Horses of «royal saddle» in the Muscovite Russia XVI - XVII centuries.pdf По сложившемуся к XVI в. общему мнению, «московский flBop, бoяpcтвo и boAcko поражали красотой и великолепием cbohx коней, их численностью и их породностью, пышностью и блеском выездов, подбором коней в конных отрядах дворян и жильцов и в "Государевом конном полку"» [1. С. 9]. История отечественного разведения лошадей начинается в XV в., с основания великим князем Иваном III Хорошевского завода. Столетием позже царем Иваном Грозным были основаны конные заводы в Александровской иГавриловской слободах [2. С. 52; 3. С. 126], а к началу XVII в. в Московии было уже 13 «государевых кобылячьих конюшен» - так поначалу именовались конные заводы [4. С. 17]. Имелись свои заводы у дворянской аристократии иу монастырей [5. С. 193, 195]. Объемы заводского разведения поначалу были невелики, и основная масса лошадей для нужд Московии, в том числе и для царских конюшен, поставлялась, как и в прежнее время, «из Казани и из Астрахани ногайские и татарские» [6. С. 103]. Под общим названием «татарские» в то время понимали и монгольских лошадей, и потомков «половецких скоков» [4. С. 12], а также каймакских и кипчакских лошадей. По свидетельству современников, это были животные грубой конституции: низкорослые, неказистые, «узкобрюхие с тяжелой головой, с короткой шеей» [7. С. 122] и самых неблагородных мастей: каурой, чалой, буланой и пегой. Однако эти некрупные степные лошадки, неприхотливые и весьма удобные в обиходе, были хорошо приспособлены ктруду, бескормице и холоду [8. С. 341]. «В Московии встречается также множество лошадей, которые вообще росту небольшого, что, впрочем, нисколько не мешает им быть крепкими и нести хорошую службу» - так высоко оценивал их рабочие качества современник [9. С. 11]. Годовой столичный оборот конской торговли составлял 20-50 тысяч голов [6. С. 103; 10. С. 140; 11. С. 58; 12. С. 16]. Табуны ставилисьу Симонова монастыря, где и производился конский торг [13. С. 119]. Однако наиболее ценные лошади, поступавшие под «государево седло», на общегородской торг не попадали. Исключительным был случай, произошедший в 1633-1634 гг., когда боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский приобрел на торгу элитного аргамачьего жеребца карей масти. Сумма сделки составила 100 р., что превышало обыкновенные цены на аргамаков минимум в 2,5 раза [12. С. 281]. За боярскую лошадь платили около 20 р., простая русская или ногайская стоила в пределах 3-4 р. [4. С. 14-15]. Породных лошадей верховых пород в Московии было немного. Малая часть их поступала в Московию через Великий Новгород из Европы, в частности из Великого княжества Литовского; это были известные на Руси с XIV в. крепко сбитые литовские жмудки и ливонские клепперы [4. С. 13]. Другая часть, более значительная, имела азиатское происхождение. С 1470-1480-х гг. к царскому двору доставляли рослых и грациозных турухменских (туркменских) [5. С. 194], турецких и крымских [14. С. 31, 106-107; 15. С. 129] аргамаков; по словам Ивана Грозного, «жеребцов добрых» [2. С. 17]. Современники также отмечали, что «знатные люди не имеют недостатка в персидских (т.е. арабских. - Б.Ш.) лошадях» [11. С. 58]. «При взгляде на арабскую лошадь бросается в глаза исключительная пропорциональность телосложения и изящество форм», - отмечают иппологи [16. С. 75]. В то же время она привлекает не только своим безупречным экстерьером, но и грациозными движениями [16. С. 76]. Арабская лошадь, особенно изящная, но крепкая, с момента формирования породы неизменно составляла одну из немаловажных черт дворцового быта: восточного - с VII в., европейского -с XIII в.; в отечественном коннозаводстве она появилась на рубеже XVI-XVII вв. [16. С. 75]. Среди особо ценных экземпляров встречались также лошади венгерские, которых называли фарями [17. С. 43; 14. С. 17, 80], и лошади испано-неаполитанского типа под названием дзянет [18. С. 105]; последние использовались преимущественно для выезда на торжественных церемониях. Лошади, которые передвигались быстрым, но резким аллюром (ход, способ движения. - Б.Ш.), назывались скакунами [14. С. 94]. Ценными верховыми конями считались коренастые польские бахматы, быстрые и неутомимые [19. С. 219; 14. С. 107, 110]; их качества наилучшим образом проявлялись в бою. Универсальными лошадьми были аргамаки, за что ценились особо. В русских памятниках аргамак упоминается и как конь боевой: «...быти ему на службе на оргамаке въ кольчуге», и как конь экипажный: ездила к нимъ Морозова на колеснице устроенной сребромъ и златомъ, и аргамаки многи» [14. С. 107]. Самые дорогие экземпляры были строго верховыми, т.е. употреблялись исключительно «под седло». C XVI в. приобрели популярность иноходцы: эти лошади передвигались иноходью - быстрым, но мягким, особо удобным для всадника аллюром, при котором одновременно выносятся обе правые или обе левые ноги. Иппологи допускают, что часть этих животных на деле бежала проиноходью [14. С. 95], или так называемой ходой [5. С. 193], т.е. аллюром, при котором задние ноги опускаются с некоторым запозданием относительно передних [20. С. 298]. Среди лошадей «государева седла» особенно ценилась красивая масть без отметин - прежде всего вороная или светло-серая (почти белая, которая выглядит белой и упоминается в источниках как белая), затем серая в яблоках, темно-гнедая, караковая, бурая. Эти великолепные лошади, кованые на серебряные подковы [5. С. 195], блестели как зеркала, поскольку, по свидетельству очевидцев, «ежедневно обмываются зимою теплою, а летом холодною водою, с мылом» [21. С. 462]. Эти породные лошади, являясь предметом гордости царского конного хозяйства, служили достойным оформлением парадного выезда: «.да как наденут на них самую нарядную сбрую и выедут на какое-нибудь общественное торжество, то и сами тогда бывают загляденье» [11. С. 58]. Основная часть государевых лошадей размещалась у Новодевичьего монастыря, на государевом Остоженном дворе. «Аргамаки резвы» [22. С. 115], т.е. заводские породные лошади, стояли на Аргамачьих конюшнях в Конюшенном государевом дворце у Боровицких ворот Кремля, на конюшнях Варварки в Китай-городе и на конюшнях Белого города. В Конюшенном государевом дворце располагалась также конюшня санниковая и колымажная, в которой стояли упряжные лошади. Запасные конюшни размещались в Земляном городе [23. С. 34, 83, 131]. Имелись конюшниего царского величества и в дворцовых селах Коломенское [19. С. 219; 5. С. 195] и Измайлово [24. С. 128]. Табуны выпасались на Остоженских лугах и вдоль поймы Москвы-реки от Лужников до Пресни. Неподалеку располагались слободы обслуживающего царские конюшни персонала, что сказалось на топонимике города [3. С. 126]. Несмотря на то, что точные цифры конского поголовья под «государевым седлом» от года к году несколько разнятся, можно составить общее представление о размере царских конюшен. По одним данным, царю лично принадлежало 150 лошадей и еще 50 лошадей обслуживало нужды цариц и царевен [6. С. 92]; эта масса делилась на нескольких разрядов, основными из которых были верховые, разъездные и экипажные. По этому принципу подсчета царь владел 75 верховыми лошадьми и двумя сотнями экипажных [21. С. 461]. Лошади назначались в работу по росписи: «.вели царского коня, назначенного на этот день» [25. С. 8], а другой свидетель повседневной жизни дворцовой конюшни продолжает: «.а для всякого царского выходу и походу, в который день бывает выход и выезд, лошади, и сани, и кареты, и колымаги, и каптаны про царицу и царевен, готовят и наряжают по росписи, в котором году и в которой день что было какого наряду, или и вновь что прикажут» [6. С. 93]. Экипажные, или рысистые, лошади делились на санников, которые запрягались только в сани, и колымажных возников [14. С. 133-134, 138], или каретных лошадей [7. С. 122]. Породные упряжные лошади имели свои отличительные черты: это были крупные, рослые животные большой физической силы и выносливости. С XVII в. в Московии появились лошади ольденбург-ской породы, эффектные и статные, которые наилучшим образом подходили для парадных царских выездов [19. С. 219]. В позднем русском Средневековье образцовой считалась лошадь крупная, тучная, массивная, сильная [3. С. 123]. Именно такими были возники и санники, которые упоминаются в нарративных источниках как очень дорогие и особо желанные подарки для царских особ. Спрос на них активизируется со второй половины XVI-XVII в. вместе с распространением экипажей [14. С. 134, 139]. Выше прочих ценились санники, выученные к работе в запряжке квадригой или «рядом» [11. С. 172], «гусем» [14. С. 138] и «цугом» [26. С. 39]. Вся масса царских экипажных лошадей разделялась на дюжинные «упряжи», подобранные по масти. Выше прочих ценились и поэтому учитывались особо упряжи белоснежных лошадей. Их использовали для высокоторжественных царских выездов: «к...ареты, в которых ездят царские супруги, обиты красным сукном и везут их большею частью восемь белых, как снег, лошадей, украшенных нагрудниками и нахвостниками из красного шелка, а по бокам идет ряд телохранителей» [27. С. 296]. Кроме того, «белые как снег» лошади запрягались в царицыных конных поездах, которые обыкновенно обставлялись более презентабельно, чем совместные выезды царской семьи. Белые лошади использовались и для других целей, когда требовалось подчеркнуть торжественность ситуации [21. С. 461; 28. С. 38; 29. С. 42; 30. С. 63]. Белые верховые кони восточного происхождения выделялись в понятие актаз [14. С. 92-93; 31. С. 16]. Кроме того, в парадных процессиях участвовали гнедые и серые в яблоках лошади; для единообразия масти не брезговали их подкрашиванием. «[Карету] тянули 12 серых с яблоками лошадей, из коих одни были такими от природы, другие подкрашены», - пишет очевидец [32. С. 201]. Отметим, что многолошадная упряжь более характерна для XVII в. Количество лошадей в упряжках со временем все увеличивалось, что привело к их законодательному ограничению для царского окружения. В 1681 г. царем Федором Алексеевичем «было указано, что только бояре могут ездить на двух лошадях, а в праздники на четырех, во время же свадеб и сговоров на шести. Все прочие, не исключая и стольников, должны ездить летом непременно верхом, а зимой в санях на одной лошади» [7. С. 120-121]. Величина царского поезда, где встречались запряжки даже в 16 лошадей [30. С. 63], не ограничивалась. Для посольских встреч выделялись одна или две сотни лошадей; это число могло быть увеличено соответственно значению посольства за счет резервных трех тысяч голов «добрых береженых лошадей» [6. С. 92] с царской конюшни, которые не имели определенного целевого назначения. Так, в 1575 г. посольство Иоганна Кобенцеля и Даниэля фон Бухау к Ивану Грозному было встречено тремятысячами всадников [31. С. 142], ав 1634 г. турецкого посла встречал шестнадцатитысячный конный отряд [30. С. 58; 27. С. 287]. При высокоторжественной встрече посланников лошади частично выкрашивались в красный цвет. Так, при описании поезда Марины Мнишек при въезде ее в Москву один из очевидцев говорит о карете царской невесты, запряженной восьмеркой серых в яблоках коней, с красными хвостами и гривами [34. С. 72]. Сведения отчасти дублируются вторым свидетелем, который утверждает, что ее везли 8 белых турецких коней, выкрашенных красной краской от копыт до половины тела [35. С. 45]. Специально для военных действий выделялось 10 000 государевых лошадей, содержавшихся непосредственно в московских царских конюшнях [36. С. 22]. Они входили в те 40 000 голов (по других данным - 50 000 [5. С. 195]), среди которых были как «средние и всякие лошади, на которых ездят за царем в походах дворовые и конюшенного чину люди, и сокольники, и стрельцы», так и те, что «ходят во всякой работе на Москве и в городах и в селах» [6. С. 92]. Основная масса животных из этой части царской конюшни была малоросла, вынослива и отлично приспособлена к голоду, работе и холоду; была быстроходна по снегу [10. С. 150]. Для царских верховых выездов употреблялись другие, изящные и легкие скакуны: венгерские и богемские [17. С. 43, 187], туркменские, грузинские, польские, персидские и турецкие [10. С. 150-151; 11. С. 58]. По свидетельству иностранцев, бывавших при царском дворе, эти породные импортные лошади у московитов были «недоездки» [14. С. 135], т.е. не обученные до кон -ца, или вовсе «не учены ни в упряжь, ни подверх» [14. С. 89], или «выезжены дурно» [7. С. 122]. Относительно качества выездки породных лошадей в России XVI-XVII вв. сведения несколько противоречивые. С одной стороны, согласно свидетельству современников, в Московии «нет [даже у знатных людей] учителей верховой езды (берейторов), и красивая, или искусная, поступь неизвестна ни лошади, ни кому-либо из всадников» [11. С. 58]. Эти сведения опровергаются очевидцем, который сообщает, что и московиты, и их лошади были хорошо знакомы с некоторыми элементами европейской высшей школы верховой езды, например, такими, как левада и испанский шаг [5. С. 195; 37. С. 247]. Упряжные лошади обучались «ходить тихо и торжественно» [21. С. 467] для обслуживания церемониальных процессий. Лучшими для обучения признавались испано-неаполитанские верховые лошади [38. С. 248]. Известны были в Московии и переводные труды по конному делу [39. С. 48]. В 1670 г. был переведен с французского труд Антуана де Плювинеля 1623 г. «Maneige royal». В переводе он имел название «Книга лошадиного учения» со следующей аннотацией: «Королевская ездная школа господина Плувинелла королевского величества вышшего конюшева. В которой видети мочно и как деется о обыкновениях, каким способом кони к езде добре выучить, и все иные, которые к выстроению подлинного рыцеря надобны суть, все по обыкновению его школы» [40. С. 235]. В другой, более поздней версии перевода название звучало как «Учение, како подобает объезжати лошадей, се есть художество о яждении, умершаго господина Антоша де Плувинелла, королевского величества французского началного конюшего, думного статского, каморника иподгубернатора» [40. С. 235; 41. С. 381]. Перевод был подарком царю Федору Алексеевичу к Троице; он был сделан с брауншвейгско-го издания книги 1653 г. [42. С. 494] силами Посольского приказа по заказу самого царя [43. С. 82]. Русский перевод труда Плювинеля был проиллюстрирован цветными таблицами и рисунками, в том числе с видами породных лошадей. Возможно, изображения Equvs Regivs, Neapolitanus, Equus Germanus, Equus Mavrus, Phryso и др. [44. P. 2, 19, 20, 23, 24] были гравированы с оригиналов работы художника Яна ван дер Страта (Страдануса) и/или были заимствованы из опубликованной в 1578 г. книги «Equile Joannis Austriaci Caroli V Jmp. F» [40. C. 235]. В 1685 г. для Федора Алексеевича была переведена книга с польского издания 1647 г. «Гиппика или наука о конях, способ натуры, примет разных конских познания, вскормление, учения, как разных немощей и тяжких припадков лечение подающая Кристофа МонвидаДорогостанского» [40. С. 235]. Были в обращении и другие труды по иппологии и ветеринарии: книга неизвестного польского автора «О строении конского дому», рукописный конский лечебник Винтера, идр. [1. С. 18; 40. С. 236]. Федор Алексеевич с трепетом подходил к подбору «своих великого государя лошадей» [45. С. 275]. Известно о том, что в 1676 г. он просил уступить понравившегося ему белого жеребца, принадлежавшего голландскому посольству, а в 1680-1681 гг. он купил «турского аргамака» за немыслимые по ценам того времени 150 р. [45. С. 275], таким образом отбирая самые лучшие экземпляры из возможных. Совершенствование лошадей происходило постепенно, в результате строгого отбора племенных производителей. Испытанным способом такого отбора были конные ристания - поединки, военные игры, соревнования всадника и его коня в силе и быстроте, где «сила испытывается трудом, а быстрота сравнением» [46. С. 35, 38]. К одному из самых ранних описаний этих ристаний относится рассказ венецианца Амброджо Контарини, который наблюдал за развлечениями московитов на льду Москвы-реки зимой 1476-1477 г. В число ледовых забав входили и «конские бега и другие увеселения; случается, что при этом люди ломают себе шею», - писал путешественник [47. С. 228]. Также говорили, что у московитов «вся молодежь упражняется в разнообразных играх и притом близких к воинскому делу, состязается в беге, борется и участвует в конском ристании» [48. С. 283], при этом «в каждой игре есть своя награда» [49. С. 55]. Конные поединки отмечают следующих видов: скачки на скорость (к сожалению, источники не обозначают разделения на гладкие и барьерные скачки), гонки упряжек, противоборства всадников и стрельба всадников в цель на скаку [50. С. 64, 70, 75; 51. С. 395; 27. С. 352]. Конные лучники ездили на коротких стременах [52. С. 114], из-за чего их ноги были поджаты [53. С. 79; 48. С. 283]; эта манера сообщала всадникам определенные преимущества при стрельбе с коня. Высказывали предположение, что эта привычка была перенесена из военного времени [54. С. 256]. Поединки, как «всякое играние», запрещались правилами № 50 и 51 «О еллинском бесновании» Святого вселенского шестого собора VII в. Запрет был обновлен решением Стоглавого собора в 1551 г. [55. С. 279]. «Коньная уристания» порицалась сразу тремя различными списками Кормчей XII-XIII вв., поскольку «не подобаеть на оуристание коньное въсходити, еже есть игрище», «да инъ людьскыи позор да не сътваряеться» [50. С. 58]. Категорически против участия в поединках выступал и Домострой XVI в., однозначно относя к богомерзким делам «коньские уристания» наряду с блудом, нечистотой, сквернословием и срамословием, бесовскими песнями, плясками, гудением, игрой на музыкальных инструментах, вождением медведя, охотой с ловчими собаками и птицами, ибо «все вкупе будут во аде, аздесь прокляты» [56. С. 35, 57]. Наказанием дляучастников поединков было отлучение от церкви, а убитым «в примерных схватках» [7. С. 142] обещалось, что «к сим иерей не ходит и службы за них не творит» [7. С. 142]. При этом церковью не одобрялось не только участие в ристаниях, но даже наблюдение заними [57. С. 14-15]. Отметим, что ристания бытовали на Руси в том числе и как наследие славянской тризны [58. С. 89], представляющее собой поединок живых со злыми духами, когда «провожатые озабочены мыслью, что душа покойного может подпасть власти злых духов, что ее увлекут они в пекло, и она не успеет насладиться счастием последней почести, не будет ее свидетельницей; поэтому грозным полчищем, на конях и с обнаженными мечами, едут проводники русского покойника оберегая душу его от враждебных насилий» [59. С. 223]. Несмотря на запреты, традиция проведения конных соревнований не прекращалась во все время русской средневековой истории, обнаруживая всеобщую склонность московитов к верховой езде. «Если русский имеет хоть какие-нибудь средства, он никогда не выходит из дому пешком, но зимой выезжает на санях, а летом верхом», - свидетельствует современник [60. С. 80]. «Ни один знатный человек из тех, что побогаче, не пойдет пешком» [52. С. 122], «зажиточные и богатые люди всегда ездят верхом, куда им приведется, в Кремль ли, на торг, в церковь или в гости, для посещения друг друга, и считают большим стыдом и бесчестьем ходить пешком» [51. С. 402], а посему они «все хорошие наездники, ибо они с детства до самой смерти ездят верхом; в Москве каждый держит лошадей, и из одной улицы в другую переезжает верхом» [61. С. 117], при этом «они очень долго могут ездить верхом», - подтверждают другие [49. С. 52]. При этом московиты любят езду быструю [62. С. 168] и всегда «ездят очень шибко, всегда во всю прыть, как только можно» [51. С. 400]. Этому способствуют сами русские кони: «в самой Московии родятся лошади, весьма замечательные по быстроте» [19. С. 219-220] и ихубранство, так как «маленькие барабаны, прикрепленные у луки седла; от их звука лошади бегут скорее» [60. С. 79]. На поведение лошади воздействовали и сами «молодцы, сидя верхом, гарцевали и красовались тем, что, ударяя в литавры, заставляли лошадь делать внезапный прыжок, и при этом кольца, цепочки и колокольчики на ногах лошади издавали звуки» [7. С. 120], поскольку «считают всего для себя славнее вдруг погонять лошадей во всю прыть или заставлять их делать безобразные и вовсе неискусные скачки, чтобы тряслись и бренчали от их движения серебряные из больших колец цепочки, украшающие их в виде другихуздечек» [11. С. 58]. Любопытным также кажется применение жителями Московии заимствованных у скандинавов звучащих плетей, у которых к верхнему кольцу крепилась обойма для бича и шумящие подвески [63. С. 60]. Лошадь всадника с плетью такого типа была приучена реагировать не на удар, а на взмах. Кроме лошадей обычного роста, упряжных и верховых, при царском дворе держали специальных малорослых лошадок, для потешных выездов с карликами. «Мы здесь увидели комплект в 8 лошадок, ростом с английских догов, которые запрягались в небольшую карету и имели кучера и ямщика -карликов, и еще 6 карликов-алебардщиков, чтобы бегать вокруг них; все это принадлежало младшему принцу Петру Алексеевичу, сыну вдовствующей царицы Четыре из [лошадок] были запряжены в карету, карлик сел кучером на козлы, шесть человек сели внутри и, таким образом, несколько раз объехали вокруг двора, причем карлики, в роде парадных лакеев, бежали кругом» [21. С. 461, 510]. Были при дворе и лошади, обученные различным трюкам, среди которых были пляски, подъем и спуск по ступеням, низкие поклоны [21. С. 459-460, 510]. Конный цирк был особенно распространен при дворе Федора Алексеевича. Сохранилось описание представления, организованного «конного учения мастером» Тарасом Ростопчиным [38. С. 382] для голландского посольства Конрада ван Кленка в 1676 г. Шталмейстер [Т.С. Ростопчин] «велел привести красивого серого жеребца (таковыми была большая часть их), который услыхав, что ему стал говорить шталмейстер, начал проделывать разные фокусы, изгибал свое тело в странные дуги и курьезно прыгал то на 4-х, то на 2-х ногах. Он привел еще 3-х других лошадей не менее интересных, чем первая, и, после ряда фокусов, поставил их крестообразно друг против друга; расставленные таким образом оне начали прыгать и скакать, как будто они танцовали и стремились превзойти друг друга в ловкости» [21. С. 461]. Затем Ростопчин «велел привести к себе белую лошадь средней величи-ны, которая могла делать всевозможные фокусы. Захватив ее за уздцы, он, с острой лозою в руке, велел ей нагнуться. Лошадь так и сделала, и ударила головой об пол по Русскому обычаю; затем она легла на бок, точно спала, с конюхом, лежавшим у нее между ногами и положившим свою голову на ее голову. Коротко говоря, она оборачивалась и лежала, когда приказывал шталмейстер, так спокойно, что последний мог становиться на нее ногами. Она пошла так же, как собака, искать шапку, которую она принесла шталмейстеру. Она на передних ногах приподнялась у стены, и тогда конюх вскочил ей на спину, как мальчишки в известной игре прыгают друг другу на спину. Другой конюх захватил передние ноги этой лошади, положил их себе на плечи, и лошадь пошла затем на задних ногах, подобно тому, как иногда мальчики делают с собаками, которых берут за передние ноги, заставляя их идти за ними на задних ногах» [21. С. 461-62]. Интересно, что конные забавы преобладали среди развлечений Федора Алексеевича с самого раннего времени. Известно, что в детстве у царевича было 27 «потешных» лошадей, а сверх того верблюд и осел [38. С. 381]. Это увлечение он сохранил до конца своих дней [43. С. 82]. Для лошадей миниатюрных пород, находившихся в распоряжении царевичей, мастерами Конюшенного приказа изготавливались так называемые «недомерки» [64. С. 24], т.е. конское снаряжение уменьшенного размера. «Недомерками» называли и детские седла, как, например, седло царевича Алексея Михайловича, изготовленное в 1642 г.: «.седло маленькое крыто бархатом червчатым; гвозди, скобки и репейки, наконешники, приступ серебряные; крыльца одного нет; тебеньки бархат волнистой; вместо войлок подвязаны подушки бархатные червчатые» [65. С. 388]. Несмотря на то, что детские седла имели название «потешных», в действительности ничем не отличались от полноразмерных экземпляров, кроме своих габаритов. Известно, что первоначально «недомерки» завозились в Россию как диковинки, но их использование в обучении царских детей верховой езде со временем приобрело статус традиции [66. С. 174]. Потешные деревянные лошадки были еще одним средством подготовки к верховой езде с детских лет, проверенным на протяжении многих поколений. Обучение мальчиков верховой езде проводилось поначалу в форме игры и начиналось в годовалом возрасте или чуть ранее. Внешний вид детской лошадки был максимально приближен к натуральному; они были оклеены тканью или жеребячьей кожей и имели гриву и хвост, сделанные «из кониной гривы и хвоста» [23. С. 592, 720], но при этом были соразмерны детям - имели «вышину в аршин, длину по размеру» [23. С. 592]. Так, царевич Алексей Михайлович обрел свою первую лошадь - «коня деревянного потешного» в полном уборе - в 10 месяцев. Это был «конь немецкое дело, делан на столице на деревянном; на коне седло и войлуки обо-лочены бархатом червчатым рытым; узда и паперсть и пахви и ременье объя-ринные - оковано медью луженою; стремяна меденые ж лужены, покровец на седле камка двоелична мелкотравна немецкая» [23. С. 591]. Имелись деревянные лошадки и у царевен; в основном в их арсенале были потешные колымажки, кареты, сани и возки «с коньми деревянными» [23. С. 587] экипажными, а не верховыми. Потешная лошадка царевича сменялась на настоящую вместе с обрядом «сажания на конь». Предполагают, что этот обычай представлял собой отголосок архаического действа сажания ребенка на живого коня, что должно символизировать его посвящение в ратный чин [23. С. 592]. Обряд проводился торжественным постриганием волос, при этом постригаемый должен был сидеть на седле со стрелами. Одновременно царевич с женской половины переходил на попечение дядьки [23. С. 550]; это происходило в четырех- или пятилетнем [14. С. 27], по другим данным - в семилетнем [23. С. 578] возрасте. «Мы удивлялись на обычаи их детей, на то, что они с малых лет ездят верхом на маленьких лошадках так мы видели и удостоверились в этом после многих расспросов», - отмечали гости московского царя [67. С. 35]. Как следствие, царевичи росли в среде, для которой само слово «князь» означало «конный человек» [68. С. 4, 8], где конь входил в число наиболее престижных атрибутов и атрибутов власти.

Скачать электронную версию публикации