Space and time in the mythical-historical memory of the mansis.pdf Понимание исторической памяти как процесса концептуализации представлений о прошлом, протекающего в коммуникативной среде и детерминированного потребностями современности [1. С. 10-11], оказалось весьма востребованным в исторических дисциплинах при усилении в них гуманистического начала. В качестве базового структурного элемента исторической памяти, или воображаемой «картины прошлого», включающей в себя солидный элемент мифологизации, признан образ прошлого как устойчивый набор культурных символов, посредством которых раскрывается смысл исторического существования народа и система принятых и транслируемых им ценностей. Иерархия образов составляет «карту исторической памяти», в которую инкорпорированы разнообразные знания - иррациональные, рациональные, научные [2. С. 249]. В традиционном обществе карта исторической памяти базируется на мифологическом мышлении - «системе понятий, как бы вклеенных внутрь образов» [3. С. 322], т.е. абстрактные понятия выражаются в нем посредством образов конкретных предметов. В силу этого и исторические представления «вклеиваются» внутрь предметно-образного мира, наполняющего традиционную культуру. В недрах последней историческая память формируется на уровне этноса, при этом важнейшим каналом ее трансляции служит устное сообщение, и прежде всего фольклор. Из всех фольклорных жанров в качестве наиболее емких по содержанию в них «картин прошлого» предстают эпические - мифы и героический эпос. В фольклорное наследие коренных народов Северо-Западной Сибири весьма ощутим вклад обитателей левобережных притоков р. Оби - манси (вогулов). Не претендуя на реконструкцию всей карты исторической памяти, закодированной в эпических фольклорных жанрах манси, остановлюсь на ее пространственно-временных образах, составляющих важнейшую часть, и модели мира, представленной у данного этноса. Под моделью мира понимается «сокращенное и упрощенное отображение всей суммы представлений о мире внутри данной традиции, взятых в их системном и операционном аспектах» [4. С. 161]. В архаичной модели мира, создающей фундамент традиционной культуры, пространство и время мыслятся по-особому. Укажу лишь на те его характеристики, что определены предшествующими исследователями и выступили в роли методологической основы при исследовании образов прошлого у манси. Пространство в традиционном мировоззрении неотделимо от времени, они образуют непрерывное единство - хронотоп. Пространство не мыслится абстрактным, пустым, «оно всегда заполнено и всегда вещно; вне вещей оно не существует». И кроме того, пространство ожитворено, одухотворено и качественно разнородно [5. С. 340]. Время членится на «мифическое», «начальное», «правремя», вместившее в себя создание нынешнего состояния мира, и «профанное». При этом явный приоритет принадлежит первому, ибо именно его содержательное ядро служит первопричиной дальнейших эмпирических событий и образов, а магическая эманация мифического времени доходит до современности через обряды и сны. Регулярное воспроизведение мифического времени через обряды дополняет его линейную модель циклической [6. С. 252253]. Реконструкция образов пространственно-временного континуума в исторической ретроспекции, выраженных через вещный мир этнической культуры манси и сконцентрированных в сакрально главенствующей сфере мифов и обрядов, и составит основную задачу настоящего исследования. Исследовательская традиция по реконструкции модели мира манси заложена финским лингвистом А. Каннисто. И хотя в его интерпретации собственных полевых материалов по мифологии, собранных в начале XX в., отсутствует целостная характеристика пространственных и временных координат картины мира, тем не менее содержится ценная информация о них. Структура пространства предстает как двумерная: модель трехчастной вертикали - небо, мир людей и нижний, а также горизонтальная гидрологическая модель, заданная р. Обь. При этом модели взаимосвязаны, возможны переходы из одной в другую, а каналами связи служат дыра (при перемещении из мира людей в нижний) и лестница (при перемещении из мира людей на небо). В представлении о времени отчетливо обнаруживается цикличность, смыкающая начало нового витка, и потоп как его завершение [7. С. 205, 207, 212-215]. К пространству и времени как объектам изучения в обско-угорской традиции ученые активно обратились со второй половины XX в., начиная с Е. Шмидт. Пространственные ориентиры, согласно реконструкциям исследовательницы, заданы двухчленной горизонтальной и трехчленной вертикальной моделями - Верхний, Средний и Нижний миры. Небо отличает 7-слойность [8. С. 28]. Средний мир - сочетание вертикальной и горизонтальной трех-слойности. Вертикальные слои свойственны сфере природы: три уровня растительности и три уровня полета птиц, а горизонтальные - сфере человека: селение, зона священных площадок и деревьев и зона обитания животных и сверхъестественных существ [Там же. С. 31-32]. Нижний мир в качестве рубежа имеет талую и мерзлую землю, включает не тождественные друг другу страну духов болезни и страну мертвых и состоит из трех ярусов [Там же. С. 29, 33]. Моделирование временных смыслов укладывается в три эпохи. Изначальная эпоха с первичными океаном, разрастанием из изначальной точки земли и действиями «старой пары». Эпоха становления миропорядка с главным героем - седьмым сыном верховного бога. Эпоха богатырей, или «воинственная эпоха», которая, в свою очередь, состоит из первого периода, «богатырского века» с деяниями первого поколения богатырей - сыновей верховного божества, и второго периода «богатырского века», соотносимого с историческим временем княжеств. Параллельно с богатырской традицией, не смешиваясь с ней, существует период прародителей фратрий Пор и Мось [Там же. С. 34-35]. К рассмотрению пространства и времени в обско-угорской традиции обращается и А.В. Головнёв. В его трактовке пространство многомерно, поскольку включает в себя географические, социальные, сакральные и профанные координаты, и определено дихотомией Дом - Лес, при этом исследовательское внимание сосредоточено на обжитой его части. Структура последнего включает в себя следующие элементы: ях (сообщество людей, река, заселенная людьми и зверьми местность) - пурс (место рыболовной городьбы, род-куст) - коот (поселение). В центре обжитого пространства находится дом, исходной точкой которого служит угол, а умозрительно членящими его разграничительными линиями служат оппозиции мужское - женское, священное - профанное. Мерой измерения разнородного пространства выступает троичность [9. С. 260, 263, 272, 274-275]. Концепцию трехчленной мировоззренческой вертикали в традиционном мировоззрении коренных народов Сибири развивает М.Ф. Косарев. Исследователь ведет речь о параллельном функционировании двух равноправных вариантов трехсферной модели Вселенной: упрощенный и общепонятный, где добро и зло (свет и тьма) имеют четкую пространственную приуроченность, и сложный, эзотерический (шаманский) вариант, где добро и зло (свет и тьма) находятся в непрерывном взаимодействии, постоянно перетекая друг в друга, но при этом стремясь сохранять некое равновесие, не выходящее за определенный критический предел. Выражение времени тоже характеризует двойственность: цикличность и линейность хода. Малое линейное время исчисляется длительностью того или иного хозяйственного или бытового действия [10. С. 451-452]. Время в антропологическом измерении, с опорой на иерархию ценностей, стало предметом исследования В.И. Сподиной. Автор подчеркивает чувственность восприятия времени в культуре обских угров и ненцев, аффективную отстраненность от реального времени. При этом ощущение длительности и насыщенности времени неоднородно: темпорально максимально насыщена неделя, длительностью наделяется период, равный году, а 100 лет и более мыслятся рубежом, за которым теряется понятие времени. По мнению исследовательницы, для восприятия времени характерна ориентация на прошлое и, как следствие, - безразличие к будущему [11. С. 260-261, 265, 268]. Представляется, что выявленная оппозиция между отношением к прошлому и будущему требует корректировки с точки зрения специфики мифологического сознания и примата «начального» времени над профанным: прошлое детерминирует настоящее, которое, в свою очередь, повторяется в будущем. Все соразмерно и логично выстроено в этой «тотальной цикличности», и ни одна из частей трехмерности бытия не отрицает другую. Наиболее разработанной темой в пространственно-временных представлениях обских угров стало времясчисление. Исследовательские координаты его трактовки заложил А. Алквист. Согласно его характеристике, самый короткий промежуток времени исчисляется продолжительностью варки в котле супа из рыбы или птицы, поэтому и называется «котел». Он равен примерно часу. Сутки определяются как «ночь-день», название недели тождественно вербальному обозначению числа семь, а название месяца совпадает с названием луны. Год понимается как «зима-лето» и делится на периоды-месяцы, определяемые на основе фенологии или занятия, связанного с охотой или рыболовством и доминирующего в соответствующий отрезок времени [12. C. 167]. Указанную схему на более широких материалах подтверждает исследование З.П. Соколовой. Автор приходит к выводу, что формирование календарных систем обских угров происходило в рамках этнографических групп, что объясняет расхождения в некоторых элементах календаря и его терминологии. При этом в качестве специфики мансийского календаря отмечено преобладание терминов, отражающих явления природы и отсутствие аналогий с запорным рыболовством [13. С. 81-83]. На основе традиционного «вре-мясчисления» реконструируются представления о времени у обских угров A. В. Головнёвым. Они базируются на идее о четырех сезонах, для каждого из которых исследователем устанавливается специфический знаковый ряд. При этом подчеркивается, что время в обско-угорской традиции мыслится как живое, а его содержание образует череда сменяющих друг друга состояний [9. С. 378-379]. К исчислению времени обскими уграми обращается и B. И. Сподина. Картину понимания времени обскими уграми она дополняет детализацией трактовки малых промежутков времени. Последние определяются по отдаленности от времени высказывания, по совершению каких-либо действий, по наблюдению за положением солнца и звезд [11. С. 278-292]. Итак, применительно к восприятию пространства в картине мира обских угров утвердилась исследовательская парадигма о его многомерности и мно-гослойности. И в зависимости от избранных координат и точек отсчета реконструируются разные модели и варианты объекта. Представление о времени воссоздается чаще в аспекте времясчисления, подчеркиваются двухчастность астрономического года и его деление на периоды, заданные спецификой хозяйственной деятельности и фенологией, соотносимость малых промежутков времени с продолжительностью определенных занятий. Историческая наполненность пространственно-временных представлений у обских угров практически не привлекла к себе внимания. Представляется вслед за Е. Шмидт, что древняя история народа разворачивается в трех хронологических горизонтах. За основу классификации указанным исследователем и автором положен принцип поколенной принадлежности главных действующих лиц. Самый древний из исторических периодов связан с эпохой первотворе-ния и образом «старой пары» или верховного божества Нум-Торума. Символом первостихии и хаоса в обоих вариантах выступает вода. Она же становится содержанием изначального безграничного пространства. «Живут старуха со стариком. Повсюду вода. Их дом в воде находится» [14. С. 272]. «Не было ни деревьев, ни сухой земли, везде была вода, везде был туман» [7. С. 209]. Создание земли становится главным действом данного хронологического горизонта, а в роли творца выступает гагара / краснозобая поганка или сам Торум. В результате трехкратного ныряния гагара поднимает в клюве со дна Мирового океана «маленький кусочек земли», приносит его на задворки дома старика и старухи и засовывает между бревнами [14. C. 273]. Акт творения земли Торумом интерпретируется в мифологии двояко. С одной стороны, демиург выступает как деятельностное начало, производя землю из самого себя, из собственной субстанции: «Сын Светлого-Мужа-Отца, обходя мир, говорит в воду, в туман: „Не мог бы я создать кочку, такую большую. Чтобы она смогла меня выдер-жать?“, - говорит он. Затем он выплюнул из основания глотки закоптелые сопли: появилась кочка» [7. С. 209]. С другой стороны, подчеркивается некая отстраненность Торума, его условная субъектность: «Бог дал землю, дал ей прийти, дал появиться, он разрешил ее, хотел ее, он „наговорил“ ее» [Там же. С. 208]. В этом случае земля возникает как бы сама по себе, но с позволения Торума. В любой из версий возникновения земли изначально она мыслится некоей исходной точкой - комочком или тундровым / торфяным холмом, из которого затем начинает разворачиваться в пространстве и во времени. По этой причине изначальная пара именуются «стариком и старухой тундрового холма» [14. С. 258, 530]. Этот холм, «тундровая земля», составляет основу, на которой позднее формируется земля в современном ее понимании манси. «ОДин слой, тунДровая земля - черная, при высушивании она получает форму, подобную кирпичному чаю, и крошится в руках. Такая тундровая земля виДна, например, в крутых береговых срезах Сосьвы; впрочем, информант сам ее не виДел. ТунДровая земля старее, она веДет свое происхожДение со времен потопа. И только позДнее возникла земля, на которой мы живем» [7. С. 208]. С появлением земли возникают новая субстанция и связанные с ней новое пространство и его измерение. Протяженность возникающей земли конечна, ограничена и определяется посредством времени, продолжительностью полета ворона - три, пять и семь дней. «Полетел. Долго летал, коротко летал. На сеДьмой День вернулся: Оказывается, земля стала такой величины: осматривал ее семь Дней» [14. С. 273]. В счислении времени первотворения и его событийности доминирует троичность: посредством модуля в три дня определяется последовательность деяний старика, исчисляется продолжительность первого полета ворона, трехкратность характеризует количество ныряний гагары. Измерение малых отрезков времени следует рассматривать скорее как исключение, чем правило для рассматриваемого этапа, и его единицей служит время закипания супа в котле. «Третий раз нырнула. Накрошили в котел талой рыбы. Когда котел с мороженой, с талой рыбой вскипел, гагара вынырнула» [14. C. 273]. Таким образом, изначальная эпоха в истории манси мыслится, согласно мифологии, как разворачивание во времени и пространство земли. При этом время и пространство понимаются как хронотоп, в их тесной связи, слитности одного с другим. Пространство трактуется субстанционально, через воду и землю, и в зависимости от последней имеет разную протяженность: соответственно, безграничную и органиченную. Образами, посредством которых раскрывается акт первотворения как создания земли, служат «старая пара», верховное божество, тундровый / торфяной холм, гагара и ворон. Коннотация первообразов в традиционном мировоззрении манси неоднозначна: священная у первого (Нум-Торум), нейтральная у второго и третьего (холм и гагара), неоднозначная у ворона -негативная и позитивная в зависимости от культурного контекста. Второй этап, второй горизонт, представленный в картине мифоисторической памяти манси, включает в себя деяния второго поколения небожителей - сыновей Нум-Торума, и прежде всего Мир-сусне-хума, и медведя. При этом сюжетные линии, связанные с ними, развиваются автономно. Мифологическое имя Мир-сусне-хума - Тарыг-пещ-нималя-сов, сказочное -Эква-пырись [Там же. С. 18]. Приведенные имена связаны не только с разными фольклорными жанрами, но и с эманациями и, как оказалось, историческими слоями в картине мира манси. Применительно ко второму этапу речь идет о деяниях Тарыг-пещ-нималя-сова. При этом подчеркивается исходная точка этапа первотворения -тундровый холм, но акцент смещается на развернувшуюся в пространстве землю не как субстанцию, а как на ландшафтную протяженность, ассоциируемую прежде всего с рекой. Именно с этой землей теснее всего и связан Мир-сусне-хум: «Я человек, имеющий свою землю, имеющий свою реку, заскучал по своей земле-реке» [Там же. С. 268]. Наличие указанной связи сигнализирует о формировании нового понятия, связанного с пространством, которое близко к определению «родная земля». Главным деянием героя становится освоение околоземного пространства, что происходит на фоне путешествия за невестами. Кроме перемещения по земле, Мир-сусне-хум проникает на небо, по которому и пролегает его путь на коне, а также в подземелье и в водное пространство. Символами указанных сфер становятся соответственно заяц, ястреб, мышь или мамонт и щука. Преодолевает он и такую опасную стихию, как огонь [Там же. С. 261, 263-264, 278-279]. Созданным и существующим параллельно с землей признается Нижний, или Мертвый мир, который маркируют «семь облезших чирков» [Там же. С. 265]. Наконец, еще одну автономную сферу, куда проникает герой, образует южная страна Мор-тим-маа, где находится озеро с живой водой [Там же. С. 270]. Как видим, пространство на втором этапе становится разнородным и многомерным, но осевой сферой признается земля-река. Каналами связи между сферами мыслятся лестница или лиственница как путь на небо, дверь - в водное пространство, скала с дырой и железным перевесом - в Мортим-маа. Лиственница, «рожденная землей, рожденная небом», выступает в роли мирового дерева, связующего разные сферы, и сакрального начала, поэтому и наделяется эпитетом «семивершинная», хотя первым деревом признается кедр [14. С. 258, 262, 267-268, 270, 273, 278, 282]. Интересно, что время на втором, дочеловеческом, этапе антропоморфизи-руется в макро- и микроизмерении. Забегая вперед по линейке времени и заботясь о людях, которые должны появиться - «когда настанет на свете человеческий век, настанет на свете человеческое время», Мир-сусне-хум обеспечивает их добычей: рыбой, утками и гусями [Там же. С. 271, 287]. Измерением будущего человеческого времени становятся совершенные деяния: «сын дорос до охоты на белок», «сын дорос до охоты на лесного зверя» [Там же. С. 259]. Спуск Торумом своего сына-медведя в колыбели из Верхнего мира в Средний дарует людям самый желанный объект охоты и одновременно самого почитаемого зверя, которому посвящены наиболее поэтические фольклорные тексты. Указанное действо задает приоритетные пространственные сферы - небо и землю, при этом акцент в этом сюжете мифопоэтической картины мира манси явно смещен на землю людей. Максимальные границы ее заданы координатами Ледовитого моря на севере и землей Мортим-маа на юге [Там же. С. 304]. Из этой протяженности в центре внимания оказывается определенный локус - «користая земля» обитания людей, на которой промышляет и медведь. Земля рисуется в медвежьих песнях ландшафтно, с доминированием болот, лесной чащи, гор, грив и рек. «Он прибыл вниз. Вышел из своей люльки. СюДа Делает шаг - болотная лужа, туДа Делает шаг - болотная лужа. В самой сереДине воДянистого болота спустился. За семь полос темного леса, за шесть полос густого леса иДет... На заросшую черемухой, черемуховую гриву поДнялся, На заросшую ягоДой, ягоДную гриву поДнялся» [15. С. 77, 113]. Наиболее детально характеризуются реки - полноводные, с ключевой водой, извилистые. «Из укромного места бухты семи туман-озер ПоДнимается из половоДья вытекающая, половоДная река, ПоДнимается из ключевой воДы вытекающая, с ключевой воДой река. Проезжая многие изгибы извилистой реки, Смотрю впереД. Спустился к имеющей какой-то виД реке с ключевой воДой, Спустился к имеющей какой-то виД, половоДной Реке» [Там же. С. 19, 97]. Если к сказанному добавить сетования на холодный порывистый ветер, комаров и оводов: «ПопаДешь на землю, ТогДа узнаешь мучения от роящихся комаров, роящихся овоДов. Нос не просунуть, уху не проникнуть - Густой лес на горах... Холодный, порывистый ветер пронизывает ее» [15. С. 51, 55], то нетрудно заметить, что география мифологического пространства соответствует природно-климатическим реалиям современной территории проживания манси. При характеристике пространства уделяется внимание не только ландшафту, оно предстает в сюжетах медвежьих песен как окультуренное. Знаками очеловечивания пространства становятся вплетаемые в повествование упоминания о селениях, крепости, охотничьем амбарчике, содержимое которого нельзя трогать медведю, женском чуме для рожениц. Сакральную сферу презентует описание священного места: «это древнее священное место с изображениями богов» [14. С. 307, 315, 322]. Символом окультуренного пространства становится и река с перегородкой-запором: «Эта река, которая в прошлом году Была богата осенней рыбой. На ней тогда хоть и стоял запор с жердями, На ней тогда хоть и стоял запор со стойками, Но теперь он совершенно развалился» [Там же. С. 318]. Измерение пространства осуществляется по принципу соотношения с определенными предметами, процессами: «обнюхивает каждый предмет на расстоянии трех деревьев», «и отскакиваю на расстояние, в три раза большее, чем мой рост», «затем показалась река шириной в дугу полета стрелы» [Там же. С. 312, 318]. Восприятие времени отличает многомерность. С одной стороны, ему приписывается неопределенность, относительность, что подчеркивается через оппозицию долго-коротко: «долго ли шла, коротко ли шла», «долго играли, коротко играли», «длинный отрезок странствий брожу, короткий отрезок странствий брожу» [14. С. 305, 309; 15. С. 111]. Подключение к оппозиции идеи движения ведет к слиянию пространства и времени в восприятии окружающего мира, образному выражению хронотопа. С другой стороны, налицо времясчис-ление с помощью светлой и темной части суток - дня и ночи: «звон железа, звонкий стук день не умолкает, ночь не умолкает», «везут его три дня с лишком, везут четыре дня с лишком» [14. С. 304; 15. С. 89]. Акцентируется в сутках утро и вечер как пролог и эпилог дня: «весенний длинный день завечерел», «немного забрезжил день», «возникающее утром золотокосое, прекрасное солнце едва взошло», «возникающий утром, приносящий счастье, прекрасный день Най начался» [15. С. 233, 234, 257, 281]. Отголоском определения времени суток по расположению солнца над кронами деревьев стали следующие строки: «Милый Зверь, пробуждайся! Кедровка, твоя сестра, Села на вершине низкого дерева, Села на границе кроны высокого дерева. Длинную, длинную шишку Она уже давно взяла» [Там же. С. 5]. В рассматриваемый период встречается, правда, как исключение, и измерение времени через длительность определенного действия: «сидит он время вскипания котла, сидит время заполнения чашки» [Там же. C. 81]. Кроме того, важна сезонная характеристика контекста событий - лета как времени спуска медведя с неба и поздней осени как времени залегания медведя в берлогу. Если описанию лета свойственны негативные коннотации: «Душное длинное лето, Потогонное длинное лето Открыл Торум, мой Великий-Отец» [Там же. С. 155], то применительно к поздней осени они нейтральны: «мелкозернистый, зернистый снег, мелкокапельный, капельный дождь», «малоснежная осень для собачьих ног, для звериных ног» [Там же. С. 81, 83], а порой и особенно поэтичны: «Вот однажды белым инеем Мхи, лишайники подернулись. Утро с инеем мой отец послал. Иней на носу у ворона В утро то отец послал» [14. С. 306]. Третий горизонт исторической памяти манси связан с людьми в разных фольклорных формах проявления человеческой природы. Можно выделить три варианта этого проявления, и каждый заполняет самостоятельную сюжетную, возможно, и временную нишу. Первый вариант представлен в сказочных сюжетах об Эква-пырисе, одной из эманаций Мир-сусне-хума, как было отмечено выше. Герой обладает двойственной природой: то он предстает как дух небесного происхождения, что сближает его с изначальными богатырями, к которым относились сыновья верховного бога [8. С. 34], то как существо с человеческой природой. Эта двойственность звучит в его определении - «хитрец и колдун». Будучи хитрецом, выдумщиком и обманщиком и обладая сверхъестественными способностями, он выходит победителем из противостояния со злыми мифическими существами, русскими купцами, богатырями, проникает в разные сферы пространства и становится «хорошим царем», что сближает его с персонажем русских волшебных сказок. Данное обстоятельство подчеркнуто в автохарактеристике: мое имя - «хитрый Ванька» [14. С. 381]. Некоторые сюжеты сказок явно заимствованы из мифологических сюжетов о Тарыг-пещ-нималя-сове. Но если в последних первостепенное внимание уделено пространству, то применительно к сказкам время и пространство явно второстепенны. Главное здесь - деятельность и действия, и через них передается ощущение времени-пространства: «близко шел, долго шел», «долго рубила, коротко рубила», «долго ехал, коротко ехал» [Там же. С. 346, 375, 384]. Из астрономических единиц для обозначения времени употребимы день и ночь: «семь дней, семь ночей», «день идет, другой», «ночь проводит, день проводит» [Там же. С. 352, 359, 383]. Встречается приуроченность событий к сезонам -осени, зиме и лету, определение посредством их длительности времени -«семь зим, семь лет». Начало действий, перемена обстановки приурочиваются обычно к утру: «на следующее утро», «наутро», «настало утро» [Там же. С. 357, 351, 370, 377]. В целом подчеркивается больше сам ход времени, нежели его конкретное измерение. Кроме того, явно доминирует перспектива, а не ретроспекция во времени. Действие устремлено в будущее, а мысль о прошлом крайне эпизодична: «старое время» [Там же. С. 351]. Второй вариант человеческой природы презентуют люди-богатыри, которые оставили глубокий след в мифоисторической памяти манси. Содержание героических деяний составляют битвы с различными врагами, как правило, из-за невест - с напавшим войском, братьями-богатырями невесты, ненцами. Координатными осями для времени и пространства здесь служат героические события, привязанные прежде всего к определенной местности. При этом степень локальной конкретизации пространства различна. С одной стороны, речь идет о неопределенно-далекой территории: «далекий мир, далекая земля», «в деревне, в городе ли», «геройский город, богатырский город», «в одном селе ли, в одном поселке ли», «в земле-то далекой земле, в воде-то, далекой воде геройский сад, богатырский город», «за семью морями, за семью землями город» [14. С. 401, 406, 411, 416, 421]. С другой стороны, пространство «черной земли» описывается топографически точно, с указанием реальных населенных пунктов, рек, географических объектов. Например, пос. Няксимволь, Шомы, Елушкино в устье р. Тап, Лох-Ваны, Вахт, Леуши. Внушительна репрезентативность рек: Щучья река, верховья р. Казым, «беловодная кормилица Сыгва», рр. Конда, Тавда, Оум-я, Хурынг-я. Особые эпитеты характеризуют р. Обь - «кормилица Обь, рыбная Обь». Среди природных объектов упоминаются озера, горы, и прежде всего Урал [Там же. С. 389, 400, 412, 423-424, 426, 428-429]. Действия богатырей разворачиваются преимущественно на земле людей, но возможны выходы и в иные сферы: в «город, достающий небо», и в Нижний мир [Там же. С. 407, 410]. При любом варианте пространственной характеристики трактовка времени и пространства в героическом эпосе максимально приближена к линейной исторической, базирующейся на времени и месте свершения выдающихся событий и связанных с ними выдающихся личностей. Следует отметить, что именно в героическом эпосе присутствует наиболее развитая система описания времени. Она включает в себя архаичные отголоски хронотопа с оппозицией далекоблизко, определение времени по положению месяца на небе: «Когда он готовился воевать, месяц был вверху над облаками. Когда собиралось войско, месяц спрятался» [Там же. С. 408]. Изредка встречается деятельностный принцип указания времени: «Пусть придет до насадки на лыжи свежей шкуры выдры» [Там же. С. 415]. Вместе с тем доминирует астрономический принцип исчисления времени: год как самостоятельная единица («три года», «спустя семь лет», «тридцать лет прошло») и как сумма зимы и лета («два лета, две зимы жила») [Там же. С. 390-391, 402, 423, 390] или четырех сезонов: «Кончилось лето. Льдом покрылись реки. Наступила зима. Прожили зиму. И зима кончилась. Наступила следующая весна. Прошел лед. Стали на лодке ездить. Наступило лето» [Там же. С. 424]. Как исключение встречается упоминание о неделе, а самыми распространенными единицами времясчисления становятся день и ночь: «день кончился, ночь наступила», «четыре дня, четыре ночи прошло», «пируют семь дней, пируют семь ночей» [Там же. С. 391-392, 419]. Отрезок времени в три и семь дней фигурирует наиболее часто. Смысл понятия «день» в мансийской картине мира приобрел философское звучание, поскольку включил в себя идею продолжительности человеческой жизни и саму жизнь. Об этом недвусмысленно свидетельствуют молитвы, обращенные к духам: «Если бы мы могли продолжительный день жизни Бегущего дальше сына и дальше открывать! ...ПреДстоящий изобильный... (?) День Дочери, ПреДстоящий изобильный. (?) День сына» [16. S. 145, 154]. Согласно приведенному выше мнению Е. Шмидт, параллельно с богатырской традицией, не смешиваясь с ней, существует время прародителей фратрий Пор и Мось [8. С. 34]. Поскольку последние связаны и с людьми, и с медведем, то его можно включить в третий период мифической истории манси как третий вариант проявления человеческой природы. Сюжеты, связанные у манси преимущественно с рожденной медведицей женщиной Мось как прародительницей одноименной фратрии, разворачиваются в следующей пространственной схеме: обычно глухой, дремучий лес или горная лесная сторона и одинокая избушка в нем. Последняя выступает символом «своей земли»: «Я со своей землей, со своей водой человек. Домой идти мне надо» [14. С. 327]. «Дневной жизни» и земному пространству уделено основное внимание в сюжетах о женщине Мось, но присутствуют и экскурсы в иные сферы трехчастной вертикальной модели мира. При этом подчеркивается возможность перехода из посмертного существования, границы которого заданы кладбищем, в «дневную жизнь» и обратно. Отмечается и равновеликость нижней земли и верхнего мира со звездами [Там же. С. 337, 331]. Мотив пути как формы освоения пространства активно проявляет себя во всех рассмотренных фольклорных жанрах манси, но, пожалуй, именно в сказках о прародителях он наиболее нагляден. Через движение и действия героев транслируется мысль о динамике пространства и времени, и базовой здесь вновь оказывается оппозиция долго-коротко: «долго прожил, коротко прожил», «долго шел, коротко шел», «долго ехали, коротко ехали», «долго, коротко жила», «долго горевала, коротко горевала» [Там же. С. 326-327, 332333, 340]. Обращает на себя внимание оригинальная трактовка календарных сезонов. Они характеризуются не только и даже не столько с позиции времени, сколько состояния природы в описываемый отрезок времени: «Погода-весна настала. Листья выросли, трава выросла... Лето наступило... Пока так жили, лето кончилось. Погода осенью стала. Земля замерзла. Снег падает» [Там же. С. 328]. Указанная трактовка подтверждает мысль З.П. Соколовой о том, что деление года на четыре календарных сезона - более позднего происхождения, чем счет времени по полугодиям: зимний холодный год и летний теплый [13. С. 77]. Применительно к исчислению небольших отрезков времени применяется традиционный принцип соотнесения с определенными действиями и процессами. Так, старшая Порнэ говорит: «Сейчас побыли столько времени, сколько готовится котел» [17. Л. 2]. Этот принцип детализирует текст молитв, направляемых к духам: «Как долго нужно вариться котлу с холодной рыбой, Как долго нужно вариться котлу с мороженой рыбой» [16. S. 161]. Итак, для каждого мифопоэтического горизонта исторической памяти манси характерна собственная интерпретация времени и пространства. Для эпохи первотворения, или Нум-Торума, пространство субстанционально (образы воды, земли), а время пространственно. Для эпохи сыновей Нум-Торума пространство ландшафтно (образы рек, леса, болот, озер), очеловечено и личностно - «своя земля, своя река». Время многомерно: с одной стороны, ему приписывается относительность за счет оппозиции «далеко-близко», соотносимой с движением, с другой - налицо времясчисление с помощью светлой и темной части суток, акцентирование утра и вечера как пролога и эпилога дня. Третий, человеческий, период становится ареной действия людей, причем в разных фольклорных формах проявления человеческой природы - Эква-пырись, люди-богатыри, прародители фратрий Пор и Мось. Ощущение времени-пространства передается через деятельность и действия. Пространство мыслится локально, правда, степень локальной конкретизации различна: с одной стороны, неопределенно-далекая территория, а с другой -топографически выверенная привязка к реальным населенным пунктам и географическим объектам. Трактовка времени, и прежде всего в героическом эпосе, максимально приближена к линейной исторической. В указанный период присутствует наиболее развитая система исчисления времени, в которой доминируют астрономические единицы - год как сумма зимы и лета, день и ночь. При этом день трактуется и как время человеческой жизни и сама жизнь. Вместе с тем наличие в мифологических текстах пространственновременных порталов как каналов связи между различными историческими горизонтами перемежает специфику выражения пространства и времени, свойственную периодам, в общей картине мира манси.

Скачать электронную версию публикации