In memory of Yurу V. Petrov. Dialogue of which was not.pdf Диалог, которого не было«Падение вверх» - эта фра-за точная модель жизненнойсудьбы профессора Петрова.«…Вспоминаю случай, ко-гда мама спасла меня, тонуще-го в реке. Был теплый весен-ний вечер, и мы были вдвоемна берегу речки Кайлушки.Мама топила баню, носилаведрами воду, а я стоял на бе-регу и любовался быстро те-кущей водой и зеленой трав-кой, колышущейся под про-зрачной толщей воды, - былополоводье, и река сильно раз-лилась, затопив окрестные лесаи прогалины.Берег был отлогий, рядомстояла лодка, и я сел в нее. Кактолько я это сделал, она ото-шла от берега и медленно по-плыла на середину реки, гдебыло быстрое течение. Ужасохватил меня, я не мог сделатьни одного движения, однакочерез какое-то мгновение скриком бросился в воду в надежде достичь берега. На крик выбежала мама иуспела меня, уже захлебывающегося, вытащить из воды. Говорят, кому бытьповешенным, тот не утонет» [1. С. 691].В общении с Юрием Владимировичем никогда не чувствовалась предре-шенность его жизненного пути, какой-то пессимизм, но его книги, его откро-вение перед бумагой обнаруживают колоссальное предчувствие судьбы. В2000 году (19 ноября), начиная свою главную книгу «Баллада повешенного.Оправдание метафизики, или Возвращение философии», он пишет, что онане будет закончена: «Выносимый на суд читателя труд останется незавер-шенным» [1. С. 21]. И далее: «Приходит время четвертого периода жизни,который в своем завершении оказывается по ту сторону слов…» [1. С. 24].«Баллада повешенного» - серьезная, многостраничная книга - стала про-фессиональным завещанием философа, и не только потому, что он система-тизировал многие факты современной философии и культурологии, но и по-тому, что, предпослав к основному тексту пролог и введение и завершив трудэпилогом (опыт самопознания), он «исповедался», рассказав о себе, о своемпути к философии и в философии, о своей гражданской позиции относитель-но всего, что происходит в стране и со страной. Что-либо сказать больше иточнее самого Ю. В. Петрова трудно, поэтому, давая его жизнеописание,представляется уместным цитировать его же книгу.На переднем форзаце этой книги изображена картина Ганса Гольбейнамладшего «Мертвый Христос». Родные говорят, что болезнь довела Юрия Вла-димировича до такого же телесного состояния. В последние дни его земной жиз-ни он задыхался, как будто что-то душило его, ему не хватало воздуха.Такие приступы удушья он испытывал не раз, когда возмущала неспра-ведливость, когда настигало горе потерь, когда обстоятельства тормозилиисполнение задуманного, когда… тогда он был молод, силен, настойчив вдвижении к цели. В его биографии отразилась судьба предвоенного поколе-ния. Его жизнь вплетена в биографию страны, где он родился, где происхо-дило становление его личности, где складывалась его карьера, формирова-лось мировоззрение ученого, где он с честью выдержал испытание на «само-стоянье человека» (А. С. Пушкин), которое характеризует величие всякойличности.Его жизнь - череда разочарований, падений, возрождений и побед.Первое потрясение он пережил, когда вернулся с войны отец. Ему быловсего два с небольшим года, когда его отец Владимир Илларионович однимиз первых на селе ушел на фронт. Только однажды за всю войну, уже подконец ее, по дороге на Дальний Восток он смог вырваться на очень короткуюпобывку домой. Сына никак не могли найти: где-то бегал по своим мальчи-шеским делам. Наконец учительница отыскала шустрого мальчишку, ведетего домой, понимает, что нужно подготовить к такой волнительной встрече испрашивает: «А вот что ты больше всего хочешь сейчас?» Мальчишка поднялна нее свои яркие, такие же как у отца, глаза и с такой надеждой, с такой ве-рой, что вот сейчас он точно получит не просто горькую лепешку из лебедыили крапивы, которые, чтобы приглушить голод, всё равно приходилось есть.Сейчас у него будет то, чего действительно хочется, и прошептал: «Пря-ник»… Тот же вопрос и тот же ответ были повторены и в доме, где встретитьгостя собралась вся деревня. Над ответом все смеялись - смеялись, конечно,по-доброму от счастья и радости встречи. Один Юра плакал: слёзы душилиот обиды, от голода, оттого, что не мог понять, почему смеются, если тебевкус пряника ещё с прошлого года запомнился и даже снился во сне. Пряникане было, их выдавали только по большим праздникам всем в школе. Но зато вдоме был отец. С отцом он и встретился.Таких историй из его детства сохранилось много. Но главная - это исто-рия о любви к рисованию. Любовь, сохранившаяся на всю жизнь. Она сталастрастью, когда, не имея карандаша и бумаги, Юра, оставаясь дома один,угольком разрисовывал стены, пол, подоконники.Он рос в семье сельских интеллигентов - учителей, в доме было многокниг, патефон, пластинки. Вместе со старшими сестрами он еще до школывыучил программу младших классов, наслушался бабушкиных сказок, а слу-шателем он был строгим, если бабушка Антонина Ивановна что-то изменялав фабуле, он сердился и поправлял ее. Как и во всех домах, у Петровых былохолодно, голодно, тревожно. Была война… А когда она кончилась, вернулсяк семье и своим учительским делам отец. Не все вернувшиеся были такиебольшие и сильные, здоровые и всезнающие. Но…«Возвратился с фронта отец (он воевал в Заполярье, в Кандалакше, и наДальнем Востоке), и для меня навсегда исчез мир поселка Пашенского, илидеревни Кайлушки. Отец получил назначение на работу в детский дом, кото-рый находился далеко от этих мест. Я сознательно пропускаю много биогра-фических фактов, поскольку пишу не хронику, но восприятие истории, со-временником которой я был. И следует сказать, что та историческая действи-тельность, которую я вспоминаю, воспринималась как моя, частью которой яявлялся» [1. С. 694].В это послевоенное время страна с огромным напряжением сил пыталасьв самые короткие сроки восстановить разрушенное хозяйство. Отец и матьработали с учениками и воспитанниками денно и нощно. Их собственныедети были предоставлены самим себе: и не было речушки или озерка, где быне купался подрастающий Юра Петров, не было горки или оврага, где бы нипробегали его резвые ноги, не было природных картинок, которые не усмот-рел бы чуткий глаз будущего художника. Теперь всё это переносилось на бу-магу: катание с горок, игра в городки, портреты сестёр и друзей. Но особенноволновали лошади, рыцари, викинги и, конечно, русские богатыри. Рисова-ние захватывало и помогало пережить чувство детской обиды, когда видел,что детдомовские жили иначе. «Дети были привязаны к воспитателям, видя вних своих матерей и отцов; вечно вокруг отца была куча детей, к нему невоз-можно было подойти, и со временем это стало нормой», - так напишет потомв своей книге профессор Ю. В. Петров.Но тогда он страдал от одиночества и любви к родителям, которые в силузанятости работой не могли показать всю силу своей ответной любви к сыну.Некоторое отчуждение между ним и его отцом так и осталось навсегда. Росон в окружении женщин: мама, бабушка, сестры… Вроде бы любимый - новсе были заняты, и на душевные проявления этого чувства не было времени,да и не очень-то это было принято тогда; обихоженный - но он, от природыаккуратный и чистоплотный, и не доставлял особых хлопот, а со временем исам научился за собой следить… Не прочувствовав отцовской любви (ЮрийВладимирович никогда не упрекал в этом отца, хотя всегда нуждался в осо-бом с ним общении), он перенес на своего сына такую привязанность и забо-ту, каких недополучил сам. Для своего сына он стал надежным тылом, лю-бящим и заботливым товарищем, все всегда понимающим и разделяющимего взгляды.Первым сильным потрясением стала смерть Сталина, кумира, идеала,«солнца жизни» [читатель, не предполагайте здесь иронии]. В годы войныдети Петровых часто оставались одни в доме (отец воевал, мама все времяпропадала в школе). «Видел я ее очень редко: просыпался утром в пустойизбе, засыпал вечером, когда она еще работала» [1. С. 690]. Единственныймужчина в доме - Сталин, его портрет в красном углу. Маленький художниквсе пытался его перерисовать, но никак не получалось, злился и шел битьсяза него с «фашистскими гадами» - зловещими тенями, которые отбрасывалана стены чадящая коптилка. Творческая фантазия одаренного мальчишкилегко находила что-то общее между этой игрой света и тьмы и карикатурами,авторами которых были Кукрыниксы.«Чувство социальной защищенности и осознание заботы государства освоих детях ассоциировалось с отеческой любовью Сталина. Это имя былосвященным, и какой бы ни был воспитанник [детдомовец - подопечный от-ца] - даже самый последний в учебе и поведении, безнадежный в отношениинаучения и нравственного развития - относился к Сталину с величайшимуважением и безграничной любовью, граничащей с жертвенностью. Когда наэкране во время просмотра фильма о войне появлялся Сталин, деревенскийклуб взрывался аплодисментами - аплодировали воспитанники детского до-ма и их воспитатели. Для нас, мальчишек военного времени, живших в глу-хой сибирской тайге, был праздник, когда два раза в году вывешивалисьпортреты Сталина и его соратников: Молотова, Ворошилова, Маленкова идругих членов Политбюро. Мы любовались изображением Вождя, написан-ным маслом, комментировали каждую деталь его формы; в другое время годаничего, кроме черных сибирских изб, засыпанных по самую крышу снегом,не существовало, что могло бы радовать глаз» [1. С. 697-698].Тяжело пережив смерть своего кумира, потом, став историком, и хоро-шим историком, Юрий Владимирович никак не мог смириться с официаль-ной версией кончины Сталина: он изучал документы тех лет, находил несо-ответствия, доказательства фальсификации тех событий. «Со смертью Стали-на закончилась историческая эпоха - эпоха вождей-диктаторов, для которыхволя к власти станет самоцелью их жизни и деятельности», - пишет он в своейкниге [1. С. 700]. «В современной истории - древность мы не знаем - не былочеловека, кто сумел, как Сталин, достичь неограниченной власти, кто вершилтак же, как он, судьбами людей не только в своем государстве, но и во всеммире, кто бы обладал таким авторитетом в мировом сообществе, когда к немуобращались с просьбамикурсы исторических дисциплин, читаемые студентам-историкам и относящие-ся к различным регионам и эпохам, личностям и событиям, чем-то походилидруг на друга: все они строились со значительной долей социологическогоподхода, когда на место реальных личностей и событий подставлялись объек-тивные законы истории. Во мне это вызывало чувство разочарования, посколь-ку историю я не мыслил без сражения у стен Доростола, без битвы при Трази-менском озере, без сражения у мыса Трафальгар. …История - не знание того,какие события следовали одно за другим. Она - проникновение в душевныймир других людей, взгляд на ситуацию, в которой они находились, их глазами»[1. С. 704]. Преподаватели, ведущие семинарские занятия, долго и в послесту-денческое время вспоминали, как красочно и живо студент Петров рассказы-вал о сражениях и битвах, подробно описывая, в какие доспехи были одетывоины, какое оружие держали в руках, как выстраивали свои ряды.Событийной истории ему, склонному к научной рефлексии, было мало,мысль, раскрепощенная университетским образованием, требовала «пищи».Ею стала философия, как глоток воды, как струя волшебного эфира, ворвав-шаяся в традиционные образовательные рамки: «На третьем курсе мы сталислушать философию - диалектический и исторический материализм. Знаком-ство с этим предметом произвело переворот в сознании многих студентов.Диалектика мышления, переход категорий друг в друга, идея развития, методыи формы научного познания - все это поражало наше неискушенное сознаниеновизной, необычностью творческого воображения метафизического разума,выглядело парадоксально. С этого времени многие из нас связали свою даль-нейшую судьбу со служением философии» [1. С. 704].Философия, взятая и понятая в её эстетической основе, предопределиласудьбу Ю. В. Петрова. Он стал доктором философских наук, защитил две дис-сертации, прошел хорошую школу общественной работы, дослужился до ди-ректора Института искусств и культуры. Здесь Ю. В. Петров и осуществилсвою юношескую мечту: сделать художественное, музыкальное, дизайнерскоеобразование доступным каждому талантливому человеку - всем, у кого есть нато дар божий и сильное желание. Он открыл в институте художественное отде-ление, где талантливая молодежь могла учиться творческим профессиям, неуезжая далеко от родных мест.Творческая жилка, любовь к искусству и желание быть художником уЮрия Владимировича не случайны: были в роду Петровых, а по материнскойлинии - Воротниковых, свои таланты. В семье живет красивая легенда о «Ца-рице ваз», что стоит сейчас в Эрмитаже, среди создавших ее камнерезов чис-лится Тит Трофимович Воротников - прапрадед по матери Юрия Владимиро-вича. Дотошный историк нашел-таки подтверждение этому факту. Однажды,попав в Ленинград, он пошел в Эрмитаж, долго блуждал по его залам и вдругувидел великолепие, созданное колыванскими мастерами из ревневских яшм,выставленное в залах Зимнего дворца. Незадолго до этой встречи с «героиней»семейных преданий к Ю. В. Петрову случайно попала книжка об алтайскихкамнерезах, в ней он нашел подтверждение рассказам бабушки о чуде-вазе иимена своих предков, создавших это уникальное произведение искусства. Над«Царицей ваз» 22 года работали ежесуточно двадцать четыре камнереза.Большими трудами доставили в Петербург в 1843 г., но ваза оказалась такойбольшой, что не проходила в двери Зимнего дворца: проезд, в который вта-щили чашу, со временем превратили в одну из комнат Нового Эрмитажа.«Эта ваза действительно была царица, - подтверждает Юрий Владимиро-вич, - ее высота достигала трех метров, чаша овальной формы в большомдиаметре равна семи метрам. Подобного рукотворного чуда нет в историиприкладного искусства, и создали это чудо простые русские мастера» [1.С. 686].Если уж продолжать жизнеописание рода Петровых, то нужно отметить,что и с отцовской стороны были свои местные исторические личности. «Полинии отца все были коренными сибиряками - жителями Томской губернии.Интересна история рода, которую поведал мне как-то отец, когда я был ужевзрослым. Некто Шамский, крестьянин Херсонский губернии, как и все кре-стьяне Европейской России, доведенные нищетой и бесправным положением,участвовал в революции 1905 года. Он с общинниками разорил и сжег поме-щичью усадьбу. Был пойман властями, порот и по приговору суда отправленна вечное поселение в Сибирь. Его странствие по этапу закончилось в дерев-не Баюрово, Пышкино-Троицкой волости. …У Шамского осталась дома не-веста, он тайно от властей при укрывательстве общины сходил за ней, вер-нулся, и они счастливо зажили на новом месте. Кто он был отцу и моей ба-бушке, я не помню - может быть, это был отец бабушки, может, ее дед, те-перь не узнать. Бабушку, Елизавету Сазоновну, выдали замуж за местногокрестьянина Иллариона Петрова, о происхождении которого никто ничего незнал - русские крестьяне генеалогического дерева не рисовали. В семье быловосемь детей: пять сыновей и три дочери. Отец закончил семь классов, что потем временам считалось очень прилично, поступил на заочное отделениепедучилища в Томске и был направлен директором семилетней школы в по-селок Пашенский (деревня Кайлушка). Там они встретились с мамой» [1.С. 687].Две человеческие судьбы, две линии жизни, которые пересеклись в однойточке благодаря эпохальным событиям - революции и Гражданской войне.Не было русской семьи, которую бы не затронула Гражданская война. Ба-бушка Антонина Ивановна всю жизнь вспоминала брата Николая, курсантакадетского корпуса, зарубленного шашками красным кавалерийским эскад-роном, ворвавшимся с боями в Тюмень. Бабушка Елизавета Сазоновна опла-кивала своего брата, расстрелянного колчаковцами вместе с другими крас-ными партизанами.Так действительная жизнь русских людей того времени врывалась в кни-ги по истории, передавая рвущую душу правду о настоящем житье-бытьереальных личностей. Семья Петровых - одна из тысяч, которых затронулиисторические события тех лет, переживших войны, лишения, тяжелыйтруд,потери, рождения детей, их становление и успехи…«Несколько слов хотелось бы сказать о моей маме и о русских женщинах.Когда началась Великая Отечественная война, ей исполнилось двадцать пятьлет. На руках осталось трое детей… довольно большое хозяйство, состоящееиз коровы, овец, свиней, кур, огорода и увлечения отца - пасеки, которую онаберегла все годы. Чтобы содержать все это, надо было летом косить траву,заготавливать сено… на зиму заготавливать дрова… весной лопатой вскопатьогород, посадить картофель и овощи, а осенью - убрать урожай. К концувойны эти картины тяжелой деревенской жизни я видел и понимал. Особеннозапомнились сцены, когда в зимнюю лютую стужу мама запрягала корову ина весь день отправлялась далеко в лес или на поля за сеном или дровами(почему-то сено обязательно заканчивалось в морозные дни) и к вечеру воз-вращалась вся белая от инея.Но это не главное, домашним хозяйством все занимались в свободное отработы время, главное - школа и работа учителя в две смены. Мама принялапашенскую семилетнюю школу от отца, когда он ушел на фронт. Вечерами,после уроков, когда дома все было сделано: подоена корова, накормлены инапоены овцы, истоплена печь и приготовлен ужин, она садилась за стол,проверяла ученические тетради, готовилась к урокам» [1. С. 690]. На селе всеее любили и почитали, останавливались, завидев, снимали шапки, кланялисьс глубоким уважением и от сердца.Как-то в сельпо завезли духи «Красная Москва» - «объект неземных ци-вилизаций», вся деревня ходила, как на выставку, любоваться этой яркой,красной с золотом коробочкой с чудным запахом родины и мира. Подростоктоже восхищался этими духами и около двух лет тайком откладывал и безтого скудные денежки, которые давали ему на неделю в школу родители. Се-мья жила тогда в Ново-Кускове, а он учился в старших классах в Асине ижил, как он говорил, «в людях». Он купил маме эту заветную коробочку, по-разив всех, порадовав маму и «лишив» деревню такого приятного зрелища.Маму Ю. В. Петров потерял, когда ей было всего 47 лет. Тогда он училсяна последних курсах университета, увлекался наукой и спортом, его ожидалабольшая и успешная жизнь, но горе едва не сломило его. Помогли работа илюбимая девушка Галя Морозова. Они вместе поехали провожать мать ЮрияВладимировича в последний путь, тогда и решили навсегда соединить своисудьбы. Мама, уходя, соединила их, предопределив счастливый финал их, какговорят сокурсники, трогательного романа. Он каждый вечер дарил ей цветы,он насвистывал ей любимые мелодии Паганини, они чуть ли не самыми по-следними уходили, с трудом отрываясь от книг, из Научки, а потом еще дол-го-долго разговаривали в коридоре общежития на Ленина, 49…Студенчество открыло Ю. В. Петрову путь к философии - он много читал,много размышлял и неожиданно обнаружил родство своих умозаключений сидеями А. Шопенгауэра: «Когда я обучался в аспирантуре и впервые позна-комился с главной работой Шопенгауэра, я пережил минуты потрясения, та-кое состояние, словно «нас (меня. - Ю.П.) освежает благодетельный поток,из которого мы (я. - Ю.П.) черпаем(ю) силу работать и жить». «…Послеокончания университета я стал преподавать философию в вузе. В моем ха-рактере есть нечто такое, чтобы во всем быть первым. Если в знании быликакие-либо лакуны и разрывы, я стремился их заполнить. Никогда не считал-ся со временем и работал на общественных началах столько, сколько требо-вали интересы дела. Успешно защитил две диссертации: кандидатскую вТомском университете и докторскую - в совете философского факультетаМГУ. Мое прилежание и добросовестное отношение к делу было замечено иоценено коллегами: в тридцать пять лет стал заведовать кафедрой филосо-фии, что по тем временам считалось делом не совсем обычным. На протяже-нии всех лет преподавания в вузах выполнял большую общественную работу,что воспринималось как осознанная необходимость. На посту секретаряпарткома университета меня застала перестройка» [1. С. 706].Перестройка стала очередным потрясением для Ю. В. Петрова. Распаласьпривычная связь времен. Юрий Владимирович переживал события тех леткак личную трагедию: в одночасье рухнули «великий Советский Союз» и«великая Коммунистическая партия СССР». Его партийная карьера была ес-тественной и честной: он не рвался к постам (в 35 лет он защитил без всякихпротекций кандидатскую диссертацию, стал молодым заведующим кафед-рой), он не жаждал материальных благ (у Петровых нормальная квартирапоявилась только в 1981 году), не искал легкой славы (только известных изначительных Петровых в те годы в университете было человек пять, не счи-тая студентов с такой же фамилией). Но есть и другой примечательный фактиз его жизни: сразу после войны, когда было голодно и все жили скудно, ро-дителям его, как сельской интеллигенции, выделили особый паек - раз в не-сколько дней можно было брать в школьной столовой кастрюльку супа; егообязанность была ходить за этой едой: паренек страшно стеснялся идти сэтой кастрюлей по деревне, на виду у всех, но больше стыда его мучила со-весть, он-то хорошо знал, что многие сельчане недоедают, а вот у них такаяпривилегия перед всеми; ему казалось - это несправедливо. «Судьба была комне благосклонна, я делал то, что приказывали старшие, полагая, что такдолжно быть!» [1. С. 702]. Так он был воспитан: в вере в коммунистическиеидеалы, в уважении к старшим, в почитании честности и справедливости.И вдруг - перестройка! Она потрясла его не столько структурными пре-образованиями жизни, сколько той ужасающей мимикрией, что случилась сомногими окружавшими его людьми. «Перестройка знаменовала начало рево-люции в стране» [1. С. 706]. «Счастливых революций никогда не бывало ибыть не может», - цитирует он Н. Бердяева. «Начавшиеся на первом этапереволюции бесконечные собрания, дискуссии, пленумы, конференции вызы-вали во мне грустное чувство; было очевидно, что одни люди проявляют от-кровенный конформизм, пытаясь своими заявлениями в поддержку пере-стройки приспособиться к новым обстоятельствам и сделать карьеру, дру-гие - явные мошенники и жулики - почуяли, что можно поживиться в усло-виях начавшегося хаоса и искусственного создания многоукладной экономи-ки. На трибунах рядом с известными авантюристами появились темные лич-ности: люди психически ненормальные, состоявшие на учете в диспансерелибо убежавшие на время из психиатрических лечебниц, неудачники, ре-шившие, что настало их время попытать счастья, обиженные когда-то вла-стью и выплескивающие свою злобу через микрофон на собравшуюся толпу.Аудитория, состоящая из преподавателей, профессоров и доцентов, из сту-дентов и служащих, горячо их поддерживала» [1. С. 707]. «Революция раско-лола общество: одна его часть по-прежнему стояла за сохранение социализмаи советской формы власти, другая - за реставрацию капитализма и частнойсобственности, но коварство этих людей состояло в том, что такие мечты ониприкрывали социалистическими лозунгами вроде построения социализма «счеловеческим лицом». Люди на глазах менялись, делались неузнаваемыми;из верных последователей марксизма и доверенных лиц областного комитетапартии, обласканных и получивших множество благ от него, они вдруг пре-вратились во врагов коммунистической идеологии и на виду у общественно-сти пытались демонстрировать свою непримиримость по отношению к сла-бой власти. …События перестроечного времени укрепили меня во мнении,что человек не есть лучшее из созданного в мире; человек есть противоречи-вое существо, способное как на возвышенное, так и на подлое и низменное -на измену и предательство, на корысть и себялюбие». «Тут мы встречаемся содними из самых тяжких явлений человеческой жизни - с разочарованием влюдях. Люди узнаются лучше всего в испытаниях, в катастрофах, опасно-стях, это стало истиной банальной. Так как мне пришлось жить в эпоху исто-рических катастроф и порожденных ими ужасов жизни, то я был свидетелембольших изменений и трансформаций людей. Я не знаю ничего более мучи-тельного, чем трудность узнавать хорошо известных людей вследствие изме-нений, которые они пережили от приспособления к новым условиям послекатастрофы», - цитирует Ю. В. Петров глубоко почитаемого им Н. А. Бер-дяева [1. С. 708].«Логика развития событий и напряжение политической борьбы заставилипогрузиться в самую гущу происходящего и занять определенную пози-цию», - рассуждает профессор дальше. «Нельзя сказать, что мне нравиласьполитическая работа - я всегда надеялся, что это временный период в моейжизни, - но оставить фронт борьбы и уйти, наблюдая развязку происходяще-го со стороны, я не мог» [1. С. 709-710].Эта большая цитата из его книги приводится здесь для того, чтобы сталаочевидна его личная точка зрения. Он не извиняется, пытаясь объяснить своюпозицию тогда и сейчас, не юлит, он, как порядочный человек, объясняется ссовременником, он открыт и честен, потому что пишет свою последнюю кни-гу. Дальше ему держать ответ не перед людьми, а перед Богом (он еще незнает, как скоро, но предчувствует). Борьба за свою позицию была долгой, посуществу, Ю. В. Петров отстаивал свое мнение по этим вопросамстратегии перестройки и ее сущности», - напишет он потом в своей «испове-ди». Вот так открыто, последовательно и честно отстаивать свое мнение в тепервые перестроечные годы, да и сейчас, способен не каждый. Надо былоиметь мужество, чтобы не спасовать, не поддаться искушению всем нравить-ся. В те мутные годы это была опасная позиция. Но Петров пошел дальше: виюне 1990 года на двадцать второй областной партийной конференции его из-брали секретарем областного комитета партии. «Меня избрали подавляющимбольшинством голосов в первом туре голосования, что для того времени былонеобычно. Кроме того, следует отметить, что случай беспрецедентный для до-перестроечного времени; попасть в обком сразу из первичной парторганизациибыло невозможно - очень уж привлекательное место для номенклатуры. Сей-час же, когда события приближались к своей трагической развязке, партаппа-ратчики быстро оставляли насиженные места, чтобы после революции выйтииз тени и вновь занять руководящие должности. Беспроигрышный вариант!»«Вся последующая работа на посту секретаря обкома и члена ЦК КПРФбыла сосредоточена на актуализации вопросов, связанных с разработкоймарксистской теории в новых исторических условиях. …За несколько дней дособытий, круто изменивших судьбу страны, на очередном Пленуме ЦК КПРСФСР (6 августа 1991 г.) я вновь выступал и, в частности, отметил: «Анали-зируя расстановку политических сил, обычно говорят об их множестве либопротивопоставляют коммунистов и демократов. На самом же деле все совре-менные движения распределяются по двум флангам: социализм и антисоциа-лизм, т.е. те, кто за спасение страны, и те, кто за превращение ее в сырьевойпридаток современного богатого мира. …Сегодня надо признать, что КПССне является правящей партией, хотя ключевые посты в государстве, экономи-ческой и социальной сферах по-прежнему занимают коммунисты. Но тогдаоткрыто надо говорить о том, что мы не правящая партия, чтобы снять с себянападки зани профессор Ю. В. Петров, событиях, которые потрясли мир и многих вэтом мире.Лучше, чем сам Ю. В. Петров, о самом трудном периоде его жизни нескажешь: для него это и опыт самопознания, и исповедь «повешенного» наверевке исторических метаморфоз. Как видим, своим партийным идеаламЮрий Владимирович не изменял до конца жизни. Он остался членом Ком-мунистической партии Российской Федерации, в его кабинете стоит бюстЛенина, висит портрет Е. К. Лигачева, бывшего секретаря Томского обкомапартии, а впоследствии члена Политбюро КПСС, которого он глубоко уважали почитал своим другом. Как человек мудрый и толерантный, он никогда неафишировал эту сторону своей жизни, никого не рекрутировал в свою пар-тию, никогда не имел и не требовал материальных благ для себя. Скром-ность, честь и честность всегда отличали этого человека. И еще верность!Верность одной семейной профессии - Учитель, верность одной женщине -своей жене и соратнику - Галине Ивановне Петровой, верность одной пар-тии, верность одной идее - выстроить мир по законам Красоты и Истины.Что человек для космоса, для молоха судьбы?! Праздный, банальный во-прос - если речь идет о маленьком человечке. Но это серьезная заявка, когдав центре внимания - Личность. Она живет, страдает, творит, падает и подни-мается. Ее стремительная траектория - per aspera ad astra! Если персонифи-цировать эту мысль, то можно констатировать, что жизненный путь профес-сора Ю. В. Петрова был тернист: приходилось разочаровываться, терпетьпредательство и измену, падать и восставать, побеждая обстоятельства.Профессор Ю. В. Петров - знаковая для университета фигура: статен,подтянут, всегда в добротном дорогом костюме, его яркая седина контрасти-рует с живыми темными глазами, в которых постоянно искрится легкаяулыбка - этот образ навсегда запомнится и студентам и сотрудникам. Но этовнешнее впечатление. А глубже - он - «вечное движение»: спешащий по де-лам по университетским корпусам и аллеям и в дождь, и в холод, и в хоро-ший день, или склонившийся над письменным столом (он все шутил: «я нечитатель, я писатель»), или открывающий очередную выставку, представи-тельствующий на ответственных мероприятиях… Он все отслеживал, вездеуспевал, руководил, читал лекции, писал книги… За 30 лет он написал и из-дал 8 книг (каждая объемом от 600 страниц), последняя - восьмая - «Антро-пологические основания исторической семиотики» - вышла вскоре после егосмерти. Прежде чем столько написать, надо было переработать много ин-формации, перечитать горы литературы. У Юрия Владимировича была фе-номенальная память, он многое знал наизусть (стихи, события, фрагментыхудожественных и философских сочинений), а еще много всякой житейскойвсячины (как устроить роскошную жизнь рыбкам в аквариуме, как правильнои когда заготавливать дрова, как надёжно поставить стог сена, как покраситьналичники…).Он очень любил книги, музыку и живопись. Дома осиротела богатейшаябиблиотека, где каждая книга обласкана его руками и глазами, тоскует безхозяина редчайшая фонотека, в которой бережно хранятся и пластинки дере-венского дома Петровых, и записи опер и симфонической музыки. ЮрийВладимирович любил сидеть среди своих книг в кресле и слушать Бетховена,Паганини, Чайковского или бесконечно листать, читать и перелистывать лю-бимых Достоевского, Булгакова, поэтов пушкинской поры. Эпитет «люби-мый» в данном случае неудачен: его предпочтений не перечесть. Но болеевсего он почитал книги.«Книга… Что может сравниться с книгой по своему значению, по той ро-ли, какую она играет в жизни человека - взрослого или ребенка, - являясьсамым удивительным делом, «до какого только дошел человек»! Через книгучеловек становится вечным и бесконечным (выделено автором очерка): емуоткрываются беспредельные дали мироздания, он может беспрепятственнопутешествовать вглубь истории, в книгах он находит ответы на многие тайныбытия» [1. С. 7]. «Рядом с книгой - мыслью, запечатленной на листах бумагибуквенными знаками с помощью чернил, - все остальное выглядит ничтож-ным и неподлинным. …Вся материальная сторона человеческой жизни брен-на, преходяща, призрачна, несмотря на кажущееся могущество, - один лишьдух вечен. Только духу подвластно все земное, но подвластно при условии,что человек научается писать и читать, постигать азбуку и письмо и извле-кать из книг мудрость, накопленную в течение тысячелетий человечеством.Все остальное, не запечатленное на страницах книг, будь то жития царей ивладык, полководцев и завоевателей, купцов и банкиров, предпринимателейи бизнесменов - со временем уходит в безвестность» [1. С. 8].Фанатично любя книги, Юрий Владимирович понимал, что писать их, даеще по философии, в дни больших перемен - дело очень сложное и, можетбыть, даже неблагодарное. «Во-первых, прежней России нет, а новая - ужесовсем другая. Вроде бы, все говорят по-русски, но общественные связи иотношения совсем иные, а потому человек, погруженный в новую системуустройства жизни, руководствуется другими ценностями и становится совсеминым. Из традиционных ценностей ничего не осталось, извне пришли чужиежизненные ориентиры, и человек, хотя и остался в прежнем жизненном про-странстве, не сохранил российскую культурную ауру и ментальность. Возро-ждение русской истории, о котором говорит официальная идеология, в дей-ствительности есть прикрытие, позволяющее совершать дела другого поряд-ка; новое поколение, незнакомое с собственной историей, с легкостью при-нимает любые авантюрные проекты» [1. С. 10].Философ жил своей книгой девять лет. Год выхода «Баллады» - 2008.Книгу эту он задумывал как развернутый ответ на вопрос, что такое филосо-фия. Обращаясь к истории философии - взглядам целой плеяды известныхфилософов и писателей, автор утверждает, что дискурс философии сущест-венно отличается от научного мышления, что философское мышление естьскачок за пределы эмпирики, оно есть погружение в умопостигаемые сущно-сти. В том же своем труде профессор Ю. В. Петров определяет место фило-софии культуры в системе культурологического знания, дает определениефилософии культуры и уточняет ее предметные традиции. В результате ис-следования он приходит к выводу, что культура - это родовое свойство чело-века, и поскольку философию человек интересует как носитель культуры,сама она становится философией культуры. В последнее время Юрий Влади-мирович заинтересовался проблемами знаково-символической природы ис-торического познания. В марте 2011 года вышла его последняя книга «Антро-пологические основания исторической семиотики» - в этой работе сошлисьФилософ и Историк…Его научные интересы всегда были сосредоточены на проблемах гумани-тарных наук, и в первую очередь на познании в социальных науках, главнымобразом в истории. Он исследовал причинность в исторической науке, осо-бенность причинных связей в истории, дал анализ моделей причинного объ-яснения в познании прошлого (объяснение через закон, мотивационное, гене-тическое, функциональное, структурное). Изучая проблемы теории, методо-логии и логики гуманитарного знания, он осуществил теоретическую разра-ботку таких вопросов, как субъект и объект в познании прошлого, эмпириче-ский и теоретический уровни исследования, структура теории в историческойнауке, факт и его диалектическая связь с теорией, творчество в историческомпознании. Он не был фанатом одних-единственных принципов, отказывалсяот того, что уходило в прошлое и больше не соответствовало новому стилюфилософствования. Именно об этом свидетельствуют те его работы, где рас-крывается антропологический поворот современной философии и историче-ской науки. Его последняя книга - «Антропологические основания историче-ской семиотики» - об этом.Все книги Ю. В. Петрова изобилуют уникальными примерами и обра-зами, незатасканными цитатами и ссылками, личностными трактовками из-вестных позиций. И опять предчувствие: он знал, что пишет для себя. «Авсе-таки, зачем писать, когда читать некому? Буду откровенен. Прежде всего,я пишу для себя. Нет большей радости, чем радость познания, хотя бы оди-нокого. «Не добро быть человеку одному», но даже это недоброе побуждает-ся этой радостью… А затем, я пишу для тех немногих, кто, может быть, меняпрочтет» [1. С. 3]. Он оставлял себе право всегда надеяться, что его книги,возможно, все-таки прочтут «немногие из немногих». «Автор прекрасносознает, что располагать на благосклонность всех современников невозмож-но, ибо читающая публикаПриложение. Краткие биографические сведенияКарьера9 января 1939 г. - день рождения Ю. В. Петрова (п. Пашенский, Асинов-ский район, Томская область).1956 г. - окончание средней школы № 4 (пос. Асино).1956 г. - учитель физкультуры и рисования в семилетней школе с. Ново-Кусково.1958-1963 гг. - учеба на историко-филологическом факультете ТГУ.1963 г. - работа по распределению в Асиновской средней школе № 4 учи-телем истории.1964 г.- работа в ТИРиЭТе (в н. в. ТУСУР).1966-1969 гг. - обучение в целевой аспирантуре на кафедре философииТГУ, которую закончил защитой диссертации на тему: «Причинность и при-чинное объяснение в исторической науке» (30 июня 1969 г.).Продолжил работу в ТИРиЭТе в качестве старшего преподавателя, а сноября 1972 г. - в качестве доцента.Февраль 1974 г. - март 1985 г. - зав. кафедрой философии Томского ме-дицинского института (в н.в. СГМУ).Подготовил докторскую диссертацию на тему: «Практическая природасубъекта и объекта в исторической науке», ко

Скачать электронную версию публикации