Siberia in the small genres of Russian folklore.pdf Диалектологическая карта Сибири не только развёрнута в почти необозримом пространстве, но и оснащена предельно точными лингвистическими ориентирами. Изучение народных говоров Сибири и европейской части России давно уже велось в едином пространственном и хронологическом континууме. Не случайно «Областной словарь Колымского русского наречия» В.Г. Богораза [1] и по времени, и по названию, и по объему соразмерен с лексикографическим картографированием Русского Севера - таким, например, как «Словарь областного архангельского наречия» А.О. Подвы-соцкого [2]. Эта добрая традиция не только продолжается, но и во многом преумножается современными сибирскими диалектологами. Достаточно пролистать 50-томный «Словарь русских народных говоров», создаваемый в Институте лингвистических исследований РАН [3], чтобы оценить вклад в отечественную диалектографию, внесенный именно ими. Нет, пожалуй, ни одной словарной статьи, где бы отсутствовал «сибирский след». За этим стоит многолетняя работа любителей и знатоков народного сибирского слова. Работа, воплощенная в сотнях больших и малых оригинальных региональных словарей и монографических исследований. Это, прежде всего, такие монументальные своды сибирской народной лексики, как «Полный словарь сибирского говора» [4], «Словарь русских говоров Сибири» [5], «Вершининский словарь» [6]; «Словарь русских старожильческих говоров Среднего Прииртышья» [7], «Полный словарь диалектной языковой личности» [8]; «Словарь русских говоров Алтая» [9], «Среднеобский словарь» [10], «Словарь русских говоров Прибайкалья» [11] и др. Научную ценность представляют и словари отдельн^іх сибирских регионов - «Словарь русских говоров Забайкалья» Л.Е. Элиасова [12], «Словарь русских говоров Приамурья» [13], «Словарь русских говоров Новосибирской области» [14], «Словарь русских говоров северн^іх районов Красноярского края» [15], а также такие специализированн^іе словари, как «Словарь русской народно-диалектной речи в Сибири XVII - первой половин^і XVIII в.» [16], «Словарь просторечий русских говоров Среднего Приобья» [17], «Русские на Индигирке. Историко-этнографический очерка) А.Г. Чика-чева [18], «Этимологический словарь русских диалектов Сибири: Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков» [19] и под. Фразеологи давно уже черпают из названных и не названных мною словарей ценнейшую информацию об образных и экспрессивн^іх ресурсах народной речи. И практически со времени «отпочкования» из лексикологии и лексикографии молодой лингвистической дисциплины - фразеологии сибирские диалектологи создали специализированную фразеографию. Вначале появились записи фразеологизмов отдельных говоров - такие, например, как «Словарь русской диалектной фразеологии Ольхонского района Иркутской области» Л.И. Ройзензона и Л. А. Андреевой [20]. Затем - системная попытка описания всего фразеологического континуума Сибири, предпринятая А.И. Федоровым и его сотрудниками в «Словаре фразеологизмов, и иных устойчивых словосочетаний русских говоров Сибири» [21] и во «Фразеологическом словаре русских говоров Сибири» [22]. Параллельно вёлся сбор фразеологического материала в разн^іх регионах Сибири, давший свои плоды: «Материалы к словарю фразеологизмов и иных устойчивых сочетаний Читинской области» [23] и «Словарь фразеологизмов и ин^іх устойчивых сочетаний Забайкальского края» В.А. Пащенко [24], «Фразеологический словарь русских говоров Прибайкалья» [25], «Фразеологический словарь русских говоров Приамурья» [26], «Словарь образных слов и выражений народного говора» [27], «Словарь образных единиц сибирского говора» [28] и др. Немало ценного материала для исследования сибирской фразеологии и паремиологии можно найти в оригинальном сборнике собирателя-любителя, геолога по профессии М.И. Соколовой «Народная мудрость. Пословицы и поговорки», изданном за собственные средства в Новосибирске [29]. Столь обильный фразеологический материал, естественно, требовал аналитических обобщений. И они достаточно быстро появились, предварив даже диалектографические исследования фразеологии европейской части России. Таковы, например, кандидатская диссертация Н.К. Пахоти-ной «Опыт исследования фразеологической деривации (на материале ошинских говоров Омской области)» [30], монографии А.И. Федорова [31, 32] и др. Особую роль в осмыслении системных свойств сибирского фразеологического массива играют, как известно, труды исследователей Томского государственного университета, опыт которых осмыслен мною в нескольких публикациях [33-37]. Школа О.И. Блиновой не только взрастила плеяду ярких диалектологов и диалектографов, но и предложила нам, В.М. Мокиенко 50 фразеологам, современную лингвистическую методологию [38], позволяющую выявлять закономерности живой речи в мотивологическом преломлении. В «Сибирской диалектной фразеологии» А.И. Федоров [4, 32] отмечал, что в России вышло лишь два его небольших по объему диалектных фразеологических словаря [21, 22] и «Материалы для фразеологического словаря говоров северного Прикамья» К.Н. Прокошевой [39]. Сибирская диалектная фразеография уже с 70-х гг. прошлого века уверенно завоевала пальму первенства в этом лексикографическом жанре и удерживает ее до сих пор. Предлагая в статье реконструкцию языкового образа Сибири в малых жанрах русского фольклора, я во многом опираюсь на сибирские диалектные источники, проецируя их и на общее паремиологическое пространство, зафиксированное нами в трёхтомном собрании словарей, насчитывающем около 150 тысяч паремий, - «Большом словаре русских поговорок» [40], «Большом словаре русских сравнений» [41] и «Большом словаре русских пословиц» [42]. «Фразеологизмы в составе значимых единиц говора существуют не изолированно, они связаны в сознании носителей диалектной речи своим компонентным составом с соответствующими лексемами, соотносимыми по форме и содержанию или только по содержанию, - писал А.И. Федоров. - Определяя эти связи, важно выяснить круг слов, которые входят в состав диалектных фразеологических единиц как их обязательные компоненты» [32. С. 5]. Действительно, сам компонентн^ій состав диалектной фразеологии сигнализирует не только о её принадлежности к тому или иному региону, но и достаточно часто ярко маркирует эту принадлежность, характеризует её. Показательна в этом отношении маркировка топонима Сибирь в составе многих пословиц и поговорок . Большинство из них окрашено «ссылочной» и «карательной» коннотативностью, что логично отражает известные реальные историко-политические обстоятельства. Таковы пословицы, прямолинейно отражающие эту устаревшую теперь коннотативность: Вор ворует - Сибири не минует (Ил. 1915, 290); Сколько вору ни вороватъ, а Сибири не миновать (Ил. 1915, 290; Спир. 1985, 87); Сибирь тем хороша, что вратъ не велит. Как комментирует последнюю пословицу автор словаря «Блатная музыка» В.Ф. Трахтенберг, это «намёк на то, что в арестантской среде трудно долгое время скрывать истинную причину, приведшую то или другое лицо на каторгу или поселение» [43. С. 73]. Поговорки, включающие в свой состав топоним Сибирь и его производные, также маркированы этой стереотипной коннотативностью: Сибири кусок. Смол. (1914). 1. Об отчаянном, способном на самый рискованн^ій поступок человеке (СРНГ 37, 266). 2. Неприятный, злобный человек (до- В целях экономии места сокращения источников здесь не расшифровываются. Читатель их найдет в наших словарях [40-42]. Сибирь в малых жанрах русского фольклора 51 стойный сибирской ссылки) (СРНГ 17, 354); упеткать в Сибирь кого. Урал. Отправить в сибирскую ссылку (СРНГ 47, 248); упечатать в Сибирь кого. Курск. (1854). То же (СРНГ 47, 248-249). Сибирь как место ссылки характеризуется и многими пословицами, где сибирский локус выражен иными компонентами, но достаточно определённо: Плакучие берёзы. Южн. Прикам. Бывший Сибирский тракт, дорога через Урал и Екатеринбург в Сибирь (обычно - в ссылку, на каторгу) (СРГЮжПрикам. 1, 51); пошёл по широкой, где берёзки посажены. народн. устар. Сослан в Сибирь (ДП, 220); уехать в берёзки. Перм. Эвфем. (2002). Умереть (СРНГ 46, 322); услать берёзки считать кого. народн. устар. Сослать кого-л. в Сибирь (ДП, 220; БМС 1998, 46); за бугры. Жарг. угол. В ссылку, в Сибирь, где бугор - граница лагеря, зоны (СРВС 1, 34); пойти на бугорок. Волг., Омск. То же, что выходить на бугор (ФСС, 143; СРСГП 3, 29); идти по дороге. Перм. (1854). Быть сосланн^ім в Сибирь, в ссылку (СРНГ 12, 78); идти по татарской дороге. Сиб. Ирон. На кладбище (о покойнике, которого хоронят) (ФСС, 63); загреметь кандалами. Сиб. Устар. 1. Быть сосланным в Сибирь на каторгу. 2. Быть осуждённым за преступление (ФСС, 76); послать на низ берёзки считать кого. Казан. (1849). Сослать кого-л. в Сибирь (СРНГ 21, 224); прогуляться по парханке. Влад. (1895-1897). Подвергнуться ссылке в Сибирь на каторгу (СРНГ 25, 248). При всей исторической оправданности такой коннотативной доминанты русская паремиология диалектически отражает и другие оценки Сибири, окрашивая этот концепт не только в негативн^іе, но и в нейтральн^іе или позитивные тона. Так, выражение жить в сибиряках. Сиб. Быть коренным сибиряком (ФСС, 71) при всей оценочной нейтральности, скорее положительно, чем отрицательно, как и пословица, выражающая даже определённое сочувствие к жителям Сибири: В Сибири те же люди, только воля не своя (Тан. 1986, 34). Более или менее нейтрально (хотя, как отмечают собиратели, «иногда бранно» выражение немшёная Сибирь, зафиксированное на достаточно широком ареале (Перм. (1852), Симб., Ср. Урал.), характеризующее ту часть Сибири, где не жили русские, т.е. отсутствовали постройки, утепленные мхом (СРНГ 21, 90). Некоторые же паремии опровергают стереотипные представления о трудностях сибирской жизни и даже утверждают обратное: Страшна Сибирь слухом, а люди лучше нашего живут (ДП 1, 194, 270). Экспрессивно-оценочная семантика паремиологии, относящейся к Сибири, зависит не только и даже не столько от компонентного состава соответствующих языковых единиц, сколько от лингвистических особенностей последних. Малые жанры русского фольклора традиционно включают 3 типа таких устойчивых единиц: пословицы, поговорки и устойчивые сравнения. Каждый из них нашёл специализированное и максимально полное описание в уже упомянутом трёхтомном издании русских народных сравнений, пословиц и поговорок. Составляя это лексикографическое собрание русской паремиологии, мы последовательно учитывали структур- В.М. Мокиенко 52 ную и семантическую специфику каждого из этих трёх типов паремий. Основной целью нашего трёхтомника было - в духе ларинской школы лексикографии - максимально полное и источниковедчески точное описание русских пословиц, поговорок и народных сравнений. При этом ареальная характеристика каждой описываемой единицы маркировалась скрупулезно точной и детализированной отсылкой на источник материала. В нашем собрании малых жанров русского фольклора, естественно, большое место занимают материалы сибирских народных говоров, ибо благодаря их исследователям, которые кратко охарактеризованы в начале этой статьи, они получили основательное лексикографическое описание. Какие же этнографические, бытовые и духовные представления о Сибири запечатлен^і русской разговорной речью и диалектами? Каждый из названных малых типов фольклора обладает своей структурной и семантической спецификой, что накладывает отпечаток и на картину «сибирского мира». Естественно, такую картину нельзя считать объективной, ибо в этих фольклорных жанрах очень сильна оценочная, конно-тативная составляющая, что мы видели уже даже на достаточно одностороннем коннотативном потенциале слова Сибирь в составе паремий. Тем не менее сибирские культурологические доминанты, представленные в русских пословицах, поговорках и народных сравнениях, кажутся значимыми уже потому, что они так или иначе опираются на стереотипы «народной» оценки Сибири как неотъемлемой части России. Пословицы как синтаксически законченные структуры с преимущественно дидактической семантикой запечатлевают как положительные, так и отрицательные стереотипы. Кроме уже отмеченной «ссылочной» конно-тативности, они прежде всего положительно характеризуют богатства недр и природы Сибири. Здесь показательна её оценка пословицей Сибирь -золотое дно, зафиксированной ещё предшественниками В.И. Даля (Сн. 1848, 367). Сам же великий «собиратель слов» даёт к ней предельно ёмкий и точный комментарий: «От пушного и торгового промыслов; ныне это буквально оправдывается» (ДП 1, 270; Д 1, 441). Другие пословицы подтверждают и детализируют это паремиологиче-ское свидетельство: Богата Астрахань осетрами, а Сибирь соболями (Сн. 1848, 98; ДП 2, 112); Довольна Астрахань осетрами, а Сибирь соболями (Барс. 1770, 57; СлРЯ ХVШ в. 17, 99; Сн. 1848, 98; ДП 2, 112); Славна Астрахань осетрами, Сибирь соболями (Сн. 1848, 98; ДП 2, 112; Ан. 1988, 286); Казань осетрами, а Сибирь соболями (Сн. 1848, 160); Казань осетрами, Сибирь соболями, а Смоленск кровью (ПС, 317; СПП 2001, 131); Казань осетрами, Сибирь соболями хвалится (Ан. 1988, 123). К этой же группе можно отнести и пословицу Для прихотей одного человека и Сибири мало (Рыбн. 1961, 161), хотя она характеризует богатство Сибири лишь косвенно. Положительны, пожалуй, и пословичные реминисценции о мужестве тех, кто когда-то завоёвывал Сибирь: [Как] семеро пойдут - Сибирь возь- Сибирь в малых жанрах русского фольклора 53 мут (Д 4, 170; Под., Зим. 1956, 60; Рыбн. 1961, 54); Семеро пойдём - Сибирь возьмём (Раз. 1957, 82, 222; Рыбн. 1961, 72). Негативно же оценивается прежде всего суровый климат Сибири и её удалённость от Европейской России: Астрахань далече, а Сибирь и дале того (Сим., 77; Сн. 1848, 5); В Сибири триста вёрст не расстояние (Спир. 1985, 178); От Сибири до Орла всё наша родня [, а пообедать негде]. Перм. (Прок. 1988, 95-96). Ср. От Бондюга до Орла всё наша родня [, а пообедать негде], где Орёл - село в Усольском районе Пермской области. Если учесть упоминание о Сибири, то можно предположить, что здесь отражены границы обширных строгановских владений. В то же время, несмотря на удалённость, Сибирь в русском народном сознании не «отторгается» от остальной части России: И в Сибири наше солнце светит (Спир. 1985, 130). Поговорки, основное отличие которых от пословиц заключается в семантической соизмеримости (разумеется, относительной) со словом и категориальной экспрессивности, лишь частично воспроизводят характеристики Сибири, отражённые пословицами. Даже такая логичная для оценки Сибири семантика, четко выраженная в пословицах, как «Удалённость», в поговорках чаще всего диффузна - ср. за камнем. Байкал. По эту сторону Яблонового хребта или в восточных его покатостях (в Забайкалье)’; идти/ пойти в даль. Перм. (1930). Отравляться на заработки, обычно в Сибирь (СРНГ 7, 270); Большая дорога. Сиб. Устар. Сибирский тракт (ФСС, 63); Ванинская дорога. Омск. Неодобр. О плохой дальней дороге (СРСГП 1, 84). Ср. также на языке до Сибири уехать. Перм. Ирон. (2002). Много рассказать чего-л. невероятного (СРНГ 46, 322); только и есть два в мире: один здесь - другой в Сибири. Орл. Ирон. (1901). О чем-л. редком (СРНГ 44, 221); пробиваться / пробиться по-за огороду. Сиб. Идти вдоль Алеутских островов. Выражение сибирских мореходов (СРНГ 32, 82) и под. В то же время поговорками некоторые характеристики отражены достаточно определённо. Таковы суровость климата (смол. сибирное место ‘место с суровыми, трудными для жизни условиями’ (СРНГ 37, 266); енис. день семером ходит ‘о непостоянстве сибирской погоды’, ‘о чьём-л. непостоянстве’ (СРНГ 7, 354; СФС, 61; ФСС, 58); жарг. шк. курорт «Сибирские морозы» ‘библиотека (в которой, как правило, холодно, очень мало читателей, библиотекарь отдыхает)’ (Запись 2003 г.). В некоторых поговорках подчёркивается промысловая специфика занятий сибиряков - например, сбор кедровых орехов: Сибирский разговор. Тобол. (1911-1920). Шутливое название щёлканья, лузганья кедровых орехов, которое у сибиряков часто сопровождало беседу или вовсе заменяло её: собеседники как бы «перещёлкивались» между собой, коротая досуг (СРНГ 37, 266). Любопытно, что кедровый промысел настолько популярен в Сибири, что с ним информанты связывают и старое общерусское сравнение обирать / обобрать кого как белку. Разг., Волг., Орл. Неодобр. Начисто обобрать кого-л., лишить всех денег: «Объясняют сибирским промыслом кедровых шишек, когда “обдирают” кедры так, что и белкам не остаётся шишек» (Запись В.М. Мокиенко 54 1981, Ленинград; Глухов 1988, 114; Арсентьев КД 2, 141). Известно! и поговорки, образованн^іе на основе словосочетаний терминологического типа, в состав которых входит топоним Сибирь, например: Сибирская язва. 1. Курган. Неодобр. (1962). Язвительный человек (СРНГ 37, 266). 2. Жарг. карт. Семёрка (игральная карта) (Грачев 1997, 41); Чтоб тебя сибирка подхватила! Морд. Бран. Восклицание, выражающее досаду, раздражение, негодование (СРГМ 2002, 45) и под. Немало поговорок (как это и типично для такого жанра фольклора) характеризуют человека - как сибиряков, так и не жителей Сибири, причём положительная характеристика значительно уступает негативной или шутливо-иронической: алт. сибирский орёл 'О лихом, отважном сибиряке’; закадычный земляк. Сиб. Коренной сибиряк, старожил; белая котомочка. Енис. Ирон. (1902). Поселенец, переселенец из Европы в Сибири (ФСС, 97; СФС, 21; СРНГ 15, 111); чалдон желторотый. Сиб., Том. 1. Презр. О крестьянине-сибиряке (СОСВ, 68; ПСДЯЛ 1, 281). 2. Бран. О человеке, вызывающем гнев, раздражение (Верш. 4, 258); чалдон синепупый. Краснояр. Бран. (1974). О коренном жителе Сибири, сибиряке (СРНГ 37, 327); закалённая чалдонка. Новосиб. (1969). О настоящей, истинной сибирячке, где закалённый - истинный) (СРНГ 10, 114); неотёс сибирский. Сиб. Грубый невоспитанный человек; Самоход-лапотон. Краснояр. О крестьянине, приехавшем в Сибирь по своей воле (без государева указа); сибирский валенок. Прост. Ирон. или Пренебр. 1. О глупом, недалёком человеке. 2. О наивном, простодушном человеке (Мокиенко, Никитина 2003, 92; БТС, 110) и под. Другие поговорочные характеристики, ассоциативно связанные с Сибирью, периферийны и требуют особых комментариев. Ср. также Чо-почо, паря! Новосиб. (1971) Шутл. Прозвище чалдонов (старожилов Сибири) (СРНГ 25, 251) и сибирский ездок. Смол. Шутл. (1914). О человеке, не любящем засиживаться дома, где ездок - проезжий человек, пассажир (СРНГ 8, 331), тематически близкие к анализируемому кругу поговорок. Русские устойчивые народные сравнения, так или иначе ассоциирующиеся с Сибирью, немногочисленны. Они в основном концентрируются на шутливо-иронической характеристике человека, ср.: прост. серый (глупый) как [сибирский] валенок 'о крайне глупом, недалёком и невежественном человеке’ (SCF, 258); разг., волг., новг. тупой как сибирский валенок ‘об умственно ограниченном, несообразительном человеке’ (Вахитов 2003, 182; НОС 4, 8: 11, 72; НОС 2010, 90; СДГВО 2011, 64); перм. ‘о мягком, уступчивом, покладистом человеке, характере человека’ (Прокошева 1986; ССРГ 2003, 49); новг. ходить как сибирские пучки ‘об упитанн^іх, толстых людях’ (где сибирские пучки - пельмени) (НОС 9, 70); народн. глуп как сибирский туес ‘об очень глупом, тупом человеке’; новосиб. (бучиться/ набучиться) как туес (туяс) колыванский в шабуре ‘о туесе из серой, необработанной бересты, сделанном в Колывани’, ‘о замкнутом, нелюдимом, хмуром человеке’; новосиб. пренебр. урманские лапти ‘прозвище переселенцев в Сибирь из европейских или южных районов России’ (ФСС, Сибирь в малых жанрах русского фольклора 55 103; СРНГ 47, 340-341). Ср. также наесться как двоедан на поминках. Урал. Шутл.-ирон. Об обильно, до пресыщения наевшемся человеке. Дво-еданами на Урале и в Сибири назывались староверы (старообрядцы), поскольку они обязаны были платить двойной налог - «двойную дань» (Бир., 73); застрять как палец в квашне где. Народн. Ирон. О человеке, оставшемся надолго жить где-либо (обычно в отдалённом и глухом месте или маленьком, заброшенном городке). < Употреблено в кинофильме «Сказание о земле Сибирской»). Некоторые сравнения характеризуют и различные своеобразные детали жизни в Сибири: (картошка) маленькая как сибирское яблочко. Ум. Ирк. Неодобр. О мелкой картошке (РАСлОльх., 155); сапоги бутылкой. Сиб. Род просторной сибирской обуви. (Мих., 771). Анализируя представленные здесь стереотипные коннотации, отражённые в пословицах, поговорках и народных сравнениях, нельзя не отметить их неоднородности. Представления о Сибири, запечатленн^іе в зеркале малых жанров фольклора, естественно, не следует абсолютизировать, ибо высокая степень коннотативности фразеологии делает соответствующие языковые единиц^! семантически субъективными. В то же время такая семантическая субъективность позволяет воспроизвести типичные языковые стереотипы, связанные с той необъятной территорией, которой, по словам М.В. Ломоносова, «российское могущество прирастать будет». Включая и могущество родного языка.

Скачать электронную версию публикации