Leo Tolstoy, translator of Aesop's fables.pdf В русском культурном пространстве, как и мировом, Л.Н. Толстой известен как писатель, философ, педагог, публицист. Истоки мировоззренческих позиций писателя, его творчество в разные периоды всегда вызывали широкий интерес ученых. Особого внимания заслуживает деятельность Толстого как переводчика с древнегреческого языка, в частности Эзопа, автора басен. Цель данной работы заключается в выявлении особенностей художественного языка Л.Н. Толстого и эстетических принципов, выработанных при обращении к процессу перевода басен с древнегреческого языка. Решение этих вопросов выдвигает ряд задач: осмысление кризисности в мировоззрении писателя как причины для поиска новых принципов художественного языка, указание на роль греческого языка и произведений античных авторов в процессе понимания «новой правды», наконец, исследование толстовских переводов басен Эзопа, определение их особенностей, продиктованных как своеобразием таланта писателя, так и временем 1860-1870-х гг. Методология работы опирается на труды М.Л. Гаспарова [1], Б.М. Эйхенбаума [2], Э.Г. Бабаева [3] и основывается на комплексном подходе к материалу, позволяющем синтезировать в процессе исследования различные методы и приемы и сочетать культурно-исторический, историко-литературный и комментирующий анализ поэтики переводов Л.Н. Толстого. На период конца 1860-х - начала 1870-х гг., после написания «Войны и мира», приходится кризис в мировоззрении и творчестве Толстого. Он связан с поиском новых идей и реализацией своей позиции относительно педагогических концепций того времени. Лев Николаевич с новыми силами приступает к организации обучения в Ясной Поляне, пишет статьи, полемизируя с передовыми начинаниями в области образования. Педагогика тесно связана с его идеей народности, он признает народ источником нравственности, а в его вере видит силу совершенствования личности безотносительно к сословной принадлежности. В связи с этим в письме к Н.Н. Страхову от 22 и 25 марта 1872 г. он писал: «Правда, что ни одному французу, немцу, англичанину не придет в голову, если он не сумасшедший, остановиться на моем месте и задуматься о том -не ложные ли приемы, не ложный ли язык тот, к[оторым] мы пишем и я писал потому что противен этот наш теперешний язык и приемы, а к другому языку и приемам (он же и случился народный) влекут мечты неведомые» [4. Т. 61. С. 277]. Один из путей отхода от современного «ложного» языка литературы и поиска «другого языка и приемов» писатель видит в античном искусстве. Толстой нередко упоминает классические тексты Античности, более того, несколько переходных этапов его творчества связано с увлечением греческим языком и культурой в целом. В раннем творчестве уместно говорить о влиянии на Толстого Гомера и Платона. Начало 1870-х гг. отмечено изучением древнегреческого языка. В письме С.С. Урусову от 29 (31) декабря 1870 г. он пишет: «Занят же страстно уже три недели - не угадаете, чем? Греческим языком. Дошел я до того, что читаю Ксенофонта почти без лексикона. Через месяц же надеюсь читать также Гомера и Платона» [4. Т. 61. С. 245]. Позднее, в одном из писем к М.М. Ледерле, он отметил, что в возрасте от 35 до 50 лет большое впечатление на него произвели «Одиссея» и «Илиада» (прочитанные на греческом языке), былины, «Анабазис» Ксенофонта. Толстой восхищен оригиналами этих авторов: «Невероятно и ни на что не похоже, но я прочел Ксенофонта и теперь a livre ouvert читаю его. Для Гомера же нужен только лексикон и немного напряжения. Но как я счастлив, что на меня бог наслал эту дурь. Во-первых, я наслаждаюсь, во-вторых, убедился, что из всего истинно прекрасного, что произвело слово человеческое, я до сих пор ничего не знал, как и все (исключая профес[соров], к[оторые], хоть и знают, не понимают» (письмо А. А. Фету от 1 (6) января 1871 г. [4. Т. 61. С. 247-248]). В том же письме он говорит о несостоятельности современных переводов, которые портят язык древнегреческих авторов разного рода украшениями, тогда как его истинная ценность, как и языка любой другой словесности, в его простоте: «...Ради бога объясните мне, почему никто не знает басен Эзопа, ни даже прелестного Ксе-нофонта, не говорю уже о Платоне, Гомере, кот[орые] мне предстоят. Сколько я теперь уж могу судить, Гомер только изгажен нашими взятыми с немецкого образца переводами. Пошлое, но невольное сравнение - отварная и дистиллированная теплая вода и вода из ключа, ломящая зубы - с блеском и солнцем и даже со щепками и соринками, от которых она еще чище и свежее. Все эти Фосы и Жуковские поют каким-то медово-паточным, горловым подлым и подлизывающимся голосом, а тот чорт и поет, и орет, во всю грудь, и никогда ему в голову не приходило, что кто-нибудь его будет слушать» [Там же]. По воспоминаниям С. А. Толстой, греческий язык был выучен писателем за три месяца. Уже к середине 1870-х гг. Толстой читал оригиналы, легко обходясь без словаря [5. С. 438]. В начале 1870-х гг. он почти ничего не пишет, кроме небольших рассказов, о более крупных формах же забывает совсем. Весомым вкладом его в культуру в этот период является создание «Азбуки» - пособия для обучения крестьянских детей. Б.М. Эйхенбаум отмечает, что «Толстой работает над "Азбукой" не только как педагог, но и как писатель, ищущий новых путей» [2. С. 75]. Книга, по мысли исследователя, предстает как творческая лаборатория, где ставится эксперимент над художественным языком. Это связано со стремлением порвать с многословной «интеллигентской» литературой и утвердить народный язык ясности: «Он [Толстой] пришел к народному языку не потому, что это народный язык ("фольклор"), а потому что его новые художественные принципы естественно ("случайно" в этом смысле) совпали с принципами народной поэзии: он просто любит "определенное, ясное и красивое" и все это находит "в народной поэзии, и языке, и жизни"» [2. С. 81]. «Азбука» как продукт долгих лет педагогических исследований и опытов Толстого является уникальным примером собственной образовательной концепции, тесно увязанной с художественными исканиями писателями, прежде всего в области языка. Она уникальна и представляет собой единую книгу, подчиненную определенным педагогическим и художественным принципам. Это объемный труд, составляющий около семисот страниц, разделенный на четыре части, соответствующие ступеням обучения. Все они имеют одинаковую структуру: первая часть содержит материалы для чтения школьников, вторая - материалы на церковнославянском языке, третья - упражнения для счета, четвертая -методические рекомендации для учителя. Первая часть, кроме того, содержит элементарные упражнения для обучения чтению, правописанию и грамматике - буквы, слоги, предложения. Опытные педагоги отмечали, что все приемы наглядности и примеры делали материал простым и занимательным1, показывая ориентацию на решение практических задач эффективности обучения: «...я в школьном учительстве не выдумываю и не рассуждаю, а руковожусь практикой личной и продолжительной» (из письма Н.Н. Страхову в августе 1872 г.) [4. Т. 61. С. 308]. В разделе «Для учителя» писатель выступает как «подлинный теоретик педагогики» [7. С. 11-12]. Важно, что все произведения первой части были написаны и отобраны с особой тщательностью самим Л.Н. Толстым, предъявлявшим к материалу высокие моральные и художественные требования: «...предоставить ученикам такой материал для чтения, который давал бы им возможность испытывать сильные "поэтические впечатления"» [8. С. 61]. Красной линией через материалы для чтения проходят три основополагающих для всего творчества писателя принципа - простоты, добра, правды: «...надо, чтоб все было красиво, коротко, просто и, главное, ясно» (из письма А.А. Толстой в апреле 1872 г.) [4. Т. 61. С. 283]. Для Толстого было важно, чтобы интенция исходила от самого «субъекта» обучения: «...требование истинного содержания, художественного или поучительного, у детей гораздо сильнее, чем у нас» [4. Т. 8. С. 291-292]. Материалы для чтения в этой части подобраны в соответствии с уровнем понимания детей того или иного возраста, более того, от первой книги к последней содержание, стиль и язык усложняются. Как указывалось выше, Л.Н. Толстой выдвигал жесткие требования к художественному материалу «Азбуки» в соответствии со своей педагогической концепцией. Они относились как к тематике, идейному содержанию, так и языку текстов. Примечательно, что пристальное внимание обращено не только на художественный компонент, призванный установить морально-этические рамки воспитания, но и на многочисленные рассказы по естественным наукам, этнографии, истории, географии, которые отличаются от материала в соответствующих учебных изданиях того времени. Взращенная годами исследований, наблюдений и практических экспериментов педагогическая концепция Толстого отличалась от современных ему идей. По мысли писателя, сочетание глубокого смысла древней народной мудрости с простотой и краткостью языка интересно детям, охотнее и легче усваивается. Отказавшись от излишней научности, Толстой пестует ясность и чистоту мысли: на всем протяжении «Азбуки» он не оставляет ни одного незнакомого крестьянским детям слова. В художественном материале «Азбуки» особое место занимают прозаические тексты, среди которых первое место занимают переводы басен Эзопа с греческого языка. «Азбука» содержит 46 басен, переведенных Л.Н. Толстым с греческого подлинника. Толстой неоднократно в письмах подчеркивает, что Эзоп переводится им «буквально»: «Статьи, взятые из различных источников, переделаны так, что часто имеют весьма мало общего с оригиналом. Менее всего изменены басни Эзопа и рассказы Геродота» [4. Т. 22. С. 10]. В письме к Н.Н. Страхову от 15 августа 1872 г. он замечает: «Эзопа (басни) переведены буквально» [4. Т. 61. С. 307]. Такой подход обусловлен интересом к особенностям эзоповской басни как жанра, родившегося в эпоху противостояния народа и аристократии, к языку-оригиналу басен (греческому), а также неудовлетворенностью существующими на тот момент переводами и переложениями басенного сюжета. Содержательный смысл басен Эзопа, а также их лапидарный стиль имеют, с точки зрения писателя, педагогический потенциал, он связан, как считает Толстой, с онтологической близостью сознания простого русского мужика и создателя эзоповского мира. Толстому принадлежит высказывание: «У Эзопа такой мужицкий здравый смысл» [9. C. 353]. Проблема басенного стиля, его прозаический характер и простота изложения были связаны для писателя с воссозданием демократического сознания, свойственного басням Эзопа. Его можно было выразить только народным языком: «Язык, к[оторым] говорит народ и в к[отором] есть звуки для выражения всего, что только может желать сказать поэт, - мне мил. Язык этот, кроме того, - и это главное - есть лучший поэтический регулятор. Просто люблю определение, ясное и красивое и умеренное, и всё это нахожу в народной поэзии и языке и жизни.» [4. Т. 61. С. 278]. Вопрос об отношении Л. Н. Толстого к «народной книге» и басенной традиции в России сложен. В статье «О значении описания школ и народных книг» он пишет: «И для кого, и кем пишутся эти народные книги? - остается для нас тайною. Одни - просто плохие сочинения, написанные плохим литературным языком и не находящие читателей в обыкновенной публике, а потому посвященные народу; другие - еще более плохие сочинения, написанные каким-то не русским, а вновь изобретенным, будто народным языком, вроде языка басен Крылова» [4. Т. 8. С. 60]. После В. А. Жуковского и В. Г. Белинского, признавших творчество И. А. Крылова вершиной русской басни, Лев Николаевич отказывает ему в народности языка, не совместной с живописной манерой русского баснописца2. Не углубляясь в теорию жанра, стоит выделить характерные черты басни. По словам М.Л. Гаспарова, в устный период своего существования басня имела прозаические формы, первые же письменные тексты относятся ко времени, когда «состав общеупотребительных басенных сюжетов был сравнительно неширок и единообразен» [1. С. 8]. Это потребовало записывать их для запоминания. Превращение речевого акта в письменное представление позволило выделить некоторые черты басни, которые предопределили формирование жанра и переход ее в литературную форму: «На предыдущем этапе писаные басни были только безымянными записями народного творчества; на новом этапе это авторские художественные произведения, лишь пользующиеся материалом народного творчества» [Там же. С. 10]. Басни Эзопа имеют простую структуру, а язык за его краткость и простоту был назван лапидарным (от лат. lapidarius - «каменный», «сделанный из камня»). Каждый текст имеет строго определенное строение и конкретное содержание, варьирующееся в зависимости от темы: «Он [рассказ] всегда прямолинеен останавливается только на главных моментах, не отвлекаясь на подробности и описания» [1. С. 30]. Этим объясняется динамичность повествования, переданная глаголом и его формами. Прямая речь и диалоги редки либо совсем отсутствуют, обязательной является поучительная сентенция, завершающая басню. Главными героями становятся животные. Эта деталь - форма условности, применяемая в иносказании. Истоки этого лежат в анимизме и тотемизме первобытного сознания, наделяющего окружающий вещный мир качествами человека. С развитием религиозного сознания в басню позднее войдут как действующие лица боги и герои. Содержательная сторона басни строится на столкновении динамичного действия с неожиданной развязкой. Так раскрываются противоречия отношений, сложившихся в обществе. Басня приобретает открыто высказанную мораль. М.Л. Гаспаров так определяет идейную концепцию басни Эзопа: «В мире царит зло; судьба изменчива, а видимость обманчива; каждый должен довольствоваться своим уделом и не стремиться к лучшему; каждый должен стоять сам за себя и добиваться пользы сам для себя» [Там же. С. 25]. В басне выражается идеология мелкого собственника с его индивидуализмом и практицизмом. «Желание продемонстрировать незыблемость мирового порядка определило структуру басенного сюжета» [Там же. С. 26]. Перевод греческого текста на русский язык всегда вызывал трудности у переводчиков, так как большинство произведений античной литературы имело собственный размер, и сохранение его осложняло процесс перевода. Особенностью языка является большое количество предикативных единиц, что типично для греческого языка и передается в русском посредством причастий, деепричастий, отдельных синтаксических конструкций. При этом басни выделяются своей простотой (например, отсутствуют сложные синтаксические конструкции). Предметный мир басен небогат, в нем мало деталей, повествование динамично и стремительно. Главной целью Толстого при создании текста явилась установка, с одной стороны, на особенности детского восприятия литературы, а с другой - на психологизм и народность языка. При достаточно близком переводе Льву Николаевичу удалось на уровне лексики и синтаксиса воплотить свои идеи «народного языка», создав ряд образцовых басенных произведений. Углублению психологизма переведенных текстов способствует образная система, используемая автором. В текстах приведены хорошо знакомые читателю герои, восприятие которых осложняется существующим культурно-христианским контекстом. Традиционное понимание героев ограничивается элементарными качествами, характерными для персонажей-животных: лиса - хитрость, заяц - трусость и т. д. Народность текстов как раз и выражается в простом и понятном языке, отражающем фольклорные мотивы, осложненные историко-культурным контекстом, посредством особой лексики и синтаксиса (устойчивые сочетания, просторечные народные выражения, сказовая интонация, ритмика). Выделенные черты можно обнаружить практически во всех баснях в большей или меньшей степени. Интересно рассмотреть несколько ярких примеров, иллюстрирующих данные особенности переводов: «М-ирцп^ ка! Перштера» («Муравей и голубка») - первая басня «Азбуки»;

Скачать электронную версию публикации