The place and role of the English text in the metatext of Vestnik Evropy in 1807-1811, the period of V.A. Zhukovsky's editorship (based on the prose).pdf Сегодня общепризнанным фактом является то, что первый русский романтик В.А. Жуковский «с помощью» «Вестника Европы», редактором которого он стал в 1808 г., «тихо и незаметно произвел переворот в русской литературе» [1. С. 115], что именно на страницах этого издания в отечественной словесности утверждался романтизм. Поэзия и проза, созданная или переведенная Жуковским для этого журнала, демонстрирует нарастающий, возникший еще в раннем творчестве писателя интерес к возможности раскрытия в литературе внутреннего мира человека, к развитию в русской поэзии и прозе психологизма. С другой стороны, Жуковский, с его романтическим, универсальным взглядом на мир, настойчиво ищет принципы соотношения «внутреннего человека» и окружающей его реальности, «поэзии чувства и сердечного воображения», «драмы страстей» и «эпоса частной жизни». Важно, что решение этих задач переносится Жуковским на страницы журнала, которому, как и новому мировоззрению, эстетике и поэтике, приходилось, по справедливому утверждению Г.В. Зыковой, «добиваться признания самого права на место в культуре» [2. С. 13]. Журнал отвергался высокой литературой, потому что он во многом игнорировал ее нормы. В частности, «Вестник Европы», начатый Н.М. Карамзиным и получивший ко второй половине 1800-х гг. репутацию «ученого журнала», отличался «энциклопедизмом» публикуемых материалов, тем и проблем, широчайшей жанрово-стилевой палитрой. На страницах «Вестника» последовательно складывались целые национальные тексты, взаимодействующие друг с другом и создающие таким образом единый текст журнала как «формы времени». Так, можно говорить о существовании немецкого, французского, итальянского текстов в пространстве журнала. Нам уже приходилось писать о них (см.: [3, 4, 5]. В данной статье мы обратимся к вопросу о месте и роли английского текста в метатексте редактируемого Жуковским «Вестника Европы». Не претендуя на полноту освещения всех английских материалов журнала, остановимся на наименее исследованной их части - прозаической. Текстообразующей для Жуковского здесь оказывается ведущая романтическая концепция человека как неповторимой индивидуальности, личности, обладающей безграничными духовными возможностями. Так, философско-публицистические тексты, переведенные Жуковским для издания, представляют собой галерею литературных портретов выдающихся деятелей английской культуры, философии, науки, политики. Открывает ее переведенная с немецкого языка статья «Пальмер», напечатанная в апрельском номере журнала за 1808 г. в рубрике «Литература и смесь». Статья представляет собой изложение реальных фактов из биографии известного английского актера XVIII в. Джона Палмера (1742-1798), одного из основных исполнителей комедийного репертуара Друри-лейнского театра. В центре статьи - фигура актера-комика и романтическая трактовка его смерти, наступившей во время спектакля, на гастролях в Ливерпуле, с мотивом таинственных совпадений, идеей амбивалентного единства жизни, смерти, игры, трагического и комического. В майском номере за 1808 г. в той же рубрике «Литература и смесь» была опубликована еще одна статья-портрет «Давыд Юм при конце жизни (Письмо Адама Смита к Виллиаму Страхану)». Как установлено Э.М. Жиляковой, источником перевода является «Letter from Adam Smith, LLD. To William Strahan, Esq. Kirkaldy, Fifeshire» («Письмо Адама Смита к Виллиаму Страхану»), датированное 9 ноября 1776 г. [6. С. 23]. Написанное в качестве предисловия и опубликованное как приложение к посмертно вышедшей автобиографии Д. Юма «Моя жизнь» (The Life of David Hume, Esquire, Written by Himself. London, 1777), письмо посвящено выдающемуся английскому философу, моралисту Д. Юму. Не менее замечательна и фигура автора письма А. Смита, тоже известного английского философа, моралиста. Сочинения обоих находим в библиотеке Жуковского (см.: [7]). Характерно, что для перевода избран текст, представляющий Юма прежде всего как уникальную личность, находящуюся в экстремальных обстоятельствах, на пороге смерти: «Он возвратился в Эдинбург, гораздо более расслабленный, но с тем же невозмущае-мым спокойствием, с каким его оставил; по-прежнему занимался поправкою сочинений своих для нового издания; читал книги, разговаривал с друзьями несмотря на жестокие припадки болезни, никто не мог вообразить его в опасности» - здесь звучит любимая мысль Жуковского о самостоянии человека в ситуации перелома, «на отлете», хорошо знакомой нам по балладам. При этом характеристики Юма, данные Смитом, представляют яркий психологический портрет субъекта речи, описывающего поведение своего друга в рамках формирующейся концепции личности, эстетики и поэтики романтизма. В июньском номере журнала за этот же год (1808-й) был напечатан еще один переводной очерк - «Мунго-Парк», посвященный личности и деятельности шотландского исследователя Африки, который по поручению Британского африканского общества совершил два путешествия во Внутреннюю Африку (1795-1797 и 1805-1808) и исследовал на большом протяжении реки Гамбию и Нигер. Мунго Парк получил известность и как автор книги, в которой он описал свое первое путешествие (Лондон, 1799). Отрывок из него в переводе Г. Покровского был опубликован Жуковским в предыдущем, майском номере журнала [8]1. Перевод Жуковского представляет собой рецензию на это путешествие Мунго Парка. Как справедливо указывает в комментариях к очерку Н.Ж. Ветшева, «образ Мунго Парка строится как концепция жизни-странствия человека, облеченного великой целью познания и открытия мира под защитой благого провидения», кроме того, акцентируется «нравственный смысл поступков и переживаний Мунго Парка», «гуманное отношение Мунго Парка к аборигенам» [10. Т. 10]. Характерно, что, сравнивая путешествие Мунго-Парка с африканским путешествием французского натуралиста Франсуа ле Вайа-на, который в 1771 г. по поручению голландской Ост-Индской компании отправился в Южную Африку и, вернувшись, издал «Voy-agede M. Le Vaillant dans l'Interieur de l'Afrique par Le Cap de Bonne Esperance, dans Les annees 1783, 84 & 85» (1790, в двух томах) и «Second voyage dans Finterieur de l'Afrique, par le Cap de Bonne-Esperance, dans les annees 1783, 84 et 85» (1795-1796, в трех томах)2, Жуковский подчеркивает личностную силу преодоления препятствий и опасностей окружающего мира, явно враждебного по отношению к Мунго-Парку: «И Вальян путешествовал по внутренней Африке... все его описания пленительны - но какая разница между им и тихим, простосердечным Мунго Парком! И тот, и другой подвержены были разнообразным опасностям, но Вальян - имеет подле себя верного друга; везде находит он гостеприимство и помощь - но Мунго-Парк? Он один. в необъятной пустыне, всякую минуту угрожает ему погибель ужасная; и несмотря на то он спокоен в душе своей; никогда не слышите вы его роптания; он предан Провидению во глубине сердца» [13. 1808. № 12. С. 205]. Особого внимания заслуживают сделанные Жуковским для журнала в 1808-1809 гг. переводы из знаменитых «Подробных объяснений к гравюрам Хогарта» Г.К. Лихтенберга (размещены в разделе «Литература и смесь»)3. Всего из книги Лихтенберга Жуковским сделано пять переводов. Они, как и подлинники, представляют образцы интермедиального текста - перевода визуальных образов и сюжетов известного английского художника XVIII в. В. Хогарта, создателя бытового, сатирического жанра в живописи, в вербальные фрагменты, собравшиеся в конечном итоге в крупное произведение немецкого просветителя Лихтенберга. Первая из указанных пяти публикация называется «Путь развратного» [13. 1808. № 5, 15, 21]. Она имеет в переводе подзаголовки «Моральная Гогартова карикатура» и «Карикатура», акцентирующие внимание читателей на вопросах морали и психологии лич-ностии и принципах их изображения в разных видах искусства. Переводу предшествует обширная сноска-предисловие, включающая определение «карикатуры»: «Карикатура изображает смешное и странное в увеличенном виде. Гогарт, славный в сём роде живописи, совершенно достигнул сей цели. Объяснения писаны Лихтенбергом... Немцы называют его своим Стерном, которому он не подражает, но с которым имеет великое сходство в уме, образе мыслей и слоге» [13. 1808. Ч. 38, № 5. С. 42]. Переведенные описания картин Хогарта - «Наследник», «Игорный дом», «Сумасшедший дом», «Брачный контракт», «Вскоре после свадьбы» и др., изображающих людей «так, как они того заслуживают», с помощью множества значимых, «говорящих» деталей, как бы приоткрывающих зрителю «предысторию» и «потенциальные последствия» запечатлённого мгновения жизни, передающих сложность характера персонажей, в целом представляют собой живую картину нравов Англии и вместе с тем энциклопедию человеческих характеров в их общечеловеческой и национальной специфике. Кроме того, в английский текст «Вестника Европы», в его сегмент, занятый текстами промежуточных жанров, входят точечные упоминания английских деятелей культуры, политики и т.д. Как правило, это «говорящие», знаковые имена, аккумулирующие в себе большой объем идей и концепций и способные вызвать богатые ассоциации, расширяющие границы иноязычного текста. Для примера обратимся к очень важным для Жуковского переводам писем немецкого историка и публициста И. Мюллера другу, швейцарскому просветителю К. Бонстеттену. Эти письма заинтересовали Жуковского прежде всего своей нравственно-исторической проблематикой. Через все письма Мюллера к Бонстеттену красной нитью проходит тема свободы личности, и очень важно, что она связывается с именами английских государственных и политических деятелей, писателей, экономистов, юристов: лорда Г.С.Дж. Болинброка, В. Петти, Альджернона Сиднея, В. Блэкстона. В одном из писем речь идет о выработке слога, и Мюллер в связи с этой проблемой противопоставляет два имени: Д. Юма и Филиппа Стенхопа, английского писателя и государственного деятеля, вошедшего в историю английской литературы как автор «Писем к сыну» (1774). Сравнение сделано Мюллером в пользу Юма, в чем Жуковский, безусловно, оказался ему близок, доказательством чему служат появившиеся в 1811 г. в «Вестнике Европы» один за другим несколько переводов Жуковского философско-эстетических трактатов Юма, в том числе «О красноречии», «О слоге простом и слоге украшенном» и «Рассуждение о трагедии». Подробные комментарии этих переводов, сделанные томскими жуковсковедами, освобождают нас от необходимости останавливаться на их характеристике (см. комментарии О.Б. Лебедевой и А.С. Янушкевича: [10. Т. 12. С. 486-488, 491-494). Наконец, отметим еще один перевод, вошедший в программный первый номер «Вестника Европы» за 1808 г., открывающий период его редактирования Жуковским. Речь идет о статье «Характер Марк-Аврелия», которая размещена в разделе «Литература и смесь» и является переводом из главного сочинения известного английского историка Эдварда Гиббона (англ. Edward Gibbon, 1737-1794) «История упадка и разрушения Римской империи» («History of the decline and fall of the Roman empire»). Для иллюстрации образа просвещенного и высоконравственного правителя, каким Жуковский всегда воспринимал Марка Аврелия, им выбрана несколько приукрашенная Гиббоном история о неудавшейся попытке свергнуть императора Марка Аврелия, которую предпринял его наместник Гай Авидий Кассий. В переводе Жуковский точно следует английскому подлиннику, внедряя в текст оригинальные эпитеты, возвышающие характер монарха-просветителя, как-то: «незабвенный», «Мудрый», «великий образец Государей»; «друг, защитник, благотворитель человеческого рода». Не менее показательна для характеристики становления Жуковского-романтика (и в целом романтизма в России) «художественная» часть английского текста «Вестника Европы» периода его редактирования поэтом. Это переведенные Жуковским произведения английской словесности и сочинения, принадлежащие другим европейским литературам, так или иначе связанные с темой Англии. Взятые вместе, эти переводы характеризуют прежде всего жанрово-стилевые поиски Жуковского-прозаика, ориентированные на новую романтическую эстетику, и поэтику в частности. Первую группу составляют переводы, представляющие творчество М. Эджворт4, автора ряда повестей, романов и педагогических трактатов. Как указывает Э.М. Жилякова, «устойчивый интерес Жуковского к творчеству М. Эджворт на протяжении длительного времени, от 1800-х до 1850-х гг., был обусловлен своеобразием нравственно-философской и эстетической позиции писательницы, ориентированной на традиции Просвещения. Сочинения Эджворт отличает синтез педагогического дискурса и художественного нарратива, в последнем - органическое соединение бытописи и психологизма, а также принципиальное внимание к проблемам моральной практической философии, идее просвещенного монарха» [10. Т. 10]. Для «Вестника...» Жуковским переведены три повести Эджворт: 1) «Прусская ваза» [13. 1808. № 20, 21], отличающаяся разработкой балладно-элегической темы случая, судьбы, традиционно несущей у Жуковского большой эпический и нравственно-психологический заряд, в соединении с темой социальной справедливости и несправедливости, которая, в свою очередь, оборачивается темой мудрого правителя; 2) «Лиммерикские перчатки» [13. 1808. № 24], в центре которой - нравственно-этическая проблематика, психологические особенности личности и проблема национального (тема Ирландии, введенная в европейскую словесность именно Эджворт); 3) «Мурад несчастный (Турецкая сказка)» [13. 1810. № 14], в которой нашли выражение, с одной стороны, философско-нравоучительная линия просветительской прозы, а с другой - зарождающееся внимание Жуковского к Востоку, характерное для романтизма в целом. Особый сегмент английского текста, созданного Жуковским на страницах «Вестника Европы», представляют переводы текстов с английской темой, созданных в рамках неанглийской культуры. Главным образом, это сочинения французских авторов -А.М.Э. Флао (Суза-Ботельо), С. Жанлис, Р. Шатобриана и анонимные, среди которых французское переложение эссе О. Голдсмита «О страданиях бедных (На примере из частной жизни)» («On Ше distresses of the poor; Exemplified in the life of the privat sentinel» - у Жуковского «Отставленный министр и нищий с деревянною ногой»), и очерк английского автора Хемфри Рептона, также переведенный Жуковским через французский перевод-посредник («Приключения застенчивого человека (писанные им самим)»). Микросюжет с английской темой находим и в переводе Жуковского «Образ жизни и нравы рыцарей», сделанном из «Гения христианства» Р. Шатобриана. На нем и остановимся в заключение нашей статьи. Этот перевод в целом вписывается в интерес русского поэта к мотиву рыцарства и образу рыцаря, возникший в связи с работой в балладном жанре. Что касается английской темы, то она проявляется в упоминании английских рыцарей, на противопоставлении которых Шатобриан выстраивает собирательный образ французского рыцарства и образы конкретных рыцарей Франции. В частности, в переводном фрагменте утверждается, что «рыцари английские были достойные соперники рыцарей французских» [13. 1810. № 20. С. 247]. Далее упоминается знаменитое сражение при Пуатье, состоявшееся 19 сентября 1356 г. между английской армией Эдуарда Чёрного Принца (Эдуарда Вудстока, «Чёрного принца» (1330-1376), принца Уэльского и Аквитанского) и французскими войсками короля Иоанна II Доброго (1319-1364, второй король Франции из дома Валуа с 1350 г.), во время Столетней войны. Особое внимание уделяется Черному принцу и легендам, сложившимся вокруг его имени, несущим глубокий нравственно-этический заряд: «Сражение Поатьерское, столь гибельное для государства, было славно для рыцарей. Черный принц, который никак не согласился видеть за столом короля Иоанна, взятого им в плен, сказал ему: "Ваше величество имеет большую причину гордиться этим днем, который славен для нас, хотя и несчастлив: ныне приобрели вы имя великое; и всякий из нас согласен отдать вашему величеству честь и награду сражения!"» [13. 1810. № 20. С. 264]. Далее приводится еще одна легенда, связанная с мифологизацией образа Черного принца и его французского противника, королевского знаменосца, в сражении при Пуатье, рыцаря Эсташа де Рибмона. В ней повторяется приведенный выше сюжет: демонстрируется благородство принца Уэльского по отношению к французскому побежденному рыцарю. Таким образом, границы довольно обширного английского (в частности, рассмотренного нами прозаического) текста, созданного в «Вестнике Европы» первым русским романтиком и ориентированного, как уже было сказано, прежде всего на проблему личности и ее отношений с миром, моральной и психологической сложности того и другого, и строго очерчены, и открыты одновременно. Именно в силу этого в него вошел целый пласт английских имен, событий, сочинений разных культурных эпох - Просвещения, сентиментализма, предромантизма и романтизма. Они представлены системой разножанровых, но объединенных в целое текстов, которые отличаются общим «словарем» идей, понятий, мотивов. Английский текст «Вестника Европы», отражающий логику развития Жуковского, историю его интереса к Англии, взаимодействует в творчестве писателя с другими национальными текстами журнала (прежде всего, немецким и французским), что, безусловно, может стать предметом специального исследования.

Скачать электронную версию публикации