New" ethnic groups ("diaspora") of Tomsk.pdf Последние десятилетия XX и начало XXI столетий отмечены актуализацией этнической идентичности, во многом вызванной возрастающей миграционной активностью населения. Стремительный рост трансграничных миграций, следствием которых стало формирование иммигрантских общин и их институционализация, заставили говорить о «диаспоризации мира» как об одной из ведущих тенденций развития человечества. Россия также испытывает мощное миграционное давление, которое сопровождается изменением этнической структуры миграционных потоков, основную часть которого составляют трудящиеся (трудовые) мигранты. Их взаимодействие с российским обществом - проблема, требующая постоянного наблюдения, мониторинга и анализа. За счет притока мигрантов в общественном пространстве появляются «новые» этнические группы, радикально увеличивается численность многих «старых» групп, меняется их облик. С появлением этих групп (именно в качестве групп) происходят ментальные изменения во взгляде на социальную реальность, которые Р. Брубейкер назвал «группизмом» [1]: этнические группы по умолчанию рассматриваются как некие целостности, имеющие внутреннюю структуру, выступающие как агенты социального действия и отделенные устойчивыми социальными границами от других таких же целостностей [2. С. 204]. «И новые мигранты, и старожилы-сибиряки, приписанные советской властью к той или иной этнической группе и в той или иной степени ощущающие свою связь с нею, начинают чувствовать себя группой, в некоторых ситуациях вести себя как члены группы, формируют сеть связей и отношений на этнической основе» [3. С. 98]. Этот процесс лежит в основе формирования феномена «новых» диаспор. При его изучении перспективным представляется неоинституционалистский подход, основанный на представлении о том, что институты не столько ограничивают пространство действия для группы, сколько создают саму группу с ее идентичностью, интересами и прочими атрибутами. При этом группу целесообразно рассматривать не как совокупность людей, а как структуру отношений, объединяемых идеей разделения общества на группы и представлениями о смыслах этого деления [2. С. 204]. И властью, и обществом миграционные проблемы рассматриваются преимущественно в этнических категориях и терминах. Сказывается стихийно примордиа-листское понимание чиновниками феномена этнично-сти, сложившееся в советское время1. Властные структуры прибегают к категоризации мигрантов в терминах этничности, поскольку включение мигрантов в привычный и удобный для восприятия контекст позволяет им выстраивать «понятные» практики контроля и управления. Этничность становится «удобной организационной формой консолидации» и для самих мигрантов, предоставляя этническим активистам «удобный, понятный и разделяемый всеми членами общины культурный материал», позволяющий конструировать групповые границы [4. C. 469]. Происходящая сегодня этнизация феномена миграции - прямое следствие этноцентричного дискурса, при котором базисной категорией теоретического упорядочивания социальной реальности выступает «этнос», понимаемый в эссенци-алистском (примордиалистском) смысле. Этноцентричный дискурс влечет за собой сведение социальных различий к этническим, а социального взаимодействия - к взаимодействию между этническими (этно-конфессиональными и этнокультурными) группами. При таком подходе миграционный приток населения, «этнически отличного от основного населения принимающего общества», воспринимается «не иначе, как в терминах угрозы» [5]. Все это влечет за собой политизацию этничности. Связь этничности и политики выражается в тесном переплетении национального и этнического в публичном дискурсе. При этом первое связано с государственностью и социальными отношениями, а второе - с катего-ризациями, основанными на признаках культуры, языка, представлениями об общности происхождения [2. С. 203]. Значение этничности как политического фактора определяется тем, «как этничность институционализирована, а институционализация этничности, в свою очередь, определяется множеством агентов (общественными движениями, государственными структурами, экспертными сообществами и пр.), принимает разные формы и имеет разные последствия» [Там же. С. 204]. «Новые» этнические группы (диаспоры) Томска, возникшие как результат современных миграционных процессов, выбраны в качестве объекта исследования в силу следующих оснований. Томская область - исторически сложившийся переселенческий регион, куда и сегодня приезжают мигранты, в особенности из государств Центральной Азии, Кавказа и Китая, и где достаточно широко используется труд трудовых мигрантов (гастарбайтеров). Кроме того, Томск, как крупный образовательный центр, принимает ежегодно большое количество «учебных» мигрантов, приезжающих для получения высшего и специального среднего образования. Социальные и культурные процессы, происходящие в рамках «новых» диаспор Томска, механизмы формирования и репрезентации их групповой идентичности могут рассматриваться как модельные для современного сибирского города. Эмпирическую основу статьи составляют материалы исследований, проведенных в 2011-2014 гг. с целью изучения проблем, связанных с адаптацией новых мигрантов в местный социум. Исследования проводились как количественными, так и качественными методами: экспертные интервью с представителями национально-культурных автономий и объединений, областной и городской администраций. Круг экспертов формировался, исходя из следующих критериев: возраст (как правило, это были люди старше 35 лет), образование (среднее, высшее), а также «погруженность» в проблематику изучаемых процессов. Диаспорализация как стратегия адаптации и интеграции мигрантов. Миграционные процессы, вызванные распадом государств, тесно связаны с образованием этнических диаспор. Одной из выбираемых мигрантами стратегий выстраивания отношений с принимающим обществом и взаимной хозяйственной/экономической и социокультурной адаптации является диаспорализация - формирование сообществ «с развитыми и эффективно действующими экономическими и социальными сетями, механизмами взаимной поддержки и кооперации» [6]. Диаспорализация, как правило, происходит двумя путями. Первый путь - диаспорализация старожилов, потомков «старых» мигрантов дореволюционной и советской эпохи. Второй путь - формирование «новых диаспор» из числа «новых» мигрантов. Происходит «радикальный сдвиг» - от простого присутствия представителей пришлых этнических меньшинств «к их структурированию, формированию общин с их институтами, активистами, поиском ниши, выдвижением коллективных (или от имени коллектива) целей» [3. С. 98-99]. Иными словами, происходит институциона-лизация этничности. Процессы диаспорализации и ин-ституционализации этничности теперь не просто признаются властями, но и прямо поддерживаются ими. Создается регулирующая эти процессы законодательная и нормативно-правовая база2. В современном научном и общественном дискурсе термин «диаспора» получил широкое распространение. По словам Р. Брубейкера, этот термин «сделал блестящую карьеру в социологии и гуманитарных науках» [7. С. 6]. Традиционно термином «диаспора» обозначают часть этноса (этнической общности), проживающей вне своей исторической родины, сохраняющей представление о единстве происхождения и стремящейся сохранить свои этнокультурные характеристики и идентичность, отличающие ее от принимающего общества, создавая с этой целью организации (институты) - церковь, школу, различные организации и, как их завершение, органы национального самоуправления и автономии. В бытующей сегодня практике этот термин приобретает все более универсалистский, расширительный смысл. Часто его соотносят со всеми этническими группами, локализованными вне территорий их первоначального расселения («исторических родин», «очагов национального происхождения»). Именно такое понимание термина стало сейчас господствующим, причем настолько, что иногда слово «диаспора» становится просто синонимом национального меньшинства или мигрантского сообщества. Диаспора стала модным, расхожим словом, которое употребляют применительно к этническим группам все, кому не лень: представители властных структур, журналисты, этнические активисты и нередко - эксперты, что дало основания говорить об «экспансии термина в общественную практику современной России» [8], об «увлечении диаспорой» и даже о «диаспоризации всей страны» [9]. Расширение области явлений, описываемых как «диаспора», привело к появлению, наряду с классическим термином, понятия «новой» или «современной» диаспоры [10], формирующейся в результате распада государств и вызванных этим этнических миграций. «Новые диаспоры» становятся значимым объектом и субъектом глобальных и региональных социальных, культурных и политических процессов. «В центре внимания исследователей "новых" диаспор находятся проблемы идентичности и формирования транснациональных пространств, в особенности когда их члены создают разветвленную систему социальных связей с принимающей страной» [11. С. 7-8]. Не вдаваясь в дискуссию о диаспоре, которая ведется специалистами разных направлений (историками, социологами, антропологами, этнологами, политологами), отметим, что в самом общем виде диаспору можно понимать как «особый тип человеческих взаимоотношений, как специфическую систему формальных и неформальных связей, жизненных стратегий и практик, основанных на общности исхода с "исторической родины" (или представлениях, исторической памяти и мифах о таком исходе), на усилиях по поддержанию образа жизни "в рассеянии" - в качестве национального меньшинства в иноэтничном принимающем обществе» [12]. Диаспора - не данность, а «процесс развития от "еще не диаспоры" через "собственно диаспору" к "уже не диаспоре"», причем различных типов...» [13. C. 77-78]. Ее существование (или несуществование), возникновение и исчезновение, может быть ситуативным ответом на вызов времени, места и обстоятельств. Исходя из такого подхода, наличие совокупности лиц одной национальности, живущих вне национального очага, пусть даже многочисленных и укорененных на новой родине, - это еще не диаспора, а только необходимое условие к ее реализации [6]. В отличие от этнической группы, диаспора всегда институционализирована. Диаспоре присуще формирование институтов и организаций, деятельность которых направлена на сохранение этнической идентичности. Диаспоральные институты становятся важным и необходимым элементом адаптации и интеграции мигрантов в принимающее общество. Показательна в этом смысле динамика создания и развития в городах России/Сибири национально-культурных землячеств, обществ, автономий, их внутренняя эволюция. Национально-культурная автономия как институт диаспоры. Термин «национально-культурная автономия» (НКА) является одним их ключевых понятий современной национальной политики в России. Он присутствует в федеральном и региональном законодательстве, активно используется в этнополитических дебатах. Первым правовым документом на пути признания НКА стал Закон 26 апреля 1990 г. «О свободном национальном развитии граждан СССР, проживающих за пределами своих национально-государственных образований или не имеющих их на территории СССР». Само понятие НКА было впервые юридически закреплено в «Основах законодательства о культуре» от 9 октября 1992 г., которыми «гарантировалось» «всем этническим общностям, компактно проживающим вне своих национально-государственных образований или не имеющих своей государственности, право на культурно-национальную автономию», а именно: «право указанных этнических общностей на свободную реализацию своей культурной самобытности посредством создания на основании волеизъявления населения или по инициативе отдельных граждан национальных культурных центров, национальных обществ и землячеств» [14. С. 188]. Эти законодательные акты заложили правовую базу для создания общественных организаций, формирующихся по этническому (национальному) принципу -национально-культурных центров (НКЦ) и обществ. В 1990 г. свои организации в Томске создали немцы (Центр немецкой культуры), татары (культурно-просветительный центр «Туганлык»), украинцы (НКЦ «Джерело»), башкиры (Центр башкирской культуры «Дуслык»), поляки («Дом польский»), азербайджанцы (НКЦ «Азери»), образовались общества латышской и литовской культуры. В 1991 г. были созданы «Ассоциация советских корейцев» и Общество еврейской культуры, в 1992 г. - Общество чечено-ингушской культуры «Вайнах», в 1993 г. - Союз армян, в 1995 г. - Общество чувашской культуры и Польский национальный центр «Белый Орел». В 1993 г. Центр немецкой культуры получил статус государственного учреждения культуры, переименованного затем в Российско-немецкий Дом. В этом же году татарский центр «Туганлык» был преобразован в государственное учреждение культуры - Областной центр татарской культуры. Из этого перечня видно, каким активным был процесс национально-культурных организаций (НКО). Вот как об этом рассказывает руководитель НКА корейцев: «В то время это был постперестроечный период, начало ельцинского правления. У нас же в виде землячеств, студенческих групп объединение было всегда. Люди одной национальности, этнической группы всегда пытаются собраться в одну группу - это желание понятно. Мы, проживая в различной среде (в том числе и в русской), дома общаемся с представителями старшего поколения, они придерживаются определённых традиций, обычаев, которые уже давно сложились в семье. Исходя из этого, понятно, что есть определённое воспитание, которое говорит о том, что эти традиции и обычаи надо как-то соблюдать; это передаётся, наверное, как-то с кровью, по наследству, на генном уровне. Мне кажется, что это и есть определённые позывы людей одной этнической группы. Так и было. Когда мы, первоначальные организаторы, 6-8 человек, дали объявление, мы не ожидали, что такое количество корейцев откликнется на первое учредительное собрание. Когда организация создалась, тогда появились общие мероприятия. У корейцев есть достаточно интересные традиции, которые четко развиты. В том числе это свадьба, день рождения ребенка (когда ему исполняется 1 год), когда собирается большое количество людей, 150-200 человек. И понятно, что общения становилось всё больше и больше, круги начали расходиться. Это позывы, которые были очень сильно "разогреты" в тот период (начала 1990-х гг.) в обществе, и в целом гражданская активность была очень сильная. ... На самом деле в те годы гражданская активность населения была очень высокая, потому что организовывалось новое государство, ломалось всё». К новым возможностям, предоставляемым государственной властью, прибегли в первую очередь представители «старых» этнических групп (национальных меньшинств), остро ощущающие потребность в «возвращении» к своим «корням», к языку, культуре, в восстановлении связей с «родиной предков». Поэтому основная деятельность НКО была направлена на изучение языка, развитие и презентацию своей культуры, на укрепление связей с исторической родиной. К примеру, азербайджанским центром «Азери» за короткое время были созданы: театральный кружок, ансамбль национальной песни и танца, библиотека, оформлена подписка на газеты и журналы на азербайджанском языке. Наладились контакты с другими НКО, средствами массовой информации, органами власти. Местом, где проходили все мероприятия, был Дом политпросвещения, здесь у центра было свое помещение. Из областного бюджета выделялись деньги на культурные нужды. «Азери» поддерживал тесные контакты с Азербайджанской гражданской ассамблеей в Москве и через нее - с соотечественниками в других городах России и всего постсоветского пространства. Благодаря связям со Славянским центром в Баку томичи получали литературу и прессу на азербайджанском языке, а бакинцы - русскоязычную литературу, газеты и журналы из России [15. С. 50]. Принятие в 1996 г. «Концепции государственной национальной политики» и Федерального закона «О национально-культурной автономии» положило начало новому этапу в процессах диаспорализации и этнизации общественного пространства. Закон описывает НКА двояко: как общественную организацию на этнической основе и как форму национально-культурного самоопределения и самоорганизации. НКА предоставляются права, связанные с этнокультурной сферой деятельности, а именно: с «сохранением самобытности, развитием языка, образования, национальной культуры». В Томской области первыми к возможностям, предоставленным законом об НКА, обратились немцы и азербайджанцы в октябре 1997 г. НКА немцев в Томске была пятой на тот момент региональной немецкой автономией. Решение о создании НКА лидерами немецкого национального движения не означало прекращения борьбы за полную реабилитацию немцев и не рассматривалось как альтернатива идее восстановления немецкой государственности, это решение было принято с целью использовать новый закон как очередной шаг на пути к решению этих задач [16]. Для азербайджанцев основные ожидания от создания НКА были связаны как с задачами этнокультурного развития, так и, пожалуй даже в большей степени, надеждами на правовую защиту. В число задач включалась адаптация членов общины, особенно недавних выходцев из Азербайджана, к местным условиям. Особое значение придавалось воспитательной работе среди приезжающих в Томск в целях заработка. Заявлялось, что политических целей НКА не преследует и в отношениях с Республикой Азербайджан придерживается нейтралитета [15. С. 51]. О желании создать свои НКА в Томске в это время заявляли чуваши, татары, башкиры и поляки. Однако осуществить право на их создание оказалось непросто из-за многочисленных противоречий и ограничений, заложенных в законодательстве РФ. Трудность представляло, прежде всего, то, что порядок образования НКА предусматривал ее создание «снизу вверх», от местного до регионального (в субъектах РФ) и далее -федерального уровня. При этом низовые, местные НКА должны были учреждаться представителями общественных объединений. На практике это означало, что для создания НКА на местах должно было быть как минимум два общественных объединения. Между тем в Томской области к этому времени было зарегистрировано около 30 этнически ориентированных организаций, но лишь немцы, евреи и поляки имели по два общественных объединения, а значит, и реальную возможность создать НКА. Это означало также невозможность участия в создании НКА граждан, не входящих в национально-культурные объединения. Вероятно, по этой причине вплоть до ноября 2003 г., когда в Закон об НКА были внесены изменения, упростившие процедуру создания местных автономий, в Томске образовались только две НКА - греков (региональная) и местная (корейцев). Таким образом, основной процесс создания НКА в регионе пришелся на время с 2004 по 2013 г., когда образовалась последняя автономия - алтайская. В эти же годы возникли и три автономии, объединяющие «новых», «молодых» мигрантов: киргизская (2003 г.), узбекская (2004) и таджикская (2007 г.) В итоге к сентябрю 2015 г. в Томской области действуют 20 зарегистрированных НКА - 5 региональных и 15 местных, из них только 4 не относятся к Томску - НКА чеченцев г. Асино, чеченцев и немцев Томского района и удмуртов Чаинского района. 17 этнических групп - татары, белорусы, поляки, евреи, корейцы, немцы, буряты, чеченцы, греки, киргизы, таджики, узбеки, казахи, грузины, удмурты, цыгане и алтайцы - осуществляют сегодня право на национально-культурную автономию, декларированное российским законодательством. К числу особенностей Томска как университетского города относится образование двух молодежных (студенческих) НКА - бурят и алтайцев. И почти каждая автономия имеет молодежное «крыло» или молодежную организацию, как, например, «Jugendblick» в немецкой НКА, или «Анён» у корейцев. Интересы студенческих этнических групп представляют также хакасское, тывинское и якутское землячества, объединенные вместе с НКА алтайцев и бурят в «Интер-Землячество». Наряду с НКА этнокультурную деятельность осуществляют два государственных учреждения: Российско-немецкий Дом и Областной центр татарской культуры и свыше 20 этнически ориентированных общественных организаций, причем не все из них зарегистрированы, даже активно действующие, как, например, НКА аварцев г. Томска. Означает ли этот внушительный перечень общественных организаций, что этнокультурные запросы и потребности этнических сообществ, представляемых НКА и НКО, удовлетворяются в полной мере? Достаточно ли они обеспечены федеральным и региональным законодательством в нормативно-правовом отношении? За прошедшие со времени выхода закона без малого 20 лет национально-культурные автономии Томска и области пережили серьезные трансформации, одни укрепили свои позиции, другие перестали существовать (НКА азербайджанцев, башкир, чувашей). Как правило, НКА создавались на основе НКО, но некоторые такой задачи перед собой не ставят - Союз армян, Центр украинской культуры. Одна из причин, возможно, заключается в том, что, как показывает сопоставление закона о НКА и законодательства об общественных объединениях и некоммерческих организациях, НКА обладают меньшим объемом прав, чем «простые» общественные объединения, а их учреждение и функционирование связаны с большим числом процедурных ограничений [17. С. 106-108]. К тому же положения закона, посвященные отношениям государства с НКА, сформулированы так, что на практике они ни к чему не обязывают. Закон об НКА во всех редакциях не содержит никаких упоминаний о гарантиях и средствах защиты прав, предоставляемых автономиям. И на региональном уровне НКА с самого начала не получали предусматриваемой законом необходимой поддержки. В отличие от других регионов, в органах региональной и муниципальной власти не было самостоятельной структуры, которая была бы способна оказывать НКА реальную поддержку. Со временем ситуация только ухудшалась. В 1998 г. в областной администрации в структуре департамента по информационной политике был создан отдел по работе с общественными организациями, НКО и религиозными конфессиями, позднее преобразованный в комитет по работе с общественностью. Вместе с созданием отдела были заложены бюджетные средства на проведение совместных мероприятий, на информационную поддержку деятельности НКО. В эфире областного радио появились две программы «Рукопожатие» и «Здравствуйте, соседи!» С 2003 г. стал выходить журнал «Территория согласия». Но в 2006 г. функции, включающие в себя взаимодействие с национально-культурными и религиозными объединениями, были переданы в ведение департамента культуры, где был создан отдел современного искусства, образования и национальной политики. Сюда же были переданы и функции по работе с КМНС. Эта реорганизация в еще большей степени способствовала сосредоточению НКА на сугубо этнокультурной деятельности. Ограничивая сферу действия НКА исключительно этнокультурной деятельностью, закон тем самым отказывает им в праве на занятие политической деятельностью (как, впрочем, и любой другой). Согласно поправке к закону «Об общественных объединениях», НКА «не может быть признано» политическим общественным объединением. В 2002 г. федеральным законом об избирательных правах был наложен прямой запрет на участие НКА в избирательном процессе [18]. Если для этнических активистов НКА - «это признание государством своей ответственности за положение национальных меньшинств», то для государства, напротив, институт НКА «предоставляет возможность гибко толковать свои обязательства и риторически перемещать ответственность на «гражданское общество». В одних ситуациях государство говорит в связи с НКА о «представительстве» этнических групп и, следовательно, о необходимости их включения в процесс принятия решений», в других - акцент делается на «культурных функциях» [19. С. 53]. Все эти противоречия, заложенные в законодательство РФ, определяют, что деятельность НКА сводится преимущественно к празднично-обрядовой сфере. Между тем на практике НКА приходится решать множество других задач, не прописанных в законе, в частности задач, связанных с нелегальной и трудовой миграцией, взаимодействии с правоохранительными органами, органами труда и занятости, с зарубежными представительствами и структурами. Таким образом, как и в других регионах России/Сибири, НКА и другие этнические организации, действующие в г. Томске, разделяются на две основные группы: созданные потомками «старых» мигрантов и представляющие «новые» этнические группы, вызванные распадом СССР. Эта типология отражает не только специфику процесса их формирования, но и различия в стратегии и практиках их деятельности. Если для первой группы приоритетны задачи этнокультурные, как это фиксируется в их уставах, то для «новых» мигрантов особенно важны задачи адаптации мигрантов к принимающему обществу [20. С. 356]. В Томской области эти задачи актуальны для НКА узбеков, таджиков, киргиз, армян и азербайджанцев, чеченцев, ингушей и аварцев. Национально-культурная автономия как ресурс адаптации «новых» мигрантов. Возникновение «новых» этнических групп - результат массовой миграции из новых независимых государств Закавказья и Центральной Азии. Поток этот начал формироваться еще со времен СССР, когда в рамках единого государства часть избыточного населения из этих регионов мигрировала в область в поисках работы, хорошего и доступного образования. Увеличение в 1990-е гг. притока мигрантов из бывших советских республик, вызванного распадом СССР, сопровождалось институционали-зацией азербайджанской, армянской и чечено-ингушской общин, которые сыграли важную роль в адаптации мигрантов. По словам руководителя НКЦ «Азери», «они (мигранты-азербайджанцы. - И.Н.) столкнулись с новым государством, им нужен был новый паспорт, новые документы, регистрация, жилье, все это отсутствовало. Никто уже никого ничем не обеспечивал, даже общежитий не было, если раньше они были совместно с заводами, то потом это все пропало. Приватизация, перепрофилирование и все прочее. Мы как могли эти вопросы решали, решали куда привезти, оформить документы, старались все делать правильно». С начала 2000-х гг. миграционный приток из Азербайджана, Армении и республик Северного Кавказа снизился в связи с начавшейся социально-экономической стабилизацией этих стран и регионов: «Азербайджанцам нет необходимости ездить (куда-либо из Азербайджана. -И.Н.), это страна, которая имеет нефть, газ, другие ресурсы, у нас все есть. Сегодня азербайджанцы, может быть, от нечего делать приезжают, просто к родственникам приезжают, понравилось, остался, но так, как раньше, такого больше нет». Мотивы миграции выходцев с Кавказа сегодня преимущественно связаны с желанием получить образование в Томске или воссоединиться с семьей. В это же время возрос поток трудовых мигрантов из стран Средней Азии. Продолжается он и сейчас. Крайне низкий уровень жизни и отсутствие рабочих мест на родине стимулировали вахтовый тип трудовой миграции, при которой гастарбайтер работает в России большую часть года, а остальное время живет со своей семьей на родине. Руководитель таджикской НКА: «Хотим того или нет, миграция будет. Если брать настоящее время, это связано с безвизовым режимом. (в России. - И.Н.) легко найти работу. Те виды работ, которые мало привлекают местное население. Эти работы, во-первых, непривлекательны, во-вторых, малооплачиваемы. На такую нишу приезжают мигранты. Конечно, они приезжают на сезонную работу - с марта по октябрь-ноябрь». Сегодня в Томске сложились «мигрантские» секторы занятости - строительство и ремонт помещений, торговля фруктами. Руководитель узбекской НКА: «Мигрант заполняет ниши, например, на стройке, которые не заняты никем, азербайджанцы любят торговлю, торговый бизнес у них, они на рынках работают в основном, изначально поставщиком фруктов были узбеки, сейчас перехватили другие национальности, узбеки ушли в строительство, и с ними нет конкуренции». Таджики заняты в строительстве и отделке помещений. Таким образом, выделяется несколько миграционных волн, влияющих на разный уровень адаптации и интеграции в принимающий социум. Эксперты отмечают, что те, кто приехали в Сибирь еще в советское время, прожили большую часть жизни здесь, связаны с местным населением профессиональными, товарищескими и родственными узами. Многие из таких мигрантов имеют русских жен и родственников, а их дети уже не знают национального языка и культуры и, по сути, являются такими же томичами, что и остальное население: «Есть миграция новой волны - те, кто приехал несколько последних лет, может быть, десятилетий назад. Очень много людей, которые здесь жили с девяностых, восьмидесятых годах, то есть когда внутренняя миграция по экономическим причинам внутри страны очень сильно была развита. Приходите на Центральный рынок - увидите там большое количество азербайджанцев, которые торгуют грецкими орехами, и кавказцев, которые занимаются этим же. Сейчас это уже не мигранты. Это люди, которые, иногда даже не имея российского паспорта, воспринимаются своими. Есть их небольшие анклавы по городу, например район Центрального рынка преимущественно заселен этими людьми... » (эксперт В.К.). Мигрантские этнические сообщества (диаспоры) можно представить как некие структуры, включающие несколько условных частей: старожилы общины, недавние мигранты, трудовые мигранты. Старожилы общины - те, кто прожил на данной территории длительное время (7-10 лет) и успешно адаптировался к внешним условиям общины. Старожилы представляют ядро общины (диаспоры), являются «основными производителями диаспорной идентичности». Недавние мигранты - члены общины, прибывшие недавно, имеют «четкие целевые установки на интеграцию в местное сообщество» и «активно перенимают диаспорную идентичность». Самая многочисленная группа - трудовые мигранты, приезжающие на сезонные заработки и, как правило, не имеющие целевых установок на интеграцию в местное сообщество [21. С. 105]. В процессе адаптации «новые» мигранты создают этнические сети и связи, включая формальные и неформальные организации и сообщества, оказывающие различного рода услуги, посреднические, консультационные и др. С их помощью мигрант может найти работу, жилье, решить проблемы с регистрацией и обретением легального статуса, войти в контакт с «нужными людьми», т.е. решить многие проблемы, связанные с удовлетворением таких «базовых» потребностей выживания в «чужом» обществе, как безопасность, информация, связи, инфраструктура проживания и деятельности» [6. С. 66]. Национально-культурные автономии и организации представляют видимую и признанную властью часть этой системы. Лидеры мигрантских сообществ («этнические активисты»), как правило, - люди, живущие в Томске еще с советских времен, многие из них обладают признанным высоким статусом в регионе. «Все, кто эти автономии возглавляет, как правило, уже давно являются гражданами России, и ядро, которое сформировано в них, например, если смотреть по тем же казахам, оно давно уже не казахское, оно здесь "русское". Все, кто сколько-нибудь активен в рамках этой автономии, они себя уже давно больше ассоциируют с русскими, национальные корни они помнят, но правильно ли они их понимают, это большой вопрос» (эксперт В.К.). Опыт этнической самоорганизации этнические активисты прошли в студенчестве, участвуя в создании студенческих землячеств. «Еще в студенчестве, (нас было около 10 человек в различных вузах Томска), -вспоминает руководитель НКА таджиков, - мы видели, [как] каждый год другие национальности проводили свои землячества раз в год весной или осенью. Они были более многочисленные, это в основном якуты, буряты, узбеки потом. И мы тоже задумались создать свое землячество, потом поискали и нашли человек 40 таджиков, разных категорий (на рынках работали, кто-то приехал жить). Получилось у нас общее собрание, обговорили идею, все ее поддержали, одному даже полномочия председателя дали. Основные инициаторы на тот момент были выпускниками, уже закончили вузы и уехали на родину. Это были 1989-1990 гг., а в 1991 г. распался Союз, может, это сказывалось, инициативы ни у кого уже не было. На большой срок все это забылось. С распадом Союза я находился в Таджикистане, работал на предприятии союзного значения; распад сказывался на этом предприятии, оно закрылось. Потом по приглашению моих однокурсников я вернулся в Томск. Те таджики, которые тут оставались, знали меня, решили привлечь меня на эту должность. До 2007 г. была одна группа таджиков, они хотели официально зарегистрировать автономию, но по каким-то соображениям, не знаю, они так и не смогли. Потом в 2007 г. мы в одном помещении собрались, и при всех они мне поручили возглавить автономию и довести до победного... В итоге в 2008 г. мы зарегистрировались». Презентация и развитие национальной культуры указывается лидерами НКА и НКО в качестве важного направления их деятельности, которое реализуется, во-первых, за счет создания и поддержки самодеятельных коллективов (например, ансамбль горского танца «Даймохк», получивший в 2011 г. звание народного коллектива), во-вторых, организации и совместного проведения национальных праздников и дней культуры. Другой важной задачей является обучение родному языку, религии и национальной культуре детей. Руководитель армянской диаспоры: «У нас есть воскресная школа, где мы изучаем армянский язык, основы христианства, культуру армянскую». Решая эти задачи, НКА, в сущности, выполняют функцию символического воспроизводства этничности: «Празднуем вместе праздники, участвуем в национальных, культурных событиях, давая понять, что мы вроде бы живем на этой земле, и есть такое мультикультурное, мульти-национальное общество, и все в нем хорошо, и противоречий никаких нет». Однако наряду с решением задач этнокультурного развития в деятельности мигрантских НКА и НКО на первый план выходит выполнение представительских и посреднических функций - взаимодействие с властью, оказание мигрантам правовой и материальной поддержки, содействие их адаптации и интеграции в местное сообщество. Так, НКА киргизов занимается поддержкой мигрантов из Кыргызской Республики, считая также важной деятельность по укреплению взаимосвязей между областью и Киргизией. Стратегической целью автономии декларируется организация центра по поддержке мигрантов, включающего оказание юридических услуг и правовую защиту. Идея создания еще одного центра состоит в укреплении экономических и культурных связей между областью и Кыргызстаном. Члены НКА «Узбекистан» также основное направление своей деятельности связывают с представлением и защитой интересов граждан Узбекистана. НКА таджиков реализует программу адаптации студентов-таджиков. При посредничестве автономии было достигнуто соглашение с Министерством образования Таджикистана о целевом направлении выпускников школ в томские вузы в рамках межправительственного соглашения [22]. Эти функции не предписаны законодательно и не входят в уставные задачи НКА. Государство прибегает к услугам НКА как представителя диаспоры, поскольку нуждается в каналах связи с этническими сообществами. Основными «узлами» и «точками» в посредничестве НКА с органами власти являются миграционная ситуация, этнические конфликты, политическая стабильность и национальная политика. При этом и мигранты, и власть, и значительная часть общества руководствуются интуитивно -примордиалистскими представлениями на этот счет. Руководители НКА воспринимаются властью не как люди, добровольно возложившие на себя бремя общественной деятельности и в этом смысле обязанные только членам своей общественной организации. От них ожидают обязательного выполнения властных распоряжений, не наделяя при этом необходимыми правами, полномочиями и ресурсами. Вопреки своему общественному статусу НКА выполняют, с одной стороны, функции транслятора идеологии и политических решений в этнокультурные сообщества, с другой - роль информатора о происходящих в националь-ных/мигрантских сообществах событиях. С этой целью проводятся различные мероприятия - научно -практические конференции, круглые столы, создаются консультативные, координационные и общественные советы3, куда в обязательном порядке вводятся представители «диаспор» НКА и НКО. Практикуются встречи руково

Скачать электронную версию публикации