The «Speaking» proper names phenomenon in the onomasphere of the German speaking culture of the XX-th century (on the ex.pdf Герман Гессе, немецкий и швейцарский писатель, поэт и художник, родился в 1877 г. в Кальве, одном из административных центров немецкой земли Баден-Вюртемберг. В 1919 г. в знак протеста против проявлений германского милитаризма в Первой мировой войне Гессе переехал в Швейцарию, где жил в добровольном изгнании до самой смерти в 1962 г. Антимилитаристский - а позднее и антинацистский - мотив станет со временем одним из лейтмотивов всей его духовной и творческой биографии. Наиболее популярные его работы - «Степной волк», «Сиддхартха», «Нарцисс и Гольдмунд» (в другом переводе «Нарцисс и Златоуст»), «Паломничество в страну Востока» и, наконец, главный и заключительный труд его жизни - «Игра в бисер» (нем. Das Glasperlenspiel) , над которой автор работал в течение двенадцати лет. В 1946 г. именно этот роман был удостоен Нобелевской премии по литературе с формулировкой «За вдохновенное творчество, в котором проявляются классические идеалы гуманизма, а также за блестящий стиль». Основная часть романа написана в жанре так называемой «псевдобиографии», представляя собой подробное и с максимально возможным правдоподобием воссозданное жизнеописание вымышленного персонажа - Иозефа Кнехта, «Магистра» той самой «Игры в бисер», название которой служит одновременно и названием всего произведения. В центре сюжетной канвы романа - жизнь Иозефа Кнехта, история его иерархического восхождения к статусу Магистра Игры в бисер (для всех прочих игроков Магистр Игры - «князь, первосвященник, почти божество»!.. [1]). Отслужив в течение многих лет в качестве одного из наиболее блестящих магистров за всю историю Игры, Кнехт переживает серьезный психологический кризис, постепенно приходя к осознанию тщетности попыток укрыться от реального мира даже в таком высоко духовном и аристократическом убежище, как Игра и Касталия, элитарная провинция «мастеров духа». В итоге Кнехт решает оставить Касталию и Игру и продолжить свою жизнь «в миру», служа частным учителем в доме своего друга и бывшего оппонента Плинио Дезиньори. Однако едва ли не в первый же день своей новой жизни Кнехт на глазах своего ученика, сына Плинио Тито, тонет в холодном альпийском озере, лелеемый теплыми лучами восходящего солнца. Всей работе предпослано популярное введение в сущность и историю Игры, так и озаглавленное: «Игра в бисер. Опыт общепонятного введения в ее историю». В первую очередь, конечно, обращает на себя внимание использованный автором термин «игра» (нем. Spiel). Само слово «игра», вопреки общей «солидности» и даже некоторой патетичности всего повествования в целом, а также вопреки постоянно подчеркиваемому благоговению и пиетету, испытываемому в отношении Игры не только ее адептами, но даже, в определенной мере, сторонними наблюдателями, - словно бы намекает на не слишком серьезный характер данного установления. И действительно, история Игры развивается, начиная с использования неких ее достаточно примитивных еще «предтеч» в качестве досужей забавы математиков и / или музыкантов, ни к чему не обязывающего интеллектуального развлечения. Со временем формы Игры усложняются, принимая все более изощренный и элитарный характер, - но не остается ли она и в последующем все той же забавой для горстки избранных интеллектуалов либо же действительно, как полагают сами эти «избранные», призвана служить сохранению некоторого базового уровня духовности в быстро меняющемся и подверженном самым разнообразным катаклизмам мире?.. Как сформулировал один из комментаторов романа Е. Маркович, Гессе словно бы специально задается вопросом: «Действительно, всего лишь игра или жизненная необходимость? А может быть, разновидность новой религии для интеллектуалов? Чему должна служить духовная деятельность, чтобы не превратиться в пустую игру?..» [1]. Согласно же наиболее радикальному истолкованию филолога-германиста Теодора Циолковского, первого американского переводчика «Игры в бисер» и одного из наиболее авторитетных англоязычных исследователей творчества Гессе, никакого вопроса здесь просто нет: автор романа изначально задает шутливый, иронический тон, сам предлагая читателю забавную игру, лишь на поверхностный взгляд представляющую действительно серьезное и проблемное повествование. «В Германии, - писал Циолковский, - многие читатели [...] видят в культурной провинции, созданной Гессе, только лишь утопию бегства от суровых послевоенных реалий. Более проницательные же европейские критики, как правило, были так увлечены модными "серьезными" намеками и аллюзиями, щедро рассыпанными по тексту романа, что упустили возможность посмеяться над юмором Гессе и улыбнуться его парадоксам» [2. С. 7]. Это, повторим, позиция наиболее радикальная; основная часть «более проницательных европейских критиков» не разделяет ее. Согласно общему мнению, сам вопрос, естественно возникающий по отношению к использованию Гессе термина «игра», по ходу изложения оказывается основным вопросом и основным конфликтом произведения, его лейтмотивом, разрабатываемым с почти музыкальной последовательностью и выразительностью. Следующий важный момент - как раз элитарность как самой игры и игроков, так и шире - особой «высокодуховной» Провинции, названной Гессе Касталией. «Касталия - это особое маленькое государство», а содружество городов «игроков в бисер» в рамках этого государства - «маленькая, но старая и гордая республика, однотипная и равноправная со своими сестрами, но укрепленная и возвышенная в сознании собственного достоинства особым эстетическим и в некотором роде священным характером своей деятельности» [1]. Рассказчик говорит о ней как об «укромнейшей и приветливейшей области нашей горной страны (страны, также вымышленной самим Гессе и существующей в далеком XXV столетии, но многими приметами напоминающей современную автору Германию и Швейцарию. - О.Э.), которую раньше часто называли также, пользуясь термином писателя Гете, "Педагогической Провинцией"» [Там же]. Гете был одним из наиболее любимых и авторитетных для Гессе авторов, оказавшим серьезное влияние на все его творчество; не случайно в том же 1946 г., когда Гессе становится лауреатом Нобелевской премии, он завоевывает и очень престижную в среде немецких литераторов «премию Гете». «Педагогическую провинцию» Гете из его романа «Годы странствий Вильгельма Мейстера» часто называют литературным прототипом или классическим прообразом Касталии - с существенной, правда, оговоркой: «.если перед адептами Педагогической провинции Гете "открываются неизмеримые поприща деятельности", то служители Касталии добровольно замыкаются в границы культурного микрокосмоса» [Там же]). Здесь обитают не только приверженцы Игры в бисер, составляющие, так сказать, «элиту в элите», верхние страты касталийского социума; в первую очередь Касталия - своеобразное «гнездо» особых элитных школ, выпускники которых составляют ядро педагогического состава учебных заведений всей страны. «Касталия воспитывает превосходных музыкантов и искусствоведов, филологов, математиков и других ученых» [Там же]). Провинция управляется строго иерархичной системой, причем высшая власть в Касталии разделена между представителями, с одной стороны, Педагогического ведомства, с другой - самыми квалифицированными и выдающимися мастерами Игры в бисер. «Игра в бисер» - интеллектуальный отклик автора на варварские реалии гитлеровского фашизма. Соответственно, педагогическая утопия Касталии представляет собой выраженный в художественной форме проект альтернативы диктатуре и преступлениям Третьего рейха, но также и вневременное исследование новых возможностей формирования интеллектуальной элиты нации. Автономный мир духовной дисциплины и аскетизма в Касталии находит высшее выражение и завершение в искусстве Игры в бисер. «Гессе сам говорил, что Касталия была его отповедью фашизму, попыткой восславить духовность в "чумном, отравленном мире"» [Там же]: «В этой атмосфере, угрожавшей физическому и духовному существованию немецкоязычного поэта, я прибег к спасительному средству художников - к творчеству.», -пишет Г. Гессе о работе над романом [3. С. 208]; в образе Касталии он буквально находит мир, чья атмосфера все еще пригодна для дыхания. Одновременно писатель понимает проблему спасения духовного начала в мире таким образом, что оно требует от истинной интеллигенции «покинуть свою изолированную Касталию (иными словами, все ту же пресловутую "башню из слоновой кости") и обрести свое "служение" в мире практики» [1]. Самый простой контент-анализ обнаруживает, что слова с корнем «элит» встречаются в тексте романа. 149 раз! В основном речь идет об «элитных (касталийских. - О.Э.) школах» и «элитных учениках», но также и в целом о касталийской же «элите», «духовной» и «высокодуховной элите», «элитном мире» Касталии, «касталийских элитах», «элитарной Провинции» и т.д. Девять раз встречается и родственное слову «элита» латинское electus - «избранный» или electi - «избранные», что для немецкоязычного текста также весьма высокий показатель. Гипотеза нашего исследования такова: в индивидуальной семиосфере творчества Г. Гессе формируется некий существенный элемент, который мы вправе были бы назвать «ономастиконом» (ономастика, от греч. onoma -«имя» и Сыощоггкц «искусство давать имена» - раздел лингвистики, изучающий историю и трансформацию имен собственных) - сферой значимых имен собственных в качестве столь же значимых сигнатур, или знаков. В более привычном понимании «ономастикон», или «именослов», означает словарь имен конкретного языка или народа. Индивидуальные литературно-авторские ономастиконы, в свою очередь, объединяясь с другими подобными, образуют общую для данной семиосферы «ономасферу» - сферу значимых в рамках данной семиосферы имён. В связи с этим рассмотрим внимательней гессевский топоним «Касталия». Общепринятое толкование резонно прочитывает в нем явную аллюзию на Кастальский ключ на Парнасе, источник вдохновения для поэтов и музыкантов. Именно эту аллюзию, безусловно, имел в виду и сам Гессе; однако, насколько нам известно, никто из исследователей пока не пытался проникнуть несколько глубже этого почти самоочевидного уровня прочтения термина, имея в виду его возможную полисемию, высочайший культурно-образовательный уровень автора инев последнюю очередь даже, возможно, опыт, полученный им в свое время в качестве пациента сначала ученика и сподвижника Юнга Иозефа Ланга, а затем и самого Карла-Густава Юнга, идеями которого он был весьма впечатлен (см. подробнее 4) и один из ключевых подходов которого к аналитической терапии составлял, как известно, знаменитый юнговский «метод свободных ассоциаций». Попробуем восполнить этот пробел. Наиболее отчетливой ассоциацией со словом «Касталия» в исследуемом отношении выступает, вероятно, слово «каста». Так, Н.В. Бороденко прямо говорит о «касталийстве» «как части -касте - общего мира, отделенной от основного массива жизни» [5. С. 999] (не увязывая, однако, напрямую термины «Касталия» и «каста»); слово «каста» даже присутствует и в тексте романа: «... Плинио называет наших жителей и наставников кастой жрецов.» [1]. Ассоциативный ряд продолжает общеевропейский термин, несомненно, хорошо знакомый Гессе и восходящий к латинскому castellum - «замок», «форт», «крепость», «цитадель»: нем. das Kastell, фр. chastel и chateau, англ. castle (например, известный слоган «My home is my castle», на русский обычно переводимый как «Мой дом - моя крепость»), исп. castillo. Последнее из перечисленных слов, в частности, легло в основу названия центрального региона Испании - Кастилии: считается, что оно говорило о множестве замков и крепостей, выстроенных кастильцами для защиты от мусульманских завоевателей. Сходство топонимов «Касталия» и «Кастилия» бросается в глаза, и Гессе, очевидно, вполне мог иметь в виду и эту аллюзию. В то же время указанные родственные слова, означающие «замок» или «крепость», вызывают в памяти слово из того же ассоциативного ряда - «башня», по-немецки der Turm. Если Педагогическая провинция из «Вильгельма Мейстера» Гете послужила «литературным прототипом» Касталии, - таинственное «Общество Башни» (die Turmgesellschaft) из того же романа стало, вероятно, таким же «прообразом» не менее таинственного каста-лийского Ордена... Ассоциация с «замком» и «башней», в свою очередь, может быть связана и с фамилией главного героя - Кнехт. Der Knecht в переводе с немецкого означает не только «слуга», но имеет также и более уничижительные значения - такие, как «холоп», «лакей», «батрак», «раб». Гессе - очень склонный, по словам Т. Циолковского, к «ономастически-комедийным» [2. C. 8] изыскам и изысканиям, - намеренно выбирает это слово фамилией своего героя, имея в виду в первую очередь мотив «служения», воплощенный в романе в образе Иозефа Кнехта. В данном случае фамилия и официальный титул героя избраны «по контрасту» и одновременно «по созвучию» с фамилией все того же гетевского Вильгельма Мейстера: нем. der Meister - «хозяин», «господин», «повелитель», но также и «магистр» (титул Иозефа Кнехта, как одного из касталийских иерархов, - Magister Ludi, т.е. «Магистр Игры»...) Продолжая это противопоставление, Гессе дает главному антагонисту и оппоненту, «другу-врагу» Кнехта Плинио, дискуссия Кнехта с которым (или «диалог-диспут», по выражению Н.В. Бороденко [6. С. 1445]) продолжается на всем протяжении романа и выражает основной его конфликт и лейтмотив, еще одну «говорящую» фамилию: Дезиньори (ит. de signori, «из господ»). За обоими мы наблюдаем начиная с детских лет: Иозеф, юный сирота, жизнь которого по его собственному признанию «уже неотделима от Касталии» [1], оказывается одним из ее самых блестящих и перспективных «элитных учеников» - и вынужден по повелению свыше взять на себя тяжелую, но благородную миссию: утверждать и отстаивать касталийские идеалы перед Плинио, сыном аристократов и касталийским вольнослушателем, который относится к вышеозначенным идеалам довольно скептически - видя в них бегство от реальности в пресловутую «башню из слоновой кости». Представляется, однако, что Гессе мог подразумевать также и следующую ассоциацию, возникающую в сознании любого образованного читателя: да, Knecht по-немецки «слуга», но родственное, фактически даже однокорен-ное ему слово в некоторых других германских языках - англ., ирл., валлийск., исл. knight - переводится как «рыцарь». Что снова возвращает нас в семантическое поле «замков» и «крепостей»: Кнехт - верный рыцарь и служитель касталийской цитадели (Kastell, castel, chastel, castle). Показательно, что сам Гессе еще в 1927 г. определял главной задачей настоящего писателя «быть служителем, адвокатом и рыцарем души» (цит. по: [7. С. 17]). Наш этимологический экскурс будет неполным, если мы не проследим историю слов, подобных словам Knecht и knight, еще дальше вглубь времен. Они восходят к одному из древнейших протоиндоевропейских корней - gn / kn, с которым наиболее тесно связаны три основные группы значений: - Род, рождение, порождение, родственные связи. Из современных «потомков» этого корня первым делом приходит на ум, конечно, греческий корень «ген»: «гены», «генетика», «генетический», «генезис», а также англ. kin - «родня» и kind - «ребенок», нем. Das Kind с тем же значением, греч. gyne и yuvatKa - «жена», «женщина»; впрочем, и сами русские слова «женщина» и «жена» имеют то же происхождение; наконец, то же самое происхождение имеют и Der Knecht, и knight: их «предки» в различных германских языках древности и средневековья - ст.-англ. cniht, фриз. kniucht, дат. и ср.-герм. kneht - означали «младшего члена семьи», «мальчика», «юношу», «слугу». Легко прослеживается генезис понятия в Der Knecht, «слуга», и отсюда уже в knight - «рыцарь» в значении в первую очередь «вассал», «слуга своего сюзерена». - Знание. (Санскр. jna- , греч. угууюокю и ууюоц, лат. gnoscere, протогерм. knew, англ. know, нем. kennen и kennt, рус. знать). - Знатность. (Протогерм. kuningaz, ст.-англ. cyning, ст.-норв. konungr, нем. Der Konig, англ. king, рус. князь). «Совпадение» слов «знание» и «знатность» здесь не случайно: лидерами древних обществ традиционно становились люди, представляющие жреческое сословие и на этом основании обладающие неким «магическим» знанием, в силу чего именно они считались достойными и способными руководить своими общинами. Великий культуролог Дж. Дж. Фрэзер, метко определивший эту «касту» как «царей-жрецов», писал о ней: «... сочетание жреческих функций с царской властью известно повсеместно... В те времена божественность, окутывающая царя, была не пустой фразой, а выражением твердой веры» [8. С. 99]. Здесь уместно обратить внимание и на многозначность родственного слову «магистр» (титул Кнехта) современного понятия master в английском языке: "мастер" (как человек, обладающий высокой компетентностью в какой-либо сфере деятельности), "господин", "учитель" и т.д. Это слово и родственные ему слова других европейских языков происходят от лат magister: в первоначальном значении - "больший, лучший", от лат. magis - "больше", родственного, в свою очередь, латинскому magnus, греческому цеуа^ (megas), санскритскому maha - все в значении "великий" - и сохранившемуся в современном английском much - "много". Развитие романного сюжета и образа Кнехта у Гессе удивительно удачно может проиллюстрировать эту динамику: в то время как его вечный антагонист Плинио Дезиньори («из господ») во «внешнем» мире делает в целом неплохую, но совсем не экстраординарную карьеру политического деятеля средней руки, «слуга» Кнехт, бывший безвестный сирота, достигает одной из самых высших ступеней сложной каста-лийской иерархии именно с помощью накопленного им колоссального массива всевозможных знаний и умений. Отметим еще одно ответвление ассоциативного ряда, связанное с духовной стороной Игры. Если этимология греческого названия Кастальского источника неизвестна (согласно Павсанию: «Иные предпочитают придерживаться сказания, что был местный житель, Касталий (OvSpa aUzdxdova KaozaXiov. - О.Э.) ...» - в буквальном переводе «местный (принадлежащий к коренному населению. - О.Э.) мужчина» [9. С. 333], в классическом труде А.Ф. Лосева «Античная мифология в ее историческом развитии» использован более аутентичный перевод павсаниева av5pa

Скачать электронную версию публикации