R. Bauman's views on the suspension of L. Cornelius Cinna from magisterial duties in 87 b.c.pdf В 87 г. (здесь и далее все даты в статье - до н.э.) консул Л. Корнелий Цинна предложил ряд законодательных инициатив. Когда против них выступили плебейские трибуны, сторонники Цинны стали угрожать последним применением силы. Последовавшее за этим вмешательство коллеги Цинны Гн. Октавия привело к кровавому столкновению, в котором те, кто поддерживали Цинну, потерпели поражение1. Дальнейшие события обычно трактуют как досрочное отстранение Цинны от консульской должности, однако интерпретации того, как именно оно было реализовано, предлагаются различные. Основные исследова-2 тельские подходы сводятся к признанию того, что Цинна либо был лишен консульской власти по постановлению сената, либо перестал быть магистратом по решению комиций. Задачей настоящей статьи является анализ интерпретации событий 87 г. Р. Бауманом, который полагал, что сенат официально объявил Цинну hostis publicus - врагом государства (в исследовательской литературе для обозначения этого акта часто используется термин hostis-Erklarung). Предложенная Бауманом трактовка оригинальна, но является весьма спорной и, на мой взгляд, не выдерживает критики. Тем не менее ее обсуждение, рассмотрение характерных для нее противоречий и ограничений, равно как и выявление ее сильных сторон, помогают приблизиться к формулировке нового понимания этого дискуссионного эпизода истории позднереспубли-канского Рима. Прежде чем перейти к анализу концепции Баумана, необходимо кратко изложить те проблемы, с которыми сопряжено принятие тезиса о том, что Цинна был объявлен врагом государства. Даже если бы было доказано то, что Цинну признали hostis, нельзя было бы только на этом основании говорить об утрате им консульской должности. На декларативный характер hostis-Erklarung указывал, например, В. Кункель [2. S. 239]. Далее нигде в источниках прямо не говорится об объявлении Цинны врагом государства в тех терминах, в которых об этом сообщается в бесспорных случаях hostis-Erklarung. Так, не употребляется обычное для таких эпизодов выражение hostem iudicare3 или аналогичное, которое включало бы термин hostis. Убедительные возражения против предположения о hostis-Erklarung приводит Ю. Унгерн-Штернберг [3. S. 76-77]. Он отмечает, что в передаче Аппиана Цинна в своей речи перед солдатами (покинув Рим, он пытался привлечь их на свою сторону) жаловался на попытку сената отстранить его от консульства, однако ничего не говорил о потере гражданских прав (App. BC. I. 65). Между тем последнее - ключевой элемент hostis-Erklarung. По свидетельству Диодора (XXXVIII/XXXIX. 1; ср. App. BC. I. 69), в ходе позднейших переговоров с сенатом Цинна добивался подтверждения своего консульского статуса, но, опять-таки, не гражданских прав. Наконец, Веллей, Плутарх, Аппиан и Дион Кассий (Vell. Pat. II. 21. 6; Plut. Mar. 43. 2; App. BC. I. 70-71; Dio Cass. XXX-XXXV. 102. 8; также см. Per. LXXX) сообщают о том, что присоединившийся к Цинне Г. Марий перед тем, как вернуться в Рим, добивался отмены комициями решения о своем изгнании. Однако Цинна для себя ничего подобного не требовал, следовательно, его положение было иным, чем у Мария, действительно объявленного hostis. К сказанному Унгерн-Штернбергом можно добавить то, что в источниках отсутствуют какие-либо намеки на угрозы конфискации имущества Цинны и / или разрушения его дома, что фиксируется для ряда бесспорных случаев применения hostis-Erklarung [4. P. 289-290]. Также нет оснований говорить о том, что противники Цинны стремились его выследить и физически устранить, как это было сделано в 88 г. в отношении П. Сульпиция Руфа, действующего плебейского трибуна, объявленного hostis (App. BC. I. 60; Plut. Sull. 10. 1). Может быть, все эти меры и являлись, как пишет Бауман [4. P. 290], лишь возможными сопутствующими обстоятельствами hostis-Erklarung, но подозрительно выглядит то, что ни одного из них в связи с ситуацией вокруг Цинны в нарративной традиции не отмечается. Как полагает Р. Морстейн-Маркс, сенату весьма сложно было убедить граждан в том, что действующий консул, законно избранный народом, является врагом государства и не обладает гражданскими правами [5. P. 265-266]. Прецедентов такому смелому акту не было. Представляется, что часть сенаторов, особенно тех, кого нельзя было отнести к числу убежденных противников Цинны (а таких, как предполагает Б. Катц [6. P. 521-523; 7. P. 161-162, n. 2], было большинство), могли задуматься о собственных перспективах в случае его победы. Такого рода предположения должны рассматриваться всерьез, поскольку известно, например, что проконсул Кв. Цецилий Метелл Пий, посланный против Цинны во главе армии, вскоре по собственному решению, учитывая настроения своих солдат, признал Цинну консулом (Gran. Lic. XXXV. 47-48 Criniti; Diod. XXXVIII/XXXIX. 2). Наконец, возникает вопрос о том, имелись ли формальные основания для hostis-Erklarung [2. P. 239]. До какой степени важным оставалось для римлян следование политическим формальностям даже в условиях гражданских войн поздней Республики, недавно подчеркнул Х. Муритсен [8. P. 2]. Если иметь в виду именно hostis-Erklarung, можно вспомнить хотя бы о том, сколько усилий потребовалось Цицерону для того, чтобы Катилина покинул Рим и открыто выступил против Республики. Как пишет Унгерн-Штернберг, Кати-лину смогли объявить врагом только, когда он оказался «в поле» во главе армии [3. S. 112]. Поскольку Цинна армию заполучил уже после того, как сенат принял против него постановление (на которое консул ссылается в речи перед войском; App. BC. I. 65-66), последнее еще не могло иметь в виду врага, открыто выступавшего против Города с оружием в руках. Несмотря на все сказанное, определенный «простор» для предположения о том, что Цинна был объявлен врагом государства, сохраняется. Рассмотрим то, как попытался это использовать Бауман. В статьях 1966 и 1968 гг. Бауман сформулировал концепцию, согласно которой досрочное лишение империя - аброгация (abrogatio imperii) - могли осуществляться только комициями и только при нарушениях в сфере militiae. Сенат со своей стороны мог лишь попытаться принудить магистрата к формально добровольному отказу от должности - абдикации (abdicatio). Спорный момент заключался в том, мог ли сенат узурпировать право народа на отстранение магистрата от должности, на что жаловался Цинна в повествовании Аппиана. По мысли Баумана, доктрина добровольного отказа от магистратуры, по предложению сената, ради общественных интересов убеждала (encouraged) сенат в том, что он является защитником этих интересов. Поэтому когда в Сивиллиных книгах (Gran. Lic. XXXV. 1-2 Criniti) обнаружили, что мир может быть восстановлен, только если Цинна будет изгнан, сенат получил традиционное обоснование для соответствующих действий. Но ввиду того, что добровольное (даже под давлением) сложение полномочий Цинной было маловероятным, обратились к новой стратегии, - отмечает Бауман. Согласно Аппиану, «Сенат постановил, что поскольку Цинна, будучи консулом, оставил Город в опасности и объявил свободу рабам, он не является ни консулом, ни даже гражданином, и вместо него избрал Луция Мерулу, жреца Юпитера»4. По мнению Баумана, сенат, объявив Цинну таким образом hostis, «просто реализовал собственную доктрину» (simply applied its own doctrine), поскольку это постановление «по сути» (in principle) не отличалось от senatus consultum ultimum (SCU), примененного против Г. Гракха или марианцев. Сенат не претендовал на то, чтобы аннулировать империй Цинны напрямую, но имел в виду то, что если Цинна - hostis и более не гражданин, то он автоматически и не консул. Как заключает Бауман, сенат действовал, следовательно, при помощи процедуры, которая никак не была связана с комициями. Законность действий сената всецело зависела от законности hostis-Erklarung [9. P. 131-133; 10. P. 37, 41-43]. Первое, что следует заметить: Бауман учитывает лишь взгляды тех, кого он называет «оптиматами», а также предполагаемые представления сенаторов вообще о том, в чем должна заключаться роль их собрания в ситуациях, когда возникала, с их точки зрения, необходимость досрочного лишения кого-либо магистратуры [9. P. 133-134]. Фактически Бауман признает, что, не имея права напрямую аннулировать империй, сенат в случае Цинны прибегнул к объявлению консула hostis, что на практике с необходимостью означало потерю им власти. Я полагаю, что сенат действительно стремился лишить Цинну власти, но то, что избранный для этого механизм означал формальное лишение должности, еще требуется доказать. Далее, даже если постулировать последнее, остается неясным, было ли такое решение легальным и являлось ли оно легитимным. Сам Бауман признает, что отстранение магистрата напрямую постановлением сената было бы признано узурпацией власти народа. Но разве тем же самым не посчитали бы объявление сенатом какого-либо hostis, если такое решение с необходимостью приводило к такой же формальной утрате магистратского положения и, даже более того, еще и лишало статуса гражданина? В независимости от того, как мы понимаем содержание постановления сената против Цинны, римляне прекрасно осознавали, что на практике оно представляло собой не что иное, как попытку узурпации власти комиций. В противном случае Цинна в передаче Аппиана не указывал бы именно на это в речи на воинской сходке, а Веллей (Vell. Pat. II. 20. 3) и Цицерон (Cic. Att. IX. 10. 3) прямо не называли бы действия сената незаконными (даже при том, что Цинне они явно не симпатизировали). Если акт, направленный против консула, был легитимным только для одной из сторон конфликта, то концепция Баумана в действительности ничего не объясняет, а только целиком повторяет ту позицию, которой придерживались оппоненты Цинны. Неудивительно, что в рамках этой системы представлений остается без ответа вопрос о том, почему решение сената об отстранении Цинны могло быть и было им оспорено (сложно переоценить значение этого момента для понимания того, почему в конечном итоге Цинна одержал победу и был снова признан консулом). В трактовке Баумана главным обоснованием отстранения Цинны фактически становится для сената ссылка на авторитет Сивиллиных книг (Gran. Lic. XXXV. 1-2 Criniti). К нужному пророчеству, как это обычно бывает, обратились для того, чтобы «задним числом» обосновать уже совершенные действия. Но верно заключает Морстейн-Маркс, что это было сомнительное оправдание [5. P. 265]. Тот факт, что к нему все же прибегли, уже сам по себе демонстрирует, как мне представляется, слабость позиции сената. Мор-стейн-Маркс полагает, что таким образом пытались купировать возмущение по поводу очевидного нарушения mos maiorum и конституционных прав народа. Вдобавок ко всему, была нарушена традиционная процедура обращения к Сивиллиным книгам [Ibid.]. Действительно, как сообщает Граний Лициниан, предсказание было зачитано перед всеми, т.е. на народной сходке (на contio указывает употребление palam), чего ранее никогда не делалось (XXXV. 1-2 Criniti). С. Сат-терфилд отмечает, что случай 87 г., строго говоря, все же не был первым, когда сенат публиковал пророчество из Сивиллиных книг, но, тем не менее, такая публикация была чрезвычайно редким явлением [11. P. 119, n. 6]. В Риме народу сообщались либо те пророчества, которые касались и без того уже всем известных процедур, либо те, которые относились к ситуациям настолько необычным, что они имели все шансы остаться уникальными [Ibid. P. 124]. Если это так, то в нашем случае речь могла идти как раз о последнем варианте: сенат пытался оправдать свои действия уникальностью сложившихся обстоятельств, якобы потребовавших беспрецедентных мер. Наконец, к обсуждению всех этих деталей имеет смысл обращаться, строго говоря, лишь после того, как будет доказано, что постановление сената против Цин-ны действительно означало объявление его hostis. Никакого обоснования этого тождества Бауман в статьях 1966 и 1968 гг. не приводит. Кроме того, он допускает, что постановление против Цинны принципиально не отличалось от SCU, что еще больше запутывает дело. Даже если пренебречь тем, что SCU не могло быть направлено против конкретного лица, в отличие от hostis-Erklarung5, эти два акта, вдобавок ко всему, вполне сочетались друг с другом. Как полагает Унгерн-Штернберг, SCU подготавливало hostis-Erklarung [3. S. 112]. А. Аллели же отмечает возможность применения указанных механизмов и независимо друг от друга [12. P. 19]. Если это так, то SCU и hostis-Erklarung -акты принципиально различного характера, и их нельзя сводить один к другому. Во всяком случае, здесь явно требуются дополнительные комментарии, которых Бауман не предоставляет. В своей более поздней работе, опубликованной в 1973 г. [4], Бауман уточнил интерпретацию интересующего нас эпизода. К сожалению, и на тот момент исследователь, по всей видимости, еще не имел доступа к монографии Унгерн-Штернберга, поэтому не учитывает его аргументы «против» версии о том, что Цинна был объявлен hostis. Статья 1973 г. интересна тем, что в ней Бауман уже не ограничивается простым выводом о том, что сенат объявил Цинну врагом. По мысли исследователя, постановление сената выполняло пробулевтическую функцию, т.е. подготавливало решение комиций об аброгации империя Цинны. Аргументируется этот вывод ссылкой на то обстоятельство, что очень часто фраза ex auctoritate senatus (которую в отношении событий 87 г. употребляет Веллей6) применялась в качестве синонима выражения ex senatus consulto, а оно, в свою очередь, указывало на предварительное одобрение сенатом того решения, которое далее должно было быть предложено на голосование народу [Ibid. P. 286]. Однако все подобные случаи, в том числе тот, который Бауман считает наиболее похожим на ситуацию Цинны (Liv. IV. 49. 6; речь идет о предварительном одобрении сенаторами законопроекта о выведении колонии), не касаются пробулевтических постановлений именно по поводу лишения должности. Таким образом, к уточнению процедуры отстранения Цинны вышеупомянутые эпизоды прямого отношения не имеют. О том, что в действительности они никак не проясняют интересующие нас события, говорит уже то, что Цинна оспаривал решение сената против него, в то время как в эпизодах, с которыми Бауман сопоставляет наш случай, никому из действующих лиц не приходило в голову ставить под сомнение право сената выражать свое мнение по поводу того, что будет в дальнейшем предложено комициям на голосование. Достаточно и таких примеров, когда выражение ex auctoritate senatus или эквивалентные ему словосочетания употреблялись, но ни о каком последующем решении комиций речи совершенно определенно не шло. Более того, среди подобного рода случаев есть тот, который касается как раз отстранения магистрата от должностных обязанностей. Светоний, сообщая об отстранении Г. Юлия Цезаря от претуры в 62 г., отмечает, что оно было осуществлено по решению сената (Suet. Iul. 16: administratione rei publicae decreto patrum submoverentur). Это постановление не привело далее к голосованию в комициях и было отменено опять-таки решением одного сената (in integrum restituit inducto priore decreto) [13]. Причина, по которой Бауман не сопоставляет случай Цинны с теми эпизодами, которые на него похожи по существу, а не только тем, что в них какую-то роль играло постановление сената, состоит, на мой взгляд, в том, что исследователь неверно интерпретирует отстранение Цинны как формальное лишение должности. Бауман упускает из виду то, что источники (Per. LXXIX; Gran. Lic. XXXV. 1-2 Criniti) говорят об оппозиции шестерых (т.е. большинства) плебейских трибунов решению об отстранении Цинны, что следует из сообщений об их удалении из Рима вместе или вслед за консулом. Это весьма важное обстоятельство, так как если трибуны препятствовали утверждению постановления сената, то, строго говоря, сенатом должно было быть принято не senatus consultum, а именно senatus auctoritas, которую и упоминает Веллей7. Таким образом, не исключено, что senatus auctoritas употребляется им в техническом значении и указывает именно на такое решение сенаторов, которое было заблокировано трибунами (в отличие от senatus consultum в значении «такое постановление, которое не было заблокировано») [14. P. 85]. Если это так, то как раз в данном случае проблематично говорить о том, что фраза ex auctoritate senatus использовалась в качестве синонима выражения ex senatus consulto. Если полагать, что Веллей точен настолько, что употребляет выражение senatus auctoritas в указанном техническом значении, то тогда тем более маловероятно, что он лишь случайно не сообщил о пробулевтиче-ском характере постановления сената и не подчеркнул, что решение об отстранении технически принимали комиции, а не сенат. Бауман сначала никак не объясняет то, почему пробулевтическое, по его мнению, сенатское постановление, т. е. по сути подготовительное решение, называется в источниках, а более важный акт, решение комиций, без которого декрет сената не достигал цели, обходится молчанием. Сложно поверить в то, что в условиях, когда Цинна оспаривал законность действий его врагов, наши источники упустили именно ту информацию, которая имела самое непосредственное отношение к этому вопросу. Ведь наличие решения комиций поставило бы Цинну в несравненно худшие условия, чем одно лишь постановление сената. Трудно представить, например, что Аппиан реконструировал бы аргументацию Цинны в речи перед солдатами именно в том виде, в каком греческий автор это делает, если бы комиции действительно отняли у Цинны консулат. (Бауман и сам склоняется к заключению о том, что голосование комиций против Цинны так и не состоялось, но данный вывод он приводит не там, где говорит о пробулевтическом характере постановления сената [4. P. 286], а в другом месте [Ibid. P. 289], что сбивает с толку читателей его статьи. См. об этом ниже.) Неубедительна и ссылка Баумана на избрание кон-сулом-суффектом (на место Цинны) Л. Корнелия Ме-рулы комициями для подкрепления тезиса о том, что до этого Цинна был ими отстранен [Ibid. P. 286]. То, что Мерула был избран комициями, еще требуется доказать, чего Бауман не делает и что вряд ли возможно сделать. Так, фраза Аппиана (BC. I. 65) ...роиХ^... Аешют MepoXav exeipoxovnoav avx' оштои («сенат... избрал вместо него (sc. Цинны) Луция Мерулу») прямо свидетельствует совсем о другом: именно сенат назначил суффекта. Может показаться, что в тексте Аппиана гл. exsiporovnoav, стоящий во мн. ч., не относится к ^ РоиХ^ (в ед. ч.). Однако, как писал по поводу именно этого случая Катц [7. P. 163, n. 3], весьма вероятно, что вместо сената в ед. ч. подразумеваются «сенаторы» во мн. ч. (например, РоиХеитга или аналоги этого термина), т.е. при подлежащем, выраженном собирательным существительным, глагол стоит во мн. ч., поскольку идет согласование по смыслу. На мой взгляд, именно такой перевод является единственно возможным, учитывая то, что в дальнейшем повествовании Аппиана Цинна жалуется на то, что сенат во всем действовал самостоятельно, совершенно проигнорировав мнение народа. Бауман, со своей стороны, лишь бездоказательно называет ошибочным мнение некоторых исследователей о том, что избрание Мерулы было актом самого сената, а не комиций [4. P. 286-287, n. 91]. Между тем и отстранение Цинны, и назначение Мерулы были осуществлены, как можно заключить из показаний Ап-пиана и Веллея, одним и тем же сенатским постановлением, пробулевтическую функцию которого в отношении отстранения консула Бауман все же считает необходимым доказывать. В «пользу» такой же функции этого постановления в отношении назначения суффек-та он аргументы не приводит и доказывает аброгацию консулата Цинны комициями через недоказанное избрание Мерулы комициями. Бауман ссылается на Э. Груэна [15. P. 231-234], когда утверждает, что Мерула входил в число противников Цинны. Если народ избрал такого человека, то тогда тем более вероятно, что до этого он отстранил Цинну [4. P. 286]. Во-первых, здесь нет, конечно, прямой связи. Даже если народ избрал Мерулу, Цинна по-прежнему технически мог быть отстранен иначе, чем решением народа. Во-вторых, у Груэна я не нахожу утверждения о том, что Мерула - очевидный противник Цинны. Таким образом, перед нами вывод не Груэна, а самого Баумана, но последний никак этот вывод не аргументирует. В то же время Катц не без оснований указывает на то, что Мерула был, напротив, нейтральной фигурой [7. P. 162-163, n. 2], что можно подтвердить хотя бы словами Аппиана (BC. I. 74) о том, что единственной причиной позднейшего преследования Мерулы стал сам факт того, что он занимал место Цинны, а не какие-либо его конкретные действия. Но если он первоначально не был противником Цинны, то его предполагаемое избрание народом (само по себе, повторюсь, недоказанное) никак не может увеличивать вероятность того, что благожелательно расположенный к Меруле народ до этого отстранил Цинну (которого совсем недавно сам и избрал). Даже если при интерпретации событий 87 г. рассматривать ex auctoritate senatus в тексте Веллея как указание на акт, который подготавливал другое решение, то необходимо принимать во внимание не только возможность того, что подразумевалась подготовка голосования комиций - единственный вариант, который учитывает Бауман, но и то, что имели в виду какое-то самостоятельное (в рамках собственных полномочий) действие второго консула Октавия. Ведь нередко фраза ex auctoritate senatus означала поддержку сенатом собственного акта консула, для имплементации которого созыва комиций не требовалось8. Наконец, если бы мы признали ex auctoritate senatus указанием на пробулевтический акт сената, это еще не приводило бы к выводу о том, что за этим актом на деле последовало какое-либо решение другого органа, в том числе комиций. Парадоксально, но сам Бауман в конечном итоге признает именно это: голосование ко-миций, действительно, так и не состоялось; сенат так и остался единственной «инстанцией», которая на деле участвовала в отстранении Цинны [4. P. 289]. Поскольку комиции - как несколько неожиданно заключает Бауман - оказались «ни при чем», исследователь концентрирует внимание на характере постановления сената. Он подчеркивает то, что, по его мнению, в рассматриваемом случае имел место особенный расширенный акт об объявлении врагом, сформулировать который позволяла характерная для hostis-Erklarung «гибкость» (elastic properties) [Ibid. P. 287-288]. Причина корректировки Бауманом своего более раннего утверждения о том, что была реализована «простая» hostis-Erklarung (без уточнения, что декларация против Цинны отличалась от «стандартной»), видимо, в том, что нигде в источниках нет фразы о том, что Цинна был объявлен hostis. Бауман теперь не игнорирует это обстоятельство, но, видимо, считает, что оно вполне объясняется якобы особым характером hostis-Erklarung в исследуемом случае. По логике исследователя, поскольку данный конкретный акт состоял в сочетании лишения должности с лишением гражданских прав, именно об этих двух санкциях, а не о как таковом объявлении hostis, и говорят источники. Судя по изложению Аппиана (BC. I. 65), в латинском тексте предполагаемого постановления вполне могла содержаться вместо hostem esse фраза neque consulem neque civem esse, - заключает Бауман. Принятое сенатом решение должно было быть затем подтверждено комициями, однако на деле оно было поддержано только в части избрания Мерулы, а до голосования комиций по поводу аброгации империя Цинны дело так и не дошло [Ibid.]. Прежде всего, недоумение вызывает последний тезис Баумана. Ведь если комиции так и не аннулировали консульскую власть Цинны, но Мерулу все же избрали, то последний оказывался бы в таком случае третьим консулом, что вряд ли возможно. Однако капитальное противоречие в концепции Баумана заключается в ином. Исследователь подчеркивает, что лишение консульства не достигалось данным постановлением сената автоматически (вследствие лишения гражданских прав), а представляло собой отдельную эксплицитно сформулированную санкцию. Однако ученый сам признавал, как было указано выше, что если бы сенат попытался отнять магистратуру собственным решением, напрямую, а не завуалировано (через лишение гражданских прав посредством «обычной» hostis-Erklarung), то такой акт воспринимался бы как узурпация власти народа. Таким образом, из рассуждений самого Баумана можно прийти к следующему. Либо Цинна формально так и не был лишен консульства, поскольку сенаторы своим постановлением и не стремились это сделать, т. е. постановление имело декларативный про-булевтический характер, а высказанные в нем пожелания таковыми и остались, поскольку комиции их не утвердили. Либо Цинна все же был формально лишен консульства, но такое решение было актом только самого сената и представляло собой узурпацию им власти комиций. Различие между этими двумя вариантами невелико и связано только с неодинаковым ответом на вопрос о том, как сам сенат позиционировал свое постановление. Цинна (и не только он) в любом случае оспаривал законность этих действий. При интерпретации событий 87 г. до н.э. нередко забывают о том, что в источниках нигде прямо не сказано, что сенатское решение против Цинны понималось иначе, чем как простая декларация (без каких-либо юридических последствий) мнения сенаторов о том, что Цинна не достоин быть ни консулом, ни даже гражданином. Доказательством того, что именно такая интерпретация должна быть принята как базовая, могут служить все те случаи, когда сенат настаивал на абдикации, но решение об оставлении должности формально принимал все же сам магистрат. Если он этого не делал, то постановление сената никаких последствий не имело. Здесь можно вспомнить о событиях 63 г., когда Цицерон высказался о преторе П. Корнелии Лен-туле, используя выражения, очень похожие на те, которые (в греческом варианте) употребил Аппиан в рассказе о постановлении сената против Цинны: «Ведь П. Лентул, хотя он на основании обнаруженных доказательств, своего собственного признания и суждения сената лишился не только прав претора, но даже и прав гражданина, все же сам отказался от магистратуры...»9. Таким образом, постановление сената, видимо, признававшее Лентула недостойным претуры и даже гражданских прав, формально к отстранению претора не привело: все дело решила абдикация. Наш случай от этой ситуации резко отличают два обстоятельства: во-первых, отказ Цинны от добровольного сложения полномочий, а во-вторых, последующее назначение Меру-лы. Первое означает, что Цинна формально так и остался консулом, а второе приводит к необходимости оценки законности вовсе не ответных действий Цинны, а назначения суффекта. Потерю должности можно было бы понять как неизбежное следствие потери прав гражданина вследствие объявления врагом, и именно так первоначально и рассуждал Бауман [9. P. 133]. Однако в своей позднейшей статье он настаивает на том, что сенат посчитал такую процедуру недостаточно надежной [4. P. 288]. Неизбежный вопрос о том, почему именно и только в данном эпизоде сенат решил «перестраховаться», исследователь оставляет без убедительного ответа. Бауман делает предположение о том, что опасения могли быть связаны с консульским статусом Цинны, но сам же дезавуирует это объяснение, упоминая события 88 г. Тогда даже статус плебейского трибуна, личность которого считалась неприкосновенной (sacrosanctitas), никак не помешал сенату не только объявить П. Суль-пиция Руфа hostis, но и успешно добиваться, как уже было отмечено выше, преследования и физического устранения этого должностного лица. Итак, в источниках нет прямого указания на объявление Цинны врагом (hostem iudicare). Есть лишь сообщение Аппиана о том, что сенат посчитал Цинну недостойным звания консула и гражданина. Вместо того, чтобы формулировать вывод об отсутствии hostis-Erklarung, Бауман делает из сената изобретателя особой формы этой декларации - «interpreting its own hostis declaration» [Ibid.]. Баумана не настораживает даже то, что он сам вынужден признать отсутствие каких-либо рациональных причин того, что сенат решил сформулировать постановление об объявлении hostis иначе, чем это делалось обычно. Для того чтобы гипотеза Баумана работала, нужно также доказать, что постановление сената против Цин-ны звучало «жестче», чем «простое» объявление hostis. Исследователь обосновывает это тем, что «обычная» hostis-Erklarung лишала магистратуры не напрямую, а за счет того, что аннулировала гражданские права, в то время как декларация против Цинны сразу включала в себя и то, и другое. Обе санкции были явно сформулированы независимо друг от друга и представляли собой наказание за действия, совершенные Цинной в разном качестве: как консулом и как гражданином. Аргументация этого тезиса Бауманом сводится к тому, что в соответствующем пассаже Аппиана (BC. I. 65) слово raaxov повторяется только в той части, где речь идет об оставлении Города в опасности. На этом основании Бауман делает вывод, что Цинна покидает Город как консул и за это лишается консульства, а свободу рабам предлагает как частное лицо (ведь не повторяется слово raaxov) и за это лишается гражданства [Ibid. P. 287]. Замечу, прежде всего, что вместо слова raaxov во второй части фразы не стоит ничего, хотя по логике Баумана там должно было быть добавлено, например, noXixnv. Тогда предполагаемое противопоставление носило бы законченную форму. Но почему, собственно, нельзя предположить, что и во второй части подразумевалось raaxov? Отвергать такую интерпретацию можно только в том случае, если утверждать, что консул мог обещать рабам свободу, лишь если предварительно снял бы знаки консульского достоинства и выступил бы именно как частное лицо. Однако это было бы не просто бессмысленно, но и вредно для него. Наибольший политический потенциал должен был иметь призыв к рабам как раз в том случае, когда он исходил от консула, а не от частного лица. Наконец, постановку слова raaxov не в конце всей фразы, а до слов 5ouXoi

Скачать электронную версию публикации