Leskov's At Daggers Drawn : prospective semantics of the concept "recent wounds".pdf Изучение коннотативных значений слова и словосочетания в структуре художественного произведения составляет одну из ключевых задач лингвистики текста. Появление словарей языка писателей и создание корпусов контекстного поиска отчасти способствуют решению этой задачи. Однако следует отметить, что использование корпуса, как и словаря языка писателя, представляет вспомогательную операцию, на основании которой не всегда можно прийти к корректному выводу. Во многом это объясняется спецификой материала: не вызывает сомнений, что корпус отражает определенную информационную доминанту, в то же время исследование периферии зачастую требует обращения к источникам, в этот корпус не вошедшим. Это же можно сказать и о специальных словарях: в силу организации материала они не всегда могут отражать семантическую емкость отдельного слова в художественном тексте. Когезия художественного повествовательного текста, зачастую организуемая сочетанием проспективного и ретроспективного планов, практически не находит вариантов лексикографического описания. Большинство существующих сегодня словарей сюжетов и мотивов (являясь, скорее, энциклопедиями), отражают в большей мере комбинаторику, т.е. возможности сочетаний разнообразных сюжетных ситуаций в литературном процессе определенного периода. Тем не менее в той же мере заслуживает внимания изучение разнообразных соответствий «языковых формул» и «формул сюжета». В настоящей статье в этом аспекте будет рассмотрено словосочетание «свежие раны» и его контекстуальный антоним - «старые раны». Современное изучение литературного наследия Н.С. Лескова показывает, что даже в самых «безалаберных и слабых», по определению автора, произведениях, при асимметрии композиционных частей, неровности фабулы и нелогичности сюжета, сохраняются четкость и выветренность лейтмотивной структуры [ 1-4]6. Лейтмотивы в творчестве Лескова представляют собой не только смысловые повторы, но и ряд ассоциаций, которые организуют сюжет и выстраивают сюжетную ось. К. Шпирль в своем исследовании называет эту черту авторской поэтики особенностью органического мировосприятия и указывает на связь между типом мышления и избранным нарративом [6]. Следуя за Шпирль, Р. Эйзелвуд сравнивает лейтмотивную структуру произведений Н.С. Лескова с канвой, по которой «вышивается гобелен сюжета» [7]. Особенность лейтмотивной структуры романов Н.С. Лескова заключается в том, что, несмотря на тяжелые цензурные условия, сопровождающие появление романов «Некуда» и «На ножах», при удалении и потере отдельных частей произведения сохраняется общая взаимосвязь между разными тематическими группами, речевыми формулами7 и фразеологизмами, не ослабевает корреляция отдельных мотивов. Так, например, в романе «Некуда» наречие, обыгрываемое в заглавии, реализуется в разном мотивном окружении, связанном с пространством, мировоззрением, жизнью и смертью [9, 10]. В нарратологическом смысле «некуда» маркирует возникающие повествовательные тупики, обозначает пределы развития сюжета. Лейтмотивная структура романа «На ножах» также выстраивается посредством устойчивых сочетаний и фразеологизмов. В частности, словосочетание «свежие раны», тематически связанное с заглавием романа, организует одну из лейтмотивных осей, формирующих ось сюжета. В заглавие романа вынесен усеченный фразеологизм, неоднократно актуализируемый автором в двух формах: быть на ножах и стать на ножи8. Подчеркивая, что буквально весь мир «стал на ножи», и все, в Петербурге и в провинции, находятся в состоянии необъявленной войны, Лесков показывает универсальность данной формулы, используемой в разных ситуациях. Языковая устойчивость здесь соответствует константности авторского мира. Кроме регулярного использования настоящего фразеологизма, Н.С. Лесков обращается к иным устойчивым высказываниям, выполняющим, по замечанию О.В. Евдокимовой, роль формул9. Особенность таких словосочетаний и фразеологизованных конструкций заключается в том, что они не существуют в языке имманентно и возникают в сознании читателя вследствие чтения10. Во второй части романа «На ножах» в ретроспективном описании петербургской жизни нигилистов неоднократно используется словосочетание «свежие раны», которое, попадая в разное контекстное окружение, актуализирует многочисленные смыслы романа11. Предположительно в художественном мире произведения свежие раны становятся формулой, во многом связанной с публицистическим дискурсом (язык журнала и прессы12). Особого внимания заслуживает коммуникативная ситуация, в которой участвуют Ванскок - сторонница вульгарно-материалистических теорий, легко воспринимающая чужие идеи и, в силу этого, пассивная языковая личность, и Павел Горданов - авантюрист, примеряющий множество масок - чиновника, нигилиста, чей «дискурс лжеца» постоянно обновляется новыми канцелярскими и неформальными формулами (активная языковая личность). Кажется знаменательным, что впервые о свежих ранах упоминает Ванскок, отказываясь предать отступивших от нигилистических идеалов соратников: - Нет, вы этого не понимаете: Кишенский и Линка - это свежие раны... - Что-о тако-о-е? - Свежие раны.... Зачем шевелить свежие раны? Подозеров всегда был против нас, а эти были наши и не отлагались... это свежая рана! [12. С. 148]. Воспринимая общество нигилистов как единый биологический организм, осознавая себя буквально принадлежащей партии, Ванскок воспринимает факт отступничества, предательства как травму. Свежие раны в этом контексте означают нечто болезненное, духовно непереносимое. Наиболее важными в данной метафоре (шевелить, не отлагались) становятся неразличение частного и общего, предельная спаянность физического и духовного существования. После реплики Ванскок автор описывает внутреннее состояние ее собеседника, Павла Горданова: Горданов посмотрел ей в глаза и, сохраняя наружное спокойствие, засмеялся неудержимым внутренним смехом. Ванскок со своею теорией "свежих ран" открывала Горданову целую новую, еще не эксплуатированную область, по которой скачи и несись куда знаешь, твори, что выдумаешь, говори, что хочешь... [12. С. 148]. Являясь «последователем» теории Дарвина и самопровозглашенного «негилизма», Горданов представляет собой типичный образ мошенника, реализующего авантюрную линию романа. Совершая в сюжете нечто подобное биологической мимикрии, он воспринимает данное словосочетание как удобное средство для вуалирования, искажения настоящего смысла, а также манипуляции. Услышанное словосочетание становится потенциальным компонентом его собственного дискурса лжеца, в котором каждое означаемое не равно означающему и значения многих слов произвольны или определяются волей говорящего [13]. Черт возьми! - подумал он, - и в словах этой дуры есть своя правда. Нет; нельзя отрешаться от Петербурга! «Свежие раны!» О, какая это чертовски полезная штука! Поусердствуйте, друзья, «свежим ранам», поусердствуйте, пока вас на это хватит! [12. С. 152]. То, что было результатом мировосприятия, следствием определенного «направления», в мыслях Горданова становится речевым приемом, позволяющим пред одними передернуть карты, а другим зажать рот. Введение данного сочетания в сознание героя и его освоение подразумевают переход от вербального действия к акциональному. Упоминание о свежих ранах становится решающим аргументом Горданова в споре со своими оппонентами и соратниками. В последующих главах второй части романа Горданов, представляя сильную языковую личность, овладевает данным, изначально чуждым ему словосочетанием. Так, уже в сцене встречи Ванскок и Висленева Ванскок отдает необходимые материалы и на возражения Иосафа отмечает, что необходимо всяческое снисхождение к свежим ранам. Данное высказывание представлено автором как косвенное; возможно, таким образом подчеркивается непринадлежность данной фразы самой Ванскок. Это высказывание Горданов как бы вкладывает в ее уста, наделяя своим, одному ему понятным смыслом. В дальнейшем в дискуссиях и спорах на многочисленные возражения соратников в устах Горданова будет звучать неизменная фраза о свежих ранах, которая, как это ни парадоксально, становится основным доводом, произвольно подменяя денотативное содержание или создавая иллюзию смысла. Потом Горданов проявил бездну мягкости и не только не злословил Меридианова и Фигурину, но даже напоминал Висленеву, что это свежие раны, которых тревожить не должно [12. С. 187]. В приведенном фрагменте Горданов возвращается к исходному значению, предложенному Ванскок. Свежая рана - это факт недавнего предательства, факт измены соответствующей идее или представлению. В речевой ситуации употребление данной формулы оказывает влияние на интенцию слушающего: Висленев отказывается от бунта и покоряется своей судьбе. Осознавая индивидуализм Висленева, его эгоистичность, Горданов конструирует перед своей жертвой образ мученичества и героической гибели, обращаясь к авторитету Базарова и поэзии Некрасова13. - Тем хуже для тебя, - отвечал, открывая уши, Горданов, - но зато тем важнее твоя заслуга. - Пред кем это? - А пред принципом: сноси, терпи свежую рану и не открывай ее. Что делать, любезный! Некрасов прекрасно где-то сказал: «Век жертв очистительных просит» [12. С. 196]. Безусловно, многократно актуализируемое в тексте сочетание тронуть свежую рану составляет семантический центр высказывания, становится своеобразным «кодом» нигилистов, сигналом, по которому опознаются свой и чужой. Таким образом, упоминание свежих ран апеллирует к условно позитивистскому, вульгарно-материалистическому мировоззрению, построенному на механическом объединении феноменов эмпирической и логической действительности. Освоение этой формулы индивидуальным дискурсом во многом связано с соотношением достоверного-недостоверного в речи субъекта и спекулятивными (не собственно коммуникативными) функциями его слова. Аналогичную функцию в тексте романа играет сочетание «старые раны», связанное с речью персонажей-провинциалов. В этом отношении оно противопоставлено «свежим ранам» Петербурга, что формирует устойчивую пространственную оппозицию14. Старыми ранами называет Синтянина свою молодость, отвечая на возражение Глафиры Бодростиной, что есть раны, для которых нет исцеления. Таким образом, старые раны, как и свежие, становятся важным семантическим компонентом, характеризующим не только мировоззрение персонажа, но и сюжетные коллизии, определяющие его судьбу15. Рамочное существование формулы «свежие раны» в дискурсе героев существенно изменяется в дальнейших частях романа. Семантический радиус этого словосочетания представляется достаточно широким и охватывает весь текст. В первой части романа, после вечера в доме Висленевых, майор Форов отказывается судить о Горданове, произнося таинственную фразу: Пока не вложу перста моего - ничего не знаю. В этом контексте, безусловно, тра-вестируется библейский сюжет (вложить перст в рану), однако это травестирование выполняет проспективную функцию, предсказывая дальнейшее развитие действия - дуэль, на которой Форов ранит Горданова в пятку16. Произошедшая дуэль, в результате которой «убит» Подозеров и ранен Горданов, становится воплощением языковой формулы в формуле сюжета, что связано с реализацией лейтмотивных функций исследуемого словосочетания. Иными словами, элемент речевого дискурса становится частью художественного дискурса. Однако если раны, полученные на дуэли, не находят достаточного соотношения с оружием - ножом, то в заключительной части романа убийство Бодростина реализует эту семантическую рифмовку. В шестой части романа убийство Бодростина предваряется следующим эпизодом. Но в то самое мгновение, когда Глафира Васильевна с ласковою улыбкой сказала: «живи много лет, Michel», она поскользнулась, ее вино целиком выплеснулось на грудь Михаила Андреевича и, пенясь, потекло по гофрировке его рубашки, точно жидкая, старческая, пенящаяся кровь [12. С. 697]. Эта искусственная рана одновременно актуализирует проспективный и ретроспективный уровни текста. Измена Глафиры, нанесенная Бодростину в начале супружества, соответствует никогда не затягивающейся ране предательства. Вместе с тем данное «ранение» находит семантическую рифмовку с раной Павла Гордано-ва. В обоих случаях фальшивая рана сменяется настоящей: от руки Горданова, управляемого Глафирой, гибнет Бодростин, от мертвого тела Бодростина умирает Горданов17. Заражение Горданова трупным ядом является своеобразной отсылкой к сюжету романа «Отцы и дети» (смерть Базарова), воплощенной уже не в речевой, а фактической сюжетной ситуации. Искажение базаровского нигилизма подчеркивается прагматической мотивировкой ситуации: «негилист» Горданов преследует не естественнонаучные, а бытовые (более того, криминальные задачи) - скрыть возможные следы преступления. Заметим, что орудие убийства остается неназванным практически до конца текста, однако в тексте с нарастающим напряжением повторяется: страшная трехгранная рана18. При этом нож убийцы, нож Глафиры-Горданова, остается спрятанным в рукоятке хлыста практически до самого конца повествования. Карающий нож, явленный читателю в заглавии, таким образом, становится деталью, организующей финал произведения (вариант dues ex machine в криминальном сюжете). Таким образом, своеобразное расщепление фразеологизма «на ножах», связанное как с его усечением, так и буквализацией, делает факт языка фактом сюжета. Язык выполняет проспективную функцию, предсказывая дальнейшее развитие сюжета, а сюжет, черпая материал из языка, способствует буквализации основных значений. «Свежие раны», являясь чертой идиолекта героя (Ванскок), становятся универсалией, характерной для определенного круга (публицисты, негилисты, мошенники). На этом пути сочетание теряет свой основной смысл, точнее, оно нивелируется, становится своеобразным речевым приемом, позволяющим употреблять слово в ином, отличающемся от традиционного и правильного значения (того, которое подразумевает говорящий). Вместе с тем инерция прямого значения сказывается таким образом, что дискурсивные элементы речи героев становятся фактами сюжета. Так, фальшивое словоупотребление данного элемента в речи Горданова соответствует его ложной ране и предсказывает его действительное ранение, приводящее к амптуации руки и гибели. Старые раны в речи генеральши Синтяниной предсказывают развязку, связанную со смертью генерала и его покаянием. Иными словами, магия слова оказывается таковой, что, «пронзив» вторую часть романа, оно, подобно пуле или острому клинку, проходит «навылет», затрагивая все сюжетные линии и воплощаясь результатом сопряжения определенных коллизий. Безусловно, проспективный смысл словосочетания, составляющий коннота-тивный уровень его семантики, способствует скреплению отдельных эпизодов, текстовой когезии. Очевидно, посредством этого достигаются завершенность и устойчивость лейтмотивной структуры [18]. Следует отметить, что проза Лескова, монологическая по своей сути, подразумевает слияние голоса автора и героя, что связано с наличием некоторого общего знания: герой знает то, что известно автору, становится сопричастным его мировоззрению, а сообщаемые автором факты становятся фактами в сознании его героев19. Автор как бы делегирует часть своих компетенций герою, который имеет возможность своим речевым поведением предвосхищать дальнейшее действие произведения. В данном ракурсе роман «На ножах» представляется действительно завершенной формой, и одним из путей такого завершения можно назвать отождествление языковых формул с формулами сюжета, многократное повторение которых формирует лейтмотив-ную сетку текста. Описание лейтмотивной сетки текста открывает новые возможности в постижении проспективных и ретроспективных отношений между словами и словосочетаниями в художественном тексте. В то же время проспекция в художественном тексте практически не находит вариантов лексикографического описания. Отчасти это объясняется интерпретационным характером такого метода, направленного, в первую очередь, на выявление семантического потенциала у коннотативных значений, в то же время остается открытым вопрос о самой форме представления материала [20]. Исходя из предварительных соображений, отметим, что предполагаемая статья в планируемом словаре сюжетных про-спекций должна включать: 1) толкование слова / словосочетания; 2) описание концепта и его функции в художественной культуре; 3) «имманентный анализ» художественного текста, предполагающий аргументированный поиск корреляций между формулами разного уровня. Решение этой задачи и представление ее в упорядоченном словарном виде, на наш взгляд, позволяют найти новые точки пересечения в лингвистическом и литературоведческом анализе текста.

Скачать электронную версию публикации