Whom does the singer of the tales sing for? Epic traditions and intangible heritage production in the Altai Republic.pdf Сегодня интерес к изучению культурного наследия шагнул далеко за рамки одной конкретной дисциплинарной оптики. Изучение наследия как процесса взаимодействия различных акторов и агентов (Смит 2013), метакультурного производства (Киршенблат-Гимблет 2013) и социального пространства, которое можно изучать методами социокультурной антропологии (Hafstein 2018), предполагает, что внимание исследователя теперь сконцентрировано не на самих объектах (вещах, строениях или фольклорных практиках), а на смыслах, вложенных различными сообществами в «игру» в поле наследия. Дискурс наследия вступил в новую стадию - институциональную, когда в фокус исследования попадают не только объекты и практики прошлого, нуждающиеся в защите, но и поиск ответа на вопросы о том, что значат, кому и зачем нужны формы и способы их сохранения. Наследие таким образом становится социальным институтом, создающим новые системы классификаций и способы взаимодействия, которыми пользуются различные социальные акторы. В этой статье представлено исследование одного кейса нематериального культурного наследия (НКН) - сказительской практики кай чӧрчӧк, распространенной у коренных тюркских народов, проживающих на территории Республики Алтай (РА). Эта практика представляет собой исполнение в форме горлового пения эпических сказаний, посвященных богатырям и их подвигам. Кай, как способ исполнения, используется во многих тюркских культурах, а слово чӧрчӧк является общим термином, обозначающим и волшебную сказку, и эпическую традицию, которые значимо отличаются друг от друга по ряду содержательных и структурных признаков (Садалова 2009; Алтайцы: этническая история 2014: 266). Термин кай чӧрчӧк мы используем также и потому, что именно он воспроизводился нашими информантами, принимавшими участие в составлении ряда законодательных актов, регулирующих поле нематериального культурного наследия в РА. При изучении эпоса исследователи заостряют своё внимание на текстах, часто - на самих сказителях, гораздо реже - на слушателях, но практически никогда на «работниках наследия». При этом именно такие люди занимаются тем, что можно назвать «производством» наследия, т.е. созданием условий и новых форм для продолжения его существования. На примере Республики Алтай и алтайского эпоса мы рассматриваем, как работает институт наследия и какие люди формируют этот институт. Сделав шаг в сторону от непосредственного изучения эпических текстов и попытки «поймать» традицию в ее «традиционном» виде, мы предлагаем оптику, через которую возможно узнать, как и кем сохраняется эпическое наследие и развивается сказительство на Алтае сегодня, как производится дискурс эпической традиции и как поддерживаются взаимоотношения между различными акторами в этом процессе. Эта оптика основывается на сочетании теоретических подходов в области критических исследований наследия (Л. Смит, Б. Киршенблат-Гимблет, В. Хафштайн, В.А. Шни-рельман), в изучении сказительства (А. Лорд, Д. Гуди, Д.А. Функ) и собственно фольклористике (Р. Бендикс, Т.М. Садалова). Героический эпос алтайцев содержит в себе множество космологических, этических, правовых и исторических представлений народа. С.С. Суразаков, основоположник алтайской школы фольклористики, называл алтайцев одним из «самых фольклорных народов Сибири» (Суразаков 2006), рефлексируя одним из первых о наследии этнического сообщества и имея в виду тот факт, что в алтайском устном творчестве представлены почти все фольклорные жанры, а самому крупному - героическому эпосу уделяется особая роль. Вовлеченность алтайского фольклора, а особенно героического эпоса, в различные сферы жизни сообщества, начиная с политических программ и республиканских законов до фестивалей и сферы туризма, не может не привлечь внимание исследователя. Эта вовлеченность является результатом двухуровневого процесса. С одной стороны, он складывается из стремления сохранить «аутентичную форму» сказительства, с другой - основывается на актуализации в рамках современного общества через фестивальность и различные формы фольклоризации. Сказительство и эпос в Республике Алтай стали частью программ периода так называемого национального возрождения 1990-х гг. (Октябрьская, Самушкина 2016). Под этим термином подразумевается активизация дискурса этнической идентичности и самого процесса идентификации коренных народов, основанная на обращении к историческому прошлому и культурному наследию, следствием чего становится стремление к автономии и суверенизации. С опорой на богатейшие материалы фольклористов советского периода и современные исследования эпическая традиция продолжает играть большую роль в процессе этнической идентификации, политике памяти и формировании дискурсов индигенности коренных народов Республики Алтай. Вместе с тем известно, что еще в свое время А. Лорд в своем знаменитом труде «Сказитель» акцентировал внимание на том, что эпос, существовавший в «простонародной» среде, не имеет отношения к «национальному» (Лорд 1994: 18). Когда эпос записан, он начинает жить по иным законам и решать задачи уже письменного эпоса (жанра литературы), поставленные тем, кто его записал, в конкретном историческом времени (Лорд 1994: 212-223). Исходя из этого, мы понимаем, что героический эпос, записанный и воспроизведенный, живет иной жизнью, нежели во времена В. Радлова или Г.Н. Потанина, однако он по-прежнему является «зеркалом», отражающим процессы, происходящие в сообществе и государстве, и порождающим новое метакуль-турное пространство наследия. Именно поэтому нашей главной целью стало рассмотрение эпической традиции как процесса взаимодействия членов профессиональных и этнических сообществ, «производящих» наследие в различных формах его сохранения, и актуализации сказительской традиции в этом новом пространстве. Стоит отметить, что мы не ставим своей целью поставить точку в дискуссии о границах (не)настоящего наследия. Мы постараемся представить наиболее яркие аргументы, подтверждающие, что фольклорное наследие коренных народов Республики Алтай сегодня является живым и трансформирующимся социальным пространством, включающим в себя множество акторов, принимающих решения как на основании частных интересов, так и ориентируясь на нужды профессиональных и/или этнических сообществ, политическую ситуацию в регионе, а также многоуровневую рефлексию о том, что, каким образом и зачем необходимо сохранять под ярлыком «наследие». Исходя из вышеописанной проблематики, статья делится на две части: первая посвящена концепции НКН и её имплементации в Республике Алтай, вторая - акторам, занятым в процессе сохранения и (вос)производства сказительской практики как наследия. Работа основана на материалах, собранных в полевых выездах в 2018, 2019 и 2020 гг. в Республику Алтай4. Основными локациями полевой работы стали Онгудайский район РА (Каракольская долина) и город Горно-Алтайск. Долина реки Каракол является важным религиозным центром республики (Доронин 2016), известным еще со времен изучения Алтая в XIX веке, а также одним из «сказительских» регионов республики. В трёх селах долины - Бичикту-Боом, Боочи и Кулада - проживают около 1 000 человек, из них 98% - алтайцы (База данных 2015). В долине нас интересовало общение с местными жителями - преимущественно с работниками культуры и исполнителями алтайских сказаний (с теми людьми, которых называли сказителями члены сельских сообществ). В Горно-Алтайске, административном центре, проводились интервью с работниками культуры, учеными, чиновниками и активистами, работающими эпической традицией в республике. Нематериальное культурное наследие Концепция сохранения нематериального культурного наследия своем сегодняшнем виде на международном уровне формировалась рамках работы ЮНЕСКО начиная с 1980-х гг. как альтернатива списку Всемирного наследия этой же организации, включавшему только материальные (созданные человеком) и природные объекты. При разработке концепции НКН внимание уделялось тем «проявлениям культуры» (и определению соответствующей им терминологии), которые не вписываются в рамки списка материального, но интуитивно определяются как наследие и представляют особую ценность для этнических групп, их репрезентации и процесса этнической идентификации (International Round 2001). При этом стоит отметить, что само подразделение наследия на материальное и нематериальное является условным, так как любой объект становится наследием лишь в связи с наделением смыслами и рядом «нематериальных» актов, произведенных сообществом в его отношении. «Культурное наследие не существует, оно создается» (Bendix 2009: 255), и уже поэтому оно изначально нематериально. Сегодня в пространство НКН помещены прежде всего фольклор и ремесленные практики. Акторами в этом пространстве становятся ученые, исполнители и художники, активисты и политики. Они обсуждают десятки вопросов: техники исполнения и их «аутентичность» (мы используем этот термин в кавычках, исходя из его неоднозначности (см. напр. Hafstein 2018: 70; Bendix 1997)), вопросы сохранения и передачи, включение в популярную культуру, систему авторского права и интеллектуальной собственности, использование объекта наследия в национальной политике государства и т.д. Зачастую в этой системе фольклор воспринимается акторами неким «голосом из прошлого», который передает, в большей или меньшей степени точно, ранее услышанное и увиденное, зафиксированное в устной «традиционной форме». В свою очередь, исследователь фольклора работает со смыслами, переданными этими устными культурными текстами. Однако в пространстве наследия фольклор обретает ценность как практика, ассоциируемая с определенным сообществом и его особыми практикующими членами (в нашем случае это сказители), имеющими определенную социальную роль. Если классическая «фольклорная модель» направляет целые институты на фиксирование, сохранение и изучение того или иного рода записей, то модель наследия стремится рассмотреть и сохранить не только сами условно «живые» практики, но и контекст их воспроизводства, апеллируя к их «носителям» и «передатчикам», их габитусу (Киршен-блат-Гимблет 2013: 5), связям, рождающимся в процессе передачи или воспроизводства некой культурной практики. Существование списков в концепции НКН легитимизирует идею отбора как структурного элемента всего процесса сохранения наследия, однако главным критерием позиционирует не некое превосходство, которое может порождать «соревнование» государств, а репрезентативность, т.е. возможность сделать видимым и практику, и сообщество, которое ею «обладает» (Hafstein 2018: 87). Законодательное оформление идеи сохранения сказительства на Алтае произошло в 2008 г., когда вступил в силу закон «О регулировании отношений в области развития нематериального культурного наследия Республики Алтай» (Закон 2008), а затем в 2014 г. был утвержден реестр объектов (Реестр 2014). Первые три позиции в списке - горловое пение кай, алтайские героические сказания кай чӧрчок, а также сам ска-зитель-кайчи. Адаптация концепции наследия в качестве нового инструмента работы с культурными практиками и их (ре)презентацией, таким образом, началась с одного из самых изученных объектов наследия. На вопрос о том, почему именно эпическая традиция поставлена на первое место в этом реестре, большинство наших информантов отвечали, характеризуя этот фольклорный жанр как самый древний, объемный, известный всем коренным народам Республики Алтай, вобравший в себя представления и суждения о всех сферах жизни общества на протяжении всей истории этнического сообщества, которые актуальны и для современности. Именно такое наследие В. А. Шнирельман называет историческим (Шнирельман 2015: 54), так как (а) оно подчеркивает связь с этническими предками; (б) является ярким образцом культурного своеобразия, особенности которого проявляются четко; (в) объект вызывает глубокие эмоции и служит триггером исторической памяти. Последняя характеристика объекта исторического наследия связана с возможностью консолидации и даже политической мобилизации этнического сообщества, т.е. связана с процессом этнической идентификации и активизма. Само провозглашение нематериального наследия Республики Алтай через вышеупомянутый закон продиктовано фреймом Конвенции об охране НКН, разработанной в ЮНЕСКО в 2003 г., и закрепленными за ней двумя реестрами объектов - Представительным (т.е. декларирующим существование практики и ее важность) и Списком объектов, нуждающихся в охране. Идея Конвенции и Списков подразумевает создание каждой страной - участницей ЮНЕСКО списков-инвентариев, для которых силами ученых, исполнителей, мастеров и всех неравнодушных к процессу сохранения наследия должны быть отобраны фольклорные, ремесленные, промысловые и другие практики. Именно таким списком и стал утвержденный в 2014 г. реестр объектов НКН РА. Также важна была степень изученности сказительской практики на Алтае. В основу всех описаний легли классические работы по алтайскому фольклору. Выстраивание базовой системы работы с нематериальным наследием, таким образом, происходило в уже знакомом поле алтайской фольклористики силами специалистов - представителей коренных народов, которые осознавали необходимость понимания и овладения новыми механизмами работы. При наличии реестра объектов НКН с проработанными описаниями этих объектов страна, ратифицировавшая Конвенцию 2003 г., может подать заявку на включение объекта в общемировые списки НКН ЮНЕСКО. Однако на сегодняшний день включение объектов от РФ невозможно в силу того, что Конвенция 2003 г. не была ратифицирована Россией, хотя в списке и находятся два российских элемента: якутская эпическая традиция олонхо (Olonkho 2008) и культурное пространство и практики семейских - старообрядцев Забайкалья (Cultural space 2008). Оба объекта были внесены в список на промежуточной стадии формирования концепции нематериального наследия в результате серии Провозглашений шедевров НКН, целью которых было создать основание для списков и дальнейших включений. После 2003 г. процесс ратификации Конвенции Россией был приостановлен и дальнейшие включения прекратились, однако прецедент включения эпоса тюркского народа РФ особенно важен: наши информанты в Горно-Алтайске отмечали целостность и высокие результаты рабочих программ по олонхо, созданных в короткие сроки. Сегодня основная работа по составлению списка объектов НКН народов РФ возложена на Российский Дом народного творчества им. В.Д. Поленова, а сам реестр размещен на сайте портала «Культура.РФ» в разделе «Традиции». Представленные там от Республики Алтай фольклорные традиции отличаются от тех, что помещены в реестр, утвержденный в 2014 г. (Нематериальное 2021). Так, связанные со сказительством практики разделены по этносам. «Традиция теленгитских эпических песен» и «Теленгит-ский топшуур и топшуурная музыка» относятся, соответственно, к этносу теленгитов. Алтайцы как этнос представлены в списке исключительно скотоводческими заговорами. Другой объект в списке, связанный со сказительской традицией, - «сказочная традиция тубаларов». Теленгиты и тубалары (а также кумандинцы, челканцы и телеуты) имеют в РА статус коренных малочисленных народов. Статус предполагает наличие ряда прав, которые в обиходе чаще называются «льготами». Наличие льгот во многом способствовало (и продолжает способствовать) росту числа представителей кореных малых народов Севера (КМНС) в республике, не связанному с демографическими причинами (Маслов 2014). Этническая идентичность здесь становится подвижной и переходит из сферы частной жизни в публичную. Идентификация себя теленгитом или тубаларом приобретает правовое и экономическое содержание, выходит за пределы родовых связей. Бюрократическая работа, связанная в том числе и с объектами НКН, требует участия общественных организаций и вхождения в новое социальное пространство, делает видимыми людей, «выбравших быть коренными». Юридическое разделение коренного населения в республике приводит и к такому формальному «размежеванию» наследия. Однако наши информанты, не имеющие прямого отношения к дискурсу наследия, говоря о великих сказителях прошлого, например об Алексее Калкине, представляющем теленгитскую исполнительскую традицию, или тубаларе Николае Улагашеве, называют их настоящими сказителями - ээлӱ кайчи, т.е. сказителями, имевшими связь с духом самого Алтая (Садалова 2018: 249). При этом разделение по этносам нивелируется, а родовые связи выходят на первый план: если в роду начинающего сказителя есть такой предок-кайчи, то вероятность развить дар, как полагают наши информанты, возрастает. Сегодня на региональном и федеральном уровнях ведется постоянная работа по обновлению информации списков НКН на портале «Культура.РФ», а к его наполнению привлекаются различные эксперты из регионов РФ. По заключению Н.Е. Котельниковой, члена экспертного совета по вопросам формирования реестров объектов НКН Российского комитета по сохранению НКН при Комиссии РФ по делам ЮНЕСКО, работа с объектами НКН крайне дискуссионна, так как экспертностью в данной сфере обладают различные исследователи, а само поле наследия - новое и сложное, складывающееся «здесь и сейчас» (Семинар-практикум 2020). Несмотря на невозможность подавать заявки в списки НКН ЮНЕСКО сегодня, сам факт присутствия в них двух объектов от России, а также постепенное освоение алгоритма работы с культурными практиками в таком контексте поместили РФ в систему механизмов сохранения и актуализации нематериального наследия при участии различных акторов. Интерес к этой сфере продолжает расти: 2022 г. объявлен Годом народного искусства и нематериального культурного наследия (Министерство культуры 2019). Новый контекст обсуждения фольклора рождает отдельное понятийное пространство для существования культурных практик. Всё включенное в список, вне зависимости от своего предыдущего контекста, становится связанным с другими объектами в этом списке, и уже сам этот список формирует собственный контекст (Киршенблат-Гимблет 2013: 11). Работа в этих новых рамках концепции НКН и реестров осуществляется иными методами и потому требует от вовлеченных в этот процесс людей навыков, отличных от тех, что необходимы для фиксации и изучения эпических текстов или анализа различных вариантов горлового пения исследователем. Эти навыки формируются сегодня в междисциплинарной области «работников наследия», которая создается в каждой стране с опорой на уже имеющуюся систему администрирования в сфере культурной политики, а сами акторы занимаются работой на стыке прикладных исследований фольклора и общественного активизма. Акторы наследия Начиная с 1970-х гг. исследователи отмечают, что наследие не является набором объектов, но конструктом, нарративом об этих объектах и их значимости, причем этот конструкт тесно связан с сегодняшним днем и с теми группами, которые ищут в наследии свой интерес (Шни-рельман 2020: 98). Из-за того, что нарратив о наследии напрямую связан с современностью, он постоянно находится в «поле производства наследия» - поле, где различные акторы создают образы и смыслы, нужные им для поддержания существования такого нарратива и его изменения в зависимости от ситуации. Такая работа над наследием между тем поднимает вопрос патримониальной этики и ограниченности доступа к нарративу о наследии, так как наследие становится полем работы интеллектуальных элит - ученых, политиков и активистов (Di Giovine 2015). По этой причине «производство» наследия связывается с понятием авторизованного дискурса наследия (АДН) - так Лораджин Смит называет дискурс, который складывается в пространстве легитимизации объектов наследия и создания терминологического аппарата исследователями и другими экспертами, в случае нематериального наследия - работниками культуры (Смит 2013: 29). Такие эксперты занимаются контролем и управлением наследием, его репрезентацией и связанными с ним событиями. Причину формирования АДН Л . Смит видит в осознании экспертами своего профессионального долга, заключающегося не только в сохранении и исследовании культурных объектов прошлого, но и во включении их в коммуникативные процессы внутри отдельного государства или на международном уровне. Внутри этого дискурса наследие рассматривается как нечто овеществленное, предмет, который можно «обрести», а затем сохранять. Как вещь, по мнению Л. Смит, его также можно измерить и каталогизировать, а следовательно, и его смысл гораздо проще контролировать и ограничивать, чем и занимаются эксперты. Именно эти профессионалы АДН определяют то, каким образом наследие будет сохраняться и воспроизводиться. Они разделяют элементы наследия на «правильные» и «неправильные», часто опираясь на неоднозначное понятие «аутентичность», которое сегодня часто подвергается критике. Так, по мнению Р. Бендикс, в сфере нематериального наследия оно вовсе не дает возможность говорить о какой-либо подлинности, являясь лишь «фольклористским конструктом» (Bendix 1997). Вокруг алтайской сказительской практики также сложилось экспертное сообщество, которое владеет дискурсом (называет объекты, составляет реестры и закладывает саму «норму» наследия) и осуществляет определенную политику. Однако, в отличие от преимущественно археологических и архитектурных объектов наследия, на которых основывает свою концепцию АДН Л. Смит, алтайское сказительство является живой передаваемой практикой, трансформирующейся в новом социальном контексте. С опорой на данный кейс еще более верным представляется определение наследия как активного процесса комме-морации, развиваемого сообществом для того, чтобы разобраться в социальных изменениях, культурных и политических проблемах. Рассуждая таким образом, мы можем поставить знак равенства между самим понятием «наследие» и его «производством». Во время нашей полевой работы мы заметили наличие таких акторов процесса производства наследия в Республике Алтай - т.е. тех, кто принимает решения по вопросам наследия на основании собственных интересов, ценностей, идей и оценки ситуации. Акторов наследия мы разделили на три группы и обозначили их условно: «управленцы», «ученые» и «общественные деятели». Профессиональное сообщество сказителей как отдельная социальная группа при этом останется за рамками нашего анализа. Однако сказители могут оказаться и в последних двух группах, как будет подробнее сказано ниже. Также важно отметить, что одни и те же лица могут выполнять разные акторные роли, переходить из одной группы в другую или находиться в нескольких сразу. Такое разделение на группы вызвано необходимостью введения аналитических категорий, соответствующих нашей теоретической рамке, основанной на концепции АДН, рассмотрении наследия как процесса метакультурного производства, и этнографического подхода при работе с экспертными сообществами ученых, политических деятелей и активистов. Управленцы В группу «управленцев» могут быть включены акторы, которые занимаются официальной (исходящей от государства) организацией производства наследия, - это работники Министерства культуры (в данном случае - Республиканского центра народного творчества, находящегося под управлением министерства), политические деятели и чиновники, входящие в Национальный комитет по делам ЮНЕСКО, а также представители районных и сельских властей. В целом они представляют государство как политический и социальный актор, который занимается организацией мероприятий, связанных со сказительством. Из таких мероприятий прежде всего стоит отметить проводящийся в РА регулярно с 2004 г. Курултай кайчи. Этот конкурс-съезд сегодня собирает кайчи со всего Алтая, а в первые годы своего существования являлся площадкой и для исполнителей сказаний других регионов России и мира. Государственные акторы также поддерживают школы и училища, в которых преподают горловое пение (например, Улаганская детская школа искусств), присуждают ежегодную премию имени сказителя А.Г. Калкина сказителям, популяризаторам эпоса, ученым-исследователям (Садалова 2020: 75), а также присваивают почетное звание Эл Кайчи - народный сказитель Республики Алтай. Важно отметить, что звание Эл Кайчи, присуждаемое Министерством культуры, никак не соотносится с понятием ээлӱ кайчи (кайчи, связанный с духом эпоса), хотя и известны примеры, когда один и тот же человек (например, А.Г. Калкин) имел этот государственный статус и был признан сообществом в качестве «избранника духов». Центр народного творчества, через который в основном осуществляются действия республиканского правительства по поддержанию алтайской культуры и алтайской идентичности, имеет непосредственные связи и со сказителями, и с представителями научного сообщества. Так, например, последние часто приглашаются в состав жюри Курултая кайчи. Представители республиканских властей, работающие со сказительской практикой, как правило, глубоко погружены в ее контекст. Один из руководителей Центра, непосредственно отвечающий за работу с кайчи, рассказывал, что и сам является потомком сказителя, оставившего большое количество самозаписей. С ними наш информант ведет самостоятельную работу. Сказительство является частью его семейной истории, и работа с ним, как с объектом наследия, является также личной коммеморативной практикой, связанной с памятью об отце. В частности, при подготовке издания, в котором была сделана попытка каталогизирования всех сказителей алтайской эпической традиции, наш информант поместил туда информацию и о своем отце, чьё имя было почти забыто. Акторы-«управленцы», таким образом, в целом обеспечивают внешнюю поддержку, напрямую предоставляя площадки для практикующих традицию или создавая новое социальное пространство. Они формируют законодательную базу, легитимизируя принципы и способы сохранения наследия. Такая деятельность сосредоточена на создании условий для развития сказительства. Однако, в силу официального характера мероприятий, проводимых такими акторами наследия, могут возникать и типичные бюрократические проблемы. Так, наши информанты среди таких проблем называли довольно строгий временной регламент на выступление каждого сказителя, ограничивающий одну из главных составляющих сказания - долгое и почти непрерывное исполнение. Возможно, в этом кроются причины отмечаемого информантами снижения престижности Курултая, сокращения числа участников, приезжающих из других регионов России и иностранных государств. Также наши информанты отмечали важность исполнения сказаний «на местах», а не только на официальных мероприятиях в столице региона. Курултай сказителей же за последние несколько лет приобрел характер сценического концерта и отошел от модели фестиваля, проводимого на лоне природы в горной долине в одном из районов республики (например, в Улаганском районе в 2015 г.) без жесткого временного регламента (фестиваль длился 3 дня). «Кочевье» фестиваля по районам республики позволяло большему количеству людей услышать сказителей, и проведение фестиваля каждый год в новом месте могло служить для локальных сообществ триггером «вспоминания» традиционной культуры, пробуждать у молодых людей интерес к игре на национальных музыкальных инструментах или к освоению техники горлового пения. «Правильным» Курултаем сказителей многие наши информанты называли именно такой, далекий от сцены фестиваль, на котором сказительская практика живет по традиционным законам исполнения. В целом сказительство как перформативная практика основывается на взаимодействии исполнителя и аудитории, поэтому роль звучащего языка крайне важна. Нельзя при этом не отметить, что такая контролируемая перформативность сказительской традиции ассоциирует этнический язык, на котором поёт сказитель, со сценическим выступлением, в то время как внутрисемейное и бытовое использование алтайского языка стремительно падает, что в свою очередь является основной причиной включения алтайского языка в список языков, находящихся в опасности (Moseley 2010). Публичное использование алтайского языка на официальных культурных мероприятиях, таким образом, может вести к его фольклоризации, что распространено и в других регионах РФ (Мамонтова 2013: 87). В итоге язык рискует стать еще одним «фольклорным» элементом различных программ национального возрождения. Популяризация изучения родного языка ведется на государственном уровне и является частью программы комитета правительства Эл Курултай по национальной политике, образованию, культуре и общественным объединениям, включаясь таким образом в процесс поддержания этнической идентичности в республике. Этот процесс работает системно и связывает воедино различные нематериальные культурные объекты, которые признаются акторами пространства наследия важными и необходимыми для его сохранения. Среди них, например, национальные литература и музыка, виды национального спорта. Схожие процессы «поддержания» дискурса этнической идентичности - хотя и для национальных государств - описывает Роджерс Брубейкер, когда рассуждает о национализме в новообразованных странах Восточной Европы и постсоветского пространства. Брубейкер, наряду с другими исследователями вопроса, выделяет важную роль этнической идентичности и процессов её «поддержания» в вопросах перераспределения властных полномочий и ресурсов в этих странах (Brubaker 1996, 2011) - из дискурса об идентичности, о её важности и древности и о необходимости её сохранения возникают политические структуры, которые распределяют властные полномочия и различные ресурсы, в результате чего, соответственно, возникают новые возможности для сохранения и поддержания этнического языка и нематериального культурного наследия. Алтайская эпическая традиция, безусловно, является одним из основных таких элементов и, как уже было сказано, значится первой в различных программных реестрах. Эпические тексты значительно повлияли на формирование современного алтайского языка и литературы, а изучение языка в образовательных учреждениях невозможно без уроков алтайского героического эпоса, на которые учителя стараются пригласить известного сказителя. Значительная часть работы по производству наследия происходит в домах культуры - как на республиканском, так и на районном, сельском уровнях. Для сферы репрезентации индигенной культуры и фольклорного наследия, в частности в Республике Алтай, характерно взаимодействие работников сферы культуры с учеными-фольклористами и этнографами: т.е. сращивание исследовательской оптики с прикладными просветительскими и досуговыми проектами в пространстве местных домов культуры и центров народного творчества. Пласт высказываний сообщества о собственной идентичности, культурном наследии, родном языке и т.д., происходящих через сценическую и постановочную деятельность, часто называют «показухой» или «ненастоящей культурой» в целом (Reconstructing 2011: 75). Однако за «сборкой» презентации всего, что мы видим на сценической площадке, стоят взаимодействия членов сообщества друг с другом, с экспертами извне, инвесторами и спонсорами, администрацией населенного пункта и др. Рефлексия о собственной идентичности через традиционные обрядовые исполнительские практики этнической группы, связанная с ними устная семейная история, опыт работы «в культуре» в советское время также являются составляющими этого процесса. Дома культуры и работающие с ними в системе школы искусств зачастую играют центральную роль в местном культурном производстве, а в регионах, где проживают коренные народы, становятся одним из основных пространств для видимого и слышимого выражения этнической идентичности, пусть и в сценической манере, что особенно актуально для такой перформативной фольклорной практики, как сказительство, которое всегда было связано со слушателем. Ученые Ученые также являются непосредственными участниками производства наследия в республике. Так, в жюри Курултая кайчи в качестве экспертов приглашаются исследователи-алтаисты, оценивающие качество исполнения и талант сказительства. Они же, как нам рассказал собеседник из Института алтаистики, поддерживают молодых исполнителей и сказителей с точки зрения авторизованного знания - это и корректировка исполнения, и помощь в расшифровке смыслов сказаний, и помощь с адаптацией сказаний к нормам современного алтайского языка. Здесь важно отметить, что процесс передачи знаний и навыков крайне важен для алтайского сказительства. Так, у тюркских народов сказительство воспринимается как дар, передающийся по наследству. Новые сказители чаще появляются в семье, где уже были кайчи, о которых хранят память из поколение в поколение. Сказительский дар, его передача или обретение схожи с шаманскими: по мнению Д.А. Функа, мы можем говорить о множестве точек соприкосновения этих двух традиций и даже о нерасчлененности значительной части представлений о мире и природе шаманского и сказительского дара в представлении тюрков юга Западной Сибири (Функ 2005). Будучи даром, обретение которого связано с духом-хозяином кая, сказительство не является в представлениях алтайцев умением, которым можно в полной мере овладеть технически. Однако, если в роду молодого человека (а современные алтайские кайчи преимущественно мужчины) были сказители (или шаманы), процесс обучения в современном виде - в музыкальной школе или студии при доме культуры или центре народного творчества, с использованием изданий фольклорных текстов - может стать неким триггером развития дара и этапом становления будущего кайчи. Ученые, исследующие эпос, также становятся для начинающих сказителей наставниками, несмотря на то что главным учителем, по представлениям самих же исследователей, должен являться опытный кайчи. Один из наших информантов, долгие годы занимающийся изучением алтайского эпоса, но не являющийся сказителем, обучает мальчиков, интересующихся народной культурой и способных к исполнению горлового пения. Основу такого обучения составляет заучивание наизусть текстов из сборников алтайского героического эпоса, записанного в XIX-XX вв. у сказителей известными исследователями. Важную роль в распространении этих текстов играет работа Института алтаистики им. С.С. Суразакова по публикации алтайских эпических текстов, и довольно часто будущие сказители впервые встречаются с зафиксированным текстом сказаний их предшественников именно в изданиях Института. Кроме того, эпические тексты и основанные на них произведения были включены в разработанную алтаистами школьную программу по алтайскому языку и литературе, поэтому возможные будущие сказители знакомятся с текстами эпосов и в системе обязательного среднего образования. Говоря о похожих тенденциях в других сказительских практиках и взаимодействии практикующего человека с записанным текстом, Д. Гуди в своем сравнительном исследовании устной и письменной традиции в различных культурах подчеркивал кумулятивную силу второй и ее тенденцию вытеснять первую (Goody 2000: 152). Конечно, при таком неустном способе передачи могут возникнуть вопросы относительно пресловутой «аутентичности исполнения», основанного на книжном восприятии эпоса. «Канонический сказитель» должен воспринимать эпос от своего наставника именно в устной форме, обучаясь таким образом не только искусству исполнения, но и навыку, который А. Лорд назвал «сказительством в сочинительстве» (Лорд 1994: 42), т.е. владению эпическим текстом и формой исполнения на таком уровне, чтобы было возможно с помощью переставления эпических формул, их сращивания и иных модификаций построить исполнение именно так, как того требует ситуация, аудитория, повод выступления и т.д. Конечно, в школах искусств и тем более при личных встречах и занятиях с известным кайчи молодые люди слышат «живой» кай и эпические сказания, исполняемые в индивидуальной манере, однако книжный текст так или иначе фигурирует в процессе обучения. Более того, нарратив о делении сказителей на «настоящих кайчи» и тех, кто «просто может каем петь», называемых исполнителями, постоянно воспроизводимый нашими информантами, часто вбирал в себя суждения о количестве эпических текстов, известных сказителю и выученных наизусть, зачастую самостоятельно по книгам или самозаписям их отцов и дедов. В таких суждениях подчеркивалось, что чем бол

Скачать электронную версию публикации