именно с этими новыми формами сетевой мобилизации, сетевого рекрутирования и, прежде всего, сетевого исчисления «шансов на успех», видимо, связаны новейшие протестные выплески (Арабская весна, киевский «Майдан» 2013 г., движение Indignados в Испании, американское движение Occupy Wall-Street, протестное движение в России 2011-2013 гг.), приведшие в ряде случаев к смене политических систем. Такой успех, очевидно, был немыслим для классических НСД (если не считать единичных случаев относительных электоральных побед экологических движений, прежде всего в ФРГ). Сегодня, благодаря соцсетям, НСД удается отчасти компенсировать те недостатки, которые были связанны с отсутствием центральных структур управления, и при этом они смогли сохранить свои прошлые преимущества, силу и влияние, проистекавшие из их независимости от харизматических лидеров и от чрезмерно обязывающих формальных правил партийного членства и других форм организационной бюрократии. Именно эта «автономия» и обусловливала неуничтожимость и вездесущность этой новой формы социальности. Ведь ее не уничтожить путем (1) роспуска протестной организации или (2) нейтрализацией (подкупом, физическим устранением, переубеждением, устрашением) харизматических лидеров, она обезопасила себя и от (3) отчуждения, связанного с боссизмом, непотизмом, элитарностью, и других следствий коммуникативной замкнутости управленческих структур классических политических партий или профсоюзных организаций. Итак, получив новые преимущества и компенсировав старые недостатки, сетевая машина протеста приступила к действиям. От анализа сетевого протеста к социально-сетевым интерпретациям НСД Научная литература о протестах необъятна, результаты исследований НСД институциализировались как в виде теоретических курсов в ведущих мировых университетах, так и в виде ридеров и хрестоматий. К тематике протеста привлечено внимание ведущих социологов и теоретиков первого уровня, посвятивших этому тематические монографии; возникли и уже вошли в первые квартили ведущих баз цитирования специальные журналы, посвященные данной теме. Впрочем, и число подходов к проблеме НСД невозможно ограничить небольшим списком, поэтому остановимся лишь на нескольких. Так, структурно-критический подход настаивает на функции вскрытия протестом структурных напряжений или противоречий, возникающих в обществе [3. P. 749-787; 4; 5. P. 817-867]. В системно-коммуникативном подходе функция протеста усматривается в компенсации социальной дезинтеграции [6, 7]. В этих подходах протест представал некоей особой (слабо организационно оформленной, горизонтально объединенной, ризомообразной, децентрализованной) коммуникативной практикой. Такая активность достаточно прозрачна для наблюдателя-теоретика, так как она основывается на допускающем теоретическую реконструкцию ценностно- и целерациональном дискурсе, а значит, предсказуема в своих реакциях на политическую и общественную жизнь (на разного рода «возмутительные» решения или недостаток внимания к социальным и экологическим проблемам со стороны макросистем, а также на структурную разбалансированность общества). Однако новый - сетевой контекст изучения протеста - по-видимому, настолько сильно отдифференцировался от остального, несетевого общества, что в своих флуктуациях сетевой и не-сетевой активности зачастую не попадает в такт колебаний с «несетевым» обсуждением2. Социально-теоретический анализ сетевого протеста пока только нащупывает свой объект. Даже наиболее маститые теоретики сетевого активизма, такие как М. Кастельс, обнаружили и признали неадекватность своих понятийного аппарата и методологии для анализа протестных выступлений, прокатившихся по всему миру в 2000-х гг., не сумев приложить их в качестве объяснительного инструментария. Тем не менее такие попытки предпринимаются и дают возможность сделать некоторые теоретические выводы и про-нализировать ряд ключевых понятий. Сегодня в рамках сложившейся уже традиции анализа социальных сетей как мотиватора организации протестного активизма выкристаллизовались понятия «сетевая проводимость», «каскадный эффект» [8], а также «структурные разрывы», «сетевые мосты» и «информационные брокеры». Эти понятия позволяют описать и реконструировать модели циркуляции и диффузии протестно-релеватной информации и механизмы функционирования (координации и субординации) протестных сетевых ризоматических сообществ, условия «сетевой мобилизации», делающей возможной в определенный период и «несетевую мобилизацию» [9]. Одна из ключевых идей этого анализа в том, что старые основания рекрутирования и инклюзии в протестное сообщество (групповая идентичность, групповая протестная идеология) утратили значение. Взамен возникли механизмы сетевой персонализации, основанные на личном выборе, что сделало возможными новые, более гибкие, свободные, доступные и демократичные критерии инклюзии в сетевое протестное сообщество [10]. Так, анализ сетевой структуры протестного движения Indignados в Испании, движения Occupy Wall-Street, а также кампаний по гражданской самоорганизации в России и Германии («Окупай Абай», кампании по «захвату университетов» в Германии) выявил специфические черты некоего «мягкого лидерства» [11]. В то же время социальные сети пока еще не интерпретируются как субъекты нового типа, как аналоги индивида, облеченного хотя бы некоторыми функциями или аналогами сознания, а значит - способного воспринимать сенсорные импульсы из внешнего (несетевого) мира, процессировать эти импульсы в своей квазинейронной сети и принимать решения и реализовывать моторные функции в виде несетевой активности (митинги, электоральное поведение, акции неповиновения и т.д.). Новые условия сетевой инклюзии в протестное движение М. Кастельс [12. P. 43-47], В. Беннет и А. Зегерберг [10], исследуя социально-сетевую специфику протеста, усматривают основное функциональное значение сетей в децентрализации протестного движения. И именно эта децентрализация, как замечают исследователи, имела «роковое» значение для ключевой коммуникативно-политической асимметрии, отвечающей за социальный порядок - дистинкцию элита / массы . М. Кастельс [12] разрабатывает многосоставное понятие сетевой власти: «остевляющая власть» (власть членов сетевого сообщества над теми, кто не включен в сообщество); «сетевая власть» (определяющая правила сетевой коммуникации для включенных в сетевое сообщество); «осетевленная власть» (власть одних членов сетевой коммуникации над другими); «сетеге-нерирующая власть» - власть людей, создающих и программирующих принципы коммуникации сетевых сообществ («сетевых социальных движений»). Но эта сложная классификация и выстроенная на ней реконструкция модели управления сетями не дают объяснения ни внезапному началу «Арабской весны», ни протестным выступлениям 2010-х гг. на Украине, в США, России и Франции, но лишь предлагают тривиальное объяснение ссылкой на новые 2 медиаусловия протеста . Беннет и Зегерберг [10], изучая испанское протестное движение «Инди-гнадос», обращают внимание на то, что утратили силу традиционные условия рекрутирования и инклюзии в те или иные группы или члены организации (прерогативы членов организации по сравнению с не-членами, соблюдение принципов и уставного порядка группы, активная акцептация и защита групповой идентичности и групповой идеологии). Теперь же принцип инклюзии зависит от процесса персонализации3, т.е. от личного выбора индивида как последнего, совершенно нового, флексибельного, свободного, доступного и демократичного критерия инклюзии, заменившего в социальных сетях формально-организационные принципы членства. Отсюда проистекает идея возвращения индивиду его значения, утраченного в коммуникативных макросистемах, основанных на обобщающих индивидуальные особенности символических медиа коммуникативного успеха (власти, деньгах, вере и т.д.). П. Гербодо, исследуя сетевое протестное движение «Окупай УоллСтрит», утверждает, что речь идет не о без-лидерных коммуникациях, а о некой «подвижной организации и хореографическом лидерстве» [11. P. 143]. Отсюда можно сделать тот же вывод о «новой инклюзии» с функцией «облегчения информационного потока», образования «информационных каскадов» путем «синергии с новыми медиа»4. Эти «интерактивные» и «партиципативные» медиа (т.е. социальные сети) существенно отличны в их потенциале «сетевой мобилизации» от безличных, бесстрастных и безучастных и формализованных медиа традиционных политических, хозяйственных, образовательных, религиозных и иных коммуникаций (власти, денег, веры и т.д.). Теория и практика сетевого протеста Всякая коммуникация, и социально-сетевой протестный активизм в частности, в той или иной степени выступает ответом на соответствующие внесетевые факторы и триггеры. Вместе с тем внутрисетевые механизмы, с одной стороны, делают возможным повышение «весов» и значений внесетевых причин, получивших обсуждение и раскрутку в социально-сетевом обсуждении. С другой стороны, и сами сетевые процессы (создания групп, публикация статусов, оценки и дальнейшие трансляции информации (лайки и в особенности shares)) могут быть автономными, внутренними факторами активации, дополнительного возбуждения и поддержания этих состояний возмущения, алармизма, только интенсифицирующихся в ходе социально-сетевых обсуждений. Анализ сетевых обсуждений позволил бы решить главную проблему протеста: теоретическое объяснение того, каким образом сетевые сообщества способны координировать активность (сетевую, но прежде всего результирующую несетевую), которая, как теперь принято считать, не направляется из «центральной позиции», не иерархична, не подчинена влиянию харизматического (и тем более формального) лидера, но тем не менее управляет и направляет действия огромной массы людей. Как возможно коллективное действие в новых условиях? Одним из ответов явилась попытка реконструировать активность социальных сетей по аналогии с органическими формами жизни, развивающими в себе структуры, специализирующиеся на передаче информации (нервные системы организма) [13, 14]. В других интерпретациях исследователи, скорее, склонны использовать метафоры и аналогии с механическими или электродинамическими явлениями. Так, появление интернет-сетей дает жизнь новым понятиям: «каскадный эффект», «сети-проводимость» [8], и при этом доказало плодотворность ряда понятий («структурные разрывы», «мосты», «информационные брокеры»), возникших в рамках досетевых подходов к анализу протеста [15, 16] и применяемых к «несетевой протестной мобилизации». Принципы моделирования сетевой активности Итак, мы видим довольно много попыток теоретически истолковать протест как специфический феномен цифровой эры с помощью рассуждений о новых медиа и их более эффективных «мобилизационных свойствах». В этих объяснениях, однако, не хватает теоретического моделирования функционирования сети. Такая модель должна была бы объяснить, как свойства и функции по облегчению диффузии информации связаны с тем, что эта диффузия автономно от центральной инстанции, принимающей решения, обеспечивает процесс согласования коллективного действия. Данная модель должна, кроме прочего, предметно зафиксировать исследуемый феномен, и прежде всего определить его пространственно-временные границы. Представляется очевидным, что речь может идти как минимум о некоторой внешней и внутренней пространственной границе сетевого протеста. Должны быть, с одной стороны, выявлены параметры глобальной общемировой сети, охватывающей национальные протестные сообщества и сети протестных сообществ (в Фэйсбуке, Твиттере, Инстаграмме). С другой стороны, следует зафиксировать входящие в эту сеть конкретные минимальные локальные сообщества, или «узлы общения» (тематические группы, национальные конкретные сети и менеджеры, позиции участников (блоги), группы сообщений (например, по хэштегам), тематически объединенные структуры обсуждения (форумы и т.д.)). Только после того, как будет создан реестр протестных сообществ, можно взяться за выявление динамических (временных) характеристик и переменных, таких как характер течения информации (скорость сообщений и распространения информации, направление ее диффузии, охват участников, интенсивность (частота) обсуждения, диссипатив-ность потоков), применительно к выделенным «пространственным» структурам. Пока такой глобальной работы не проведено, но тем не менее есть исследования, которые описывают первый уровень сети, фиксируя ее гло-бально-«пространственные» характеристики. Так, Д. Изли и Дж. Клейнберг [17], характеризуя первый, глобальный уровень сети, вводят понятие «ткани сети», которая характеризует меняющейся плотностью общения и периодическими «структурными разрывами» в ткани сетей. Такого рода разрывы создают эффекты «бутылочных горл» и «сетевого сопротивления» коммуникативным потокам, в результате чего коммуникация замыкается внутри сообществ, не выходя за их пределы. Это «сетевое сопротивление» обусловлено рядом тормозящих факторов, связанных с тем обстоятельством, что несетевой «внешний мир» и в сетевых условиях остается «каузальным фактором», а значит, требует от «втянутых в протестную сеть» индивидов в своей несетевой активности отвлекаться от своих мониторов, хотя бы для получения «энергии», необходимой для функционирования в сети (включая сюда и оплату Интернета, и обеспечение «свободного времени»). Да и сами индивиды, в свою очередь, являясь «внешним миром» для сетевой (как и для любой другой) коммуникации, все-таки не перемещаются в сеть, а выступают всего лишь в качестве неких «информационных стрелочников», «проводников», «транзисторов» (а иногда и «резисторов») сетевой коммуникации [17. P. 11]. В том смысле, что «возбуждающий сигнал» на них либо заканчивается, либо продолжается, либо усиливается и веерно расходится по другим сообществам. Однако - по означенным выше причинам - они во всей своей массе все-таки не в состоянии функционировать как информационные брокеры (см. ниже), т.е. целиком и полностью сосредоточиваться и специализироваться на функции связи разорванных или разомкнутых сообществ. Кроме того, и другие коммуникативные системы (политика, экономика, наука, религия, семья, образование), с одной стороны, провоцируют сетевую активность, оформляя ее условия и генерируя важные несетевые события-триггеры сетевых обсуждений («поражающие права» политические решения, организация антиэкологичного предприятия, разработка продуктов с ГМО, дискриминирующее распределение ролей в семье), но, с другой стороны, мо- 1 гут тормозить сетевую циркуляцию и «раскрутку» протестной темы . Очевидно, что для преодоления внешних и внутренних факторов «сетевого сопротивления» требуются дополнительные усилия, энергия и работа, на которой, собственно, и специализируются индивиды (а подчас и сообщества, ведущие блог влиятельного актора), которых мы обозначили как информационных брокеров. На втором уровне как раз и могут быть определены отдельные позиции важнейших сетевых акторов, информационных брокеров. Именно благодаря этим сетевым «лидерам» информация курсирует и может преодолевать разрывы и области большого сетевого сопротивления. Рабочая гипотеза: сетевая модель протестной коммуникации В ходе данного исследования, как часто бывает, приходится иметь дело с некоторой эмпирической (феноменологически фиксируемой и хорошо визуализируемой) протестной активностью: митингами, акциями, требованиями, объектами протеста и т.д. С другой стороны, постулирование как несетевых (внешнемировых), так и внутрисетевых факторов (механизмов активизации возбуждения и алармизма вокруг протестной темы), которые, в свою очередь, являются причинами сетевой коммуникации (двойная каузация!), является в высшей степени гипотетическим и однозначно эмпирически не подтверждается, но может быть «проявлено» путем эскпертных оценок и опросов. Представим гипотетические внешние факторы протестной активности, которые «лежат на поверхности»: (1) социально-экономические (бедность, отсутствие социальных лифтов, профессиональная невостребованность, в том числе в силу «отмирания» профессий, недостаточной образованности, дискриминация при трудоустройстве и т.д.; (2) культурно-религиозно-этнические; (3) коммуникативные (специфическая среда общения, эксклю-дированность из традиционных кругов как условие инклюзии в протестные группы); (4) когнитивные (образование, специфическая восприимчивость к страданию другого и «этике долга»); (5) психо-эмоциональные (в том числе агрессивность, эмоциональность, особенности психотипа); (6) травмати-зирующая память (память о трагедиях, вина за которые приписывается властям). Наряду с этими «долгоиграющими» причинами особое значение имеют и начальные импульсы протестной активности, задаваемые несетевыми событиями. Прежде всего это политические, экономические, правовые решения, воспринимаемые как дискриминирующие или поражающие в правах. При этом внешние факторы не могут быть целиком определены в своем значении (весе) сами по себе, а определяются своей связью с другими. Скажем, психологическая лабильность и психоэмоциональная неустойчивость, возможно, приведут к тому, что больший вес получат травматизирующие факторы социальной памяти. Или более высокий уровень образования и культуры, как правило, связан с более критической оценкой (практически любых) действий власти, а также большим весом «морального долга» участия в протестной активности. Трудность в том, что внешний вес внешнего фактора должен сочетаться с внутренним весом его «внутрисетевой» рецепции. Один и тот же фактор, имеющий большой вес сам по себе, вне обсуждений социальной сети (например, личное сопереживание трагедии), будет иметь меньший вес, если свою визуалилизацию он получит в виде «малозначимого» внутреннего события (например, информации или сетевого «приглашения» на митинг от незнакомого лица). И наоборот, малозначимое внешнее событие, будучи раскрученным и получившим резонанс в сети, многократно одобренное (likes), распространенное (shares) и откомментированное большим числом близких друзей, получает гораздо больший вес5. Социальная сеть как форма искусственного интеллекта Уже на этом уровне анализа предложим некоторую упрощенную метафору протестной сети как квазиискусственного интеллекта. После того как внешние центры ирригаций получили свои значения (применительно к разным сообществам), можно было бы зафиксировать реестр специфических «нейронов», квази«синаптически» связанных с центрами обсуждения (социально-сетевых форумов, блогов, сайтов, сетевых групп), возбуждаемых или активируемых внешними ирритациями и, в свою очередь, получающих определенный вес (влияние), который в значительной степени не зависит от обсуждаемой в этой группе «внешней протестной темы». Тогда в качестве синаптических механизмов, обеспечивающих активацию определенных комбинаций (асамбляжей) «нейронов» (центров обсуждения протестных тем), могут выступать ивенты, как известно, имеющие три уровня интереса, или веса (заинтересован, нет, участвую), комментарии (с позитивными, негативными, нейтральными весами), shares (с личным комментарием или без него), likes (c еще более дифференцированными уровнями активности связи или реакции на осетевленное событие: dislike, возмущение, симпатия), публикация новости, фото, видеозаписи, музыкального произведение (особенно специфически протестных стилей рэп, хип-хоп), создание группы, вхождение в группу, приглашение группу и т.д. Интенсификация всего этого многообразия реакций на осетевленное событие и запускает механизмы «возбуждения» связанных нейронов (групп, форумов, чатов и т.д.). Формальным символом, или маркером, активируемых ансамблей (синаптически связанных центров обсуждения) выступает хэш-тэг (но, очевидно, он не всегда маркирует протестное обсуждение). Нейронно-сетевые слои6: стадии сетевого восприятия, коммуникации и моторных функций Как могут выглядеть в таких случаях формирующиеся нейронные слои? Первый слой, очевидно, включает в себя непосредственную сетевую реакцию (квазисенсорный уровень) на внешнесетевые события (политические коллективно-обязательные решения и т.д.). Эти реакции довольно многообразны, но все-таки формально предстают, как правило, в виде обнаружения релевантного события в несетевых новостях и комментариях к нему, публикации поста (статуса) или ссылки на событие. Второй слой, т.е. реакция на реакцию на несетевые события, еще не предполагает развернутой сетевой коммуникации, скорее, является неким «восприятием чужого восприятия». На этом этапе как бы регистрируется факт восприятия новости: путем одобрения или неодобрения (likes), путем дальнейшей трансляции (share), новость можно «вывесить на стену» другого члена группы или сообщества. Но уже на этом уровне, или этапе докоммуни-кативного сетевого восприятия, могут запускаться процессы рекрутирования в группу и образование коммуникативной системы протеста. Наконец, третий - коммуникативно и интегративно значимый - нейронный слой включает активное обсуждение в виде разветвляющейся последовательности комментариев, создание тематических групп, создание ивентов, публикаций и распространение призывов к несетевым действиям и т.д. Мы описали три идеальных типа нейронных слоев, каждый из которых включает в себя большое количество промежуточных, в целом и составляющих способную к обучению многослоевую и непрозрачную для наблюдателя нейронную сеть. Если более полно использовать метафору искусственного интеллекта, то можно предположить и наличие некоторых тормозящих связей. Ивент (например, регистрация митинга и распространение сетевых приглашений на него) как моторный ответ на сетевую коммуникацию воспринятого сетью события может, безусловно, вообще не состояться или выродиться в малозначимое несетевое событие. Это, кроме прочего, зависит и от «весов» поступающих приглашений (близкие ли люди, влиятельные ли люди присылают приглашения, много ли поступает приглашений), и от веса самого ивента (верят ли участники в эффективность митинга), и, наконец, от веса самого события-триггера (скажем, скандального политического решения), но также и от того, сколько членов сообщества уже заявили об участии, неучастии или возможном участии или интересе. Понятно, что активация синапсов (приглашений) с малыми весами выступает тормозящим фактором и приводит к «засыпанию протеста». Сетевой протест как самообучающаяся коммуникативная система Более сложен вопрос о формах «самообучения сети». Представляется, что обучение сети запускается лишь в следующем «коммуникационном цикле». Оно является реакцией (и реакцией на реакцию) на те несетевые события, которые стали следствием сетевых обсуждений и реализации объявленных ивентов. Сеть эволюционирует, обнаруживая и переходя на новые формы и принципы обсуждения актуальной повестки, сохраняя (и даже радикализируя) свои символические медиа коммуникативного успеха (классические темы протеста), но меняя средства распространения своих сообщений. Так, возможны переходы с публичного обсуждения в закрытые мессенджеры и чаты. Или, напротив, трансформируются символические медиа коммуникативного успеха (скажем, протестная тема сменяется темой волонтерства и других видов непротестной гражданской активности и т.д.), но сохраняется ориентированность на публичное сетевое представление своих сетевых акций. Здесь заложены классические механизмы положительной обратной связи. Так, на этапе инфляции протеста чем больше протестующих выходит на улицу, тем больший резонанс это приобретает в сетевых обсуждениях и, как следствие, тем больше протестующих выходит на улицу (и соответственно, наоборот). Более сложные механизмы самообучения, задействующие принципы отрицательной обратной связи, способны прерывать этапы «раздувания» протеста, редуцировать и тормозить его актививность или, как вариант, менять сетевые формы протестного активизма. Так, протестная система способна обучаться, например, реагируя на силовые действия властей7, переориентируясь с публичной сети на закрытые мессенджеры, переходя из «ВКонтакте» в телеграмм-каналы и WhatsApp. Другой реакцией обучения может становиться переориентация с явного протестного активизма на гражданско-волонтерскую латентно-оппозиционную активность. О нейронно-сетевой модели сетевого протеста В заключение попробуем, используя метафору самообучающейся нейронно-сетевой модели, «формализовать» все вышеозначенные аргументы. Мы выбираем «входящий слой» нейронов (своего рода мотивы), руководствуясь принципом дименсиализма, согласно которому всякий запрос на контакт в любой области коммуникации (в науке, политике, экономике и т.д.), прежде чем быть понятым, и как следствие, принятым или отклоненным, должен быть оцененным (= получить значение) в трехмерном коммуникативном гиперпространстве. Это пространство образуется несколькими измерениями: - предметно-тематическое измерение: отвечая на сообщение, нужно понять, о чем идет речь и разделять интерес к данной теме; - временное измерение: важно понимать, что явилось причиной данного предложения и какие будущие перспективы оно открывает (или закрывает); - социальное измерение: принимая то или иное предложение к общению, следует учитывать, каково его «объединительное» значение для меня и для другого, для интеграции сообщества или (референтной) группы, с которой я хочу или не хочу себя идентифицировать. Применительно к протестному движению его ценностная программа представляет его тему и образует предметное измерение протестной коммуникации. Эго понимает и принимает запрос на контакт со стороны протестующего сообщества, если разделяет эту программу. Это могут быть ценности религии, справедливости, собственного этноса, свободы и т.д. Пусть это значение выражено таким символом: Й Возможность найти единомышленников, участвуя в протестном движении, в свою очередь, придает определенное значение (больший или меньший вес) запросу на контакт со стороны протестующих (в социальном измерении протестной коммуникации). Пусть эта переменная будет представлена таким символом: .г? Но и «карьерные» (в самого широком смысле слова) перспективы рекрутируемого участника и его возможные позиции в «прекрасном будущем», конечно, тоже должны получить оценку, значит соучаствовать в принятии решения о подсоединении к протесту во временном измерении коммуникации. Пусть это значение выражено таким символом: ф- Мы отдаем себе отчет, что это избыточно абстрактная и лишь одна из многочисленных возможностей редукции всего многообразия мотиваций, определяющих решения участников. Но возьмем ее для начала, как фундаментально обоснованную в системно-коммуникативной теории, за неимением других универсальных методологических оснований. Итак, наш «входной слой» нейронной сети символически выглядит так: ф- Если ценности движения мне близки и участники этого сообщества составляют референтную группу, которой я хочу подражать и в которой хочу состоять, тогда предметное и интегративное значения получают большой вес (единицу); в том же случае, если протестные ценности я не разделяю или сообщество использует способы общения, которые я не приемлю, эти переменные получают нулевое значение. Если «вес» ценностей движения для меня высок, а поиск единомышленников не является центральным мотивом или выражен слабо (но все-таки я терпимо или без резкого отрицания отношусь к методам, используемой протестующими), то я все-таки позитивно отвечу на приглашающий запрос или сам инициирую контакт. И наоборот, если я «очарован» групповой солидарностью движения, но ценность или главная тема обсуждения мотивирует меня слабо, я могу начать общение и совместное обсуждение протестной или активистской повестки: •й Однакоо результатом воздействия заявленных факторов может быть не только обсуждение (лайк, комментарий, пост как функции сетевой репликации вирусного типа), но и фактическое вступление в группу, создание собственной ячейки группы или сообщества: Добавим еще элементы в нашу модель. Например, некое подобие «активации моторных нейронов», т.е. сетевую активность, направленную не только на обсуждение, но и на реальные несетевые действия, призывы выходить на улицу, создание собственного ивента, и т.д. Эти факторы различаются для разных сообществ. Пусть «двигательный нейрон» (ивент) выглядит так: IIIII ■ 1 9 9 ■ | U1& На третьем этапе интенсивность сетевого обсуждения, интенсивность создания сообществ, объединенных общей тематикой, и интенсивность призывов к выходу на улицу как условие несетевых действий должны получить достаточный вес, чтобы запустить «моторные функции»: При этом наша сеть может учиться и в качестве некого механизма обратной связи должна иметь возможность либо переформатироваться, либо выбирать в качестве рецепторной реакции на первичные исходные данные иные «моторные» реакции, например переход к закрытым способам коммуникации (закрытые группы, мессенджеры, телеграм-каналы), либо идти по пути гражданского волонтерства и стратегии малых дел как некого предуготовительно-го этапа ожидания ослабления давления со стороны политической системы. Ответы самообученной сети теперь таковы: (1) в случае внешней жесткой силовой реакции «не пойду на улицу, а уйду в подполье (= закрытое сообщество)»; (2) пойду на улицу, но не протестовать, а делать «малые дела», помогая близким; (3) все-таки пойду на улицу, вопреки своим страхам: Выводы Итак, более или менее понятно, каким образом происходит «принятие решений» такого рода протестным квазисубъектом. Это, безусловно, не является решением руководителя организации. Но каким образом происходит обучение сети принятию «правильных решений»? Наш ответ состоит в том, что не существует правильных или неправильных, но есть эволюционно-адекватные или неадекватные решения. Последние просто приводят к завершению (т.е. к прекращению воспроизводства) той или иной последовательности коммуникаций. Так, на стадии эволюционной вариативности возникает три вышеозначенных возможных ответа на средовые условия. На стадии их селекции (выживания), очевидно, продолжение уличного протеста является (в силу страхов репрессий, деморализации и демотивации от нереализумости изначальных мотивов) маловероятным. Между тем волонтерство с «оппозиционным уклоном» и продолжением петиционной активности в сети способно не только «быть отобранным» на эволюционной стадии естественного отбора, но и получить в данных внешнесредовых условиях формы регулярного воспроизводства, т.е. эволюционно стабилизироваться. Видимо, на некоторый период именно этот ответ будет наиболее вероятным следствием самообучения новых социальных движений. Но этот ответ, очевидно, не реализовываться всеми сетевыми группами, поскольку некоторые протестные ценности (в особенности экстремисткие и радикальные) просто могут и не иметь соответствующих их ценностям волонтерских форм. В этом смысле «сетевое подполье» как раз и будет характерным ответом радикальных и экстремистских протестных групп, не имеющих несетевых возможностей для несетевой волонтерской самореализации. Это обстоятельство, видимо, до некоторого времени будет препятствовать созданию общей про-тестной мотивационной темы, т.е. появлению у протеста обобщающего символического медиума коммуникативного успеха, и, как следствие, формированию полноценной коммуникативной системы протеста.

Скачать электронную версию публикации