The reflection of ethnocultural processes in the XVII century selkups' anthroponymy of the Narym territory of the r.pdf Этнические исследования антропонимики нарым-ских селькупов XVII в. недостаточны, в данном направлении работали лингвист Э.Г. Беккер [1], этнологи С.М. Малиновская [2] и И.Н. Гемуев [3]. В этой связи междисциплинарный подход будет более перспективным и результативным. Введение в научный оборот имен XVII в. дает в руки исследователей ценнейший материал по лексике языка южной (нарым-ской) группы селькупов, хорошо сохранившийся в антропонимах, позволяет делать выводы этимологического характера, наблюдать словообразовательные процессы, представления, адаптивные и интегративные процессы, устанавливать исторические контакты, получать представление об этнической культуре, мировоззрении, этнических ценностях. Ещё реже (как правило, при решении вопросов этнонимики и мировоззренческих интерпретаций) к помощи антропонимики обращаются западносибирские археологи: обычно это имена богов и духов народов Западной Сибири. В селькупской традиционной картине мира верховный персонаж - Нум (Ном) - небо. Здесь же в Верхнем мире обитает священная мать-первопредок «жизненная старуха», дающая жизнь всему земному, - Илынтыль кота. С Нижним миром связан её антипод - Ылынта кота -«нижняя женщина (старуха)». Она помогает при родах, охраняет души умерших в ином мире до их возрождения. К именам персонажей Среднего мира археологи обращаются эпизодически. Обычно это эпические богатыри, среди которых первенствует Ича (Итте). Идентификация с историческими личностями удается редко. Можно назвать интересные разработки в этом направлении В.И. Семёновой о Тонье-богатыре (селькуп?) [4. С. 68-72], а также С.Г. Пархимовича [5. С. 311-316] и одного из авторов [6], включившихся в трёхвековую дискуссию об этнонимике названия «Пегая орда» - военно-политического объединения селькупов (конец XVI в.) под предводительством князца Вони, не желавшего принимать русское подданство. Основой исследования по антропонимике послужили документы Сибирского приказа, прежде всего ясачных книг Нарымского и Кетского острогов, хранящихся в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА) [7. Кн. 19, 22, 144, 716, 743, 1367; 8. Кн. 11, 30], дополненные полевыми экспедиционными материалами и сведениями, заимствованными в историко-этнографической и ономастической литературе. Сравнение имен, записанных в ясачных книгах, позволяет выявить основной фонд селькупского именника в целом, в том числе по уездам и волостям. Это самый древний источник по селькупской антропонимике. Проследить динамику развития от личного имени до наименования родов, фамилий и топонимов (водоемов, местечек, поселений, волостей) помогают более поздние материалы церковных архивов XVIII-XIX вв., хранящиеся в Государственном архиве Томской области (ГАТО) [9. Ф. 170; 10. Ф. 170; 11. Ф. 267]. В основу археологических исследований положены материалы Мысовского (XIII-XVII вв.) и Мигалка (последняя треть XVII - начало XVIII в.) могильников и поселений, расположенных в бывшей Третьей Пара-бельской инородческой волости на левобережье Нарым-ского Приобья (раскопки Л.А. Чиндиной 1989-1992 гг.) [12]. В них сосредоточена информация письменных источников прежде всего по идентификации названий ар-хеологизированных поселений с бывшими инородческими деревнями, их связи с именами князьков, рядовых плательщиков ясака, отражающих в целом особенности культурного развития в конкретное время [13, 14]. Из всех составных частей антропонимики наиболее универсальным является имя (nim- во всех самодийских языках), выполняющее на разных хронологических срезах социальной истории людей многообразные функции, изменяющееся и совершенствующееся по мере изменения требований общества к своему имен-нику. Человека, как и многие предметы и явления окружающего мира, могли именовать, наречь, назвать, прозвать и т.д., а отсюда и богатая синонимическая вариантность терминов при определении собственноличного имени. Изучение антропонимических процессов, протекающих у народностей Севера на протяжении последних двух столетий, приводит лингвистов-ономастов к выводу о том, что ведущую роль в формировании антропонимикона этих народов на всех этапах их исторического развития выполняло имя-прозвище. «.у одних оно служило для различения индивидов, родовым названием, у других - для различения индивидов определенной территориальной группы. Об этом свидетельствует большая устойчивость имен-прозвищ по сравнению с родовыми названиями, большая их живучесть» [15]. В.А. Никонов уже указывал, что мотивы выбора имени этнографами изучены недостаточно [16. С. 41]. Это утверждение в полной мере относится и к народностям самодийской группы. Специальной литературы, посвященной исследованию традиций выбора имени у самодийских народов, за исключением статьи Б.О. Долгих об энцах [17], не существует. Отдельные сведения на эту тему включены в работы общего характера и не отличаются полнотой. Обряды селькупов, связанные с рождением ребенка, описаны И.Н. Гемуевым [3. С. 125-138]. По его сведениям, принимала роды пайя-эввели - «бабушка-мать». Для перерезания пуповины-шенилакка (сельк.) использовалась особая ритуальная стрела. Обряд отрезания пуповины и наличие категории специалистов, обслуживающих детородный процесс, впервые подтвердились археологическими данными при раскопках Мысовского могильника. В могиле XIV-XV вв. была захоронена женщина по крайне нестандартному для могильника обряду. Она явно занимала особое положение в обществе. Умершей отчленили голову, тело полностью сожгли на стороне, затем останки ссыпали в могилу, туда же положили голову лицом вниз в северо-восточно-восточном торце могилы, ритуальный сосуд поставили в юго-западный торец. Чуть позднее в могилу опустили мешок с вещами: несохранившейся одеждой, височным кольцом и крупным железным ромбовидным обоюдоострым наконечником стрелы-клинка - главным инструментом акушерки-ведуньи. Стрела в мифологии (кроме разнообразия других ритуальных назначений) даёт жизненную силу, оберегает от зла, она - важный покровитель ребенка от рождения до взросления. Ритуальный сосуд относится к сосудам-«ладьям» с «ушками», в которых, по селькупской мифологии, перевозили души умерших через подземный мир, позже перевоплощающиеся в новой жизни. Подробное описание обряда дано в этнографии Е.Д. Прокофьевой [18. С. 59-60] и Г.И. Пелих [19. С. 96], в археологии при характеристике рёлкин-ской культуры - предшественницы и основы селькупского этноса [20. С. 97-98; 21. С. 33]. Очевидно, что столь радикальные обрядовые действия были связаны с очищением души женщины-ведуньи - особы, принадлежащей к сакральной сфере бытия семьи, рода - деторождению. Повивальные бабки пользовались большим уважением, селькупы связывали их с подземной мифологической старухой (Ылынтой котой - нижней женщиной), покровительницей родового процесса. Отторжение пуповины и появление зубов означало присутствие у ребенка жизненной силы - «сант» (сельк.) и, следовательно, приобщение его к миру людей; «беззубые» младенцы причислялись к категории существ, не обладавших человеческими качествами. С появлением зубов ребенка переносили в новую колыбель - «конт» (сельк.). Помимо колыбели изготовлялась деревянная «кукла» - индивидуальный покровитель. «Кукла» сохранялась на протяжении жизни человека в специальном амбарчике, где находились покровители всех членов семьи. До появления зубов мальчика звали кыбля-ня, «маленький мальчик», а девочек -кыбля-нетек, «маленькая девочка». Имя младенцу давала повивальная бабка; если же ее не было, имя давал отец. Фактически единственные свидетельства такого рода записаны от старейшей жительницы п. Тюхтерево Парабельского района К.Е. Гоголевой и от Д.Н. Наяковой из п. Каргасок Нарымского края, которые также подтвердили, что имя ребенку давали старшие члены рода по согласованию с родителями (Полевая запись С.М. Малиновской, 1987 г.). Аналогия системе наречения детских имен наблюдается у других самодийских и угорских этносов [3. С. 128, 135; 22. С. 41-44; и др.] В.Ф. Зуев, побывавший в низовьях Оби в 70-х г. XVIII в., писал: «Новорожденному младенцу не дают никакого имени до пяти лет его возраста, а когда пять лет свершится, то дают ему ребячье имя, коим он до шестнадцати лет называется, а по прошествии этих пятнадцати лет родители дают ему уже настоящее имя или по сходству какого-нибудь давно умершего родственника, или по силе, или по сложению, сходству с животными, проворству, прилежанию к промыслам, трудолюбию и прочее.» [23. С. 65]. В этом коротком описании фактически заключен весь этимологический фонд мотивированных ненецких имен. Далее тот же автор приводит некоторые из этих имен, в том числе: Laatscha - Кочка земляная, Wana - Корень у дерева, Lambal - Широкая лыжа, Sjautta - Нельма, Poju - Ольха, Ubasi - Безрукой, Halei - Безногой, Waipti - Бешеной и др. [2. С. 65, 66]. Все эти материалы относятся к мужчинам, что же касается женщин, то, по утверждению В.Ф. Зуева, «женский пол. имен по век свой не имеет» [23. С 66]. Их не было и у селькупов. Современные исследователи также говорят о наличии у ненцев и нганасан двух фондов личных имен: имен-прозвищ (мотивированное имя) и генетических (предковых), по-видимому, очень древних имен (немотивированное настоящее или «священное» имя) [17. С. 38-39, 42; 23. С. 117; 24. С. 116-117]. Забота селькупов о детях заметна по погребениям XVII в. В детских захоронениях находят кольца-подвески с колокольчиками или другими звенящими подвесками. Это обереги для отпугивания злых духов, широко известные у многих евразийских народов, в том числе и самодийских. Помимо амулетов в детских захоронениях находили одежду из дорогих тканей, обилие украшений из металла, бусы, бисер, медную и деревянную посуду (могильник Мигалка). По деталям одежды и сопроводительным вещам было установлено, что в денежном эквиваленте цена похорон доходила до 3 руб., что в конце XVII в. было весьма затратно. Интерес представляют детские захоронения, снабженные свадебными атрибутами. По-видимому, так называемые колыбельные браки по сговору родителей заключались сразу после рождения. По какой-то причине дети умерли одновременно, поэтому их захоронили со свадебными атрибутами вместе как жениха и невесту. Приведенные факты говорят о том, что для селькупов ребёнок являлся особой ценностью общества как его продолжение и будущее. У селькупов отмечено табуирование имен, т.е. запрет на произношение настоящего имени, что характерно для многих других народов севера Сибири. Селькупы к родным отцу и матери обращались не по имени, а со словами, соответствующими русским терминам «отец и мать», в этом случае родственный термин полностью заменял имя, жена также не должна была называть мужа и родителей мужа по имени, соответственно и муж обращался к ее родителям, применяя лишь термин свойства: пал'дам (пал'дай па ам) - мать моей жены; ил'д'ам - отец моего мужа; па'ам - моя жена; наа'ум - моя жена; тиби'ум, прам - мой муж. В результате некоторые термины родства перешли в разряд антропонимов: Емак < емеку «мачеха»; Ирулка < Ира «мужчина, муж, старик» + суфф. прил. - л + ко; Емра < еми «мать» + усеченное от Ира + ра «старик»; Есегель-чик < ессегу «отчим» + суфф. прил. - л + суфф. - чик / чика, указывает на ослабление выраженного признака; Селякур < шели «свояк» + кур / кор «самец, жеребец». В большинстве селькупских семей и поныне продолжаются древние традиции употребления терминов родства вместо личного имени во внутрисемейном обращении, но не на государственном уровне. Что же представляет фонд немотивированных или ненастоящих имен селькупов? Как говорилось выше, настоящее имя человека считалось также и священным. Вероятнее всего, это было связано с тем, что некогда оно принадлежало предку и являлось наследственным в данной семье, патронимии или роде. Анализ немотивированного именника селькупов свидетельствует о его многокомпонентности. С одной стороны, в нем вскрываются очень древние пласты, восходящие к эпохе уральского или даже урало-алтайского единства. С другой стороны, явно прослеживаются заимствования, объясняемые этническими контактами с русскими, татарами, кетами, обскими уграми, тунгусами. Эвенкийское влияние проявляется в аффиксальных образованиях личных имен. В Третьей Парабельской волости в 1660-1677 гг. у власти был Итек Меринов. Вторая часть его имени была не селькупской, а монгольской, попавшей сюда через тюрок. У селькупов, как известно, устанавливаются только следы былого родового деления [25]. Большинство селькупских фамилий XIX в. не привязано к конкретным родам, так что материалами, позволяющими говорить о существовании родового фонда имен применительно к селькупам, мы не располагаем и поэтому лишены возможности рассмотреть немотивированный (и мотивированный) фонд селькупских имен в аспекте их родовой принадлежности. Некоторую ясность вносят исследования динамики и хронологии общественного развития на основе комплексного изучения археолого-этнографических источников. При анализе селькупского именника в разрезе отдельных волостей бросается в глаза их неповторяемость. Так, из 139 имен ясачных остяков Кетского острога из книги 1628 г., охватывавшей пять волостей, по два раза повторяются только имена Сяга, Со-котко, Уявула, Нагайко. В Нижней Нарымской волости Нарымского острога из 40 собственных имен не повторяется ни одно. Корни этого феномена восходят, как мы думаем, к мировоззренческим представлениям нарымских селькупов. Напрашивается также предположение, что при организации ясачных волостей в начале XVII в. русская администрация положила в их основу реальные границы родовых территорий, в то время еще весьма определенные и строго соблюдавшиеся. Характерной особенностью селькупской антропо-нимической системы является большое число формантов, которые давали возможность от одного имени или корня образовывать различные имена с одной и той же семантикой. Например: Ранепса (Ранепсут) > «бренчалка», Урунк (Урунгузей), Лоза (Лозамко) > «черт», Воня (Вонимко) Инча (Инчимей), Сочелка (Сочелкум) > сати / сачи «куделя, Мыдя (Мыдакум), Кинобай (Киноыл, Кынкуп, Кинопса) > «кин река», Кана (Канкуп Канфивандей) > кан «трубка», ванд «лицо», куп «человек». Нарымские и кетские селькупы являются носителями различных диалектов и принадлежат к различным этнотерриториальным группам. Антропонимический материал рассматривается нами по каждому из уездов в отдельности. Поражает чрезвычайная устойчивость корневых морфем лексики, сохранившей родовую идентичность носителей имени, закрепление личностных особенностей человека в мотивированных именах, следует обратить внимание на то, что архаическое мировоззрение наделяло имя собственное сакральными свойствами, определяло место человека в системе мировой и социальной координации, удерживало человека в связях реального мира, определяло пути его перехода в космическое пространство, которое в мифологии селькупов отражено в трёх мирах: небесном, земном и подземном. Этимологический анализ антропонимов по признаку тематической атрибуции корня-этимона позволил выделить группы имён: I. Имена, образованные от названий пород рыб: Му-га, Мунга, Мугуча < муга / мунга «пескарь»; Лауся < ла «язь» + у + суфф. - ся, букв.: «язевый»; Кижак < кижа «костерка». II. Имена, включающие названия птиц и животных: Кулукку < куле «ворон»; Кошлок < «молодой бобр»; Путя < пути «бобр»; Лога < лога «лиса»; Корга < корга «медведь»; Етча < етчча «коршун»; Шига < ши / си «соболь» + суф. «га» соболёк. III. Имена, имеющие отношение к растительному миру: Кутма < кут «ель» + ма «место»; Чора < букв. «заросль»; Чеуда < чеу «черёмуховая ягода». IV. Имена, восходящие к материальной культуре: Пува < пува «нож»; Пима < пимы «штаны»; Сатча < сатча «куделя»; Полча < по «дрова»; Кина < кын'н'нан «меховая шуба»; Инча < инти «лук»; Толча < толча букв. «лыжи». V. Имена, образованные от наименования частей тела: Кой > ко «ухо»; Ута < ут «рука»; Минелака букв. «пуп»; Магазя / Магадай > мага «спина»; Топка < топ «нога»; Але < олале «голова». VI. Имена, в основу которых положены психофизические признаки: Чумбол < чумпи «длинный» + ол «голова»; Чюнбакаба < чумпи «длинный» + каба «туловище»; Варгосай < варго «большой» + сай «глаз»; Тазак > ташуг «зазнайка»; Писенса, букв. «смешли-вец». VII. Имена, запечатлевшие место рождения: Ется < ет «деревня»; Тося < то «озеро»; Нюргум < нур «заливной луг» + гум «человек». VIII. Имена, несущие социальную нагрузку: Лякка, букв. «воин, друг»; Куимко < кой «богатый»; Есак < Тюрк. ясак «дань»; Кокса букв. «князь, богач». XIX. Имена со значением количества или последовательности: Оккия < оки / окы «один»; Тетога < тет / тета «четыре»; Айкум < ай «опять, ещё» + кум «человек»; Чипся < чипи «задний, последний». X. Имена, выражающие чувства родителей: Тяпта букв. «сказка»; Иссек < исса «зря, напрасно» + к / ку; Торя букв. «беда». XI. Имена-обереги: Лера < лэр «испуг»; Чура букв. «гнида»; Суска букв. «свинья»; Паргатка букв. «идол»; Лозя букв. «чёрт, дьявол». Исследователи антропонимов уже давно отмечали факт употребления родовых наименований в качестве личных имен и такой обычай считали очень древним. У селькупов этнонимы в качестве личных имен зафиксированы в исторических документах XVII в. Однако в роли антропонимов выступают только те названия селькупских подразделений, которые имеют отношение к этногенезу: родовые наименования Памгула > памгула, Чугла > чугула, Бохта / Пахта. В качестве антропонимов, записанных в ясачных книгах, фиксируются этнонимы из тюркских языков: этнонимы алтайцев (Алтай, Алтак, Алатайка, Телеш (род у телеутов), Кижак > Кижи, Нагайка, Тюметка, Тярсяку, Колмак / Колмачка, Мунгол > мунгол); хантыйский (Кондук); вогульский (Вогулка); кетские (Кольгет, Кынгет, Сем-гет, Ишнагелт); мордовские родовые наименования (Самарко, Киле, Бурнаш); Калык - родовое название ненцев и энцев; Мандрачка > манду род у энцев; древнейший этноним Кореля. Для селькупского антропонимикона характерно абсолютное совпадение значительной части собственных личных имен с теми нарицательными словами, от которых они образованы: Сюмба < сюмба «обух»; Нынсигда < нипсикита «лишенный материнской груди»; Кауля < кауа «линь»; Чук < чук «червь»; Чора < чора «заросль, чаща»; Курба < курба «бугор»; Тяпта < тяпта «сказка»; Тега < тега «гусь белый». Синтаксический способ словообразования в селькупском языке представлен формантами: -кота («мешок, подушка»), -лако («кусок, штука»), -сай («глаз»), -ира («старик»), -ол («голова»), -кум (куп, кул / гул) («человек»), -кор, -кур («самец, бык»): Чумбол < чум-пи «длинный» + ол «голова, букв.: «длинноголовый»; Кегерсай < кегер «вертится» + сай, букв.: «косой»; Кибайра < киба «маленький» + ира «старик», букв.: «маленький»; Тутлако < тут «карась» + лако «кусок», букв.: «кусок карася»; Селякур < сел «свояк» + кур «самец» (кор), букв.: «свояк»; Немкота < ням «мягкий» + кота «подушка», букв.: «мягкая подушка»; Канкуп < канн «трубка». Ильча добавлялось к имени человека почтенного возраста, что находит отражение в религии: имя бога Нума произносят как Нум Ильдча (Ильджа). Остановимся более подробно на словообразовательной роли двух формантов. -кор (со значением «самец», «жеребец», «бык») присутствует не только в собственных именах, но и в нарицательных. Имена с элементами -кор встречаются только в самых ранних ясачных книгах. В то же время обращает на себя внимание алтайское кашкор «дикий баран», кортух «боязливый». Ср.: записи лексики из материалов В.Н. Татищева: коркуска «петух», корканак «кобель», корсоска «боров», коркой «баран» и антропонимы кет-ских и нарымских селькупов: Коропся, Корсанко, Кор-меско, Корга [26]. -Кор можно добавить к любому существительному, обозначающему объект животного мира, включая насекомых и рыб (по полевым материалам А.П. Дульзона), чтобы обозначить представителя мужского пола. По мнению Пелих, слово «кор» содержит понятие родства по мужской линии «корог - дедова порода, семья». Важно отметить, что в представлении селькупов «кор ~ хор ~ хур» - не абстрактное понятие «мужского начала», а одна из человеческих душ. Это представление широко распространено у самодийцев. Мужчины имели душу «кор», потеряв ее, они превращаются в неполноценных существ (женщин). Их также зовут «момбель» - «дураки» [27. С. 30-33]. Указанный формант присутствует как в именах собственных, так и в нарицательных; его самостоятельное лексическое значение затемнено, так как он приближается к полусуффиксам. Формант -кум (куп, кул / гул) «человек» зачастую выступает как маркер антропонимов: Айкум < ай «опять», «еще», «тоже» + кум, букв.: «еще человек»; Леркум < лэр «испуг» + кум, букв.: «человек-испуг»; Мишкакумка < Мишка + кум + ка; Сеткул < сет «два» + кул, букв.: «близнец». В сложных существительных формант -кум частично утратил свое основное лексическое значение, приблизился к полусуффиксам и в итоге приобрел функции обобщающего выражения действующего лица: 1) по действию, по поступку; 2) по роду деятельности, по профессии; 3) по преобладающему признаку, например: етыдей кум «посетитель», кы пок кум «богач»; су: рул'д'и кум «охотник» [28. С. 85]. Самоназвание зырян и пермяков «коми» встречается у других финно-угорских народов: удм. кум - «человек»; самод. кум, куп, коп - «человек». Ср.: уйг. кун - «народ»; монг. юн, ун, умун - «человек». Древнейший формант «кум» присутствует в этнонимике финно-угорских народов: сара кум - «народ племени сара», удм. «зыряне»; коми - «народ»; сельк. сюсюкум - «лесной народ», лонкуп - «гусиный народ», каралькуп - «журавлиный народ», тамелькуп - «южный народ». Носителем основного значения в подобных существительных служит первое слово. Словообразовательные элементы были материально общими для различных этнических групп селькупов. Этимологический анализ мотивированных личных имен нарымских селькупов, извлеченных из архивных документов XVII в., в целом приводит нас к выводам, совпадающим с мнением специалистов, работавших с именником других сибирских народов [24; 29-31]. Прежде всего подтверждается точка зрения о том, что наибольшую именную нагрузку несут нарицательные термины, связанные с основными элементами селькупской экосистемы: человек и природа (флора и фауна), человек и система его жизнеобеспечения, духовный мир человека, человек и социальная среда, психофизическая деятельность человека и т.д. Осознавая известную ограниченность использованного круга источников по селькупскому антропо-нимикону, авторы тем не менее считают возможным утверждать, что среди апеллятивов, положенных в основу собственных мужских имен XVII в., преобладают названия рыб, животных, птиц, растений и других представителей флоры и фауны. Это, бесспорно, весьма древний, если не самый архаичный, пласт селькупской антропонимики. Любопытно, что на территории нижней Шудельки (бассейнообразующая река Парабельской волости) найдены каменная плоская скульптура рыбы и изображение птицы на керамике, относящейся к эпохе неолита. Как известно, исследователи связывают подобные артефакты с сакрально-тотемической семантикой [32, 33]. Столь же архаичными являются имена-обереги. Их бытование объяснялось желанием избежать воздействия злых духов, что могло быть связано как со смертью предыдущих детей, так и с боязнью потерять первого ребенка. Среди тотемических животных-прародителей, почитавшихся селькупами, особое место принадлежало медведю [25]. Антропонимы, восходящие к слову «медведь», селькуп. «корга», например имя ясачного Корга, фамилия Коргалины, п. Каргасок. Несомненно, эти материалы связаны с тотемическими представлениями либо их реликтами. В ясачных книгах фиксируются антропонимы Пега, Пегая, Пектур - лось. У современных селькупов и русских в Нарымском Приобье, особенно на левобережье, распространена фамилия Пеговы, Певговы, Пегучены, Пегачены. Фамильные ононимы и топонимика дают более широкий ареал названий с морфемой-именем «Лось»: Сургутское и Томское Приобье, Туруханский край. Лось у селькупов считался родоначальником некоторых родов, отсюда запрет на употребление лосиного мяса. Первородство сформировалось ещё в древности [34]. В эпоху раннего железного века (кулайская культура) старые родовые принципы меняются, а в рёлкин-ское время (раннее средневековье) уже утвердились патронимические отношения с их предковым родством, о чем свидетельствуют археологические источники и исследования [20. С. 104-116]. Статус лося также менялся: наглядно фиксируется превращение родового образа в космогонический (сидерический). Теперь, судя по мифологии, преданиям, культовому литью (образ лося - всадника - героя), Лосю покровительствует Ном (небо). С Лосем тесно связана Луна. Сам Лось на небе (созвездие Большой медведицы) отвечает за смену времен года, дня и ночи, олицетворяет мощь и силу [35. С. 238-239]. Подобные метаморфозы - обычное явление в синполитийных сообществах в процессе распада родовой организации, когда шли борьба старых и новых путей существования, смена форм собственности, становление потестарных организаций, расширение внутренних миграций диалектных групп и появившихся семей (фамилий), первых военных и мирных контактов с русской цивилизацией, поиски адаптивних путей в составе иноэтничного государства. И здесь снова уместно вернуться к селькупскому военно-политическому объединению, имевшему собственное имя Пегая Орда, что в переводе с селькупского - «Большого Лося богатыри» [6. C. 93]. Название соответствовало времени, вобравшему и традиции родовых предков с воплощённым в них единением, и веру в собственную силу. Почти через 100 лет в ясачных книгах фиксируется новое звено в развитии родового эпического образа лося в подписях-тамгах деловых бумаг в русскую администрацию селькупских волостных князцов. Например, князцы Кусконча, Канна, Пизинча (Третья, Первая Парабельские и Верхняя Подгородная волости) ставили тамгу «Лось» [36. С. 134-145]. Селькупские знамена-лоси значились в большей степени в левобережье Нарымского При-обья, частично в нижнекетских волостях и в Сургутском уезде по р. Агану. В целом сравнение с тамгами кетских и тазовских селькупов не выявило образа лося, в основном это были изображения лука и стрел, человека, нарт и змей. Апеллятивами для определенной группы антропонимов служили отличительные или же нетипичные физические качества ребенка, а также особенности его психического склада. Отдельные имена отражают специфику социальной организации селькупского общества, его социальную психологию, что, по мнению многих исследователей, при этимологическом анализе делает их очень важным историческим источником. Одним из древних и очень распространенных мотивов наречения имен во многих языках мира является вера в магическую силу числа. Этот способ наименования является общим для индоевропейских, семитских, тюркских, финно-угорских и других народов [37. С. 196]. Устанавливается он, по нашим материалам, и у селькупов, в антропонимиконе которых выявляются имена, образованные от чисел, характеризующих последовательность рождения детей. От Клавдии Ермо-лаевны Гоголевой из пос. Тюхтерево Парабельского района получена любопытная информация о древней системе определения возраста у селькупов: младше моего отца, но старше меня - со мной одного возраста. Наконец, заметный слой в любом именнике составляют этно- и топоантропонимы. Употребление этнонимов в качестве личных имен можно объяснить двояко. На ранних этапах развития родового общества этническое и личное имена, видимо, не различались. В связи с этим любопытны наблюдения Г. Моргана, который пишет, что у североамериканских индейцев-ирокезов каждый род имел личные имена, которые являлись его исключительной собственностью. Эти имена могли прямо по своему назначению указывать на род, к которому индейцы принадлежали, либо были в качестве таковых общеизвестны [38. С. 47]. В «Росписной книге Нарымского уезда» в Верхней Подгородней Волости среди плательщиков ясака значится по имени Арток [7. Кн. 144 (2)]. С XVII в. известно название правого притока р. Шудельки в ее низовьях - «Артоков исток», данное по родовому имени. В конце XVII - начале XVIII в., когда появляются фамилии в Третьей Пара-бельской волости, в юртах Инкиных фамилия Артоко-вых была одной из первых [9. Д. 166, 180; 10. Д. 232]. Примерно таким же путём появились другие ранние фамилии: Кажугины, Малгетовы, Коченгины, Ненды-гины и др. В период христианизации у селькупов появились вторые имена, которые стали фигурировать в официальных документах, а традиционные отошли на бытовой уровень. Таким образом, по данным антропонимики, археологии, этнографии и ряду письменных источников, у селькупов XVI-XVII вв. прослеживаются серьезные социально-экономические и мировоззренческие изменения. Проведённые исследования дали новые материалы о родовом делении, исторических контактах, истории происхождения имен и фамилий селькупов и их значениях. Достигнутые результаты помогают возродить историческую память о предках, что, несомненно, важно на современном этапе развития селькупской культуры.

Скачать электронную версию публикации