Space-time coordinates in Gore ot Uma by A.S. Griboyedov and its German translation by Louis Schneider.pdf В 1831 г., когда комедия Грибоедова все еще распространялась в списках, а напечатать в России удалось лишь отрывки, пропущенные цензурой, в журнале «Театральный репертуар Бо- та»[12] был издан первый перевод - «Kummer durch Verstand» Луи Шнейдера (1805-1878). Берлинский комедийный актер, писатель, чтец при короле прусском Фридрихе Вильяме IV в чине тайного советника, преподаватель русского языка, издатель, переводчик с русского, французского, испанского, итальянского и английского, Шнейдер осуществил перевод «Горя от ума» в прозе с большими купюрами. Перевод предназначался для постановки на сцене, для чего был снабжен указаниями актерам, списком труднопроизносимых онимов и топонимов, перечнем необходимого реквизита. Эта подлинно русская пьеса, добросовестно отражающая реальность, по словам переводчика, должна быть так же известна немецкой общественности, как известна на родине [1. S. 356]. Время замысла и написания «Горя от ума», как известно, пришлось на период после Отечественной войны 1812 г., период формирования и подъема декабристского движения, активного столкновения нового с уже отжившим. Противопоставление хронотопов старого и нового легло в основу содержания комедии, причем оппозиция имеет значение не только при организации коллизии, но и выступает как способ сопоставления и выявления взглядов персонажей. Конфликт в комедии возникает из-за их разного положения во времени и пространстве: сталкиваются статика и движение, быт и история. Две эпохи, «век нынешний», мечтами устремленный в будущее, и «век минувший», постоянно обращающийся в прошлое, к утопическому екатерининскому веку, определяют антитезу пространств своего и чужого, внутреннего и внешнего, ума и глупости, порядка и случая, реальности и сна, живого и мертвого, света и тьмы [2. С. 65-103]. Образ времени в комедии складывается не только из историкосоциальных характеристик, но и за счет субъективно-образного его восприятия героями: замедленное время, характеризующее пространство Фамусова, и стремительное, определяющее топос Чацкого. Характерно, что само естественное течение жизни заменено в доме Фамусова на цикл, определяющийся часами, которые он показательно останавливает в первом действии, и календарем, который определяет непрерывное бытовое время событиями рождения и смерти представителей этого локуса. При построении сюжета Грибоедов активно использовал художественное время как поэтическую категорию: за счет воспоминаний им раздвигаются хронологические рамки действия, события излагаются при помощи таких сюжетообразующих приемов, как повторы и хронотоп встречи, дороги, странствия и т.д. Известное критическое отношение Грибоедова к французской классицистической традиции, выражавшееся помимо прочего в критике Расина, Корнеля и Мольера за то, что они «вклеили свои дарования в узенькую рамочку трех единств» и «не дали волю своему воображению расходиться по широкому полю» [3. С. 9], определило своеобразное оперирование законом «трех единств»: Грибоедов соблюдал канон лишь в той мере, в которой он не противоречил правдивому изображению действительности. Так, топосом в комедии становится дом Фамусова. Действие происходит в разных местах дома, перетекает из комнаты в комнату. Первое действие начинается в гостиной, второе - происходит в той же гостиной, но появляется окно, которое позволяет увидеть двор, где Молчалин садился на лошадь и упал с нее. Третье действие занимает вечер, когда гости приезжают в дом на бал, все двери в доме открываются настежь, кроме двери в спальню Софьи. Наконец, в четвертом действии, когда гости разъезжаются с бала, мы видим парадные сени, большую лестницу, выход на крыльцо. Пространство дома условно ограничено крыльцом, порогом, дверями, окнами с закрытыми ставнями: «Ну что бы ставни им отнять?» - замечает Лиза [4. С. 13]. Также известно, что дом условно поделен на мужскую и женскую половины: «А! знать, ко мне пошел в другую половину», - отмечает Фамусов о Молчали- не [4. С. 42]. Время в комедии занимает одни сутки. Первое действие начинается утром, второе происходит днем, третье - днем и вечером, четвертое - вечером и ночью. Закон единства времени автором соблюден, но помимо времени событийного в комедии присутствует время биографическое и историческое. На замечание П.А. Катенина о произвольной связи между сценами комедии Грибоедов подчеркивал один из ключевых принципов - необходимость случайности и ее художественной функции: «Так же, как в натуре всяких событий, мелких и важных: чем внезапнее, тем более завлекают в любопытство. Пишу для подобных себе, а я, когда по первой сцене угадываю десятую, - раззеваюсь и вон бегу из театра» [5. С. 87]. Но для мира Фамусова случайность - это всегда угроза, которая возникает с приездом Чацкого из некоего пространства, находящегося за пределами Москвы. Вместе с ним в цикл жизни дома проникает непредсказуемый случай, недаром поведение Чацкого характеризуется динамическими категориями: ветер, вихрь, буря, спешить, бежать, лететь, быстро и много говорить. Убыстренный темп в противовес замедленному, сонному, полумертвому, свойственному московскому миру XIX в.: «Уж коли горе пить, Так лучше сразу, / Чем медлить, - а беды медленьем не избыть» [4. С. 114]. Мифологема дома Фамусова не только топос комедии, но и практически главное действующее лицо. Конкретно-реальный локус не ограничивается лишь семантикой здания, но мыслится как эмблема оседлого, укорененного, нерушимого быта, символ родственных связей, своего пространства. Это не дом, но вся Москва - с большим размахом, протяженная и горизонтально растянутая, семейный круг родных, своих людей. Созданный в комедии хронотоп Москвы одновременно и конкретный, и условный: дом-город- модель мира. Концепт дом, по замечанию В.А. Масловой, является ядром русского языкового сознания, определяя внутреннее, обжитое человеком пространство мира, окруженное хаосом. Дом - это некий центростремительный перекресток всех жизненных путей человека, первая вселенная человека, объединяющая его воспоминания, мысли, мечты и тем самым организующая «связь времен» [6. C. 234]. До XIX в. Москва в русской литературе описывалась торжественно и задушевно, как принципиально женское начало в противовес городу Петра, воплощающему начало мужское, с расцветом же Петербурга в сатирических зарисовках города у П. А. Вяземского, К. Н. Батюшкова и др. стали появляться указания на застойность московской жизни [7. С. 9]. Но, пожалуй, именно в комедии Грибоедова берет начало острое противостояние новой и старой столиц - Москвы и Петербурга, продолжающееся по сей день. Во многом в связи с успехом «Горя от ума» в русском сознании появился концепт гри- боедовской Москвы. Примечательное определение Москве дает Скалозуб: «дистанция огромного размера» [4. С. 45]. Согласно словарю В.И. Даля, «дистанция» - расстояние; участок протяжения, дороги, реки, под присмотром дистанционного начальника; округ, определенное пространство вообще [8. Т. 1. С. 1085], т.е. Москва - некая значительная поднадзорная территория. В изучаемом нами переводе Шнейдера это отражено следующим образом: «Ja, sie ist sehr weitlauftig!» - Да, она очень просторна [1. S. 339][13]. В списке действующих лиц Грибоедов указывает «множество гостей всякого разбора» [4. C. 11], что сокращается Шнейдером до номинации «Gaste» - гости [1. S. 331]. Конкретный топос «Действие в Москве в доме Фамусова» [4. C. 11] переведен точно, однако от себя переводчик указывает на время действия: «Zeit: 1823» - время: 1823 г. [1. S. 331]. Стремление датировать описываемые в комедии события могло быть вызвано желанием переводчика подчеркнуть современность комедии: менее десяти лет разделяют немецких читателей и события, происходящие в доме Фамусова. Шнейдер и далее вносит необходимые, с его точки зрения, уточнения. Так, первое действие комедии Грибоедов начинает с подробного описания пространства дома Фамусова и указания на время суток: «Гостиная, в ней большие часы, справа дверь в спальню Софии, откудова слышно фортопияно с флейтою, которые потом умолкают. Лизанька середи комнаты спит, свесившись с кресел. (Утро, чуть день брезжится) [4. С. 12]. В переводе, с оглядкой на сценическое воплощение комедии, появляется уточнение, что большие часы находятся «im Hinter- grnnde» - на заднем плане [1. S. 331]. «Гостиная» передано как «Ge- sellschafts-Zimmer», т.е. дословно «комната для компании, общества, вечера» [1. S. 331], что семантически близко, однако не вполне точно, поскольку не связано с лексемой «der Gast» - гость, как, например, синонимичная «das Gastzimmer». Грибоедовская же номинация «гостиная» актуализирует мотив скорого прибытия гостей - как званых, на бал, так и нежданного Чацкого. Номинация «гость» отмечается частотным словоупотреблением в комедии, кроме того, немаловажна ее семантическая составляющая: в древнерусской традиции «гость» - это также «чужеземец, чужестранец», «чужой человек» и «враг» [9. Т. 1 С. 210], что актуализирует мотив проникновения в свое пространство чужого либо враждебно настроенного. По ходу действия мы узнаем, что в дом Фамусова вхожи только те, кто ему родня, близкие, круг единомышленников, людей схожего ума. Чацкий, хоть и принадлежал к этому кругу, после возвращения из трехлетнего путешествия в чужое пространство обнаруживает иное понимание миропорядка, чуждое фамусовскому, что закрывает для него вход в это семейство. Благодаря прибытию гостей на бал в дом Фамусова пространство комедии расширяется до всей Москвы. Примечательно, что это мир матриархата, где общественным мнением руководят женщины: «Старухи вмиг тревогу бьют, / И вот общественное мненье!» [4. С. 113], где высшая инстанция - оценка Татьяны Юрьевны и Марьи Алексевны. Чацкий же не только не подчиняется этому порядку формально, но и внутренне он подвижен, свободен, не подчинен московскому феминному миру, приехавший извне, из Петербурга - мира мускулинного. Еще один маркер «своего» пространства, вводимый Грибоедовым, - семья. В русском языке под «семьей» традиционно понимаются родители с детьми и другие близкие родственники, живущие вместе [8. Т. 1. С. 23]. Однако ранее понятие включало также кроме домочадцев понятия «рабы», «работники», «слуги», как находящиеся в зависимости [9. Т. 2. С. 154]. Таким образом, можно считать всех, находящихся в зависимости от Фамусова, членами его семьи, равно как и его можно считать членом более значительной семьи - московского общества. Другое важное понятие - род. Род объединяет ряд поколений, объекты одного происхождения, обладающие общими качествами [9. Т. 2. С. 118-119], т.е. общество схожих людей, подобных друг другу. Этот маркер также отличается частотностью употребления в комедии, подчеркивая принадлежность персонажей к кругу «своих», одного семейства, принципиально отличных от «чужих». Так, например, Молчалин характеризуется Фамусовым как «безродный», т. е. чужой, пришлый, что усиливается противопоставлением локусов Москвы-столицы и Твери-провинции: «Безродного пригрел и ввел в мое семейство, / Дал чин асессора и взял в секретари; / В Москву переведен через мое содейство; / И будь не я, коптел бы ты в Твери» [4. С. 19]. В переводе же эта семантическая связь разрушается из-за потери лексемы «безродный»: «Dich in meinem Haase aufgenommen...» - тебя в свой дом принял... [1. S. 333]. Отождествление фамусовским обществом дома с семьей подтверждается целым корпусом лексем с семантикой рода, родства, семейных связей. Одного только словоупотребления «род» и его производных в комедии более пятнадцати. Многочисленные дериваты лексемы, частотные в комедии (безродный, сродни, родня, родной, породниться, родство), не получают конгениального перевода в связи с отсутствием в немецком языке необходимого синкретизма корней: «verwandt werden» - стать родным [1. S. 335], «Familie» - семья, род [1. S. 338]. Показательно также словоупотребление «не свой» в речи Фамусова: «Один Молчалин мне не свой» [4. С. 44], которое выпускается в переводе вместе со всей репликой. Потери интересующих нас маркеров из-за частых купюр, к сожалению, нередки в переводе Шнейдера. Так, Чацкий явственно осознает свою непринадлежность роду Фамусова: «Нет ли впрямь тут жениха какого? / С которых пор меня дичатся как чужого!» [4. С. 42]. У Шнейдера: «...ich nicht misstrauisch gegen diesen Herrn Brautigam in spe seyn sollte (курсив переводчика)» - .я не стану относиться с недоверием к этому Господину будущему жениху [1. S. 338]. Знаковая реплика Чацкого «Нет! недоволен я Москвой» [4. С. 95], которая выдает не только его чуждость московскому обществу, но и поскольку «довольный» обладает также значением «удовлетворяющий размерами» [9. Т. 1. С. 258], указывает на замкнутость, сжатость московского мира (которая изнутри своими, членами московской «семьи», напротив воспринимается как «дистанция огромного размера»), болезненно ощущаемую «чужим» Чацким: «Душа здесь у меня каким-то горем сжата» [4. С. 95]. В переводе: «Leider ist mir hier nicht wohl!» - К сожалению, мне здесь нехорошо! [1. S. 348]. Пространственная антитеза «своего» - «чужого» поддерживается антитезой темпоральной. Здесь «свои» и «чужие» - это приверженцы «века минувшего» и «века нынешнего». «Век», значимый и самый частотный временной маркер в «Горе от ума», при переводе подвергается разнообразным трансформациям или вовсе опускается. Ср.: ужасный век! [4. С. 19] ни во веки веков [4. С. 23] отпрыгал ли свой век? [4. С. 27] век не встречал [4. С. 32] век при дворе [4. С. 37] век покорности и страха [4. С. 38] ваш век бранил я беспощадно [4. С. 40] век шутить [4. С. 64] век мы не встречались [4. С. 69] в девках целый век [4. С. 79] целый век [4. С. 103] век с англичанами [4. С. 105] дай Бог ей век прожить богато [4. С. 115] herrlichen Zeiten - ужасные времена [1. S. 333] выпущено в переводе hat er sich noch nicht todtgetanzt? - не допрыгался ли он уже до смерти? [1. S. 335]. hochstens den hundertsten Teil - не более сотой части [1. S. 336] immer - всегда [1. S. 337] unter den Schein des Gehorsams, der An- hanglichkeit - в свете послушания, преданности [1. S. 337] Zeitalter - век, эпоха, эра [1. S. 338] выпущено в переводе выпущено в переводе die wird auch nie einen Mann bekommen которая мужчины никогда не получит [1. S. 345] mein ganzes Leben lang - вся моя жизнь [1. S. 350] выпущено в переводе Ich wunsche Sophien alles Mogliche - Я желаю Софии всего возможного [1. S. 353] Ключевое для интерпретации вербализованное противопоставление века нынешнего веку минувшему также не получает эквивалентного выражения в переводе: Как посравнить, да посмотреть Das Sonst mit dem Jetzt vergleicht - сравнит Век нынешний и век минувший [4. иное с настоящим временем [1. S. 337] С. 38] Важность сохранения темпорального маркера «век» в переводе объясняется также тем, что в русском языке лексема обозначает не только «продолжительность жизни человека» и «период времени в сто лет, столетие», но генетически связана с лексемой «вечность» [9. Т. 1. С. 138-139]. Таким образом, Грибоедов подчеркивает присущий фамусовскому локусу образ циклического, бесконечного времени. Еще один символ цикличного времени в комедии - календарь. Календарь дважды упоминается в тексте: «Достань-ка календарь» [4. С. 35] и «Гляди-ка в адрес-календарь» [4. С. 108]. При первом употреблении Шнейдер предлагает «der Kalender» - календарь [1. S. 336], однако вторую реплику сокращает, выпуская интересующий нас маркер. Календарь примечателен тем, что представляет собой хронографический механизм, наравне с часами подвластный Фамусову, куда тот вносит «разные дела на память», создавая тем самым локальные прошлое, настоящее и будущее. События, вносимые Фамусовым в календарь, привязаны к незыблемому жизненному циклу: рождение, крестины, замужество, рождение детей, их крещение и так до смерти и снова по кругу. Новости внешнего мира быстро искажаются, превращаясь в сплетни и слухи, неспособные нарушить привычного уклада. Все события будущего ожидаемы и предрешены, что гарантирует столь ценимые Фамусовым и другими членами его локуса спокойствие и безопасность и ощущение скуки, горя тем, кто не принадлежит или частично принадлежит этому миру - прежде всего Софье и Чацкому. Отсутствие подлинного движения делает дом-мир Фамустова не только статичным, сонным, но и мертвым царством. Время в комедии превращается в вечность, конец же времен принципиально недостижим из-за цикличности событий. Упомянутые выше часы представляют еще более широкое поле коннотаций в тексте «Горя от ума». Частотно употребляемая Грибоедовым лексема «час» обозначает некий период времени, искусственно выделенный [8. Т. 4. С. 1290-1291]. Принципиальная невозможность определить точное время в доме Фамусова, не только производящая комический эффект, но и символичная, точно воспроизведена переводчиком: [4. Голос Софии Который час? Лиза Всё в доме поднялось. София (из своей комнаты) Который час? Лиза Седьмой, осьмой, девятый С. 13]. Sophie (in ihrem Zimmer). Was ist die Uhr? - София (в своей комнате). Который час? Lieschen. Das ganze Haus ist schon wach! - Лизонька. Весь дом уже проснулся! Sophie (eben so). Was ist die Uhr, habe ich gefragt! - София (ещераз). Который час, я спросила! Liesch. Sieben hat es eben geschlagen! Nein, achte! Nicht doch, was sage ich denn, neune! - Лизон. Семь только пробило! Нет, восемь, что я говорю, девять! [1. S. 332]. Показательна также попытка манипуляций Лизы с часами, чтобы прервать затянувшееся свидание Софии и Молчалина. Здесь перевод Шнейдера также достаточно точен: Переведу часы, хоть знаю, будет гонка, Заставлю их играть. (Лезет на стул, передвигает стрелку, часы бьют и играют) [4. С. 13]. Ich will nur die Uhr eine Stande vorausstellen - dann spielt sie - viel leicht vertreibt ihn das. - Zwar werde ich tuchtig ausgezankt werden, aber was thut’s? (Stiegt auf einen Sessel, und stellt den Zeiger eine Stunde vor. Die Uhr schlagt neun, und fangt an tu spielen) - Я лишь хочу перевести часы на час вперед - тогда они заиграют - это его гораздо легче прогонит. - Хотя меня изрядно отругают, но что делать? (Поднимается на стул и устанавливает стрелку на один час вперед. Часы бьют девять и начинают играть) [1. S. 3 3 2]. Вмешательство Фамусова, пресекающего инициативу Лизы, - это еще одно указание на то, что именно ему в доме подчиняется естественный ход времени, которое желательно если не обернуть вспять, то максимально замедлить и не позволить никому вмешиваться в заведенный порядок. В ремарке Грибоедов отмечает: «Останавливает часовую музыку» [4. С. 13]. У Шнейдера лексема «часы» удачно сохранена: «Geht zur Uhr und lasst sie aufhoren zu spielen» - Идет к часам и заставляет их перестать играть [1. S. 332]. Однако далее переводчик прибегает к синонимам или вовсе опускает эту лексему в переводе. Ср.: Скажи, который час? - (здесь и Sage mir einmal, wie viel ist es an der Zeit? - далее курсив наш) Час ехать спать ложиться [4. С. 102] Зачем же здесь? и в этот час? [4. С. 17] Часу не сижу [4. С. 106] Zeit, schlafen zu gehen - Скажи мне еще раз, сколько времени? - Время идти спать [1. S. 350] Allerdings, was Du hier machst? - Однако что ты здесь делаешь? [1. S. 333] ein paar Stunden - пару часов [1. S. 351] Таким образом, основной сложностью в переводе маркера «час» оказалась семантическая ограниченность лексемы «die Uhr», которая не позволила сохранить связь между часами, часом и временем, органичную в русском языке, поскольку, как видим, в тех случаях, когда лексического объема немецкой лексемы было достаточно, переводчик стремился к единообразию. Наравне со временем, искусственно упорядоченным часами и календарем, в тексте Грибоедова частотны указания на природное время - время суток, года, существующее за пределами дома, отделенное стенами и окнами и принципиально Фамусову неподвластное. Так, например, в первом действии, происходящем утром, частотны указания на появление и усиление природного света, занимающего место темноты, отступающей вместе с ночью. Домочадцы Фамусова природное время не замечают, в отличие от не вполне «своей» Лизы или «чужого» Чацкого, в речи которого времена природное и искусственное часто сталкиваются. В переводе эта антитеза не всегда находит эквивалентное воплощение. Ср.: Лиза (вдруг просыпается, встает с кресел, оглядывается) Светает!.. Ах! как скоро ночь минула! [4. С. 12] Лиза До света запершись, и кажется все мало? София Ах, в самом деле рассвело! (Тушит свечу) [4. С. 16] Лиза Смотрите на часы, взгляните-ка в окно София Счастливые часов не наблюдают [4. С. 16] И день и ночь по снеговой пустыне, - Спешу к вам голову сломя. И как вас нахожу? в каком-то строгом чине! Вот полчаса холодности терплю! [4. С. 30] Lieschen (allein, sitzt schlafend) Es wird schon hell! - Mein Gott, wie schnell ist die Nacht vorubergegangen! [1. S. 331] - Лизонька (одна, сидит спящая). Уже светло стало! Мой бог, как быстро ночь миновала! Lieschen. bis an den hellen Morgen zusam- men zu seyn! Es ist Ihnen wohl noch nicht einmal genug? - Лизонька. до ясного утра быть вместе! Вам этого еще недостаточно? Soph. Leider ist es schon Morgen! (Loscht ihr Licht aus) - Соф. К сожалению, уже утро! (гасит свечу) [1. S. 332] выпущено в переводе начало реплики сокращено в переводе: Schon seit einer halben St-unde qualt mich Ihre Kalte, Ihre Gleichgultigkeit - С полчаса мучает меня ваш холод, ваше равнодушие [1. S. 336] Через час Явлюсь, подробности малейшей не забуду [4. С. 32] Ешь три часа, а в три дни не сварится! [4. С. 35] И положенный час приливам отливам? [4. С. 68] и Nach einigen Stunden werde ich nicht verfehlen, Ihnen meine Aufwartung zu machen - Через несколько часов я не упущу Вам нанести визит [1. S. 336] Bloss um in drei Stunden zu essen, was man oft in drei Tagen nicht verdauen kann. - Лишь за три часа съесть то, что часто за три дня переварить невозможно [1. S. 336] so regelmassig, wie Ebbe und Fluth oder wie angesetzte Termine - так регулярно, как отлив и прилив или назначенный срок [1. S. 343] Час битый ехала с Покровки, силы нет; Ночь - светопреставленье! [4. С. 81] Weisst Du wohl, Sophie, dass ich eine gute Stande gebraucht habe, um von der Pokroffschen Strasse bis an Euer Hans zu fahren? - Ты же знаешь, Софи, что я довольно времени употребила, чтобы от улицы Покрофшен до вашего дома доехать [1. S. 346] Примечательно, что из древнерусского и старославянского лексема «час» пронесла также обозначение счастья, удачи [9. Т. 2. С. 375]. Такое словоупотребление иронически обыгрывается Грибоедовым в реплике Чацкого: «Вы рады? в добрый час» [4. С. 26]. Немецкие лексемы, служащие в переводах для обозначения часов и времени, не обладает такой семантикой, поэтому потери при переводе предсказуемы: «Freuen Sie sich? - das sollte man kaum glauben» - Вы рады? - в это можно едва поверить [1. S. 335]. Еще один временной маркер, менее частотный по сравнению с вышеописанными, но не менее значимый, - «время». Понятие, означающее «продолжительность, длительность всего происходящего, измеримую секундами, минутами, часами, сутками и т.д.» [9. Т. 1. С. 170-171], органично связанное с пространством как «длительность бытия; пространство в бытии» [8. Т. 1. С. 637], обыграно Грибоедовым в значении искусственного времени. Такая трактовка стала возможна благодаря внутренней форме лексемы, восходящей к древнерусской, восточнославянской форме «веремя», близкой к «кружению», «повторному возвращению», «вечному обороту» [Черных Т. 1. С. 170171]. Закономерно недостаточный семантический и деривационный потенциал немецких лексем, обозначающих время, не позволил бы воссоздать полноту смыслов в переводе. Кроме того, в тех случаях, когда точный перевод был возможен, немецкий переводчик часто прибегал к сокращению текста. Ср.: Забылись музыкой, и время шло так плавно [4. С. 22] Где время то? [4. С. 26 ] И говорлив; а разве нет времен [4. С. 29] Хоть нашим временам в придачу [4. С. 40] Я вам скажу, знать время не приспело [4. С. 46] Сужденья черпают из забытых газет Времен Очаковских и покоренья Крыма [4. С. 48] Сюда на время приезжали [4. С. 49] Уж точно стал не тот в короткое ты время [4. С. 76] Нет-с; в другое время [4. С. 81 ] Время нет! [4. С. 89] Когда подумаю, как время убивал! [4. С. 102] Без свадьбы время проволочим [4. С. 115] Mein Gott! [1. S. 334] - Мой Бог! Wo ist die glucklichste Zeit meiner Ju- gend verlebte!- Где провел самое счастливое время моей юности! [1. S. 335] Nicht immer bin ich so gesprachig - Не всегда я так разговорчив [1. S. 336] auf unsere Zeit anzuwenden - ... применимо к нашему времени [1. S. 338] сокращено в переводе Menschen, die ihre ganze Erfahrung und Kenntniss aus den Zeitungen geschopft, die damals erschienen, als Otschakoff und die Krimm von uns erobert wurden. - Люди, которые черпали весь свой опыт и знания из газет, которые тогда появились, когда Очакоф и Крым были нами завоеваны [1. S. 339] hierher kamen! - .пришли сюда! [1. S. 339] Du hast Dich bedeutend verandert, und zwar in sehr kurzer Zeit - ... ты значительно изменился и в очень короткое время [1. S. 344] Nachher, liebe Tante! - , дорогая тетя! [1. S. 346] Jetzt habe ich keine Zeit - Сейчас у меня нет времени... [1. S. 347] wenn ich daran denke, wie schand- lich ich meine Jugend verwendet habe! - ... когда я о том думаю, как постыдно я свою молодость использовал! [1. S. 350] Wozu sollen wir uns verheiraten? - Для чего должны мы жениться? [1. S. 352] Осуществленное сопоставление пространственно-временных координат «Горя от ума» в русском и немецком текстах представляет собой лишь начало комплексного исследования, которое уже позволяет говорить о том, что комедии Грибоедова присущи тесные семантические взаимосвязи отдельных топосов за счет этимологической связи, семантического синкретизма корней отдельных понятий, свойственного русскому языку и образующего уникальное концептуальное единство, что соответствует замечанию М. М. Бахтина о том, что «все временно-пространственные определения в искусстве и литературе неотделимы друг от друга и всегда эмоциональноценностно окрашены» [10. С. 391]. Различные хронотопы, лежащие в основе определения различий в мировоззрении персонажей гри- боедовской комедии, обусловливают драматический конфликт комедии, поэтому перевод, не в полной мере передающий эту пространственно-временную антитезу, обречен на смысловые потери. Опытный переводчик Луи Шнейдер, вероятно, осознавал эту непреодолимую трудность, поскольку в послесловии к своему переводу указал, что перевод значительно уступает оригиналу из-за невозможности передать особенности русского языка, отдельные значимые слова, часто звучащие понятия, слог комедии, но он решил не прибегать к дальнейшим комментариям, так как попытка объяснить эти реалии необычайно удлинила бы перевод [1. S. 356]. Изучение немецких переводов комедии также подтверждает наблюдение Г.Д. Гачева о том, что там, «...где русский синтетический Логос выражать стремится одним словом, целостным образом, западноевропейские языки, аналитические, членят целый смысл на составляющие детали-элементы: дробят, разделяют . Они как бы представляют организм в виде суммы частей составного механизма - более рассудочно-технически» [11]. Также, по замечанию Гачева, если Россия как страна бесконечного простора, горизонтали, выражающейся в дали, ширине, пути-дороге, воспринимается преимущественно в женском образе родины-матери, то пространство Германии скорее обращено вглубь и ввысь и представляет собой Faterland, т.е. отечество; если русский образ пространства представляет собой горизонтальное движение, однонаправленную бесконечность (вширь, вдаль) («дистанции огромного размера»), оно коррелирует с понятием «страна», «сторонка» и «странник», то немецкая лексема Raum (пространство) связана со значением «пусто», «чисто» [12. С. 174]. Дальнейшее исследование разновременных немецких переводов комедии Грибоедова как прецедентного текста русской литературы позволит глубже изучить свойственное русской и немецкой культурам восприятие категорий времени и пространства в их текстовом воплощении.

Скачать электронную версию публикации