Problems of Resettlement and Ukrainian ethno-cultural transformations in the Ukrainian ethnic environment in Yenisei Sib.pdf Конец ХХ - начало XXI в. продемонстрировали всплеск исследовательского интереса к проблеме трансформации этнической идентичности в среде украинских переселенцев в Сибири, однако она нашла свое отражение главным образом в исследованиях по истории Западной Сибири и Дальнего Востока, Восточно -Сибирский регион в этом плане изучен недостаточно. Одним из первых к украинской тематике среди красноярских исследователей обратился Иван Андреевич Прядко, сам по происхождению украинец, выпускник исторического факультета Томского государственного университета. Он родился в селе Переяславка Рыбинского района Красноярского края в крестьянской семье выходцев из Полтавской и Киевской губерний, которые в конце XIX в. поселились в Рыбинской волости Канско-го округа Енисейской губернии. Заинтересованность историей своей семьи, родной деревни и района привела Прядко к украинской тематике. Впрочем, в центре внимания его исследований всегда была именно локальная история и судьбы людей родного края. Иван Андреевич сформировался как классический краевед. В публикации «Из истории переселения крестьян в Енисейскую губернию (80-е гг. XIX в. - 1917 г.)» 1962 г. им был поставлен вопрос об украинском компоненте в составе переселенцев в Енисейский край [1]. Начало личной карьеры профессора И.А. Прядко было связано с работой в Госархиве Красноярского края, он возглавлял отдел использования и публикации документальных материалов, поэтому неудивительно, что документальные источники, материалы архива стали основой его работ по украинской тематике [1-5]. Иван Андреевич неизменно указывал на свое родное село Пе-реяславку как на основанное украинцами в 1893 г. поселение в Канском уезде по обе стороны от тракта неподалеку от волостного центра села Рыбинское. В истории Енисейского региона оно стало одним из примеров компактного расселения украинских переселенцев в основном из Полтавской, Черниговской и Киевской губерний. Обратившись к анализу переселенческих процессов столыпинской поры, на конкретном материале историк сделал вывод о том, что украинские переселенцы второй волны практически не создавали собственных поселений, а приселялись в уже обустроенные украинские поселки [2]. По его подсчетам, только за 19061910 гг. в Енисейскую губернию из Украины переселилось 6 354 чел. мужского пола, а в период с 1890 по 1914 г. в Приенисейской Сибири было основано 50 населенных пунктов компактного поселения украинцев, получивших статус поселков, сел и даже ставших волостными центрами [5. С. 119-120]. В публикациях описаны хозяйственно-бытовые подробности процесса обустройства переселенцев на новом месте, сделан вывод о том, что обустройство на новом месте у украинцев шло по образцу старожильческих поселений Сибири [Там же]. Подчеркну, что исследовательский интерес профессора Прядко сформировали обстоятельства личного характера, тема в его публикациях представлена в краеведческом ключе, иногда скорее в популяризаторском, но тогда на рубеже 1990-2000-х гг. он выражал уверенность, что украинская тематика станет объектом для пристального исторического анализа следующими поколениями историков. В целом характер его работ - это скорее очерки по истории, первые попытки обратиться к украинской тематике и привлечь внимание исследователей к украинскому компоненту в истории переселений и освоения Сибири. Тема была поддержана в публикациях одного из лучших региональных музеев в России - Мартьянов-ского музея в г. Минусинске. Он был создан еще в 1877 г. и на сегодняшний день располагает уникальными коллекциями, является безусловным научным центром юга Сибири по изучению локальной истории. С 1990 г. здесь проходят Мартьяновские краеведческие чтения, публикуются результаты деятельности сотрудников и специалистов по локальной истории, в том числе по истории переселенцев на юге Сибири. В работах Е.В. Леонтьева по истории Минусинского округа характерной чертой этнического состава региона признано наличие большой группы украинцев; после русских и аборигенов региона - хакасов - украинцы были здесь третьей этноязыковой группой [6. С. 98]. Леонтьевым исследовано заселение украинцами именно юга Красноярского края. По мнению автора, начало процесса связано с появлением группы так называемых кавказцев -украинцев, выходцев из Курской губернии, которые после неудачных попыток поселиться на южной границе России ввиду немирного соседства с горцами вынуждены были перебраться в Сибирь и основали собственную деревню Кавказская в 1805 г. В последующем это поселение стало крупнейшим податным центром Минусинской волости. По данным исследователя, треть ее жителей носила украинские фамилии. В 1825 г. деревня получила статус села, в материалах ревизии 1859 г. отмечалось, что жители по преимуществу живут отдельно от русского старожильческого массива [Там же]. Е.В. Леонтьев внимательно исследовал ревизские сказки, другие материалы ревизий, дела Минусинского волостного правления и описал не только процесс заселения региона украинцами, но также пофамильный состав жителей по данным метрических книг приходов, их брачно-семейные связи; рассказал о появлении элементов южнорусской традиции в регионе, например в сфере домостроения. Подробно изучил патронимы с украинскими корнями. Важным стало замечание автора, что в старожильческом восприятии украинцы и русские из южных и юго-западных районов России обычно не различались, представляя как бы одну общность под названием «хохлы» [Там же]. О таком же отношении к выходцам из южно-русских губерний свидетельствуют примеры из Омского Прииртышья [7. С. 47]. Исследователь проанализировал внутреннюю мобильность населения в Енисейском регионе и пришел к выводу, что в Минусинском крае в первой половине XX в. столкнулись два миграционных потока: переселенцы из России (частично украинцы), выходцы из Пермско-Вятского региона и уральцы, формирующие первый поток, и выходцы из северных районов Приенисейского края, переселяющиеся в южные районы, формирующие второй поток. Анализ внутренних миграций позволил констатировать, что украинцы демонстрировали меньшую склонность к переходам внутри региона, чем старожилы, ввиду ограниченности ресурсов (рабочая сила, скот и др.), которые уменьшали потребности в захвате новых земель, поскольку именно это обстоятельство выступало стимулом внутренней сибирской мобильности [8. С. 101-103]. На сегодняшний день существует также целый пласт исследований сибирских ученых, в котором украинские переселения рассматриваются в общем ключе переселенческой политики Российского государства, что видело в Сибири главным образом исправительную колонию и ресурсный источник. Украинская тематика в таких работах рассматривается на фоне общей проблемы переселений и освоения Сибири, когда речь идет о характерных чертах процесса переселений, о численности переселенцев, о процессах обустройства на новом месте, о хозяйственной деятельности в целом, о бытовых и культурных отличиях. Особенности миграций украинцев рассматриваются через призму общих, уже ставших классическими, выводов: резкое усиление украинского переселенческого потока исследователи связывают со стремлением решить проблему аграрного перенаселения в Европейской части Российской империи, главным образом на юго-западе, путем массовых переселений в Сибирь. Начиная с 80-90-х гг. XIX в. важнейшим катализатором признается строительство Сибирской железной дороги, в последующем - Столыпинская аграрная реформа [9-16 и др.]. Однако в отличие от исследований предшествующей поры в последнее время акцент делается на анализе механизмов адаптации на новом месте, на проблемах сосуществования межэтнических сообществ, их взаимодействия с государственной властью, речь в публикациях идет о сохранении этнической, соционорматив-ной культуры, образования на родном языке. В процессе эволюции вектора исследований, которая связана и с концептуальным осмыслением этносоциальной ситуации в Сибири, и с накоплением документального материала, его систематизацией и вдумчивым анализом, появились исследования, посвященные полиэтническому переселенческому сообществу в целом, в которых выявлены общие принципы адаптации переселенцев к новым условиям. Чаще всего указанный процесс описывается без выделения собственно украинской линии, об украинцах речь идет наряду с немцами, белорусами, латышами, литовцами и др. [12, 15, 17]. В то же время выделяются некоторые особенности, касающиеся украинцев. Так, исследователь из Томска Л.И. Шерстова отмечает, что важнейшая проблема взаимоотношений с коренным автохтонным населением Сибири не была актуальна для переселенцев украинцев, поскольку они не сталкивались с ними, выбирая другие территории для вселения [18. С. 239-240]. Действительно, не имея опыта повседневного общения с таким населением, украинцы относились к нему с опаской, иногда с пренебрежением, и всегда старались выбирать места, где минимизирована возможность общения с автохтонами региона. Рассмотрено и подтверждено, в том числе и на украинском материале, утверждение о важности самоуправления в таком отдаленном регионе, как Сибирь, большие пространства которой диктовали необходимость предоставления переселенцам самоуправления [2-4, 6, 8, 12]. С другой стороны, не находит подтверждения тезис Л.И. Шерстовой о том, что переселенцы второй волны (начала XX в.), в том числе украинцы, испытывали страх перед необъятной неведомой страной и труднее вписывались в сибирскую природно-климатическую среду, сложнее приспосабливались к ней. Еще одна безусловная ошибка считать, что украинцы в значительной степени расселились в городах, работали на стройках и золотых приисках [19. С. 13], напротив, именно крестьянский характер украинского переселенческого потока является его важнейшей характеристикой. Серьезную роль в формировании этнических групп в Сибири, проживающих как компактно, так и дисперсно, сыграли разного рода недобровольные и принудительные миграции первой половины XX в., например беженство, переселения в ходе «зачистки границ», волны массового раскулачивания, другие спецпереселения и т.д. Выяснение вопроса о том, в какой мере они повлияли на украинское сообщество в Сибири, является и сегодня актуальной, практически не исследованной темой. Так, этнический компонент в исследованиях красноярских историков о беженстве не выделен, в том числе из-за ограниченности статистических данных. Данные об украинцах действительно не могут быть полными потому, что особенности государственной статистики Российской империи приводили к использованию обобщающего термина «русские» как для украинцев, так и белорусов. Однако в работах А.Н. Курцева, В.С. Утгоф предпринята попытка хотя бы частично ответить на вопрос об этническом составе недобровольных мигрантов, например на основе сведений регистрационных карточек беженцев статистического отдела Татьянинского комитета, которые составлялись в местах водворения [20, 21]. А.Н. Курцев утверждает, что «реальную картину этнической принадлежности эвакуированного населения рисуют сохранившиеся материалы первичной регистрации, которую в основном заполняли беженцы из полосы Юго-Западного фронта». Он использовал такого рода документы по Белгородскому уезду Курской губернии и пришел к выводу, что по состоянию на 1916 г. российские подданные украинской национальности здесь преобладали [20. С. 106]. Задача определения этнического состава мигрантов-беженцев в Прие-нисейской Сибири, выявления украинского компонента среди них, безусловно, сложная, но ее решение не только даст достоверную статистику, но и поможет определить качественные характеристики недобровольных мигрантов-украинцев. Примером работы такого рода может стать исследование В.С. Утгоф, которая на примере белорусских беженцев показала, что помещение их в другую этническую среду стало мощным фактором мобилизации этничности, основным признаком которого оказался родной язык [21]. Концептуальным выводом современных исследований по истории Сибири и ее колонизации в XIX -начале XX в., который касается украинцев, в первую очередь, стал тезис о том, что в стратегической перспективе политика власти ориентировалась на постепенную хозяйственно-культурную ассимиляцию разных этносов в Сибири, восприятие русской культуры и языка выступало в качестве императива российской государственности. М.В. Шиловский подтверждает, что «одним из последствий колонизации стала русификация самих переселенцев (украинцев, немцев, чувашей, белорусов, мордвы и др.) с утверждением общерусской идентичности» [16. С. 36]. Исследователь из Омска А.В. Ремнев, анализируя имперскую политику в Сибири, не только соглашался с тем, что она имела целью «географии придать русскую физиономию» (Н.И. Надеждин), но продвижение за Урал рассматривал как целенаправленный процесс «конструирования империи» «однородным единоверным населением» [19. С. 8]. Описывая славянский мир Сибири, Ремнев отмечал, что «украинцы и белорусы, хотя и сохраняли довольно долго свой язык, черты бытовой культуры в условиях Сибири», будучи расселены среди по большей части русских переселенцев и старожилов, оказались более «восприимчивы к культурным заимствованиям и проявляли более высокий уровень этнической и конфессиональной толерантности, демонстрировали большую, чем на исторической родине, приверженность идее общерусской идентичности» [Там же. С. 13]. Документы зачастую подтверждают тенденцию, согласно которой население украинских анклавов в Сибири и на Дальнем Востоке переходило на русский язык, а к 1930-м гг. в большинстве случаев утратило этническое самосознание [22. С. 125, 161]; в то же время нужно подчеркнуть, что власть не предпринимала активных попыток насильственно ускорить этот процесс. Другой характерной особенностью современного этапа изучения этносоциальных процессов в Сибири конца XIX - начала XX в. стало появление комплексных исследований по отдельным этническим группам, дисперсно расселенным в иноэтническом сообществе: немцам, прибалтам, евреям, полякам, белорусам [23, 24 и др. ] . С сожалением приходится констатировать, что такого исследования по истории украинского сообщества конца XIX - начала XX в. нет не только в нашем регионе, но и в Сибири в целом. Украинская тематика лишь частично нашла свое отражение в документальных публикациях. В 2007 г. в Красноярске был издан двухтомный сборник документов «Межэтнические связи Приенисейского региона» [22], который стал итогом 9-летней совместной работы красноярских ученых и архивистов. Авторский коллектив преследовал цель стимулировать научные изыскания историков, краеведов, студентов и школьников. В первом томе собран материал о коренных народах региона, о формировании межэтнических отношений в связи с приходом русских землепроходцев и др. Документы второго тома сборника повествуют о становлении советской системы национальных отношений, учреждений национальной культуры и образования и т.д. В годы войны и послевоенный период приоритетное внимание уделяется вопросам размещения беженцев и спецпоселенцев различных национальностей. Сборник документов был анонсирован как попытка документально представить всею палитру межэтнических отношений в регионе. Задача непосильная даже для шестисотстраничного двухтомника, поэтому равномерно показать национальную проблематику, тем более за большой временной период (начиная с XVII в.), не получилось. Документов по украинской проблематике немного: один - в первом томе, чуть больше десяти - во втором. Они достаточно случайно отобраны из всего многообразия хранящихся в красноярских архивах и посвящены, например, недочетам в статистике национальностей (1928 г.); несколько документов содержат общий статистический материал по национальностям, рассказывают о процессе и результатах русификации в регионе (о нежелании открывать школы на украинском языке в украинских селах) несмотря на то, что «советская власть не ограничивает права нацменьшинств» [22. С. 47, 125, 128, 161 и др.]. Показательна «Выписка из протокола общего собрания граждан села Ольгина Уярского района Красноярского округа» (1926 г.) о решении не открывать школу на родном языке [Там же. С. 125]. Из документа ясно, что в селе Ольгино треть населения - украинцы. Власть спрашивает их согласие на открытие школы на родном языке, чтобы «дать полную возможность росту украинской нации». Но в постановлении речь идет о нежелании населения отделяться от русских и нежелании в связи с этим открывать собственную школу на родном языке. По данным исследователя И.В. Черказьяновой, те же немцы в Сибири упорно сопротивлялись русификации и пытались всеми средствами и силами сохранить немецкоязычную школу [25]. Документы архивов Красноярского края хранят достаточно информации по разным аспектам украинской тематики, например 1920-х гг., когда активно в регионе работала украинская секция губотдела нацменьшинств, но эти документы редко привлекают местных архивистов и исследователей. Между тем внимательное изучение массива документальных источников позволит создать масштабную картину именно украинских переселений в Сибирь, проанализировать степень адаптационных возможностей переселенческого украинского сообщества, процессы адаптации к новым условиям в украинской среде через характеристику этапов, форм адаптации и факторов, повлиявших на развитие процесса, особенно в сопоставлении с другими переселенческими группами (сравнительный анализ), т.е. позволит выяснить особенности процесса, имеющего следствием утверждение общерусской идентичности; подтвердить в целом (или опровергнуть) эту тенденцию, проанализировать, насколько прямолинейным был процесс русификации украинцев в Сибири, выявить роль насильственных рычагов в этом процессе, а также, например, роль церкви в нивелировании или сохранении этнокультурных различий в Сибири (при понимании того, что в иерархии идентичностей конфессиональность явно уступала национальному фактору). Перечисленные исследовательские проблемы можно считать важнейшими в плане развития исторической украинистики в Приенисейской Сибири. Как отмечалось, алгоритм такого рода исследований уже апробирован с разной степенью успешности на примере других регионов или других групп переселенцев [23-25 и др.]. Также важно отметить, что исследование такого рода непременно должно носить интегральный характер, используя возможности как социокультурного, этносоциального подходов, так и историко-этнографического (например, при анализе динамики адаптации важнейших компонентов в культуре жизнеобеспечения) и психологического подходов. Интересными в этом плане могут стать исследования историков Б.Е. Андюсева (Красноярск) и О.Н. Шелегиной (Новосибирск) о процессах адаптации русского населения Сибири, которыми выстроена и на конкретном материале проиллюстрирована многомерная модель адаптации русских в Сибири, и Приенисейском крае в частности, с тремя равнозначными составляющими - материальной, социокультурной и ментальной [26, 27]. Необходимо также подчеркнуть, что такого рода работа даст комплексное представление о жизни и быте украинцев в Сибири и станет вкладом в разработку проблем истории сибирской повседневности с учетом украинского этнического компонента. Малоизученной, но, безусловно, важной является тема миграций советского времени, как принудительных, так и добровольных трудовых потоков (оргнаборы первых и послевоенных пятилеток). Переселения середины XX в. не были столь масштабны, как на исходе XIX и в начале XX в. Однако ссылка, безусловно, сказалась на росте славянских этнических групп в Сибири. Дуализм идентичностей на Украине, на который указывает, например, А.И. Миллер, условное разделение на западных и восточных украинцев [28] отразился в поведении групп украинских переселенцев конца XIX - начала XX в. и переселенцев 1930-1950-х гг. Протекание этнических процессов в этих последних группах украинцев - принудительных мигрантов - исследовано абсолютно не достаточно. Так, важнейшим фактором сохранения этнической границы в группах депортированных западных украинцев стал иной исторический опыт на протяжении веков. Их динамичная национальная жизнь в Австро-Венгрии, а затем в Польше, «навыки национальной мобилизации», по словам Миллера, которые усиливало униатское духовенство, фактор принудительного водворения в Сибири, репрессивный характер переселений, отрицательное отношение к советской власти играли этноконсолиди-рующую роль. Особенно сплачивала антисоветскость. Например, именно украинцы были в числе инициаторов восстания 1953 г. в Норильлаге, которое может рассматриваться как один из примеров национальной мобилизации. Украинцы-спецпоселенцы демонстрировали также иную картину отношения к языку и традициям. Красноярский исследователь Е.Л. Зберовская отмечает, что при отсутствии сферы функционирования родного языка, репрессивных усилиях власти в отношении «неблагонадежных» главную роль в сохранении украинского языка стала играть семья: «Носителем этнокультурных ценностей, как правило, выступало старшее поколение» [29. С. 253]. Приспосабливаясь к суровым природным условиям Сибири, депортированные западные украинцы сохраняли свой язык и культуру. В сообществах репрессированных западных украинцев внутриэтническая сплоченность цементировалась также их религиозной принадлежностью к греко-католической церкви. Греко-католическая вера стала одним из главных маркеров этнического самосознания и стимулом защиты этнической границы, причем защищали ее особенно рьяно. Исполнение религиозных обрядов (крестины, венчание, похороны) способствовало консолидации группы и приобретало особый смысл. Большую роль играли священники как символы, персонифицирующие украинскую этничность. Е. Зберовская отмечает: «В 1950-х гг. для переселенцев из Западной Украины исполнение религиозных обрядов (несмотря на запреты властей) воспринималось как способ национальной консолидации». В отчетах партийных руководителей сообщалось, что «отправление украинцами обрядов принимает форму массовых национальных действий» [29. С. 253]. Вполне резонно в этом плане рассматривать спецпоселенцев не только как виктимную группу, но как социоэтническую общность, способную к самоорганизации и консолидации на местном и региональном уровнях. Принудительные миграции особенно отразились на составе населения северных территорий и Заполярного края Приенисейской Сибири, которые в значительной степени оказались заселены украинцами. «Подавляющее большинство раскулаченных были русскими, 1/3 высланных - с территории Украины», - подчеркивает томский исследователь Е.В. Карих. Она же отмечает, что «потомки этих переселенцев из Украины и Белоруссии. и сейчас помнят свое происхождение, но считают себя уже русскими» [11. С. 75]. Украинское и белорусское население в северных районах Приенисейской Сибири продолжало стабильно расти в 1970-1980-е гг.: процесс был связан с активным промышленным освоением региона, развитием металлургической и золотодобывающей промышленности (Норильский промышленный район). Изучение процесса формирования этнического облика самого города Норильска - также важная исследовательская задача, в составе жителей заполярного города всегда велико было число украинцев. После распада Советского Союза произошло почти наполовину сокращение доли украинцев на севере Азиатской России. Главной причиной стала обратная миграция, поскольку, по мнению Е.В. Карих, резерв, предоставленный аграрной колонизацией края, в 1970-1980-е гг. уже закончился. Однако экономическое развитие региона продолжает требовать квалифицированных рабочих рук, только, по верному предположению той же Е.В. Карих, «заселение севера будет продолжаться, но это уже не будет славянской и финно-угорской колонизацией. Значительную часть новых переселенцев составят народы Средней Азии, Кавказа, Китая и Кореи» [Там же. С. 85]. Важная роль в презентации анализируемой темы принадлежит сотрудникам красноярского краевого общества «Мемориал». Среди собранных ими материалов значительная часть посвящена украинцам. Отмечу роль бывшего сотрудника музея Норильского промышленного района в г. Норильске А.Б. Макаровой, которая на стыке 1980-1990-х гг. начала собирать материал о восстании в Норильлаге. Норильчане покидали свой северный город и напоследок заходили в музей, записывали свои истории. Макарова начала сбор воспоминаний тех, кто участвовал в восстании и еще жил в 1990-е гг. в Норильске, записывала также воспоминания других жертв репрессий и их родственников. Впоследствии исследовательский поиск распространился далеко за пределы заполярного города. Исследовательница стала публиковать в местной прессе, главным образом в газете «Заполярная правда», свои заметки; затем вернулась к этой теме в 2003 г. Работа такого рода уже активно шла в других регионах России, на Украине, в других странах, но у Аллы Борисовны была возможность проводить исследование в архивах информационного центра УВД Красноярского края и в архивах соответствующего ведомства в Норильске. Эта работа помогла воссоздать историю не только Норильлага, но и других подразделений Краслага, где тоже велика была роль украинских групп. Макарова отмечала, что, по подсчетам бывшего узника Норильлага Б.А. Шамаева, в 3-м каторжном отделении Горлага почти 90% заключенных были украинцами, по свидетельствам самих участников восстания, в 6-м женском отделении Горлага украинки составляли 70% [30, 31]. Работа в специализированных архивах позволила исследовательнице восстановить хронику событий весной - летом 1953 г., в том числе в женской зоне Но-рильлага, фамилии участников переговоров с комиссиями из Москвы в июне 1953 г., подробности пересмотров приговоров и другие вопросы [32]. Женская тема Норильлага стала важнейшей для А.Б. Макаровой, она эмоционально и искренне писала о самоотверженности молодых девушек и женщин, не смирившихся с чудовищными условиями пребывания в заполярном крае. Красноярский исследователь В. Сиротинин также воссоздавал биографии тех, чьи страницы жизни были связаны с Норильском. В лагерях на Енисее тогда горестно шутили, что если какая-то нация еще не представлена в Норильске, то ее нет в природе; украинцев же здесь было наибольшее число, они составляли костяк и контингента Норильлага, и восстания в 1953 г. Макарова подчеркнула тот факт, что в восстании в этом подразделении Гулага большую роль сыграли западные украинцы, которые никогда не жили при советской власти. Отмечу также исследование В. Биргера, который анализирует политическую ссылку и другие принудительные миграции, в том числе с оккупированных территорий в ходе Второй мировой войны. Рассматривая социальный состав ссылки 1930-х гг., автор утверждает, что крестьяне преобладали, «но немало было торговцев, учителей, инженеров, ремесленников, [при этом] по этническому составу преобладали, конечно, украинцы» [32]. Отдельно в депортационном потоке автор исследует историю так называемых украинских немцев из юго-западного Причерноморья. Эшелон с ними прибыл в Красноярск в декабре 1945 г., в составе украинских немцев было много собственно украинцев. Ссылка по указу 21 февраля 1948 г. «О направлении особо опасных государственных преступников на отбытие наказания в ссылку на поселение в отдаленные места СССР», в числе которых назван был Красноярский край, также привела к увеличению украинского компонента в составе населения Приенисейского края. Речь идет о так называемой послелагерной ссылке, которая для многих из ссыльных «превратилась в вечное поселение». Частично ссыльные из этапов, выгруженных в Красноярске, остались на местных лесозаводах. Других отправили из Красноярска или на юг в предгорья Саян (например, в труднодоступные поселки по р. Сисим), или вниз по Енисею в г. Енисейск и в «Ярцевский субрегион», который располагался по Енисею и его притокам вблизи села Ярцево. Это традиционное место ссылки называли Туруханским краем, причем население здесь настолько увеличилось за счет ссыльных, что власти вынуждены были образовать новый Ярцевский район. Многих оставляли в ссылке рядом с лагерем после освобождения из Норильлага: «...соответственно в Норильске, Дудинке, Курейке, Подтёсово, в совхозе (подхозе Норильлага) "Таёжный", в Красноярске. Часть "освобождённых" узников Норильлага и Горлага отправляли в ссылку, как тогда говорили, "в тундру": по таймырским посёлкам или в геологоразведочные партии» [Там же]. Причем автором не отмечены случаи отправки в ссылку из норильских лагерей за пределы Красноярского края. Внимательно изучая потоки недобровольных мигрантов с оккупированных территорий в ходе Второй мировой войны, В. Биргер подчеркивает, что депортации иностранных граждан в данном случае нельзя определять по национальному принципу - «грубая ошибка говорить о "депортациях поляков", "депортациях латышей" потому, что отряды депортированных составлялись по социальным признакам и "особенно по общественному положению"» [Там же]. Проведенный анализ публикаций в Красноярске и крае позволяет сделать вывод о слабом развитии украинской тематики в историческом исследовательском пространстве. Представляется, что связано это с разными факторами: 1. Свое влияние на состояние гуманитарного знания в регионе оказывает общая направленность научно-образовательного кластера - прикладная естественнонаучная и техническая; гуманитарное образование и наука никогда не были приоритетными, достаточно вспомнить, что историческое образование в классическом университете берет свое начало лишь с 1999 г. 2. Красноярск выделяется среди сибирских городов - он промышленный, рабочий; это не Томск -«Сибирские Афины» и не Новосибирск с его Академгородком. 3. Слабость самого исторического сообщества, отсутствие крупных исследовательских школ, разобщенность на научно-образовательном пространстве, отсутствие прочной связи с другими историческими исследовательскими центрами также играют свою роль. 4. Ввиду наличия больших групп нерусского автохтонного населения главное внимание в этноисториче-ских исследованиях в регионе всегда уделялось хакасам, ненцам, кетам, энцам и др. Переселенческие сообщества лишь в последнее время привлекли внимание историков, однако в первую очередь польские, еврейские, немецкие, но не украинские. 5. Близость региона с Китаем заставляет обратить внимание на огромный дисбаланс демографического потенциала России и Китая, на проблему китайской миграции на восток нашей страны и в том числе в Красноярский край. Неудивительно, что актуализируется востоковедная тематика работ, темы, связанные с историей и современным состоянием российско-китайских отношений и китайской миграцией. Отмечу, что в самое последнее время акценты смещаются в сторону изучения миграций из стран Средней Азии. Славянская проблематика, напротив, уходит из исследовательского пространства. Выход в этой ситуации может быть найден в координации усилий с коллегами из Томска, Новосибирска, Омска; плодотворным может стать интегративный и междисциплинарный уровень совместного комплексного исследования.

Скачать электронную версию публикации