Essays and Short Stories From Nikolai Naumov’s Collection Strength Breaks the Straw in the Context of the Tchaikovtsy Id.pdf Сборник «Сила солому ломит», вышедший в 1874 г., знаменует расцвет литературного творчества сибирского писателя-чиновника Николая Ивановича Наумова. Произведения этого сборника были изначально напечатаны в передовых демократических журналах того времени, позднее вошли в пантеон народнической беллетристики и удостоились внимания многих современников (в частности, видных деятелей сибирского областничества Г.Н. Потанина и Н.М. Ядринце-ва) и в дальнейшем - исследователей (Г.В. Плеханова, С.Е. Кожевникова, Л.Г. Беспаловой и др.) (см.: [1-3] и др.). При этом актуальным и неизученным аспектом в исследовании творческого наследия Н.И. Наумова первой половины 1870-х гг., представленного названным сборником, является осмысление взаимовлияния различных социальных полей , занимаемых писателем в 1 Результаты были получены в рамках выполнения государственного задания Минобрнауки России, проект № 0721-2020-0042. 2 Под социальным полем, согласно концепции П. Бурдье, мы понимаем относительно замкнутую и автономную систему отношений между позициями агентов, ведущих борьбу за обладание специфическим капиталом. Соответственно, позиции Очерки и рассказы сборника Н.И. Наумова 23 эти годы последовательно или параллельно, и, соответственно, его различной институциональной деятельности, находящейся в тесной связи с литературным творчеством, в частности с эстетикой и поэтикой интересующего нас сборника. Литературная деятельность Наумова первой половины 1870-х гг. разворачивается в Петербурге, куда он возвращается, оставив государственную службу в Сибири. Работа участковым заседателем земского суда была его первой целенаправленной попыткой реализовать свое стремление служить Сибири и сибирякам на поприще государственного служащего, и она была оценена им самим как неудачная (о чем он размышляет в своих более поздних автобиографических очерках «Зажора» и «Святотатец»). Возвращаясь в 1869 г. в Петербург, где ранее под влиянием Г.Н. Потанина и Н.М. Ядринцева началось его литературное творчество, осознаваемое во многом в духе областнических представлений о литературе и писателе, Наумов, по сути, возвращается в литературу. Несмотря на то что попытка служить своему краю на посту чиновника не принесла Наумову удовлетворения, она предоставила ему ценный материал для последующего творчества. Рассматривая демократический полюс литературного поля 1870-х гг., в которое вошел сибирский писатель, нельзя не сказать о развитии народничества, выразителем идей которого в литературе выступила плеяда писателей-народников, чьи произведения в данный период становятся весьма популярными. Их литературная деятельность развернулась на страницах передовых демократических печатных органов, пришедших на смену «Современнику», «Русскому слову» и др. Таковыми в 1870-е гг. стали журналы «Отечественные записки» и «Дело». Значимую роль в развитии народнической беллетристики и ее распространении сыграли и революционно-демократические организации 1870-х гг., в частности, петербургская народническая группа чайковцев, занимавшаяся изданием и распространением научной, публицистической и художественной литературы, отвечающей их идеологическим запросам. Развитие реализма и следование художественной «правде», заложенное еще писателями-демократами 1860-х гг., обусловило обращение писателей-народников к очерку - наиболее подходящему жанру агента в различных социальных полях, объем располагаемого им капитала обусловливают его положение в общем социальном пространстве [4. С. 260-261]. В.А. Пржигоцкий 24 для достоверного изображения пореформенной народной жизни - и превалирование в нем публицистического и даже пропагандистского начала над художественным. По выражению Г.В. Плеханова, художественное наследие писателей-народников отличало преобладание общественных интересов над литературными [1. С. 45]. При этом во всех жанрах очевидно стремление к эпизации и формированию целостной картины мира (в малых жанрах, в том числе в очерках это достигается циклизацией). Соответственно, трансформацию претерпевают место и роль автора в повествовании: «Стремление писателей-реалистов ко все более достоверному и глубокому изображению действительности, ко все более истинному ее пониманию вело к диалектически противоречивому и в то же время единому в своей внутренней сущности процессу: с одной стороны, ко все большей «самостоятельности» героев, «независимости» их от авторов (то, что названо многоголосием, полифонией в отношении романов Достоевского), к предельной объективации картин действительности; с другой - в силу сложности, новизны изображаемых явлений жизни - к стремлению авторов публицистически «разъяснить» смысл изображаемого, заявить о своей, авторской позиции» [5. С. 566]. В то же время нельзя не замечать различия народничества как литературного течения и народничества как общественно-политического движения, о котором также говорил Г.В. Плеханов [1. С. 71]. В стремлении понять чаяния народа и определить место и роль интел-лигента-разночинца в улучшении народной жизни наиболее передовые и талантливые беллетристы-народники, в частности Г.И. Успенский, приходили к неутешительному выводу, что крестьянской массе чужды призывы народнической интеллигенции к революционной борьбе. Тем не менее невозможно отрицать их связь и взаимовлияние. Таким образом, рассматривая литературное поле 1870-х гг., можно выделить два момента. Во-первых, само литературное поле переживает новый виток борьбы за свою автономию, поскольку испытывает давление со стороны государства, которое в это время проводит цензурные контрреформы, ущемляющие права печати. Во-вторых, с развитием капитализма в России быстрыми темпами увеличивается читательская аудитория, усиливается ее расслоение и формируется издательский рынок, агенты которого - писатели и издатели - начинают ори- Очерки и рассказы сборника Н.И. Наумова 25 ентироваться на конкретные социальные слои (см.: [6. С. 15-38]). Литературная деятельность, как и в 1860-е гг., используется для политической борьбы, а также как способ заработка. Впрочем, несмотря на то что во второй половине XIX в. фиксируется существенный рост гонорарных ставок (особенно в журналах), до конца столетия писатели с трудом могли обеспечить себя литературной деятельностью (см.: [Там же. С. 83101]). Соответственно, беллетристы-народники, в чей круг войдет и Н.И. Наумов, находятся на подчиненном гетерономном (т.е. направленном на получение коммерческой или политической выгоды) полюсе литературного поля 1870-х гг. Такое положение, как отмечает Ж. Сапиро, занимает творческий авангард, пренебрегающий эстетической оценкой и рассматривающий литературу и искусство как средства политической борьбы [7. Р. 42]. В результате Н.И. Наумов, обогащенный ценным опытом институциональной деятельности, направленной на служение Сибири, а также материалом о положении сибирского крестьянства, оказался в благоприятной среде для дальнейшей самореализации. В этом ключе нельзя не отметить диалектику развития Наумова - писателя-чиновника, выразившуюся в смене его институциональной деятельности. Так, если Сибирь стала в первую очередь местом его государственной службы, то литературную деятельность Наумов сосредоточивает в Петербурге - там, где концентрируются экономический и символический капиталы литературного поля. При этом, если в начале 1860-х гг. Наумов приехал в столицу под влиянием товарищей-областников и был открыт как для восприятия передовых демократических идей, так и для литературных экспериментов, то к 1870-м гг. он уже представляет из себя вполне сформировавшуюся личность со сложившимися идейно-эстетическими представлениями. Важно подчеркнуть, что гомологичность занимаемых позиций Наумова в различных социальных полях, характеризующаяся, несмотря на сохраняющуюся идеологическую установку, принятием «правил игры», позволяет ему относительно органично переходить из одного поля в другое, решая поставленные задачи (в данном случае связанные с формированием нового читателя и расширением своей читательской аудитории, с идеей служения Сибири своим творчеством). В первой половине 1870-х гг. в журналах «Дело» и «Отечественные записки» публикуются рассказы и очерки Н.И. Наумова «Дере- В.А. Пржигоцкий 26 венский торгаш» (1871), «Юровая» (1872), «Еж» (1873), «Крестьянские выборы», «Мирской учет» (1873) и «Тишь да гладь» (1873), а в журнале «Искра» - «Один из способов сближения с народом» (1872). Сотрудничество Наумова с ведущими демократическими журналами данного периода во многом обусловлено позицией в литературном поле, занятой им в 1860-е гг. (напомним, что ранее его очерк «У перевоза» был напечатан в «Современнике»). К тому же во второй половине XIX в., как отмечает А.И. Рейтблат, литературные журналы имели скорее социально-политическую направленность, нежели литературно-эстетическую, а потому консолидировали соответствующие группы писателей и читателей (см.: [6. С. 38-54]). Опубликованные произведения Наумова быстро привлекли внимание современников. Так, высокую оценку им дал Г.Н. Потанин. В частности, он отмечает, что весомой заслугой писателя является актуализация сибирской беллетристики в рамках общелитературного процесса [8. С. 231]. В своих размышлениях Потанин указывает на периферийное положение сибирского социального пространства (и сибирской литературы) по отношению к европейскому, объясняя это, в первую очередь, отсутствием народного просвещения. Именно с Н. И. Наумовым он связывает возможность проникновения агентов сибирского культурного (литературного) пространства в европейское, а затем - создание сибирского автономного социокультурного пространства (в частности сибирской литературы и сибирского читателя). Вероятно, для Потанина фигура Наумова была привлекательна тем, что к этому времени он довольно успешно утвердился и в сибирском, и в европейском (петербургском) пространствах, являлся агентом различных социальных полей. При этом в глазах Потанина Наумов оставался в первую очередь сибиряком, сибирским писателем, чья литературная и институциональная деятельность направлена на достижение обозначенной выше цели. В связи с этим вполне закономерна его высокая оценка творчества Наумова, которого Потанин считал зачинателем сибирской беллетристики [Там же. С. 236-237] и ставил в один ряд с Г.И. Успенским, отмечая подлинный реализм в изображении крестьянской жизни - аутентичность языка и достоверность типовых образов [Там же. С. 232]. Следует отметить, что сибирское областничество в данный период переживало некоторый спад, во многом обусловленный арестом и Очерки и рассказы сборника Н.И. Наумова 27 ссылкой ключевых его представителей в конце 1860-х гг. Главным идеологом движения в это время становится Н.М. Ядринцев, который активно занимается разработкой его программы [9. С. 75]. В связи с этим его восприятие рассматриваемых произведений Наумова также представляет немалый интерес. Информацию об этом получаем из переписки Н.М. Ядринцева и Г.Н. Потанина: «Как вы увидите, здесь снова появился Николай Иваныч (Наумов) с “Юровою”. Прочитал. К сожалению, заметил, что он туго совершенствуется в беллетристическом искусстве и блеском не поражает. Видна наблюдательность и изучение народного быта, но не глубокая» [10. С. 87]. Что характерно, Ядринцев отрицает выделенные Потаниным достоинства и, напротив, критикует рассказы Наумова за недостоверное, ненатуральное изображение крестьян, ставя их гораздо ниже произведений Н.В. Успенского, В.А. Слепцова и Ф.М. Решетникова» [Там же. С. 87-88]. При этом если Потанин сосредотачивает свое внимание на глобальных проблемах (формирование сибирской литературы как таковой) и рассматривает общественно-политическое и социокультурное значение творчества Наумова на этом фоне, то Ядринцев в первую очередь апеллирует к эстетике его произведений, не выходя за пределы имманентных свойств литературного поля. В личной переписке Потанин оппонирует своему товарищу, защищая писателя, говоря о социальной и политической роли литературы и о второстепенности эстетических качеств наумовских произведений [11. С. 124-125]. Такое различие двух, казалось бы, идейно близких деятелей в оценке своего (предполагаемого) единомышленника едва ли можно объяснить исключительно субъективными эстетическими и поэтическими предпочтениями. Возможно, не последнюю роль здесь сыграли некоторые программные расхождения Потанина и Ядринцева, имевшие место в начале 1870-х гг. Так, В.М. Шиловский отмечает, что, будучи в ссылке, Ядринцев попал под влияние трудов К. Маркса и первое время активно использовал их в развитии областничества, вступив в идеологическую конфронтацию с ее более либеральным крылом, к которому тяготел Потанин [9. С. 82-84]. Не исключено, что эти перемены (наряду с репрессиями, которых Наумову, в отличие от многих его соратников, удалось избежать, вероятно, ввиду относительной пассивности) обусловили разочарование Ядринцева в своем товарище и подчас довольно предвзятую его оценку: «Я Николая В.А. Пржигоцкий 28 Ивановича знал с малых ногтей. Он и юнкером питал слабость к хорошему сюртучку, а теперь он с этим сюртучком ни за что не расстанется. Есть люди, которые никогда в свою жизнь не испытали богатства и никогда его не достигнут, они не знают ни его тщеты, ни его пресыщения. Это средний люд, который постоянно топорщится и ищет барского комфорта, но сколько ни топорщатся, - барами не бывают. Прицепившись к комфорту, они страшатся больше всего бедности и неприятностей. Николай Иванович на этой дороге. Его бедность не заставляет писать, а внутренно он, кажется, разжирел и разложился» [10. С. 137]. Примечательно, что в этом случае Ядринцев обращается, говоря языком современной терминологии, к вопросу взаимодействия различных социальных полей, занимаемых Наумовым. По его мнению, государственная служба (в том числе военная) негативно повлияла на литературное творчество писателя, сформировав чуждый для сибирского писателя габитус (систему устойчивых и переносимых диспозиций, приобретенную систему порождающих схем [12]), направленный на «приспособленчество», занятие гетерономных позиций в литературном поле. Тем не менее мы можем вполне уверенно говорить, что уже в первой половине 1870-х гг. произведения Н.И. Наумова становятся весьма популярными и востребованными. Об этом свидетельствует не только их публикация в ведущих демократических изданиях того периода, но и издание в 1874 г. в Санкт-Петербурге (в типографии К.Н. Плотникова) сборника «Сила солому ломит». Этот сборник был издан силами упомянутых чайковцев, что обозначило его пропагандистскую направленность. Социально-политическими задачами общества народников, как отмечает С.Е. Кожевников [13. С. 34], было обусловлено и содержание сборника, в который вошли наиболее «острые» произведения Наумова, созданные в 1860-1870-е гг., а именно: «У перевоза», «Последнее прости», «Деревенский торгаш», «Юровая», «Крестьянские выборы», «Мирской учет» и «Еж». Что особенно важно, упомянутые произведения обрели широкую популярность не только среди интеллигенции, но и непосредственно в народе, о чем свидетельствуют многие современники. В частности, Г.Н. Потанин отмечает, что «по всей вероятности, все сибиряки, от гимназиста до дряхлого седого старика, прочли давно эти прекрасные Очерки и рассказы сборника Н.И. Наумова 29 рассказы» [8. С. 232]. Во многом этому поспособствовали усилия чайковцев по распространению сборника «Сила солому ломит». Так, член этого кружка Л.Э. Шишко отмечал: «Из легальных брошюр, распространявшихся чайковцами, наибольшим успехом пользовались: 1) «Дедушка Егор», 2) рассказы Наумова, изданные кружком чайковцев под общим заглавием «Сила солому ломит» в виде довольно большого тома, но легко разбиравшегося на отдельные брошюры...» (цит. по: [13. C. 4]). Об успехе сборника, по указанию С.Е. Кожевникова, говорил деятель «Земли и воли» Р.В. Аптекман: «Крестьяне (с. Муратовка Пензенской губернии) любили слушать не только “науку”, но и чтение наших беллетристов-народников. “Сила солому ломит” Наумова особенно нравилась им. «Словно про нас написано, не сказка, а быль» - говорили они по поводу этого рассказа. Наумов обыкновенно служил поводом к самому живому обмену мыслей» (цит. по: [Там же. С. 3-4]). Из воспоминаний чайковца С.С. Синегуба узнаем, что члены этого кружка распространяли сочинения Наумова еще до издания сборника: «.тут были наумовские “Еж”, “Мирской учет” и “Юровая” - первые две в 1873 году были журнальными статьями в “Отечественных записках”, и я оттуда читал их рабочим.» [14. C. 160]. При этом Наумов, следуя занимаемой позиции, в своих произведениях избегает открытой агитации и пропаганды, что, как ни странно, могло также способствовать их популярности. Не предлагая в своих очерках какого-либо выхода из описываемой ситуации, ограничиваясь порицанием сложившихся порядков в сибирской деревне, он таким образом позволял передовым читателям делать собственные выводы, соответствующие их взглядам [1. C. 143]. Надо полагать, что Наумов занял эту позицию под влиянием непосредственного контакта с крестьянской массой в ходе государственной службы, который показал ему безразличие и даже неприятие крестьянами открытой революционной агитации и пропаганды. Так или иначе, народники оказались весьма удачными посредниками, которые лучше всякого издателя могли довести произведения автора до адресата. Популярность произведений Наумова среди рабочих и крестьян обеспокоила 3-е отделение, которое в 1875 г. выпустило постановление об ограничении их распространения [15]. Кроме того, цензуре подвергались и отдельные произведения Наумова, В.А. Пржигоцкий 30 например, очерк «Юровая» был разрешен к печати в журнале «Дело» только после ряда сокращений [16. C. 133-134]. Важно подчеркнуть, что и здесь в отношениях с государственным институтом (цензурой) Наумов избегал прямой конфронтации, стараясь в первую очередь довести свои произведения до читателя. Таким образом, произведения Наумова первой половины 1870-х гг., вошедшие в сборник «Сила солому ломит», не только были чрезвычайно популярны среди народнической интеллигенции (что, в частности, отмечал Г.В. Плеханов [1. C. 138]), но и успешно проникали в народ, судя по всему, отвечая его запросам. Интересно, что в сборник не вошел написанный в этот период короткий сатирический очерк «Один из способов сближения с народом». В отличие от остальных, он посвящен не изображению крестьянской эксплуатации, а сатире на идею сближения интеллигенции с народом, т. е. на одно из программных положений народничества. По мнению Н. Н. Прозорова, сатирический удар произведения направлен против буржуазно-либеральной интеллигенции, преследующей в сближении с народом свои корыстные цели [16. C. 140]. Тем не менее нечаевцы, которых вряд ли можно отнести к либеральному крылу, не включили его в издание. Впрочем, это решение может быть обусловлено не только идеологическим неприятием, но и стремлением автора соблюсти тематическое и поэтическое единство сборника. Институциональная деятельность Наумова, его позиция писателя-чиновника своеобразно повлияли на эстетику и поэтику произведений, вошедших в рассматриваемый сборник. Прежде всего следует сказать, что «Сила солому ломит» - первый сборник рассказов Н.И. Наумова. С одной стороны, это отличает его от «Мирных сцен военного быта», изначально созданных как цикл. Сборник же - в первую очередь издательское явление, и произведения, вошедшие в него, были отобраны чайковцами в соответствии с их идеологическими задачами. С другой стороны, факт публикации рассказов, ранее печатавшихся на страницах журналов, в составе сборника не снимает вопроса их циклизации, что, вне всякого сомнения, сближает «Силу солому ломит» с «Мирными сценами...», демонстрируя творческую эволюцию автора. Интерес для исследователя представляет и заглавие сборника. В копии издательского договора, сохранившегося в Научной библио- Очерки и рассказы сборника Н.И. Наумова 31 теке Томского государственного университета, Наумовым было указано следующее заглавие: «Очерки крестьянского житья в Сибири» [17], что, вне всякого сомнения, перекликается с «Мирными сценами», указывая на различные стороны жизни сибирских крестьян. Как известно, первоначальное заглавие, стилистически отредактированное, стало подзаголовком сборника: «Рассказы из быта сибирских крестьян». В связи с этим можно предположить, что основное заглавие - «Сила солому ломит», вероятно, было предложено чайковцами (либо возникло при их участии), использовавшими крылатое выражение (передающее основную идею всех рассказов сборника) для привлечения читателя из народной среды (см.: [18]). Рассматривая заглавия, нельзя не коснуться вопроса о жанре произведений, составивших сборник и отражающих жанровые поиски Н.И. Наумова в 1870-е гг. Несмотря на то что писатель в указанном выше договоре называет свои произведения очерками, в самом сборнике, изданном в 1874 г. [19], они обозначены в жанровых подзаголовках как рассказы. Не находим единства в этом вопросе и у современников Наумова: в частности, Г.Н. Потанин называет произведения сборника рассказами (см.: [8. С. 231-238]), тогда как Г.В. Плеханов -очерками (см.: [1. С. 138-159]). Интересна в этом плане и издательская история рассматриваемых произведений: в отличие от сборника 1874 г., в собрании сочинений 1897 г. (см.: [20]), а вслед за ним и 1940 г. (см.: [21]) ряд из них имеют подзаголовки - «Сцены», «Очерк», «Рассказ», «Истинное происшествие» и др. При этом довольно сложно утверждать, что эти подзаголовки точно обозначают жанровую принадлежность произведений и позволяют классифицировать их - скорее, они, в разных формулировках, призваны указывать на их правдивость, документализм. Вместе с тем такое различие в жанровой идентификации сочинений может быть обусловлено неразработанностью жанровых дефиниций, не успевающих отражать реальные жанровые процессы в литературе. В частности, границы между малыми эпическими жанрами были крайне размыты, что и порождало различное понимание их эстетических и поэтических особенностей. То обстоятельство, что критики и исследователи, рассматривая произведения Н. И. Наумова, в основном заостряли внимание на их публицистических, пропагандистских и иных социально направлен- В.А. Пржигоцкий 32 ных и социально обусловленных качествах, обходя стороной собственно эстетические, художественные особенности (или не останавливаясь на них подробно), указывает на их принадлежность скорее к очеркам, нежели к рассказам. Об этом, в частности, говорит Л.Г. Беспалова, отмечая, что этот жанр «... позволял быстро схватить и показать новые явления народной жизни, обусловленные ломкой феодально-крепостнических отношений» [3. С. 6]. Таким образом, обращение Наумова к очерку отвечало как его собственным задачам, так и тенденциям развития реализма в русской прозе и представлений о художественной правде в произведениях литературы и искусства. Однако в случае Н.И. Наумова, как нам представляется, обращение к очерковой прозе связано с заметным влиянием на литературное творчество писателя его государственной службы, причем это отражено на всех уровнях текстов. В свое время Г.В. Плеханов указывал на особый характер беллетристики Наумова, связанный, по его мнению, с абсолютным превосходством публицистического начала над художественным [1. С. 138-139]. Плеханов связывал это прежде всего с примитивной прагматической целью, которую-де ставил себе Наумов, - показать «народное горе», выраженное прежде всего в эксплуатации сибирских крестьян, рабочих и инородцев. Но чем обусловлен такой подход, если, по словам того же Плеханова, Наумов все же обладал «некоторым художественным талантом»? С этим тесно связан вопрос о читателе наумовской беллетристики, которая была обращена не только к столичной интеллигенции, но и к народным массам. Так, если в первом случае задачей Наумова была актуализация сибирской литературы в европейском (и общерусском) культурном пространстве (а также личное утверждение в литературном поле, накопление символического и экономического капитала), то во втором случае он стремится сформировать нового читателя и его рецепцию художественного произведения. И в этом ключе чрезвычайно показательно вхождение Наумова именно в поле беллетристики. Положение беллетристики по отношению к классической и массовой литературе, ее отличительные признаки до сих пор являются предметом исследований. Сформулированная в Новейшее время концепция беллетристики как «срединного» пласта литературы подразумевает соблюдение баланса стандартизированного (воплощает в себе массовая литература) и индивидуального (классическая) начал [23. C. 693]. При этом, Очерки и рассказы сборника Н.И. Наумова 33 несмотря на структурную шаблонность, типизацию образов (что будет показано далее), сближающие беллетристику Наумова с массовой литературой, его произведения не низводятся до литературного «низа» - китча и развлекательного чтива. Напротив, она, следуя определению А.В. Чернова (цит. по: [22. С. 691]), «адекватно отвечает эстетическим потребностям времени». Все это также обусловило ярко выраженный документализм произведений Наумова, направленный на создание «эффекта реальности» и непосредственно связанный с вездесущим голосом автора, пронизывающим структуру каждого очерка. Так, повествователь постоянно вводит читателя в курс дела - можно сказать, ведет его за руку. Во всех произведениях он в подробностях рассказывает о тех или иных сторонах крестьянской жизни, позволяя лучше разобраться в происходящем, причем эти описания растягиваются на несколько страниц и в произведениях могут встречаться неоднократно. С одной стороны, эти сведения полезны читателю из городской среды, который в это время активно входит в литературную жизнь и при этом не осведомлен об особенностях сельской жизни в Сибири. С другой стороны, это позволяло создать реалистичную, правдивую картину мира, знакомую и понятную самим крестьянам, имеющим невысокие эстетические запросы. «Словно про нас написано, не сказка, а быль» - это именно та эстетическая оценка, которой, судя по всему, и добивался Наумов. В этом плане важно отметить, что реакция простого, массового, демократичного читателя для писателей XIX в. представляла более высокую ценность, нежели отзывы профессиональных критиков [23]. Вместе с тем читателю не только сообщается множество конкретных деталей реальных событиях, местности, быта. Автор пытается соединить в литературном произведении правду и вымысел, поднять реальный факт до уровня «художественной правды». Так, из экспозиции «Юровой» читатель узнает о существовании одноименной ярмарки, о главном местном промысле - ловле рыбы, впадающей в зимнюю спячку, и о событии, с которого начинается завязка действия в произведении [19. С. 90-95]. Переданное в таком контексте «правдивости» нарратива вымышленное событие тоже обретает статус «правды» о жизни: Только в описываемое мною время крестьянин села Юрьево Иван Николаевич Калинин убедил своих однодеревенцев не под- В.А. Пржигоцкий 34 даваться на уловки скупщиков и установить свою цену на каждый род рыбы. Мы видели, какое впечатление произвело известие об этом на Петра Матвеича Вежина, главного гуртового скупщика рыбы [21. Т. 1. С. 87-88]. Что характерно, этот отрывок, по сути, излагает содержание предшествующего диалога героев. Таким образом, параллельно используя голоса персонажей и повествователя для раскрытия сюжета, автор стремится расставить для своего читателя все необходимые акценты, не вполне ясно и открыто, по его мнению, передающие его идею в диалогах и монологах героев. В «Крестьянских выборах» повествователь также подробно знакомит читателя с тем, как избирают старшину, какими он должен обладать качествами, чтобы охранять интересы крестьян, каким образом эти интересы нарушаются [19. C. 195-200] и т.д. В «Мирском учете» читателя продолжают знакомить с избирательной системой крестьян и со спецификой работы учетчика [Там же. C. 341]. Очерк «Еж» открывается детальным описанием жизни сибирских приисковых рабочих. Рассказывая о порядке их найма и характере работы, повествователь обильно приводит числовые данные, иллюстрирующие бедственное материальное положение рабочих ввиду несправедливых расценок и тяжелых условий труда, используя это как прием достижения правды в художественном произведении [Там же. C. 380-386]. Значительна роль повествователя и в раскрытии персонажей. В очерках четко выстраивается два антагонистичных образа - «мироеда» и «народного заступника». При этом повествователь не только описывает внешний вид героев (как это было в предыдущих произведениях Наумова), но и акцентирует внимание на их биографии, характере и даже их мыслях, мотивах и намерениях. Чтобы образы были более выпуклыми и отвечали авторской прагматической задаче, повествователь наделяется не только умением видеть и описывать мир в подробностях, но и оценочной функцией. Таким образом, автор утверждает в сознании читателя «готовый», идеологически выдержанный образ персонажа. Например, в «Деревенском торгаше» знакомство с Прохором Игнатьевичем Белкиным не ограничивается его краткой биографией. После нескольких красноречивых сцен, где торгаш фактически обирает крестьян, задешево скупая их урожай и имущество, повествователь резю- Очерки и рассказы сборника Н.И. Наумова 35 мирует показанное ранее и своими словами рисует нравственный портрет героя, не давая при этом читателю новой фактической информации, а только расставляя для читателя нужные ему акценты, управляя его восприятием и в конечном итоге формируя его культуру чтения [19. C. 59-60]. Подобную оценку встречаем в очерке «Юровая», при знакомстве с купцом Петром Матвеичем [Там же. C. 77-79]. В «Крестьянских выборах» повествователь знакомит читателя с двумя категориями кулаков - «сытыми и голодными», или «нажившимися и наживающимися» [Там же. C. 219-220]. Первая категория представлена Данилой Ираклиевичем Бессомыкиным, чей небольшой ум компенсируется большим самолюбием. Вторая в лице «хитрого и пронырливого» кулака Трофима Кирилловича Шебалина, а также его компаньонов - Макара Васильевича Вешнякова, Анфиногена Борисовича Пруткова и Амвросия Николаевича Иволгина, стремится выбиться в люди за счет своего влиятельного и успешного «партнера». В «Мирском учете» угнетателем крестьянства выступает заседатель Николай Семенович Харламов. И в этот раз читателю наглядно демонстрируют его становление, вернее, становление его капитала, недвусмысленно рисуя его «нравственный» портрет. Подобным образом изображен управляющий прииска Василий Никитич Кудряшев в очерке «Еж», отличающийся своей жестокостью по отношению к рабочим. Не менее выпукло представлен образ народного заступника. Примечательно, что этот образ, пожалуй, еще более, чем его антипод, типизируется, так что повествователь раз за разом акцентирует внимание читателя на одних и тех же качествах: «Они хорошо, например, сознают истину, что плетью обуха не перешибешь, и все-таки бьют по обуху, не замечая, что наносимые ими удары, в силу отражения, падают на них же с двойною силою. Но таково свойство их души! Они всецело отдаются своему делу, не останавливаясь ни перед чем и не щадя себя; в них много неискоренимой веры в правду, и они доискиваются ее всеми путями; они не знакомы с разочарованием, хотя жизнь на каждом шагу наталкивает их на него, и когда перед ними закрываются все пути, ведущие к их цели, они пробивают новые и все-таки идут к ней, пока не падут под бременем неравной борьбы» [Там же. C. 203-204]. Такими предстают перед читателем Иван Калинин в очерке «Юровая», Егор Бычков в «Крестьянских выборах», Данила Карпов в «Еже» и Максим Арефьич в «Мирском учете». В.А. Пржигоцкий 36 В результате наряду с демонизацией коллективного образа мироеда, представленного купцами, кулаками и чиновниками, происходит идеализация заступников из числа простых крестьян. Антагонисты, какими создает их автор, различаются не только внутренними качествами, но и внешне. Если первые имеют неказистое телосложение (часто отмечается их полнота), внимание читателей обращается на их маленькие, хитрые глаза, то вторые выделяются из общей массы своим ростом, физической силой и красивыми чертами лица - и это несмотря на довольно почтенный возраст, что также не раз отмечает повествователь. Схематизация используется как прием и при создании образа крестьянина, деревенского мужика. В частности, это выражается в речи крестьян, которая перенасыщена пословицами, поговорками и прочими крылатыми выражениями, очевидно маркируя социальное положение героя, а заодно и его тип. «Измыслив», по словам Г.Н. Потанина, мужицкий жаргон, Наумов акцентирует внимание на ключевых, по его мнению, чертах крестьянской массы - многовековой житейской мудрости, живом уме, непременном юморе и в то же время дремучем невежестве и закостенелости. В итоге достоверность образов Наумова, которую отмечали современники, заключается не в изображении реальных людей со всей их внутренней противоречивостью, а в конструировании тех образов, которые в целом соответствовали представлениям читательской аудитории и отражали типичный, с точки зрения автора, характер отношений в сибирской деревне. В связи с этим следует обратить внимание на то, что характеры героев не получают никакого развития, а в готовом виде, без особых изменений, «перетекают» из одного произведения в другое. В этом плане нельзя вполне согласиться с утверждением Н.Н. Прозорова о динамичности наумовского образа кулака [16. C. 131]. В произведениях Наумова действительно представлены различные категории народных угнетателей на разных этапах их обогащения. Когда эти категории встречаются в одном очерке (например, в «Крестьянских выборах»), то мы и вправду наблюдаем некоторый контраст в их характерах. Тем не менее об их эволюции говорить не приходится, так что образ крупного купца Петра Матвеича из очерка «Юровая», практически, совпадает с образом торгаша Прохора Игнатьевича. В свою очередь, это обусловливает трансформацию роли диалогов в произведениях Н.И. Наумова первой половины 1870-х гг. Ввиду ска- Очерки и рассказы сборника Н.И. Наумова 37 занного выше диалоги служат не раскрытию персонажей и даже не развитию сюжета - по большому счету, основная цель диалогов в данных очерках - прагматическая, т.е. воздействие на читателя путем изложения истории на понятном читателю языке (за ним, как уже отмечалось, следовало повторение сказанного голосом повествователя). В частности, именно речевые противостояния героев-антагонистов являются непременной кульминацией каждого очерка. Из этого следует сюжетная повторяемость произведений Наумова данного периода. В основе каждого очерка лежит, по сути, один конфликт: народ во главе с его наиболее пассионарными представителями вступает в противоречие с разного рода угнетателями. Несмотря на изначальную сплоченность и организованность и даже кажущийся успех, открытое столкновение оборачивается неминуемым поражением, связанным с нерешительностью и необразованностью крестьянской и рабочей массы, позволившим их оппонентам силой или обманом сохранять прежние порядки. При этом движущей силой в развертывании и раскрытии этого конфликта всегда является фигура повествователя. Его настойчивое и повсеместное присутствие подавляет художественное начало и всякий диалогизм и полифонию в угоду просветительским и идеологическим задачам. Наконец отметим еще одну особенность очерков и рассказов сборника «Сила солому ломит»: изображение сибирского хронотопа в них также подчиняется задаче сказать читателю правду. Если в «Мирных сценах...» сибирское пространство было представлено весьма абстрактно (из конкретных географических мест пару раз упомянута только река Иртыш), то уже в произведениях первой половины 1870-х гг. Наумов, как правило, довольно четко обозначает место и время действия. Так, в «Деревенском торгаше» действие происходит в селе Локти, куда главный герой - торгаш Прохор Игнатьич Белкин переехал из города Кузнецка, где, напомним, нес службу Наумов. Также упоминается город Томск, где Белкин перепродавал скупленный в Локтях товар. Весьма примечательно, что действие происходит накануне праздника - Спаса, когда крестьяне «из нужды в деньгах ради праздника» активно продают свое имущество [19. C. 40]. Действие очерка «Юро-вая» происходит в селе Юрьево Тобольской губернии (еще одно место службы Н.И. Наумова в период 1864-1868 гг.), лежащем на берегу Иртыша, куда каждую зиму съезжаются крестьяне окрестных сел и В.

Скачать электронную версию публикации