The glasshouse burial chapels in 19th century Russia.pdf В России XIX в. известны два случая постройки крайне необычного погребального сооружения - усыпальницы-оранжереи. Первый из этих случаев имел место в семье принцев Ольденбургских, происходивших из общего ли-ньяжа с Гольштейн-Готторпской ветвью династии Романовых (ее основатель Христиан Август был братом деда Петра III) [1. С. 507]. Российская линия этой фамилии происходит от его внука принца Георга (Георгия Петровича), женатого на великой княжне Екатерине Павловне. Принц был ревностным лютеранином и отклонил предложение Александра I дать его старшему сыну Александру титул великого князя при условии крещения в православие [2. С. 151]. Его детям от брака с великой княжной Екатериной Павловной по брачному договору следовало наследовать вероисповедание отца [Там же. С. 99]. Похоронили умершего в 1812 г. принца Георгия в лютеранской Петропавловской церкви (Петрикирхе) на Невском проспекте Петербурга. В 1826 г. по желанию его отца он был перезахоронен в мавзолее герцогов Ольденбургских на кладбище Святой Гертруды в Ольденбурге [Там же. С. 150151]. Принц Петр, сын Георгия и Екатерины Павловны, после смерти отца и брата в 1829 г. поступил на российскую службу, сохранив лютеранское вероисповедание. В 1837 г. в Висбадене он вступил в брак с принцессой Терезией Нассауской, тоже лютеранкой [Там же. С. 198, 228]. Однако местом погребения его семьи, первая смерть в которой (дочери Марии) наступила 29 декабря 1842 г., был избран православный монастырь - Троице-Сергиева Приморская пустынь в Стрельне под Петербургом [3. Т. 3. С. 309], известный как одно из двух (тогда) наиболее престижных мест захоронения в столице, а также тем, что на его кладбище было погребено много иноверцев и иностранцев [4. С. 204]. Принцесса Терезия, умершая в 1871 г., также была похоронена в этом монастыре, где уже были могилы ее детей: дочерей Марии, Екатерины (ум. 1866) и сына Георгия (ум. 1871) [2. С. 328]. Принц Петр Георгиевич скончался 2 мая 1881 г. и был похоронен рядом с ней. Над могилами Ольденбургских была сооружена необычная часовня-усыпальница, описанная в майских номерах газеты «Голос» в связи с похоронами принца П.Г. Ольденбургского 9 мая 1881 г.: «Над усыпальницей воздвигнут очень изящный стеклянный павильон, который можно назвать оранжереей. Могила почившего принца находится на правой стороне в крайнем углу рядом с могилой его супруги. На левой стороне погребены дети их высочеств... Между родителями и детьми большой деревянный крест с художественным изображением распятого Христа. Перед ним теплится лампада. Направо при входе в этот надгробный цветник погребены внуки принца младенцы Олег и Петр, графы Остернбург. Пол устлан коврами» [Там же. С. 330]. Сохранилась также находящаяся в собрании кантональной библиотеки Лугано (Швейцария) фотография «на память» возле усыпальницы, сделанная в 1871 г. во время церемонии погребения (вероятно, принца Георгия Петровича или принцессы Терезии) Иваном Бианки [5. С. 118, 144]. Принцы Николай и Константин Петровичи, вступившие в морганатические браки с православными дворянками, и сами перешли в православие [2. С. 485]. Они и сохранившая принадлежность к лютеранству принцесса Терезия Петровна, супруга князя Георгия Максимилиановича Романовского, герцога Лейхтенбергского, также были похоронены в родовой усыпальнице в Сергиевой пустыни [3. Т. 2. С. 638; Т. 3. С. 309]. Там же упокоились и трое умерших до революции графов фон Остернбург, детей принца Николая Петровича Ольденбургского от морганатического брака с Марией Ильиничной Булацель, православного исповедания [3. Т. 3. С. 330-331]. Всего их было четверо: Александра (1864-1952), Петр (1866-1867), Ольга (а не Олег) (18681869), Вера (1871-1888) [1. С. 511]. Все последующие представители российской ветви принцев Ольденбург-ских умерли и были похоронены уже в эмиграции. Что касается их вероисповедания, то при вступлении принца Александра Петровича в брак с княжной Евгенией Максимилиановной Романовской, герцогиней Лейхтенбергской, было специально оговорено несогласие великого герцога Ольденбургского как главы династии на воспитание детей от этого союза в православной вере [2. С. 558]. Однако их сын принц Петр в 1901 г. перешел в православие в связи с предстоящим браком с сестрой Николая II Ольгой Александровной, лишившись при этом права наследования в Ольденбургском герцогстве [Там же. С. 712]). Другой случай постройки подобного сооружения связан с семьей графов Келлеров. Барон Людвиг Христофор Келлер, в 1789 г. получивший прусский титул графа, был женат на сестре российского фельдмаршала князя Петра Витгенштейна. Одна из его дочерей была замужем за князем Иваном Ивановичем Барятинским, а сын Теодор (в России Федор Федорович) вступил в российское подданство и женился на графине Софье Михайловне Борх [6. Ч. 3. С. 156-157]. Внуком Федора Федоровича был граф Федор Эдуардович Келлер (1850-1904), один из самых известных боевых генералов своего времени. Он женился на княжне Марии Александровне Шаховской, внучке графа Михаила Юрьевича Виельгорского, и получил за ней в приданое усадьбы Сенницы в Зарайском уезде Рязанской губернии. Дети от этого брака в соответствии с законом воспитывались в православной вере, в то время как сам граф Келлер до конца жизни остался лютеранином. В Сенницах была построенная в 1709 г. князем М.П. Гагариным Вознесенская церковь с нижним храмом-усыпальницей Гагариных во имя апостола Матфея [7. С. 499]. Князья Гагарины были предками Марии Келлер (Шаховской), тем не менее в 1894 г. Ф.Э. Келлер заказал архитектору Н.В. Султанову проект «железной усыпальницы-оранжереи» в Сенницах в связи со смертью девятилетней дочери Марии, умершей от травм, полученных при катании с ледяной горки [Там же. С. 504]. Усыпальница представляла собой обширное сооружение, выполненное из металлического каркаса. Сплошное остекление давало необходимое для экзотических растений освещение. Вход был выполнен из кирпича, рядом находилась отопительная печь [8. С. 543]. Часовня была подробно описана впоследствии в связи с похоронами в ней самого Келлера, погибшего на русско-японской войне. «В одном из самых уютных уголков парка высится стеклянная галерея, сооруженная наподобие оранжереи. Это своеобразное сооружение и предназначается быть семейной усыпальницей графов Келлер. В этой „часовне-теплице" уже покоится прах безвременно скончавшейся дочери графа Феодора Эдуардовича. Останки отца-героя лягут рядом с могилой дочери... Часовня уставлена тропической зеленью. В передней стене распятие с лампадой перед ним, тесно обвитое темной зеленью плюща и окаймленное розами. В обстановке этой усыпальницы есть что-то неожиданно-радостное, чуется какая-то светлая христианская надежда, не затмеваемая черной тенью смерти» [9. С. 52-53]. В 1911 г. в часовне-оранжерее был похоронен третий член семьи Келлеров - умерший 30 октября от дифтерии малолетний сын тогдашнего владельца усадьбы графа Александра Федоровича Федор [7. С. 506]. Руины усыпальницы Келлеров, в отличие от аналогичного сооружения Ольденбургских, сохранились [10. С. 139]. Интересно, что усыпальницы-оранжереи, по-видимому, не казались современникам чем-то исключительным и привлекали не так много внимания. Содержательные упоминания рассмотрены нами выше, и, несмотря на высокое положение и широкую известность рода Ольденбургских, их очень немного. Находившийся на российской службе прусский офицер граф Рихард фон Пфейль отмечает, что «хотя герцог принадлежал к лютеранскому вероисповеданию, но хоронили его по православному обряду, и даже евангелическая часовня, находившаяся во дворце, была на время похорон закрыта» [11. С. 285]; об усыпальнице-оранжерее ни слова. Е.А. Нарышкина, описывая в воспоминаниях похороны принца П.Г. Ольденбургского, на которых она присутствовала, указывает только, что они «были в Сергиевской пустыни», не упоминая ни вероисповедание покойного, ни необычную усыпальницу [12. С. 294, 459]. Хотя сестра Ф.Э. Келлера графиня Мария Клейнмихель оставила воспоминания, в их тексте, в целом малодостоверном и не изобилующем бытовыми подробностями, повествование о брате, с которым она была «в очень близких отношениях» [13. С. 118], занимает всего две страницы, а его усыпальница не упоминается вовсе. В наши дни несохра-нившаяся усыпальница Ольденбургских также не вызывает удивления у автора описания Троице-Сергиевой пустыни, оказываясь в одном ряду с таким распространенным типом усыпальницы, как ротонда: «территорию обители украшали изящной архитектуры ротонды и оранжереи-усыпальницы: ротонда-усыпальница семьи Толстых, оранжерея-усыпальница семьи принцев Ольденбургских» [14]. Ю.Р. Савельев предполагает, что к созданию данного типа усыпальниц были более склонны дворянские семьи, имевшие западноевропейское происхождение и более свободно трактовавшие мемориальную идею [8. С. 541]. Вероятно, западноевропейское, а более конкретно - немецкое происхождение имеет в данном случае определенное значение, как и принадлежность к протестантизму. Тем не менее нет никаких данных о том, что идея усыпальницы-оранжереи заимствована из Западной Европы либо связана с протестантским вероисповеданием, и не совсем понятна связь между западноевропейским происхождением и свободной трактовкой мемориальной идеи. На наш взгляд, в данном случае важнее то, что обе семьи в результате браков с православными и переходов в православие стали межконфессиональными, а часть потомков принцев Ольденбургских в результате морганатических браков утратила династический статус. Следовательно, усыпальницы-оранжереи объединяли умерших членов семей независимо от различий в вероисповедании и статусе. Это особенно заметно в связи с тем, что Келлеры не использовали существовавшую в Сенницах церковь-усыпальницу - возможно, именно потому, что ее использование разделило бы захоронения членов их семьи по конфессиональному признаку. При этом в обоих случаях строительство усыпальниц-оранжерей связано с погребением девочки или юной девушки. Вписывая усыпальницы-оранжереи в контекст традиционных представлений и, в частности, погребальных обычаев, мы можем отметить, что свойственные оранжерее свет и тепло противоположны ассоциируемым со смертью тьме и холоду. Радостную и светлую христианскую надежду, не затмеваемую черной тенью смерти, чувствует современник при виде усыпальницы Келлеров [9]. Что касается связи дерева и захоронения в целом, то она встречается настолько часто, в столь различных культурах и до такой степени разнообразна, что в статье можно рассмотреть только наиболее существенные в контексте изучаемого феномена ее аспекты. Так, захоронение костей и вырастающее из трупа волшебное дерево - распространенный сказочный мотив, отражающий важную для исследования коммеморации роль дерева как физической манифестации субъекта [15. P. 245] и описанный В.Я. Проппом, который связывает куст или дерево, вырастающее из могилы, с магией, обеспечивающей плодородие садов [16. С. 6, 17]. М.А. Прусова отмечает, что «защита со стороны природы, помимо недоступности места погребения, осуществляется деревьями, создающими тень... Способ защиты сенью (тенью) деревьев, конечно, самый распространенный, и прежде всего потому, что это деталь реального пейзажа: на кладбище сажают деревья... Для выражения скорби, причем скорби красивой и торжественной, служат вечнозеленые хвойные растения» [17. С. 120-125]. В данном случае представляется существенным, что экзотические растения в теплице тоже вечнозеленые. Роль растений как средства личной коммеморации изучена еще недостаточно [15. P. 243-244], однако можно привести несколько примеров, связанных с русскими и территориально и / или культурно близкими к ним этносами. На Европейском Севере России повсеместно встречаются кладбищенские ритуальные деревья-знаки (карсикко), одна из функций которых - обозначить дорогу душе умершего на тот свет и оградить живых от мертвых в этом мире [18. С. 209]. Как пишет А.П. Конкка далее, по поводу других проявлений темы «дерево у могилы» следует, помимо общих тенденций погребения в рощах и вырубания карсикко в них, отметить древний обычай - захоронение под деревом [Там же. С. 210]. В отношении карельских захоронений отмечается особая роль ели [Там же. С. 216]. На востоке Украины отмечалась практика захоронения покойников-простолюдинов «в гумнах под грушками», отношение к которой представителей церкви было презрительно-снисходительным [19. С. 161]. В Путивль-ском районе Сумской области у горюнов (особой этнографической группы русского населения) практика погребения в садах сохранилась почти до наших дней, при этом рассказывают, что местные священники не отказывались участвовать в таких погребениях по просьбе родственников умершего [20. С. 10]. В современной западной культуре на фоне снижения религиозности и роста значимости экологической культуры имеет место возникновение традиции «природного захоронения», наиболее распространенной формой которого является посадка на могиле дерева вместо установления надгробия. Захоронения традиционного типа, в условиях ускорения современной жизни спустя относительно короткий срок уничтожаемые и заменяемые новыми, все в меньшей степени удовлетворяют потребность в «вечной памяти», с которой люди обращаются к циклическому постоянству природы, «экологическому бессмертию». В сравнении с надгробным камнем или плитой живое дерево становится более действенным и эмоциональным мемориальным объектом [15]. Хотя в рамках этой новой традиции нет данных о погребениях в оранжереях, связь между ней и рассматриваемым феноменом очевидна. Таким образом, создание оранжерей-усыпальниц уникально совмещением древних традиционных представлений, связывающих дерево с захоронением, с характерным для христианской аристократии престижным погребением внутри храма или часовни. Все другие известные примеры связи захоронения с растениями, более тесной, чем обычное присутствие растительности на кладбище, находятся с христианством в сложных отношениях, а нередко и в противостоянии. При этом такой тип надгробного здания позволяет преодолеть конфессиональные границы и рамки династического статуса, труднопреодолимые в случае внутрихрамового погребения, сочетая при этом сохраняющую актуальность дохристианскую традицию с возведением погребального сооружения, отвечающего социальным нормам, аристократическим представлениям о престиже и не противоречащего христианским канонам.

Скачать электронную версию публикации