Preparation and conduct of the first mongolian expedition G.N. Potanina (based on letters from 1874-1878).pdf Изучение вклада Г.Н. Потанина в исследование и культурное развитие Центральной и Северной Азии, начатое в трудах В.А. Обручева, А.М. Сагалаева, М.В. Шиловского, Н.М. Дмитриенко и Э.И. Черняка, требует продолжения [1 -5]. В данной статье ставится задача проследить процессы организации и проведения первой научной экспедиции Г.Н. Потанина по Монголии. Привлечение опубликованной и сохранившейся в отделе рукописей и книжных памятников Научной библиотеки ТГУ переписки Г.Н. Потанина обеспечивает достоверность и полноту сообщаемых сведений. Известно, что в августе 1874 г. Григорий Николаевич Потанин, отбывавший ссылку в Вологодской губернии, получил письмо от своего друга и покровителя в науке П.П. Семенова (в будущем - Семенова-Тян-Шанского), в котором тот сообщил ему о помиловании и дал дружеский наказ направить все «силы и энергию на пользу чистой науки» [6. Л. 703]. В том же августе 1874 г., освободившись из ссылки и приехав вместе с женой Александрой Викторовной в Петербург, Г.Н. Потанин в письме к А.С. Гацискому раскрывал первые планы будущей экспедиции: «Я пока остаюсь в Петербурге. Семенов меня принял отлично и обещал исхлопотать сначала небольшую сумму денег, на которую я мог бы прожить год в Петербурге и приготовиться к путешествию в определенную местность, именно в северный Китай между меридианами озер Косогола и Зайсана. Объявление о помиловании до сих пор еще не выслушал и живу по особому разрешению генерала Трепова, пока не разыщу, кто мне должен дать настоящий вид на проживание... Петербург производит на меня оживляющее действие; молодею, чувствую снова себя студентом, хочется снова учиться. Подготовка к путешествию будет состоять в изучении горных пород и в чтении географической литературы о местности» [7. С. 133-134]. Письмо к К.В. Лаврскому от 26 сентября 1874 г. содержит уже вполне конкретные сведения о будущей экспедиции: «На днях наша участь решилась. Едем через год в страну урянхов, которая лежит к югу от Томской и Енисейской губерний. Я подал в Географическое общество заявление с предложением поехать в эту страну на два года, прося на каждый год давать мне по 1 000 рублей. Но прежде чем поехать, я просил Общество дать мне 250 руб., чтобы я мог предварительно пожить здесь не менее года и подготовиться к поездке». И тут же излагал программу своей подготовки к поездке: «аналитическая химия, микроскопический анализ горных пород, кристаллические породы Финляндии, литература стран, соседних со страной урянхов, ознакомление с высшими формами из мира растений и животных, обитающих в стране урянхов, ознакомление со способами препарирования низших форм организмов и другие практические занятия коллектора» [7. С. 142]. По письмам Г.Н. Потанина можно увидеть, с какой тщательностью он готовился к экспедиции: под руководством профессора А.А. Иностранцева работал в геологическом кабинете Петербургского университета, проводил микроскопический анализ горных пород. При этом размышлял о богатых возможностях в исследовании минералов, которые обеспечивало использование микроскопа. Одновременно он занимался в Ботаническом саду, где ему удалось увидеть «собственные экземпляры» гербария, собранного в 1860-х гг. в Южном Алтае [Там же. С. 151-152]. Работая с научной литературой, изучая горные породы и растительные образцы, Г.Н. Потанин делал предварительные выводы о задачах и целях будущих экспедиций по азиатским территориям. Так, обращаясь к А.С. Гацискому, он писал: «Знакомлюсь с Алтаем. Для будущей деятельности моей тем хорошо, что я теперь сознаю пробелы в наших познаниях о стране, в которую еду, и уже теперь в состоянии сам написать себе инструкцию» [Там же. С. 146]. В июле 1875 г., находясь в Крыму, куда он отправился вместе с А.А. Иностранцевым для закрепления навыков коллекторской работы, Г.Н. Потанин писал Н.М. Ядринцеву о том, что хотел бы написать статью «о вводе растений и животных в Сибирь. Нужно разобрать, какие животные туземные, какие привезены с Востока, какие с Запада». Он не переставал размышлять о взаимодействии культур, сетовал на крайне слабое заимствования русских в восточных странах, в Китае и Японии [Там же. С. 174]. Постепенно в письмах Г.Н. Потанина все сильнее проявляются заботы об организации и проведении экспедиции. Так, 21 марта 1876 г. он обратился к своему давнему другу, художнику И.И. Шишкину с просьбой, в которой хорошо видна глубокая продуманность предстоящего путешествия: «Будьте добры, снабдите Александру Викторовну советами, у кого (в каком магазине) лучше купить медовые краски: укажите, каких цветов ей купить и сколько нужно их. Кроме красок, нужно белил, серебра, золота в раковинах. Краски нужны для срисовывания этнографических предметов и рыб, ящериц и других животных, теряющих свой цвет по смерти. А также, может быть, иногда вздумается набросать вид какой-нибудь интересный в геологическом отношении, с ледником и т.п.» [8. С. 32]. По письмам можно с точностью проследить время и путь движения Г.Н. Потанина к начальному пункту монгольской экспедиции. Итак, 5 мая 1876 г. он приехал по железной дороге из Петербурга через Москву в Нижний Новгород, откуда вместе с Александрой Викторовной Потаниной перебрался в Казань, где пробыл до 22 мая, ожидая членов своей экспедиционной команды Березовского и Позднеева. Утром 23 мая 1876 г. потанинская команда села на пароход и отправилась до Перми, а затем - до Тюмени. Не позже 3 июня Г.Н. Потанин вместе со всей командой был в Тюмени, где навестил многих старинных знакомых, в их числе «знаменитого монголиста Игумнова». В ночь на 5 июня супруги Потанины и Позднеев выехали из Тюмени на почтовом тарантасе и 9 июня достигли Омска. Понадобилось почти полтора месяца, чтобы экспедиционный отряд Потанина прибыл в Зайсан-ский пост, откуда 20 июля 1876 г. группа путешественников вступила на монгольскую территорию [8. С. 39, 47, 51, 53, 55]. Характерно, что на всем пути Потанин обязательно отмечал различные случаи и события и сообщал о них своим корреспондентам. Так, в письме к Н.М. Ядринцеву от 3-5 июня 1876 г. он писал: «Рекомендую Вам собрать сведения о сторожах при поскотине; прав Дарвин, сказавший, что путешественник только тогда замечает интересные вопросы страны, когда ее оставит. Я проехал по Тобольской губернии, но ни разу не вышедши из экипажа у ворот поскотины. Поедете Вы, сделайте это, войдите в собачью конуру сторожа, опишите его постель, утварь, расспросите, как он проводит ночь. Иногда мы видели у землянки бабу с детьми: что это - жена ли сторожа или сам сторож? Нужно обратить внимание филантропических обществ в Сибири на службу этих немощных старцев, часто калек, несущих службу общественную до последних лет жизни» [Там же. С. 53]. Эти наблюдения, представляющие неоценимую информацию для изучения истории повседневности России, можно расценивать и как своеобразную тренировку к предстоящей экспедиции, во время которой Г.Н. Потанин продолжал свои наблюдения над жизнью азиатских народов, а также и участников экспедиции. В письме И.И. Вильсону от 30 января 1877 г. охарактеризованы тяжелые условия зимовки членов экспедиции в монгольском городе Кобдо. По словам Потанина, аренда небольшой комнаты, в которой ютились четверо, обходилась в 8 рублей в месяц. Кроме того, приходилось платить «по рублю за небольшой верблюжий вьюк древесных кореньев», так что на отопление в условиях очень морозной зимы (до 37 градусов по Цельсию) выходило за месяц до 15 рублей [Там же. С. 73]. В первые недели монгольской экспедиции Г.Н. Потанин и его спутники переживали определенные трудности во взаимоотношениях с местным населением. В письме к Н.М. Ядринцеву, написанном 20 августа 1876 г., рассказывалось, как в небольшом городке Булунь-Тохой путешественники заехали верхом в «священное место» - буддийскую кумирню и были атакованы монахами, которые ссадили их с коней и отправили для разбирательства к городским властям. Характерно, что Потанин, оказавшийся «на скамейке подсудимых», внимательно все осматривал и не без юмора описывал происходившее: «Присутственное место состояло из небольшой комнаты с широким отверстием вроде ворот вместо дверей. У задней стены висела картина во всю стену, изображавшая тигра, по-видимому, если только не льва. Верхняя половина картины была завешена лоскутом материи, так что этот эмблематический представитель юридической жестокости имел глаза скрытыми за нижним краем занавески и не мог на нас броситься преждевременно. Чиновник (или городничий) сидел задом к картине на красной плоской подушке или подстилке. Плечи его были закутаны в желтую шелковую материю. Лицо его необыкновенно напоминало мопса. Он по большей части молчал, а вопросы задавал писарь, упитанный, приятной наружности человек лет за 30. По бокам у него слева и справа стояли монголы, полицейские солдаты в курмах и в черных с завернутыми полями шляпах». Инцидент удалось уладить, но происшествие заставило путешественников быть осторожнее, и на следующей остановке на р. Кран, невдалеке от буддийского монастыря Ша-ры-сумэ, резиденции Цаган Гэгэна, они проявили гораздо больше внимания к монгольским обычаям [8. С. 57-58]. В дальнейшем Г.Н. Потанин и его спутники умело выстраивали отношения с населением изучаемых территорий. Стараясь приспособиться к новым условиям, они носили одежду, в которой ходили местные жители. В письме к Н.М. Ядринцеву Потанин сообщал: «Я щеголяю в киргизском малахае», а «Александра Викторовна сшила себе овчинные штаны» [Там же. С. 63]. О взаимоотношениях с китайцами Г.Н. Потанин не без гордости писал: «Они постоянно улыбаются нам, и увидев, что мы что-нибудь завертываем, начинают помогать». Китайцы охотно делились с Потаниным сведениями о своей жизни, демонстрировали свои навыки и традиции. Так, китаец, в доме которого остановились путешественники, готовил для них китайские пельмени (с овощной начинкой) и обучал Александру Викторовну приготовлению китайских блюд. По письмам можно увидеть, что Потанин и его соратники в буквальном смысле окунулись в культуру местного населения: «Мы сервируем чай по-китайски; русский сахар еще держится, но сухарей уже нет, и мы провизуемся китайскими манту, т.е. пресными булочками, печеными паром». Интересна история, рассказанная Потаниным в письме к К.В. Лаврскому, о том, как их юрту постоянно посещал один китаец, и путешественники всегда угощали его чашкой чая. При этом китаец сидел молча и «сосредоточенно» смотрел на огонь. Потанин живо интересовался жизнью этого китайца, но, очевидно, из-за языкового барьера не мог в точности установить подробности. Тем не менее он сообщал, что китаец родился в застенном Китае, но живет без жены, поскольку у него нет средств перевезти ее в новое место жительства в Кобдо. Резюмируя свои наблюдения, Г.Н. Потанин заключал, что среди китайцев «царство буржуазии, смиряемое чиновничьей взяткой» [9]. Не лишним будет привести высказывание Д.А. Клеменца, называвшего Потанина «апостолом цивилизации»: «Он в своих экспедициях думал не только о том, что он привезет с собой домой, но и о том, что сам он принесет в дальние края» [10. С. 187]. В подтверждение этих слов следует привести выдержку из письма к И.И. Вильсону, в котором Г.Н. Потанин высказывал просьбу выслать в Кобдо «выверенный термометр Цельсия». Прибор предназначался для купеческого приказчика Константина Кузнецова, который согласился вести метеорологический дневник. При этом Потанин прибавлял, что в Центральной Азии метеорологические станции редки, а в СевероЗападной Монголии они и вовсе отсутствуют [8. С. 60-61]. Письма Г.Н. Потанина изобилуют сведениями об экспедиционных работах и наблюдениях. Так, в октябре 1876 г. он писал И.И. Вильсону: «8/20 августа мы оставили китайский городок Булунь-Тохой и через девять дней, пройдя вдоль восточного берега озера Улюнгур и переправившись на лодке через быстрый и глубокий Черный Иртыш у перевоза Дюрбень-жин, достигли берегов р. Крана у камня Тулта, в 10 верстах от ламайского монастыря Шары-сумэ... Подъем на Монгольский Алтай по узкой и лесистой долине Кандагатая был крут и затруднителен. Рассказы киргиз о трудности перевала через горный проход Джаматы в верховьях Черного Иртыша и наступившая ненастная погода заставила нас отказаться от этого пути и направиться через удобно проходимый горный проход Урмогайты в верховьях Крана... Страна к востоку от горного прохода Урмогайты имеет характер высокого холмистого плоскогорья, богатого озерами. К северу это плоскогорье понижается террасами, разделенными между собой хребтами.». В долинах и на горных склонах путешественники собирали гербарий и насекомых, хотя альпийская флора находилась уже «в стадии увядания». Гораздо удачливее были охотничьи сборы птиц (свыше 250 экземпляров) и собирание образцов горных пород. Кроме того, выполнялась маршрутная съемка от Зайсанского поста до Кобдо, в пути производилось определение географических широт и барометрических высот [8. С. 59-60]. В зимнее время участники экспедиции проводили наблюдения за птицами, делали чучела. Так, зимой 1876/77 г. путешественники насчитали в окрестностях г. Кобдо около 50 зимующих птиц. В письме к И.И. Вильсону Потанин сообщал о насекомоядной Podoces Hen-dersoni, «в желудке которой среди глубокой зимы встречаются свежие кузнечики» [Там же. С. 74]. Большое значение Г.Н. Потанин придавал сборам фольклора. В письме к А.С. Гацисскому от 25 февраля 1877 г. он сообщал, что «зимой было нечем заниматься, кроме собирания легенд, и я это и делал». Оправдываясь незнанием языка, исследователь собирал только отрывочные легенды, «но записывал их дословно». И далее писал: «Я открыл здесь следы существования тотемизма. Один киргизский род считает одну сову своим отцом и никогда ее не убивает. Названий родов по птицам множество. Есть совы, вороны, орлы, ястребы, дятлы; из четвероногих - быки, бурундуки. Сказания о предках Чингис-хана, сохранившиеся в китайских книгах у Рашид-ад-дина, обратились перед моими глазами в птичий эпос» [Там же. С. 76-77]. Завершая экспедицию, Г.Н. Потанин и его спутники покинули Монголию, прошли через Алтай и 29 декабря 1877 г. оказались в Бийске. Окончательный этап экспедиционных работ был связан с ожиданием собранных коллекций. В письме из Бийска, отправленном И.И. Вильсону 14 января 1878 г., Г.Н. Потанин подводил первые итоги: «Результаты экспедиции следующие. Около 20 определенных астрономических пунктов и маршрутная карта пройденного пути; коллекции содержат в себе до 500 шкурок млекопитающих и птиц, до 5 000 экземпляров насекомых, до 1 000 видов растений, около 200 образцов горных пород. Барометрические наблюдения велись на всем пути за исключением перерыва от Хами до Улясутая» [Там же. С. 117]. Несмотря на столь впечатляющие результаты, Г.Н. Потанин считал, что не все задачи экспедиции выполнены. В феврале 1878 г. он написал П.П. Семенову-Тян-Шанскому и изложил свои соображения о подготовке второго монгольского путешествия: «Ехать снова в Монголию я, разумеется готов. Но очень хочется побывать в Петербурге. Кроме разбора коллекций, нужно снова приобрести инструменты, переменить старые, увидеть ученых, поговорить с ними насчет коллекций и осмыслить собранный сырой материал хотя бы путем поверхностного обзора специалистами. Кроме того, хотелось бы выгрузить перед ориенталистами тот материал, который не могу лучше назвать, как комментарий к истории Чингисхана, написанной Рашид-ад-дином» [Там же. С. 119]. Обращение к потанинским письмам позволяет не только детализировать процесс подготовки и проведения первой монгольской экспедиции, но еще в большей степени характеризует Г.Н. Потанина как исследователя широкого научного диапазона, как выдающегося организатора и руководителя комплексных работ по изучению Центральной Азии.

Скачать электронную версию публикации