Physical health peasantry Chernozem the Centre of European Russia as a factor of adaptation readiness to relocations in Siberia in the second half of XIX - early XX centuries.pdf В отечественной исторической науке второй половины XIX и большей части XX столетий проблема экономического состояния аграрного сектора народного хозяйства России обсуждалась и оценивалась в тесной связи с понятием «аграрный кризис» [1. C. 11]. Необходимо отметить, что в большинстве работ историко-экономического характера авторы практически единодушно определяют в качестве территориального ареала распространения кризисных явлений земледельческие районы Черноземного центра Российской империи, среди которых в сельскохозяйственный процесс с наибольшей силой были втянуты Курская, Воронежская, Орловская и Тамбовская губернии. Очевидно, что и признаки кризиса в названных губерниях проявились более отчётливо, что выражалось в снижении уровня жизни, поиске выхода из сложившейся ситуации. В спектре стратегий антикризисного поведения крестьянства чернозёмной деревни традиционно находились практики земледельческого и промыслового отхода, интенсивное включение в систему арендных отношений, переселения на восточные окраины страны. Общеизвестно, что именно последняя мера на рубеже XIX-XX вв. рассматривалась крестьянством региона в качестве наиболее эффективной, поскольку позволяла земледельческому населению в процессе переноса традиций и навыков хозяйствования сохранять сословную идентичность. Сосредоточим внимание на тех сюжетах, которые, за некоторым исключением, использовались исследователями лишь в качестве иллюстраций «бедственного» положения земледельческого населения Европейской России, формальных аргументов в пользу «отсталости» крестьянства: физическом здоровье и его факторах, медицинском обслуживании и образовании, санитарно-гигиенической и эпидемиологической обстановке в русской деревне. Своеобразным императивом к исследованию послужили результаты осмотра новобранцев, относившиеся к периоду 1874-1906 гг., т.е. времени начала массового переселения на восточные окраины Российской империи. Актуальность предпринятых изысканий определяется еще и тем, что успех переселенческого дела зависел не только от объективных факторов - уровня технической и политической организации народных миграций, наличия средств и желания у переселенцев, но и элементарных физических возможностей, являвшихся условием преодоления трудностей, связанных с выходом на переселение, водворением и обустройством на новых местах. Примечательно, что вопрос о физических потенциях русского крестьянства начинает обсуждаться на страницах отечественной журнальной прессы уже с середины 1870-х гг., достигнув точки «кипения» к 1905-1906 гг. Именно материалы осмотра новобранцев, регулярно проводившиеся воинскими присутствиями с 1874 г., в полной мере демонстрировали те негативные процессы в крестьянском хозяйстве, которые наметились в пореформенный период и динамически развивались в последующие годы. По имеющимся статистическим данным, с 1874 по 1883 г. в Европейской России из 7,5 млн призывников было забраковано 32,87%, причем 16,34% - по невозмужалости, 15,04% -по болезненному состоянию и физическим недостаткам, 1,49% - по малорослости [2. С. 1520]. В отчете медицинского департамента за 1877 г. сообщалось, что на 520 221 человек, принятых на воинскую службу, 25,4% призывников обладали различными физическими отклонениями, 18,1% не имели общих признаков возмужалости. Из 1 400 000 мальчиков, родившихся в 1855 г., через 20 лет к 1876 г. в живых осталось только 610 000. Из них 110 000 страдали от хронических болезней, а 100 000 не достигли к 20 годам возмужалости [2]. Не изменилась кардинально общая картина и в 1884-1889 гг. Из осмотренных врачами в воинском присутствии молодых людей годными к воинской службе были признаны 61,2%. Отсрочку по слабосилию и невозмужалости получили 13,5% призывников, освобождение от действительной службы по болезням и телесным недостаткам - 17,3% [3. C. 67]. В целом, по 50 губерниям Европейской России к набору в регулярные части действующей армии с 1874 по 1903 г. были призваны 20 064 000 человек, из которых в разряд забракованных медицинскими комиссиями, а также получивших отсрочки по невозмужалости переведены 8,3% всего прибранного контингента [4. C. 322]. По 7 губерниям Центрально-Земледельческого района число осмотренных новобранцев за тот же период составило 4 700 700 человек, а уволенных по вышеуказанным основаниям - 7,4% (подсчитано автором). При этом по отдельным годам (1889 г.) наибольший процент освобождений от воинской повинности по телесным недостаткам приходился на Воронежскую губернию (15,33%), в Курской равнялся 14,54%, в Тамбовской - 13,79%, в Орловской - 11,12% [5. C. 99, 100]. Призывников, получивших отсрочки от службы, насчитывалось: по Орловской губернии - 15,35%; по Тамбовской - 14,93%; по Курской -13,11%; по Воронежской - 11,84% от всех лиц призывного возраста [5. C. 104, 105]. В 1905 г. медицинские комиссии Черноземного центра признали годными к воинской службе 67,1% новобранцев, из забракованных 32,9% около половины призывников были комиссованы, а остальные приняты в строй с оговорками либо получили отсрочки [2. C. 1512]. В этом же году комплексное исследование физических кондиций призываемых в армию показало, что при среднем росте в 37,5 вершков, объеме груди в 19 вершков и весе в 148 фунтов средний недовес новобранцев составлял 8,47 фунта [2. C. 1521], что связывалось с общим недостатком питания, вследствие которого в организме человека происходят различные патофизиологические процессы, негативно влияющие на рост и взросление. По заключению Д.Н. Анучина, более 2% молодых людей, забракованных воинскими присутствиями, являлись выходцами из Архангельской, Ковенской Минской, Самарской, Вятской губерний, от 1 до 2% негодных представляли черноземную полосу - Воронежскую, Орловскую, Курскую губернии [5. C. 64]. Необходимо также отметить, что широко бытовавшее в народе мнение о благотворном влиянии на здоровье молодых людей воинской службы не имело под собой серьезных оснований. Исследователь физических кондиций рядового состава русской армии врач С. А. Дедюлин установил, что казенные расходы на одного военнослужащего в России составляли 79 коп.; в Германии и Франции - 1 руб. 36 коп. и 1 руб. 22 коп. соответственно [6. C. 19]. В этом отношении специалистами в области военной медицины в начале ХХ в. были произведены расчеты, которые показали, что средний вес новобранцев, прибранных в Курской губернии, в момент призыва составлявший 63,9 кг, снизился спустя полгода до 56,5 кг, а для выходцев из Воронежской губернии остался неизменным (58,9 кг) [7. C. 132]. Правительственные отчеты о состоянии народного здравия и организации врачебной помощи в России в первое пятилетие ХХ в. лаконично свидетельствуют о медленном, но динамичном снижении физического потенциала новобранцев. Так, в 1904 г. военными присутствиями были признаны негодными к строевой службе по состоянию здоровья 9,8% призывников, а в 1905 г. этот процент вырос до 10,4% [8. C. 279]. Благодаря систематической работе с новобранцами исследователям удалось установить основные причины и группы болезней призывного контингента, связав их не столько с сиюминутными проблемами организации действующей армии, сколько с социально-экономическими условиями развития аграрного сектора экономики в Российской империи и отдельных ее регионов. Так, регулярно публиковавшийся на страницах Военно-медицинского журнала младший врач 39-го пехотного Томского полка Н.Ф. Войцеховский, рассуждая о причинах неспособности новобранцев к воинской службе и признавая отрицательное влияние на солдат неудовлетворительного питания и тягот казарменного содержания, все же отмечал, что крестьяне, составлявшие костяк армии, оказывались в сравнительно лучших бытовых условиях, нежели дома, а непригодность их к службе определялась телесными недостатками в момент их прибытия в часть, подтверждая свои выводы статистическими данными по месту службы. По результатам освидетельствования новобранцев полка, в котором служил Н. Ф. Войцеховский, процент уволенных по состоянию здоровья вырос за 1888-1897 гг. с 3,37 до 9,84% [9. C. 360-362]. Велика вероятность, что официальная статистика страдала значительными погрешностями и реальное положение в этой сфере являлось еще более плачевным, что объяснялось обстоятельствами осмотра (дневное, вечернее время) и выбором врачей (военный, гражданский). Военный врач И.В. Белявин писал об условиях медицинского осмотра следующее: «Обыкновенно в присутствие загоняют до 300 человек. Соблюдение тишины в таких условиях невозможно. Если прибавить к этому ужасную духоту и то, что прием производится с 9 часов утра до 11 ночи с часовым перерывом на обед, становится понятным, почему такие «слоны», как искривление позвоночника, лишние пальцы на руках и ногах, остаются незамеченными» [10. C. 216]. Действительно, реальные условия осмотра новобранцев предполагали очень высокую степень вероятности ошибок, а очевидно заниженные нормы физических кондиций призываемого элемента эти ошибки нивелировали. Известно, что медико-антропомет-рические требования, предъявляемые к призывникам в России, существенно отличались от аналогичных требований в западноевропейских государствах. В Англии минимальный рост новобранца должен был составлять 1 м 65 см (по данным Д.Н. Анучина, средний рост новобранцев черноземной полосы России варьировался как раз в этих пределах - от 1 м 63 см до 1 м 65 см) [5. C. 77], в США - 1 м 60 см, в Германии - 1 м 57 см, во Франции и Италии -1 м 54 см, в России - 1 м 53 см [11. C. 129]. Обращаем внимание также, что во Франции поводом к освобождению от службы являлся хронический насморк, тогда как в России три яичка в мошонке, варикозное расширение вен означали признание человека «годным с оговорками», а малый рост, узкая грудь, паховые грыжи, косоглазие - «годным в ополчение» [12. C. 154]. Кроме того, во второй половине XIX - начале XX в. в качестве главной лоббирующей силы при наборе рядового состава военнослужащих выступали гражданские лица: предводители дворянства, представители полиции, мировые посредники, гражданские врачи. Данный контингент руководствовался не только соображениями, связанными с облегчением для оставшихся крестьян выполнения повинностей, но и буквой закона, которой старался следовать неукоснительно. Сообразно с циркуляром МВД от 14 марта 1875 г. «О зачислении в ополчение лиц, оказавшихся по освидетельствованию годными к военной службе», в состав ополчения зачислялись лица с различными по степени выраженности физическими недостатками: малый рост (ниже 153 см), узкая грудь, искривление двух пальцев стопы, косоглазие, бронхит, полипы в обеих ноздрях и т.д. С оговорками в ряды действующей армии зачисляли страдающих варикозным расширением вен, крип-торхизмом, незначительным искривлением позвоночника. В качестве совершенно негодного материала для несения воинской службы законодательство признавало слепых, глухонемых, слабоумных, а также тех, кто не имел стопы (стоп), болел туберкулезом, псориазом, страдал гипертрофией сердца [12]. К этому следует добавить, что в воинском присутствии врачи выполняли лишь функцию экспертов, высказывая свое мнение о здоровье новобранцев. При этом в качестве гражданского врача выступал, как правило, пожилой практик, имевший мало современных медицинских сведений, а военным врачом являлся чаще всего младший по рангу, молодой и неопытный доктор. Решение о зачислении в войска или освобождении от воинской повинности (отсрочке, отправке на испытание, полной негодности) принимала комиссия большинством голосов, согласуясь с ч. 12 (раздел «Инструкции о порядке делопроизводства в присутствиях по воинской повинности»), которая гласила, что в случае равенства голосов большинство оказывается на стороне председателя присутствия - человека влиятельного и авторитетного [13. C. 57]. В то время как представители армии старались по возможности отсеять число негодных к воинской службе, гражданская часть присутствия стремилась к обратному эффекту. В свете обнаружения глубинных причин физической неспособности широкого круга призываемой к несению воинской службы молодежи показательны группы болезней, наиболее часто фиксируемых воинскими присутствиями. Согласно правительственным отчетам, по 50 губерниям Европейской России подверглись медицинскому освидетельствованию 702 542 призывника, из которых полностью неспособными были признаны 68 981 человек, зачислены в ополчение и нестроевые части 69 582 человека, получили отсрочку по невозмужалости 85 953 новобранца [8. C. 280]. Наибольшая доля заболеваний, исключавших вероятность принятия на службу, приходилась на болезни органов зрения - 10 221 новобранец (13,6%), бугорчатку легких и болезни органов дыхания - 5 623 (7,5%), болезни сердца и сосудов - 5 191 (6,9%), болезни органов слуха - 5 179 (6,9%), суставов - 4 897 (6,5%), рубцы - 4 687 (6,2%), грыжи - 4 539 (6%). Остальная масса призывного контингента браковалась главным образом по физической неразвитости, малому росту и недостаточному объему груди [8. C. 281]. Таким образом, представленные статистические сведения медицинских освидетельствований призывного контингента в России красноречиво говорят о физической неспособности значительной части молодых людей (главным образом из крестьян) к несению воинской службы, что свидетельствует и о невозможности выполнения этой частью общества тяжелых физических работ, связанных с хозяйствованием на земле. Исследовательские усилия представителей военной медицины нашли отклик прежде всего в кругах своих земских коллег, регулярно обращавших внимание на основные причины ухудшения физического здоровья населения. Земские врачи констатировали стабильное снижение уровня жизни сельского населения, который проявлялся прежде всего в ухудшении качественного состава питания крестьян и, как следствие, развитии роста заболеваний костной системы и органов пищеварения на фоне традиционного эпидемиологического неблагополучия русской деревни. В результате накопления сведений о состоянии крестьянских хозяйств и сельского населения черноземной полосы России появляются сенсационные статьи, посвященные вопросу о наметившейся тенденции к физическому вырождению сельского населения типично земледельческих губерний. Наиболее категоричные в этом отношении суждения, безусловно, принадлежат перу М.М. Белоглазова, отмечавшему: «...если бы когда-нибудь состоялась выставка типичных по губернии России больных, то экспонат Тамбовской губернии имел бы такой облик: трясущийся в лихорадочном ознобе, изъеденный сифилитическими рубцами, глухонемой, слепой, слабоумный с искривленным позвоночником субъект» [2. C. 1518]. Косвенным подтверждением неблагополучной медико-демографической ситуации в России вообще и в Черноземном центре в частности стала реакция властей. На рубеже XIX-XX вв. учреждаются: Комиссия по распространению гигиенических сведений среди населения, Комиссия питания (1899 г.) и, наконец, Высочайше учрежденная 16 ноября 1901 г. Комиссия по исследованию вопроса о движении с 1861 по 1900 г. благосостояния сельского населения средне-земледельческих губерний сравнительно с другими местностями Европейской России. Таким образом, именно в области крестьянской экономики и быта сельского населения страны, на наш взгляд, и надлежит искать ответ на вопрос о причинах низких физических кондиций призывного контингента, тем более что остов Российских вооруженных сил составляли преимущественно лица крестьянского сословия - 85,26% всего личного состава [11. C. 130]. К разряду важнейших критериев экономического положения крестьянских хозяйств земледельческих районов Черноземного центра, а также уровня благосостояния сельского населения в пореформенный период относятся характер питания и состояние здоровья сельскохозяйственных производителей. В России первые единичные статистические данные, касающиеся питания крестьян, относятся к концу XIX -началу XX в. Труды более раннего периода, главным образом этнографического содержания, затрагивали преимущественно описательный аспект крестьянской пищи [14. C. 110-123]. Точкой отсчета в изучении данной проблематики можно считать 6 января 1894 г., когда в Москве в зале Юридического общества на IX съезде российских естествоиспытателей и врачей с докладом «О монографическом методе исследований и его применении к изучению пищи» выступил Л.Н. Маресс. По утверждению автора, такая важная для здравоохранения тема, как крестьянское питание, до сих пор не привлекала внимания русских ученых [3]. Столь низкая оценка ранее опубликованных трудов по проблеме питания народных масс послужила толчком к ее исследованию и привлечению к данной работе представителей медицины, земских деятелей, чиновничества. Основной материал для выяснения пищевых норм в России предоставили исследования крестьянских бюджетов в земледельческих ее районах. Наиболее репрезентативным, с этой точки зрения, представляется изучение 230 хозяйств Острогожского уезда Воронежской губернии, предпринятое известным русским статистиком Ф.А. Щербиной [15]. Изыскания Ф.А. Щербины показали, что на 676,6 г всей пищи приходилось 629,23 г (93%) пищи растительной и 47,37 г (7%) пищи животной, что свидетельствует, во-первых, о преобладании растительной пищи в крестьянском рационе, а во-вторых, об избытке в пище углеводов растительного происхождения как наиболее характерной особенности питания русских крестьян. Учитывая данные, полученные Ф.А. Щербиной, можно утверждать, что калорийность, в целом, соответствовала норме в отношении всех категорий земледельческого населения Острогожского уезда Воронежской губернии за исключением группы безземельных и малоземельных крестьян. В то же время отметим, что при определении качественного состава крестьянского питания, его энергетической ценности Ф.А. Щербина оперировал данными, относящимися к спокойным, урожайным годам. Между тем, проблема недородов и неурожаев с последующими за ними массовыми голодовками населения являлась устойчивым экономическим и социально-нравственным феноменом в истории России. В предреформенные и первые пореформенные годы недостаток урожая озимых и яровых хлебов наблюдался: в 1857 г. - в 19 губерниях, в 1858 г. - в 22 губерниях, в 1859 г. - в 58 губерниях, в 1860 г. - в 17 губерниях, в 1861 г. - в 34 губерниях, в 1862 г. - в 32 губерниях, в 1863 г. - в 7 губерниях Российской империи [16. C. 240]. По данным военно-статистического сборника, за одно десятилетие, с 1857 по 1866 г., в России было зарегистрировано 4 года с нормальным урожаем, 3 года с изобильным и 3 - с недостаточным [17. C. 99, 100]. В земледельческой части Российской империи, прежде всего в губерниях Черноземного центра, ориентированных исключительно на аграрное производство, голод и его последствия были особенно ощутимы. На стыке XIX-XX вв. по Воронежской губернии неурожаи и недостаток в продовольственных хлебах фиксировались в 1891, 1892, 1896, 1897, 1899, 1901,1905 гг.; по Тамбовской губернии - в 1891, 1892, 1897, 1901, 1903, 1905 гг.; по Орловской губернии - в 1880, 1891, 1892, 1897, 1905 гг.; по Курской губернии - в 1880, 1882, 1883, 1891, 1892, 1897, 1899, 1905 гг. [18. C. 16]. Существенное воздействие на масштабы голодовок в европейской части страны оказывала и экспортная политика Российского государства. В 1880-е гг., когда производство зерна шло практически вровень с ростом населения (21 и 19% соответственно), хлебный экспорт увеличился на 58% [19. C. 35, 36]. Непомерное расширение хлебного экспорта на рубеже XIX-XX вв. отмечалось и в правительственных сферах. Официальная комиссия, созданная в 1888 г. с целью изучения причин падения хлебных цен, констатировала в заключительном докладе, что усиленный вывоз хлебов из России не соответствовал «ни увеличению площади посевов, ни усилению производительности хозяйств» [20. C. 16, 17]. По вывозу ржи, овса и ячменя Россия занимала первое место, на её долю приходилось 88,4% общемирового вывоза этих культур [21. C. 17]. К разряду особенностей российской экспортной политики следует отнести также и практику сбыта зерновых отходов, жмыха и отрубей, объём которых в экспорте России постоянно увеличивался. Прямым следствием вывоза сельскохозяйственной продукции явились дефицит и низкая продуктивность кормов, обеспечивающих скотоводческую отрасль аграрного сектора экономики России вообще и её чернозёмной полосы в частности. Сокращение пастбищных мест и луговых площадей, вкупе с внешнеэкономической ориентацией на вывоз зернового сырья, способствовало на рубеже XIX-XX вв. резкому упадку скотоводства, что отражалось и на потребительских возможностях населения. По выводам Л. Д. Моисеева, прозвучавшим в докладе о состоянии животноводства в европейской части России на одном из заседаний Курского местного комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности, средний вес лошади в России составлял в крестьянском хозяйстве 12 пудов, в помещичьем -18 пудов, тогда как в США он колебался от 28 до 42 пудов, а в Англии - доходил до 55 пудов [22. C. 375]. Кризис скотоводческой отрасли в чернозёмной полосе России во второй половине XIX - начале XX в. подтверждает и число безлошадных хозяйств в регионе. Таковых насчитывалось 29,1% к общему числу хозяйств в Воронежской губернии, 23,3% - в Орловской, 21,1% -в Тамбовской, 19,8% - в Курской губерниях [23. C. 24]. Ценным материалом, характеризующим качественные свойства питания крестьянства, являются данные по остаткам зерновых на душу населения, идущих на удовлетворение физиологических потребностей. Ф.А. Щербина, вычисляя энергетическую ценность крестьянской пищи, отталкивался от цифры в 20 пудов, полагая такое количество хлеба в год оптимальным для земледельца [15. C. 176]. Экономисты А.И. Чупров и П. Лохтин считали допустимым остаток в 18 пудов [24. C. 4, 5; 25. C. 252]. Остаток менее 15 пудов считался равносильным голоду, а в пределах 15-18 пудов - границей голода. Статистические данные по остаткам с 1883 по 1898 г. таковы: 1883 г. - 16,3 пуда; 1884 г. -18,3; 1885 г. - 14,1; 1886 г. - 16,6; 1887 г. - 18,6; 1888 г. -17,6; 1889 г. - 11,2; 1890 г. - 14,8; 1891 г. - 11,6; 1892 г. -14,7; 1893 г. - 22,5; 1894 г. - 21,1; 1895 г. - 19,5; 1896 г. -19,5; 1897 г. - 14,2; 1898 г. - 16,2 [25]. В соответствии с приведенными данными, за 15 лет Россия: голодала 6 раз, находилась на грани голода 4 раза, имела сверхзапасов на одну-две недели - 2 раза, на один месяц - 2 раза, на два-три месяца - 2 раза. По синхронному замечанию таких специалистов в области народного питания, как А.А. Липский и Л.А. Тарасевич, голодовки в России никогда не были случайным явлением, но всегда обострением постоянной народной болезни - недоедания [26. C. 14; 27. С. 29]. По расчетам Л.Н. Маресса, относящимся к 1890-м гг., в 46 губерниях с избытком питались только 10 176 тыс. человек (15,9%); нормально - 20 428 тыс. (31,8%); 33 553 тыс. душ (52,7%) регулярно недоедали [3. C. 36]. Впечатляюще выглядят и месячные затраты русских крестьян на питание в сравнении с аналогичными показателями в европейских государствах: во Франции -116 руб., Шотландии - 103 руб., Англии - 101 руб., США - 77 руб., России - 20,4 руб. (!) [27. C. 65]. Относительно данной проблемы в специальной литературе и публицистике начала XX в. сложилось единодушное мнение, озвученное статистиком А. Трайниным. Он полагал, что недоедание в деревне носит хронический наследственный характер, на основании чего делал вывод об эластичности жизненного стандарта крестьянства, обусловленного постепенностью процесса деструкции крестьянского хозяйства: земледелец продает инвентарь, скот, уменьшает посевы [28. C. 38]. В контекстных границах крестьянского бытия режим питания земледельческого населения характеризовался значительными колебаниями в урожайные (сытые) и неурожайные (голодные) годы. Если в относительно благополучные периоды крестьянин питался до 5 раз в день (завтрак, полдник, обед, паужин, ужин), то недороды и неурожаи ставили его в условия одноразового питания. Объективно землепашество в России пореформенного периода давало мизерные избытки хлеба против физиологических потребностей и обеспечивало крестьянство продовольствием лишь в урожайные годы. Закономерным результатом недородов и неурожаев, а также вызванных этими явлениями массовых голодовок становились стабильное ухудшение общего физического состояния крестьянского населения, сокращение его численности. По констатации земских врачей и представителей академической науки второй половины XIX - начала XX в. - наибольшему влиянию в связи с хроническим недоеданием подвергались мышцы сердца и нервная система. Недостаток получаемых с пищей калорий приводил к чрезмерной утомляемости, надрыву, преждевременной изнашиваемости организма. Неизбежными спутниками голода, часто вызывавшими летальный исход среди крестьянского населения, являлись эпидемии сыпного и возвратного тифа, оспы, дифтерита, дизентерии. Исследователи вопроса в определении фундаментальных причин такого положения вещей называли неспособность крестьян, оказавшихся в стрессовой ситуации, противостоять голоду и эпидемиям. В. Бехтерев писал: «...вместе с ослаблением питания организма, слабеет и его нервно-психологическая энергия, результатом чего является общая приниженность личности, ее пассивность, значительное ослабление умственной работоспособности, психическая вялость и недостаток воли. Отсюда проистекает характерная для русского народа беспечность, равнодушие к делам личным и общественным, нерешительность и т.д.» [29. C. 22, 23]. Нельзя однозначно утверждать, что крестьянство, оказавшееся в сложной жизненной ситуации, было предоставлено самому себе. Во второй половине XIX в., в особенности в связи с организацией земства, существовали две основные формы поддержки населения в голодное время: государственная и земская. Все 16 губерний, пострадавшие от неурожая 1891 г., получили от правительства ссуды свыше 123 000 000 руб., помимо лотереи, устроенной властями на 1 000 000 руб. [30. C. 16]. Заметим, однако, что далеко не всегда предпринятые государством и общественностью меры оказывались эффективными. Сословный локализм крестьянства, формировавшийся в течение продолжительного хронологического отрезка, социальная обособленность этого слоя российского общества резко ограничивали кредит доверия к правительственным чиновникам и земским деятелям, воспринимаемым в крестьянской среде в качестве эксплуатирующей силы. В этой связи А.А. Корнилов отмечал, что неожиданное проявление помощи со стороны, приносимой людьми совершенно неизвестными, казалось крестьянам до того необычным, что пошли в ход самые нелепые догадки: «. некоторые говорили, что помощь исходит от антихриста. Липовские бабы приходили к жене местного священника спрашивать, не антихрист ли Келлер?» [31. C. 216]. Прецеденты проявления уравнительной психологии также носили повсеместный характер. Среди крестьян широко было распространено убеждение, что добровольцы присланы распределять казенную помощь (царский паек). При этом крестьяне требовали равенства при раздаче помощи. Неудивительно, что в обстоятельствах регулярно случавшихся неурожаев, голода, слабо амортизируемых государственным и общественным вмешательством, Россия была страной с самой высокой в Европе смертностью, интенсивно развивавшейся на фоне хронического недоедания и санитарно-эпидемиологического неблагополучия. При сравнительно одинаковых условиях существования, в сельской среде Европейской России во второй половине XIX в. коэффициент смертности составлял 35,3 человека на 1 000 умерших, в Германии - 27, во Франции - 23,7, в Англии -23,3 [32. C. 831]. Незначительно в этом аспекте изменилась ситуация в России и к концу первого 10-летия XX в., что особенно заметным становится на фоне положительной динамики в европейских государствах. В 1909 г. смертность в Российской империи на 1 000 человек составляла 35 душ, в Германии - 26, во Франции - 22, в Англии - 18 (!) [33. C. 455]. В целом по 50 губерниям Европейской России смертность в 1888-1897 гг. на 1 000 человек населения составляла: менее 25 человек в 7 губерниях; 25-30 человек в 10 губерниях; 30-35 человек в 12 губерниях; 35-40 человек в 11 губерниях; 40-47 человек в 10 губерниях [25. C. 264, 265]. По уровню смертности к концу XIX в. (1894 г.) Россия уступала только Гондурасу, Фиджи и Голландской Индии и занимала четвёртое место: 34,8 умерших на 1 000 человек [25. C. 265]. Широкое распространение летальных исходов среди сельского населения во второй половине XIX -начале XX вв. объясняется многими причинами. В первую очередь, необходимо сказать о таком явлении, как качество медицинской помощи населению и отношение населения к этой помощи. Согласно отчетам о состоянии народного здравия и организации врачебной помощи, в России в начале XX в. на одного врача приходилось 7 930 больных, тогда как в Венгрии - 3 400, Италии - 2 500, Австрии - 2 400, Пруссии - 2 000, Норвегии -1 900, Франции - 1 800, Великобритании - 1 100 [34. C. 730]. В густонаселенной Курской губернии (1 600 562 чел.), охватывавшей площадь 408 211 кв. верст, в 15 уездах насчитывалось лишь 67 врачей и 22 земские больницы с 487 кроватями [35. C. 487]. Одна из причин такого явления заключалась в низком уровне заработной платы работников здравоохранения и относительно неудовлетворительных условиях их быта. По свидетельству А. Скибневского, относившемуся к началу XX столетия, «врачи, фельдшера и другие служащие не получают жалованья по нескольку месяцев» [36. C. 663]. По свидетельству В.И. Долженкова, в ряде уездов Курской губернии (Рыльский, Корочанский) долгое время действовала разъездная система, когда каждый из сельских врачей еженедельно выезжал в 2 или даже 3 селения для приема больных, теряя время и средства [37. C. 7]. При этом заработная плата немецких врачей составляла 1 800 руб. и предполагала некоторую экономию, тогда как доходы русских врачей, как правило, не превышали сумму 1 0001 200 руб. [38. C. 667]. Симптоматично, что и по мере колонизации окраин в отдаленных местностях России жалованье врачей оставалось стабильно низким. В частности, из переписки тобольского губернатора с волостными правлениями о сельских лечебницах и расходах на данную статью упоминалось, что жалованье врача состоит помимо оклада в 600 руб. из такой же суммы столовых денег и равняется в совокупности 1 200 руб. Младший медицинский персонал (фельдшеры и акушеры) - зачастую единственные квалифицированные медицинские работники в глубинке, довольствовались содержанием в 300-400 руб. [39. Л. 11 об.]. В силу сложившихся условий работникам здравоохранения оставалось жить в долг или кормиться за счет населения. Последнее было крайне затруднительным хотя бы в силу того, что врачам стоило немалых усилий установить контакт с крестьянством, завоевать их доверие. Известно, что поведенческие стереотипы лиц земледельческого сословия Европейской России формировались в условиях традиционного общества, субъектам которого соответствовал и адекватный тип сознания, характеризовавшийся совокупностью представлений, ценностей, образов, сложившихся в ходе исторического процесса в результате кумулятивного влияния природных, экономических и социокультурных факторов. Земский врач А. Балов на страницах «Вестника общественной гигиены» отмечал, что у русского народа существует свое, освященное веками представление о медицине и гигиене. Центральное место в этом представлении занимает понятие «грех» [40. C. 529]. В это «греховное» семантическое поле попадали не только полезные навыки (регулярное мытье рук перед приемом пищи, после дефекации и мочеиспускания), но и очевидные предрассудки. Последние, по всей вероятности, объяснялись традиционной замкнутостью крестьянского сословия, выражавшейся в недоверии и крайней подозрительности по отношению к тем инициативам, которые исходили от представителей иных сословий, в том числе и медицинских работников. Недоверие и подозрительность часто воплощались в «дикие» суждения крестьян о деятельности врачей. Так, например, воронежские крестьяне прямо говорили, что лечиться у врача - грех: «С доктором связаться - от Бога отступить» [40. C. 63]. Один крестьянин Воронежской губернии убеждал своих односельчан в том, что «доктор режет ребятишек, и он сам видел это в окно: «...хватит чем-то по шее, так кровь ручьем и хлынет...» [40]. К числу негативных факторов, определявших во второй половине XIX - начале XX в. высокий процент смертности, относились санитарно-эпидемиологические условия жизни крестьянского населения. На рубеже XIX-XX вв. к разряду наиболее распространенных эпидемиологических заболеваний относились оспа, корь, скарлатина, дифтерия, дизентерия, коклюш, различные разновидности тифа. По данным Главного управления государственного здравоохранения, в начале XX в. 1/4 часть населения Российской империи умирала от заразных болезней [41. C. 13, 14]. Эпидемическая напряженность в России вообще и в земледельческих губерниях в частности определялась некоторыми характерологическими природными условиями Русской равнины, а также обстоятельствами крестьянской бытовой жизни. Наиболее отчетливо природно-антропогенные факторы, с точки зрения их воздействия на санитарно-эпидемиологическую обстановку, проявились в черноземных губерниях Европейской России, оказавшихся во второй половине XIX - начале XX в. эпицентром аграрно-экологического кризиса. Исключительно земледельческая ориентация крестьянских хозяйств в этом районе, рыночная доминанта приводили к нарушениям баланса сельскохозяйственных угодий и, как следствие, деструктури-зации ландшафта, формированию антропогенного бед-ленда: эродированных и заболоченных почв, подвижных песков, оврагов, обмеления рек. Имеется несметное количество свидетельств современников, посвященных этим негативным явлениям. В заключение созданной Воронежским уездным комитетом комиссии о нуждах сельскохозяйственной промышленности в 1902 г., в частности, говорилось: «В короткий пореформенный период местность уезда изменилась до неузнаваемости. Леса поредели и сократились в площади, реки обмелели или совершенно исчезли, летучие пески надвинулись на поля, сенокосы поползли в овраги и на месте когда-то удобных земель появились рытвины, вымоины, рвы, обвалы и даже зияющие пропасти» [42. Л. 15-17]. Симптоматично, что перечисленные неблагоприятные аграрно-экологические явления развивались на фоне увеличения численности населения региона и роста его плотности. По данным статистики, наибольшее «уплотнение» в губерниях пришлось на пореформенный период и выразилось в следующих цифрах: для Воронежской губернии - 45 человек, Тамбовской губернии - 41, Орловской губернии - 35, Курской губернии -24 на 1 кв. версту [43. C. 87]. Все вышеназванные факторы прямо и косвенно воздействовали на организацию крестьянского быта, который начинался собственно с избы, во многом воспроизводящей модель народного существования. Крестьянская изба «южного типа» (сюда должно быть включено не только ее внутреннее устройство, но и топографическое расположение) отличалась рядом особенностей. Зона месторасположения крестьянских домов в черноземной полосе обозначала собой постепенный во времени переход от леса к степи. Деревни и села в черноземной лесостепи характеризовались большими размерами (200-400 домов), были вытянуты вдоль дорог в непосредственной близости к рекам и ручьям. В этой связи, наряду с такими позитивными моментами, как обширность брачного круга и мощная общинная организация, существовали и некоторые негативные черты: скученность населения, переполненность изб, что, несомненно, способствовало быстрому распространению болезней и эпидемическим вспышкам. Согласно официальным свидетельствам, среднее число душ, проживавших в крестьянской избе Черноземья, составляло 6,2 человека [17. C. 16, 17]. Таким образом, для домов черноземного региона была характерна теснота, что предопределялось естественными причинами - дороговизной и дефицитом леса. По замечанию Б. Кербле, с течением времени условия проживания в крестьянских избах становились еще более стесненными: подгнившие выступающие концы бревен отпиливали, отчего дом постоянно уменьшался в размерах [44. C. 73]. К сказанному необходимо добавить еще два немаловажных факта. Во-первых, вследствие дефицита леса большинство крестьянских домов черноземной полосы не имели трубного отопления и отапливались по-черному. Недостаток топлива в Черноземной полосе был очевиден. Этот вопрос неоднократно будировался прессой. В то же время для крестьянства вообще и земледельцев чернозёмной полосы в частности некоторые неприемлемые, с точки зрения исследователей, аспекты быта являлись устоявшимися, традиционными. Так, например, в чернозёмных губерниях абсолютно преобладали чёрные, курные избы, в которых печь не была оснащена трубой и дым шел прямо в избу. Когда, ещё в крепостную эпоху, орловский помещик И.А. Всеволожский перевёл своих крестьян в Пензенскую губернию, построив для них кирпичные дома, крестьяне стали загонять в них скот, а на «задах» строили привычные курные избы. Комментируя данное решение крестьян, А. Писемский утверждал, что курная изба доставляет «орловцам» эстетическое наслаждение. Как выражались с

Скачать электронную версию публикации