The directions of migration flows during an era early and the developed bronze. Baraba forest-steppe (according to arche.pdf Барабинская лесостепь занимает обширные пространства между великими западносибирскими реками - Обью на востоке и Иртышом на западе. Площадь её достигает 117 000 кв. км [1]. Бараба, как её ещё называют, представляет собой слабо всхолмленную равнину с перепадами высотой не более 100-150 м. Резко-континентальный климат, обилие озёр, обширнейших пастбищных угодий, березовых лесов (колков) обусловили в голоцене богатство региона рыбой, дичью и уникальными возможностями для содержания домашнего скота, а также собирательства. Всё это делало регион крайне привлекательным для обитания человека. Ранее было отмечено, что в Барабинской лесостепи отчетливо просматриваются своего рода природные оазисы, особенно богатые необходимыми для жизнедеятельности человека ресурсами [2]. Две достаточно крупные реки - Омь в центральной части и Тара на севере, относящиеся к иртышскому стоку, протекающие в широтном направлении, являлись в древности несомненными магистральными маршрутами для передвижения групп населения в этом направлении, а их притоки, ориентированные по меридианам, также способствовали контактам и транзиту, но уже с севера на юг (и наоборот). С появлением тяглового (в том числе и колесного) транспорта (а это событие происходит в эпоху бронзы) идеально ровная территория Барабы давала уникальную возможность для активного передвижения групп населения как в широтном, так и в меридиальном направлении. Многолетние исследования, которые проводит автор настоящей работы в Барабинской лесостепи, представили в распоряжение ученых обширный археологический материал, относящийся к различным эпохам, в том числе к периоду бронзы [3, 4], позволившие рассматривать не только общие, но сугубо специальные проблемы, связанные, в том числе, с миграциями. Особенно усилились возможности археологов с широким использованием естественнонаучных методов, в том числе археологии и палеогенетики. Изучение древних миграций является одной из важнейших проблем, которая стоит перед археологией любой эпохи, начиная с древнейшего периода истории человечества, когда ойкумена осваивалась представителями рода Homo - до Нового и Новейшего времени. Причины и механизмы миграций, а также их проявления далеко не однозначны и должны рассматриваться с учетом конкретно исторического, географического и палеоэкологического контекста. Все вышесказанное в полной мере относится к периоду ранней - развитой бронзы, которому и посвящена данная работа. Не менее сложной проблемой, особенно для древнейших эпох, является аргументированное доказательство наличия миграционных потоков на ту или иную территорию. Как представляется, надежные аргументы в наше распоряжение могут представить синтезированные данные археологии, антропологии и палеогене-тики. Именно такой подход позволит доказательно говорить о наличии миграции в регион, о направлении миграционных потоков и о характере самой миграции. Следует иметь в виду разработанную М. Звелебилом классификацию механизмов диффузии, где исследователь выделяет семь основных видов движения [5. Р. 57-59]. Эту модель можно вполне использовать как основу квалификаций видов миграций, при необходимости совершенствуя её. Археологические исследования последних десятилетий, проводимые специалистами различных научных центров на юге Западносибирской равнины, позволили сформировать представление об историко-культурной ситуации в регионе, сложившейся в изменяющейся в эпоху бронзы на протяжении около трех тысячелетий [6-14 и др.]. Кроме того, проведены масштабные антропологические исследования материалов бронзового века юга Западносибирской равнины [15]. Качественно новый импульс в изучении древнего населения региона дали палеогенетические исследования носителей культур бронзового века юга Западносибирской равнины и, прежде всего, Барабинской лесостепи, позволившие представить генетическую структуру по материнской линии (мтДНК) обитателей региона на всем протяжении бронзовой эпохи [16, 17]. Все эти данные обладают первостепенным значением для изучения миграционных процессов, имеющих место на территории Западносибирской равнины в эпоху бронзы вообще и в период ранней - развитой бронзы в частности. Благодаря мультидисциплинарному подходу творческого коллектива археологов и антропологов Института археологии и этнографии СО РАН и палеогенети-ков Института цитологии и генетики СО РАН удалось разработать не только модель этнокультурогенеза популяций периода эпохи бронзы Барабинской лесостепи [18-19], положительно оцененную научным сообществом [20], но и поставить вопрос о проявлении древних миграционных потоков в регионе, частично представляемых в настоящей работе. В конце неолитической эпохи в Барабинской лесостепи обитали носители расовой общности, именуемой северной евразийской антропологической формацией [21]. С историко-культурной точки зрения, ее носители связаны, с одной стороны, с традицией линейно-накольчатой керамики, с другой - внедряющимися в их среду представителями гребенчато-ямочной традиции, очевидно, в основе мигрантами с северо-запада [22, 23]. Данные вероятные потоки фиксируются пока благодаря исключительно керамическому материалу, однако с наполнением источников появилась перспектива выйти на сопоставление данных палеоантропологического и генетического анализов. Пока же мы можем лишь предметно говорить, что в период финального неолита -раннего металла носители данных образований приобрели специфичность как на уровне материальной и духовной культуры [10; 24], так и антропологических характеристик, и квалифицируются как недеференцируе-мый автохтонный антропологический тип, относящийся к «северной евразийской антропологической формации» [15]. Кроме того, палеогенетиками установлено, что и структура генофонда, а именно специфический состав гаплогрупп мтДНК, наличие автохтонных филогенетических кластеров, таких как группа А-10 [16, 17], как будто тоже подтверждают данную концепцию. В результате в эпоху раннего металла (IV тыс. до н.э.) в регионе сформировались носители двух разных культурных и, видимо, этнических традиций: усть-тартасская и гребенчато-ямочная, обладающие культурной, антропологической и, вероятно, генетической спецификой [25]. Впоследствии носители данных образований эволюционируют соответственно в автохтонные же кро-товскую и одиновскую культуры (III тыс. до н.э.), со своей спецификой в материальной и духовной культуре, антропологическом типе и генофонде [18, 19]. Приблизительно в середине и во второй половине III тыс. до н.э. в комплексах обоих культур наблюдается появление предметов среднеазиатского импорта в виде бус крестовиков, а также предметов сеймин-ско-турбинского облика и цельнолитых бронзовых кинжалов [26, 27]. Вместе с тем ни антропологическая, ни генетическая специфика носителей этих культур не демонстрирует нам каких-либо новаций извне. Поэтому появление инородных для регионов предметов следует расценивать как проявление культурного взаимодействия носителей автохтонных образований и их южных соседей. Означенный феномен следует, по-видимому, через торговлю, обмен в рамках межрегиональной сети торговых отношений, по каналам которой проникают инновации, идеи, технологии. Они почти не меняют антропологический и генетический фон [5. Р. 57-59; 28. С. 98]. Таким образом, как позволяют нам уверенно говорить имеющиеся в нашем распоряжении археологические, антропологические и палеогенетические данные, по крайней мере, с VI вплоть до начала II тыс. до н.э. основную роль в рассматриваемом регионе играло развитие автохтонных групп населения [18]. В последующие периоды бронзового века характер развития состава населения и его материальной и духовной культуры определялся уже соотношением вклада автохтонных компонентов и влияния внешних факторов, т.е. этнокультурным взаимодействием аборигенов с пришлыми группами населения. Проявления мощных миграционных потоков с запада, юго-запада отчетливо фиксируются в регионе в начале II тыс. до н.э. Носители андроновской (федоровской) культуры какое-то время сосуществовали с автохтонными кротовскими племенами, сначала активно контактируя с ними на расстоянии, что привело к полной смене орудийного набора и украшений у позд-некротовцев с сейминско-турбинских на срубно-андроновские формы. Впоследствии мигранты вступают с аборигенами в кровнородственные отношения. Эти контакты привели к гибридизации населения, обретению им европеоидных черт и генетической специфики, выразившейся в приобретении аборигенами гапло-группы Т. Перед нами тот случай, когда миграционные волны нашли яркое проявление в материальной культуре, погребальной практике, антропологическом и генетическом типе аборигенного населения [Там же]. В соответствии с вышеуказанной схемой М. Звелебила, можно квалифицировать данную миграцию как направленную колонизацию типа «demic diffusion». Согласно масштабным археологическим источникам, полученным на таких погребальных комплексах, как Сопка-2/5 и Тартас-1, в начальной стадии преобладала выборочная колонизация [29]. Движение мигрантов шло в виде постепенного переселения отдельных групп, чему предшествовали торговые контакты на расстоянии. Очевидно, что источников миграций было несколько. На определенном этапе взаимодействия постепенно формировались доминантные отношения со стороны колонистов. Кроме того, нельзя исключать опосредованное воздействие на носителей позднекро-товской культуры уже своего рода «варваризирован-ных» андроновцев. В Барабе процесс адаптации пришельцев к новым условиям протекал довольно долго и не всегда однозначно, хотя, в конечном счете, и увенчался их полным триумфом. О судьбе автохтонного населения можно рассуждать сегодня только гипотетически. Не менее отчетливо обнаруживается в рассматриваемом регионе все более усиливающаяся мозаичность культурогенеза [2], также отчетливо проявляющаяся в антропологическом и палеогенетическом материале.

Скачать электронную версию публикации