Methodological Problems of Preventing Youth Extremism in Russia.pdf Одной из форм деструктивного развития человечества в XXI в. является экстремизм. Всеохватность данного явления, его различные проявления и как следствие сращивание с терроризмом предопределили необходимость постоянного обращения к проблемам его профилактики, в том числе уголовно-правовыми и криминологическими средствами. Говоря об онтологии современного экстремизма, одним из видов которого выступает молодежный экстремизм, необходимо исходить из того, что в проблематике борьбы с экстремизмом, в том числе уголовно-правовыми средствами, пересекаются во многом пока еще до конца не познанные, детерминирующие социальные конфликты в форме экстремизма экономические, социальные, правовые, идеологические и иные причины. Соответственно, принятие надлежащих мер профилактики молодежного экстремизма как одного из наиболее опасных в плане будущего развития российского общества и государства предполагает исследование понятия, сущности и природы названного явления. Нельзя не видеть, что современное состояние борьбы с экстремизмом является средоточием проблем общества и государства; соответственно, это требует поиска методологических основ профилактики экстремистских проявлений. Более или менее длительная история разработки вопросов противодействия молодежному экстремизму в современной России позволяет взглянуть на содержание отдельных научных публикаций, особенно публикаций молодых авторов, с позиции наличия в них методологических положений теории и практики. Прежде всего необходимо отметить очевидную спорность тезиса о том, что экстремизм как явление присущ именно российскому обществу. В частности, указывается, что «практически с молоком матери наши дети впитывают нетерпимость ко всему иному, не совпадающему с их точкой зрения, взглядами, интересами» [1. С. 175]. Данного рода суждения, во-первых, указывают на такие истоки формирования экстремистский взглядов, как семья, во-вторых, подчеркивают исключительность данного обстоятельства для российского общества. Как представляется, такой взгляд требует развернутого доказывания, поскольку в специальных работах это обстоятельство в качестве фактора экстремизма не называется: отмечается лишь, что к молодежному экстремизму иногда причастны взрослые лица [2. С. 337]. Называя различные направления экстремизма, такие как праворадикальный, леворадикальный и религиозный, отдельные авторы подчеркивают особую привлекательность последнего для молодежи [3. С. 52]. На наш взгляд, такое положение дел объясняется тем, что религиозные свойства личности тесно связаны с национальными признаками. В этом случае объект мнимой угрозы для молодежи представлен непосредственно в виде лиц иной национальности, иной религиозной принадлежности. Вряд ли правильным будет связывать упущения в профилактике экстремизма, в том числе молодежного, с длительным отсутствием в российском законодательстве дефиниции «экстремизм». Данное, по мнению отдельных авторов, серьезное методологическое упущение было устранено Конвенцией Шанхайской организации сотрудничества по противодействию экстремизму [4], указывающей, что экстремизм - идеология и практика, направленные на разрешение политических, социальных, расовых, национальных и религиозных конфликтов путем насильственных и иных антиконституционных действий [Там же. С. 53]. Соответственно, критика содержащегося в федеральном законе № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» понятия «экстремистская деятельность» строится на том, что это определение является «лишь перечислением состава преступлений, поэтому складывается впечатление, что это просто "идеологический" закон» [Там же. С. 54]. Оценивая данное суждение, следует сказать, что, напротив, законодатель строго следует принципу, согласно которому сами по себе взгляды (мысли) того или иного лица не оцениваются как противоправные: конституционно-правовая, уголовная и административная виды ответственности наступают лишь в случае объективирования этих мыслей в деяния и лишь при условии, что в законе названы признаки таких деяний. При решении вопроса о профилактике экстремизма в молодежной среде необходимо учитывать результаты инициирования такого рода программным документом специфической по своему характеру деятельности правоохранительных органов. Так, на примере реализации приоритетной задачи защиты прав ребенка уголовно-правовыми средствами отмечается, что принятые Федеральным законом от 29.02.12 г. № 14-ФЗ поправки «...создают видимость активного участия государства в удовлетворении основных потребностей социума, в частности, защиту детей. При этом направлены они на достижение декларируемого результата "любой ценой", без учета фактических обстоятельств и без проведения реального анализа воздействия такого наказания на преступников, совершивших данные преступления» [5. С. 63]. Нельзя не видеть кардинально иное понимание направленности усилий государства на противодействие экстремизму: вместо тезиса о всеохватности борьбы с экстремизмом, подкрепляемой огромными финансовыми затратами, звучит мысль о том, что российская практика предупреждения экстремизма целиком строится на воздействии на тот фактор, который требует минимальных организационных и материальных затрат. Данное предположение в определенной мере строится на правовой реальности, состоящей в том, что «. государственная власть нередко возлагает большие надежды на правовое урегулирование возникающих национальных конфликтов с основным прицелом на уголовно-правовой ресурс» [6. С. 436]. Гиперболизация такой практики, с учетом тесной связи экстремизма и терроризма, проявляет себя в назывании в числе функций российского государства его антитеррористической функции [7], что, разумеется, неправильно. Не способствует в полной мере формированию модели противодействия молодежному экстремизму простое перечисление причин данного явления в нашей стране [2. С. 336] без постановки вопроса о том, равнозначны ли эти причины, а если нет, то какие из них детерминируют возникновение причин второго порядка. Устоявшимся является подразделение мер профилактики экстремизма, в том числе его молодежного проявления, на общие и специальные меры предупреждения [8. С. 128]. Вместе с тем в большей мере к пониманию проблем молодежного экстремизма в нашей стране приближает научный подход, состоящий в группизации мер профилактики в соответствии с делением детерминант преступности на общесоциальные, социально-психологические и личностные [9. С. 59]. Очевидно, что само по себе перечисление причин экстремизма в нашей стране, без вычленения из их числа определяющих, системообразующих факторов, дает лишь более или менее полное представление об объеме, но не системности факторов. В качестве примера приведу такой опубликованный перечень: «неоднородность населения, когда в стране проживают представители 193 наций и народностей со своими уникальными традициями, носители 255 языков; утрата многими людьми идеологических и духовных жизненных ориентиров; обостренное чувство социальной неустроенности, незащищенности у значительных кон-тингентов граждан; настроения отчаяния и рост социальной агрессивности, общественная фрустрация, снижение авторитета власти и закона, веры в способность и возможность позитивных изменений; недостаточная работа правоохранительных и социальных государственных и общественных органов по защите прав граждан; низкий уровень образования и культуры в обществе; широкая пропаганда (кино, телевидение, пресса, литература) культа жестокости и агрессии; наличие в стране крупных нелегальных "рынков" оружия, запрещенной литературы и иных материалов; относительная легкость их приобретения; проблемы в формировании молодежной политики; наличие значительного контингента лиц, прошедших школу войн в Афганистане, Приднестровье, Сербии, Таджикистане и других "горячих точках", и их недостаточная социальная адаптированность в обществе переходного периода; проблемы в реализации правоохранительной и иной государственной деятельности в сфере противодействия экстремизму; функционирование на территории страны экстремистских и террористических организаций и сообществ, незаконных вооруженных формирований» [10. С. 15]. Представляется правильным рассматривать системообразующие причины, а также причины производного от них характера, что не всегда присутствует в рассуждениях о проблеме молодежного экстремизма. Так, например, некоторые авторы рассматривают в качестве одной из причин указанного явления низкий уровень правовой социализации данной группы населения [11], не акцентируя внимание на «причину данной причины», словно бы неудовлетворительный уровень указанной социализации существует априори у молодых лиц и якобы детерминирован самим фактом возраста. В этой связи заметим, что о причинах молодежного экстремизма во многом можно судить из работ, в которых акцентируется внимание на те обстоятельства, которые используют экстремистские, прежде всего международные, группы для вовлечения молодых людей в свои преступные сообщества: одно из таких обстоятельств представляет собой растущее экономическое неравенство и чувство несправедливости [12. С. 74]. На примере экстремистского движения «А.У.Е.» заметна одна особенность молодежного экстремизма как антисоциального явления: легкость, с которой молодежь вовлекается в экстремизм. Очевидно, что объяснить это повышенной внушаемостью лиц в этом возрасте невозможно. Нельзя исключать, что это есть своего рода реакция молодежи на осознание неустойчивости своего положения, препятствий на пути их социализации (прежде всего, трудоустройства и получения надлежащих средств к существованию). Попытки увидеть в качестве причины молодежного экстремизма возраст, в котором доминирующим качеством выступает «потребность соответствовать нормам групп и организаций, авторитет руководителей и членов которых они признают» [13. С. 106], также представляются неудачными, поскольку названное обстоятельство не объясняет причину вовлечения соответствующих лиц, а лишь указывает на присущее членам любых, не только деструктивных, организаций правило уважать её нормы и руководителей. В некоторых работах проглядывается попытка объяснить молодежный экстремизм неразвитостью психики молодых людей, отсутствием критического осмысления действительности [14. С. 87], без постановки вопроса о том, почему эти же свойства, присущие большинству лиц данного возраста, не препятствуют им выбрать антиэкстремистский вариант поведения. В некоторых работах рассматривается тезис о влиянии фактора интеллекта на вовлеченность молодежи в экстремистские движения. К примеру, отмечается: «Далеко неправильным является взгляд на члена субкультурной группировки как на "трудного" подростка с низким интеллектом и неспособного адаптироваться к быстро изменяющимся условиям современной жизни. Уровень интеллекта влияет лишь на статус конкретного молодого человека в группе» [15. С. 73]. Само по себе здесь произведена классификация трудных подростков на «трудных» с низким интеллектом» и, условно, говоря, на «трудных» с достаточно высоким интеллектом». Но дело даже не в этом: главное состоит в поиске ответа на вопрос о том, почему отдельные подростки, независимо от уровня психического развития и интеллекта, активно поддерживают экстремистские взгляды, в том числе объединяясь в соответствующие группировки. Очевидно, что с высоким интеллектом приходят в данное движение не на уровне бессознательного подражания своим сверстникам, а как результат более или менее взвешенной оценки ситуации. Соответственно, ответ на данный вопрос требует ответа на ряд иных вопросов: во-первых, что вовлекается в процесс их осмысления, во-вторых, насколько объективно подана информация о положении дел, требующая реагирования на нее несовершеннолетнего либо подростка как члена общества, в-третьих, кем она подана: самим государством либо его противниками. Исходя из этого, на наш взгляд, продуктивным будет еще один подход к пониманию феномена молодежного экстремизма, состоящий в том, что в новых социально-экономических условиях, в которых находится российское общество, возможность участия несовершеннолетних и молодежи в делах государства и общества значительно снизилась, с точки зрения охвата и организационного оформления подростковых и молодёжных движений. Не принижая существующих движений молодежи, нельзя не учитывать, что такие движения организованы по партийным признакам, и при всей схожести позитивных для страны направлений каждого из молодежных движений, феномен «свой-чужой» получает объективное воспроизводство. При разработке мер по противодействию молодежному экстремизму, в том числе при оценке экстремистских действий должностными лицами правоохранительных органов и судьями, следует учитывать неоднородность явления экстремальности как природного человеческого фактора, проявляющего себя «...в конструктивном смысле в виде реализации подлинного бытия и свободы человека в его творчестве, а в деструктивном - в укоренении человека в неподлинном бытии, обретении им лишь мнимой свободы или бегство от нее» [16. С. 7]. Нельзя упускать из виду и то обстоятельство, что отдельные проявления национализма являются, как указывают отдельные авторы, естественным проявлением национализма, и «попытки уголовно-правового подавления национализма. в определенной степени являются подавлением и национального самосознания, ликвидацией его естественных защитных механизмов, отсутствие которых в итоге приведет к гибели русской национальной культуры» [6. С. 438]. Представляется, что проявление национализма присуще любой исторической общности людей, независимо от степени решения социально-экономических вопросов. В некоторых работах можно увидеть объяснение факта отсутствия проявлений экстремизма в отдельных странах, например в США, высоким уровнем жизни его граждан. Жители США, пишет Ю.М. Анто-нян, постоянно взаимодействуют друг с другом, в том числе в сфере бизнеса, им некогда выяснять, чья нация или религия лучше, и по этой причине расовые конфликты там в основном преодолены [17. С. 75]. Сегодняшняя реальность, как можно видеть, достаточно серьезно опровергает высказанный тезис. В поисках мер противодействия вовлечению несовершеннолетних и молодежи в экстремистские движения нельзя не видеть расчет преступных элементов на такие особо ценящиеся в юношеском и молодом возрасте качества, как сила, решительность, и предоставление экстремистских «площадок», на которых эти качества демонстрируются и получают «одобрение». В этой связи следует говорить о заметных упущениях в государственной системе массового вовлечения в спортивные движения несовершеннолетних и молодежи. Четко выстроенная и финансируемая надлежащим образом государственная политика массового вовлечения подростков и молодых людей в спортивное движение, неразрывно связанное с такими принципами спорта, как честность уважение к сопернику, способно в определенной мере нивелировать экстремистскую направленность фанатских групп. Существующая перед футбольными матчами, в ходе них и после окончания футбольной встречи возможность выражать свое неудовольствие в отношении «других», делая это в группе единомышленников, чувствуя при этом их моральную, а нередко - и физическую поддержку, формирует предрасположенность выражать свое неудовольствие не только в отношение футбольных болельщиков других команд, но и в отношении иных категорий «чужаков». Нельзя не заметить, что действия некоторых муниципальных властей провоцируют футбольных фанатов на экстремистские действия: в футбольных публикациях нередки примеры, когда местные власти делают все для того, чтобы необоснованно длинными маршрутами доставлять футбольную команду, гостей и / или её болельщиков к стадиону непосредственно перед матчем, создавая таким образом трудности для футболистов к надлежащей подготовке к матчу, а для болельщиков - трудности в размещении на трибунах. Представляется возможным для целей дифференциации личностных качеств участников экстремистских сетей учитывать деление их на лиц с устойчивой враждебной направленностью против российского общества и государства, фрустрационно зависимых лиц (как результат их реакции на проблемы в быту и в профессиональной сфере, в том числе временной трудовой незанятостью), а также лиц, которые при оценке жизненной ситуации видят «легкость» решения проблем объективно иллюзорными способами. С методологических позиций нужно взглянуть на основные направления государственной политики Российской Федерации в сфере противодействия экстремизму (п. 27 Стратегии противодействия экстремизму в Российской Федерации до 2025 г.). Нетрудно заметить, что, начиная от обеспечения эффективного применения норм отечественного законодательства и заканчивая заключением с иностранными государствами соглашений, направленных на решение задач в сфере противодействия, за рамками повседневного и масштабного противодействия экстремизму остается самый массовый возможный субъект противодействия экстремизму - гражданин, воспроизводящий нормальное общество посредством воспитания подрастающего поколения в семье, в кругу родственников и друзей. В научной дискуссии о субъектном составе механизма противодействия экстремизму прямо противоположную позицию высказывают авторы, указывающие на то, что «профилактика молодежного экстремизма является прерогативной Федеральной службы безопасности» [18. С. 112]. В монографических работах экстремизм рассматривается с позиции встроенности его в современную насильственную преступность [19]. Нельзя не согласиться с методологией такого подхода, хотя при этом следует учитывать, что экстремизм, будучи составной частью преступного насилия, как насильственное поведение может инициировать совершение иных, не экстремистских по своим мотивам, насильственных и ненасильственных преступлений, например массовых грабежей. В этом смысле проявляет себя отмечаемая отдельными авторами закономерность системного проявления преступности, причем, эта система имеет определенную самостоятельность по отношению к вызвавшим её причинам [20. С. 64]. В контексте данного свойства преступности как системного образования необходимо исследование вопроса об опережающем воздействии одних факторов экстремизма на возрастание степени названного явления по сравнению с воздействием других факторов. В организации борьбы с молодежным экстремизмом необходимо учитывать вопрос о характере объекта экстремистского насильственного воздействия. Представляется в этой связи различать условно «опосредованный» и «непосредственный» объекты названного объекта. На практике они получают следующее выражение: опосредованные виды насильственного экстремизма представляют собой случаи, когда насилие осуществляется в отношение лица либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, безотносительно его поведения. Непосредственный объект насильственного экстремизма представляют случаи, когда представитель социальной группы, в отношении которой осуществляются действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства, своими действиями подтверждают факт принадлежности к этой социальной группе, нередко демонстративно подчеркивая свое «особое» положение. Очевидно, что направленность профилактики экстремизма в этих случаях должна быть различной, и в круг профилактических мероприятий должны быть вовлечены лица - непосредственные объекты насильственного воздействия. В числе методологических вопросов находится вопрос о взаимосвязи государства и личности как основы противодействия экстремизму, в том числе его молодежному направлению. Суть такой взаимосвязи, на наш взгляд, должна выражаться в следующих максимах: 1. Со стороны государства, его органов: «Никакие действия экстремистского характера не должны признаваться борьбой за права человека». 2. Со стороны отдельных членов социальных групп, функционируемых по религиозному, этническому и иным признакам: «Мое поведение - это фактор соответствующей оценки всей социальной группы, к которой я принадлежу, и в случаях противоправных действий с моей стороны я буду нести моральную ответственность перед этой группой». 3. Со стороны группы в целом: «Не всегда община права». Особенно значимой для понимания причин экстремизма и терроризма является вторая максима. Содержащиеся в многочисленных публикациях тезисы о том, что экстремизм и тесно связанный с ним терроризм обусловлены упущениями государства в политике и в экономике, приводят к тому, что эти два крайне негативные явления загодя получают некое извинительное изложение. Здесь мы видим, как отодвигается на второй план проблема ответственного воспитания индивида в семье, его самовоспитания, а в методологическом плане упускаем из вида принципиальнейшее положение, высказанное Эммануилом Кантом об автономном, свободном и ответственном состоянии человека. Как отмечается в философской литературе, в настоящее время мораль утрачивает статус высшей инстанции, она превращается сугубо в разновидность обычаев или рассматривается как «частное дело» отдельного человека: в правовой мысли утверждается мнение о том, что нравственные регуляторы могут быть легко заменены юридическими регуляторами [21. С. 66], что может быть рассмотрено как методологическое веление времени, состоящее в необходимости все большей и большей уголовной ответственности за экстремистские деяния. В ряду актуальных вопросов борьбы с молодежным экстремизмом стоит вопрос о региональных её аспектах. Решение их, на наш взгляд, предполагает учет нескольких обстоятельств. Во-первых, необходимо дифференцировать причины экстремизма в отношении определенных групп по признакам национальности и принадлежности к религии в том или ином регионе. Во-вторых, факт существования одних и тех же проблем экстремизма в нескольких регионах не означает успешность действий каждого из регионов по одной и той же программе: необходимо учитывать антиэкстремистский потенциал региона, его частей. В этой связи нужно уйти от административного навязывания передового опыта, отысканного в других регионах, лишь под предлогом проявившейся его эффективности на определенной территории. В качестве примера, опровергающего тезис о низком социальном уровне молодых людей как предпосылки вовлечения их в экстремистскую деятельность, можно привести пример студенческого города Томска, вузы которого занимают значимые места в рейтингах по образовательной и научной деятельности. Именно этот интеллектуальный потенциал кладется государственными и муниципальными органами, общественными организациями в основу системы профилактики молодежного экстремизма, учитывая возрастание числа студентов томских вузов из различных государств. С методологических позиций крайне важным является рассмотрение вопроса об использовании в отечественной уголовно-правовой и криминологической практике зарубежного опыта борьбы с экстремизмом. Представляется возможным назвать лишь некоторые профилактические программы и отдельные меры, используемые в странах Западной Европы и Соединенных Штатов Америки. Так, с позиции предотвращения национального и религиозного экстремизма в Швейцарии принято правило, суть которого состоит в контроле за выполнением трудовым мигрантом обязанности безотлагательно покинуть страну после окончания соответствующего контракта, причем, в случае дальнейшей нуждаемости экономики в трудовых мигрантах, в страну должны въехать лица, ранее не выполнявшие в ней работу [22]. В наибольшей мере и чаще всего национальные программы противодействия экстремизму на Западе строятся с учетом фактора современных коммуникаций его сторонников. Так, созданное в Соединенном Королевстве Великобритании специальное бюро по борьбе с экстремизмом позволяет подданным и иным лицам направлять в него информацию о предположительно экстремистских публикациях, которые они обнаружили в сети Интернет. Делается это простым нажатием имеющейся на веб-сайтах кнопки «Stop», после чего провайдеры направляют пользователя на сайт специального бюро, на котором он в анонимной форме может указать веб-сайт, где был обнаружен такого рода материал. Полученная таким образом информация анализируется в течение 36 часов, и при наличии в её содержании призывов к экстремизму (и терроризму) названное бюро принуждает соответствующего провайдера к удалению этого материала. Кроме того, в результате задействования ресурсов Европола у названного специального бюро существует возможность отслеживать с помощью общественности экстремистские материалы, публикуемые на четырех языках, и оперативно удалять их из социальных сетей [23]. Наконец, элементом системы противодействия экстремизму в Великобритании является присваивание негосударственной организацией «Союз операторов Интернет» определенных категорий сайтам в зависимости от соблюдения ими этических положений, сопряженных с объективностью подачи информации [24. С. 18]. Нельзя не сказать об организованной «Молодой гвардией» Единой России сетевого краудсорсингового проекта «Медиагвардия», направленного на проверку интернет-ресурсов с целью отыскания экстремистского контента [25. С. 24]. Однако нельзя не видеть, что субъектный состав взаимодействующих с правоохранительными органами лиц, в отличие от британской программы, ограничен молодежью, причем лишь частью её, разделяющей политическую программу «Единой России». Рядом с этим можно указать на подход Германии, суть которого состоит в запрете средствам массовой информации давать без согласования с руководством полиции сведения о расследуемых тяжких преступлениях. Более того, существует правило о так называемом едином федеральном удостоверении представителя прессы, позволяющем при необходимости установить автора публикации (сообщения) [26]. Особняком стоит политика США по противодействию экстремизму и терроризму, строящаяся на участии в деятельности масс-медиа ряда исламских государств, причем такое участие достигает двадцати пяти процентов вложений на функционирование медиа-групп [27]. Политика заимствования зарубежного опыта в любом направлении правоохранительной деятельности, в частности в сфере противодействия экстремизму, объективно вызывает ряд вопросов: 1) может ли быть задействована в отечественной практике вся система борьбы с экстремизмом того или иного государства; 2) одинаковы ли системообразующий и иные факторы экстремизма, проявляющие себя в большинстве государств или в группе государств; 3) обладает ли современное российское общество необходимой «профилактической готовностью» воздействовать на молодежный экстремизм; 4) располагает ли наше государство для внедрения прогрессивных методов борьбы с экстремизмом нужными финансовыми и специальными техническими средствами. В определенной степени трудности формирования системы профилактических мер обусловлены неоднозначным пониманием сущности экстремизма, получающей свое проявление в признаках. Показать это можно на примере исследования, проведенного А.В. Петряниным. В качестве признаков преступлений экстремистской направленности он называет мотив (политическая, идеологическая, расовая, национальная или религиозная ненависть или вражда либо ненависть или вражда в отношении какой-либо социальной группы), а также объект, определяемый в виде общественных отношений в сфере обеспечения общественной безопасности, нормального функционирования конституционного строя, сохранности мира и безопасности человечества. Далее следует перечень соответствующих преступлений в диапазоне от ст. 205 до ст. 357 УК РФ [28. С. 14]. Однако неясно, почему к преступлениям экстремистской направленности указанный автор не относит убийство по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти (п. «л» ч. 2 ст. 105 УК РФ), умышленное причинение тяжкого вреда здоровью по тем же самым мотивам (п. «е» ч. 2 ст. 111 УК РФ) и др., ведя при этом разговор «о преступлениях, содержащих в себе признаки экстремизма» [Там же. С. 12]. При этом А.В. Петрянин указывает именно признаки отмеченного преступления, в отличие, например, от авторов, которые в качестве признаков экстремизма называют такие обстоятельства, как повышенный общественный резонанс в результате его совершения, труднопрогнозируемость деяния, его различные формы и виды, повышенная общественная опасность в силу возможности приобрести угрожающие масштабы [29. С. 49]. Завершая разговор о методологических началах профилактики молодежного экстремизма, следует сказать, что они должны лежать в основе предлагаемых теми или иными авторами программных документов. Вместе с тем чаще всего во внимание данное обстоятельство не принимается, в силу чего разные по своему значению и уровню задействования меры профилактики не приобретают системного характера [30]. Представляется, что методология исследования проблем молодежного экстремизма предполагает системное рассмотрение ряда важных для теории и практики положений: 1. Имеется ли системообразующий фактор, устранение (ослабление) которого устранит (ослабит) действие иных факторов молодежного экстремизма, и какой из факторов следует считать системообразующим. В отдельных работах делается попытка назвать такой фактор: так, например, А.В. Петрянин указывает, что «... основной причиной экстремизма является социальная напряженность общества, возникшая в результате происходящих политических и социально-экономических реформ и кризисов, усиливающаяся специфическим геополитическим положением и полиэтническим составом населения России» [28. С. 13]. Нельзя не увидеть, что экстремизм, сущностью которого является социальный конфликт (социальная напряженность) здесь определяется отмеченным ученым через самое себя, что с точки зрения положений науки логики о понятии как формы мышления является неточным. 2. Является ли системообразующий фактор молодежного экстремизма одинаковым для всех регионов Российской Федерации. 3. Возможна ли, с учетом конкретных исторических условий, смена системообразующего фактора. 4. Какова степень самостоятельности иных факторов по отношению к системообразующему фактору молодежного экстремизма. 5. В каких пределах действуют те или иные обозначенные факторы. 6. Какова степень реагирования системообразующего фактора на деструктивное воздействие извне, направленное на российское общество и государство. 7. Какова степень реагирования иных факторов на деструктивное воздействие извне, направленное на российское общество и государство. 8. Одинакова ли степень воздействия тех или иных факторов на процесс экстремизации различных возрастных групп. 9. Каково влияние телекоммуникационных технологий на усиление действия системообразующего и иных факторов молодежного экстремизма. 10. Каково влияние телекоммуникационных технологий на ослабление действия системообразующего и иных факторов молодежного экстремизма.

Скачать электронную версию публикации