The European Component in the Ethnic and Cultural Dialog of Siberian Society: The Archaeological and Historical Context.pdf Колонизация Сибири представляла многоплановый процесс, включавший в себя государственно-политическое, административно-территориальное, социально-экономическое, демографическое освоение края, суть которого кратко и ёмко сформулировал С.В. Бахрушин: «трудом и культурой» [1. С. 62]. Грандиозный размах колонизации и вместе с тем её сжатость в феноменально короткий по историческим меркам срок породили историографическое отставание в осмыслении процесса освоения суперрегиона, неоднозначность подходов и оценок, разброс мнений и остроту полемики, которая в кризисные моменты переливалась из сферы научной в политическую, что нашло отражение сначала в позиции сибирских областников, а в 1990-х - начале 2000-х гг. - в «новом» взгляде на Сибирь как колонию, которую якобы не в состоянии «переварить» Россия. Разрыв во времени стал причиной того, что очевидные, пусть и по-разному, для современников XVII в. явления выпадали из поля зрения исследователей XX-XXI вв. Показательно, что, обращаясь к проблемам промыслово-торгового и земледельческого освоения, историки недооценивали роль города, рассматривая его как отсталый, недоразвитый в экономическом и социокультурном отношении феномен. Неслучайно в академическом по уровню и формату издании «История Сибири» город не стал предметом специального изучения. Выпал город и из главных направлений изучения источников по истории Сибири, обозначенных на всесибирской конференции 1967 г. [2. С. 112-120]. Лишь с 1970-х гг. го-родоведческая тематика перерастает в целенаправленное, систематическое исследование, результатом которого стал вывод о сибирских городах как опорных пунктах продвижения и освоения края русскими, как центрах с торгово-промыслово-промышленным профилем с особым городским строем и составом населения [3. С. 114]. Ещё позже развивается в самостоятельное направление археологическое изучение русских памятников Сибири, представленное по большей части раскопками городских комплексов [4. С. 482-515]. Впервые сформулированное в 2007 г. положение об археологическом городоведении как новом полноправном направлении сибиреведения за неполные 10 лет находит подтверждение в исследовании всё более широкого круга городов, выделении церковной археологии, археологии некрополей и археологии повседневности. Внедрение в научный оборот археологических источников, представляющих остатки подлинных объектов и предметов, в овеществлённом виде отображающих процесс колонизации, позволяет по-новому подойти к изучению этнокультурного освоения края русскими, увидеть аспекты, ранее не замечаемые, или рассмотреть их под другим углом зрения. Одним из таких аспектов, давно вошедших в историографию, является проблема изучения так называемых русских товаров, поступавших в Сибирь, или «русского импорта». Исследователи признают условность этого термина. Письменные источники - таможенные, окладные и прочие документы - подразумевали под «русскими» все поступавшие из европейской части государства товары как отечественного, так и иностранного происхождения. Среди товаров собственно российского производства в перечень «русских» попадали и европейские изделия: сукно английское и гамбургское, сукно-лятчина, атлас немецкий, бархат венецианский, изделия из металла, стекла, минеральные продукты, аптечные и парфюмерные снадобья, галантерея, немецкие зеркала с поталью и стенные, фряжские вина и пр. Объём европейских товаров в общей массе «русского» импорта составлял в среднем около 23% (на тобольском рынке - от 11,2 до 44,6%). Процент европейских товаров по отдельным категориям мог быть значительно выше. Успешное развитие сибирского ремесла в ходе колонизации привело к падению ввоза западных товаров уже во второй половине XVII в., что особенно заметно на такой важной и дорогостоящей статье импорта, как европейское сукно [5. С. 44-47, 52-53; 6. С. 94]. Историки не зря отмечают малочисленность, отрывочность, разновременность, разнохарактерность письменных сведений. Далеко не всегда по спискам можно установить страну-производителя. Скажем, под определение «немецкий» попадали товары из разных стран, как и «торговые немцы», под собирательным названием которых разумелись купцы всевозможных национальностей. Например, английские торговцы могли фигурировать в документах как «английские немцы». Товары назывались «русскими», поскольку изделия отечественного производства занимали в импорте основное место и потому, что их ввозом в Сибирь занимались преимущественно русские купцы, в XVII в. в основном поморские. Активными поставщиками «русских» товаров из числа сибиряков были также служилые люди, сочетавшие служебные поездки с торговлей [5. С. 40, 62, 65, 92; 6. С. 76-101. С. 93, 100; 7. С. 164]. Купцы из стран Европы стремились проникнуть в Россию, так как на внутреннем рынке цены на импортные изделия были выше, а на товары русского производства ниже, чем в порубежных портах, прежде всего в Архангельске - главном торговом порте на севере страны. Активному устремлению торговых иноземцев противостояли таможенные уставы, налагавшие высокие пошлины, выплачивать которые могли немногие. По Новоторговому уставу 1667 г. западноевропейские купцы могли попасть во внутренние города только по специальным жалованным грамотам. Правда, ограничения и запреты нарушались как иностранными, так и русскими торговцами, да и правительство не было последовательным. Как верно заметил отечественный классик, «Суровость российских законов смягчается необязательностью их исполнения» (М.Е. Салтыков-Щедрин). Иллюстрацией может служить ситуация с указом 1732 г., запрещавшим иностранцам розничную торговлю. Англичане, устрашившись установленными в нём жестокими наказаниями, просили отменить указ, на что получили ответ: только что вышедший указ отменить неудобно, но на практике он применяться не будет [7. С. 263]. Политика Петра I, направленная «к споспешествованию торговли с иноземцами» и расширению внешнеторговых связей с европейским рынком, привела к росту на русском рынке числа купцов с Запада с 50-60 чел. в 1693-1700 гг. до 184 чел. в 17201726 гг. [8. С. 204, 217-219; 9. С. 21, 25, 148-149]. Что касается сибирского рынка, европейские изделия попадали сюда через русских. Привозили в Сибирь «русские» товары и «бухарцы», как тогда называли всех среднеазиатцев, кроме «хиванцев». Кстати, русское правительство, заинтересованное в упрочении давних связей Сибири с восточными государствами, предоставляло «бухарцам» большие торговые льготы, а тех из них, кто оседал на постоянное сибирское жительство, освобождало от несения тягла и служб. Поставкой «русских» товаров с Руси занимались также нерусские сибиряки, первенство среди которых принадлежало сибирским татарам. Однако бухарцы и местное население поставляли «русский» товар в незначительных размерах. Главными агентами завоза в Сибирь «русского» товара, в том числе западноевропейского производства, оставались русские [3. С. 219, 222-223; 5. С. 65-66]. Археологическое выявление «русского» импорта первоначально связано с памятниками сибирских автохтонов, поскольку развитие аборигенной археологии на десятилетия опередило сложение русской археологии Сибири. Раскопки поздних аборигенных памятников конца XVI - XVIII в., в первую очередь могильников, выявили стабильное присутствие «русского» импорта, к которому относили всё, что не производили сами автохтоны и то, что они обменивали или покупали через посредство русских. Успех товарообменных отношений с автохтонами был обеспечен, помимо прочего, их давними связями с Русью, что документируют археологические и летописные данные, начиная с упоминания о походе в Югру в 1096 г. новгородцев под начальством боярина Гюряты Роговича. Проникновение «русского» импорта в сибирский край археологически зафиксировано уже на памятниках конца I - начала II тыс. н.э. Основная часть древнерусского импорта оседала в Нижнем Обь-Иртышье и в Сургутском Приобье, что связано с движением русских по северному пути через Вычегду и Печору. Походы новгородцев в Югру имели не только сиюминутный интерес по захвату военной добычи и сбора дани, но долговременную цель по установлению, поддержанию, развитию торговых отношений с «югрой и самоядью». Проникновение выходцев из Древней Руси осуществлялось не только в форме спорадических экспедиций, но и в виде дисперсного временного проживания русских в местной среде, организации ими торговых факторий, налаживании товарообмена, в котором они выступали гарантами и посредниками [10. С. 73, 77, 8789]. Эти длительные полутысячелетние связи, хотя и неровные по активности, стали необходимой прелюдией для быстрой и успешной колонизации Сибири в конце XVI - XVII в. В состав «русского» импорта, оседавшего в автохтонных памятниках и представленного в значительной части товарами «русского» производства, входят также изделия европейского происхождения: монеты, счётные жетоны, посуда, предметы одежды из европейских тканей, галантерейная мелочь, даже оружие. Самой яркой находкой из последней категории стал обнаруженный в Барабе меч, клинок которого был изготовлен в Центральной, а рукоять, видимо, в Северной Европе. По надписи на клинке меч датируется концом XI -началом XII в. Каковы бы ни были конкретные обстоятельства попадания меча Каролингов в Западную Сибирь - через торговые связи или, как предлагает автор раскопок В.И. Молодин, с подвижником Ермака Иваном Кольцо, отряд которого трагически погиб в 1583 г. в ставке мурзы Карачи, предположительно находившейся в 2,5-3 км от места находки меча [11. С. 68-69], посредниками выступили русские. Набирающие обороты раскопки русских памятников Сибири также предоставляют материалы по «русскому» импорту, ассортимент которого включал, помимо отечественных, европейские изделия. При этом мы зачастую затрудняемся с атрибуцией находок и определением западного происхождения предметов, а то и вовсе не предполагаем такового. Вообще выявление европейского компонента в ископаемом и историческом контексте колонизации - новая тема для русской археологии Сибири и, конечно, она не может быть ограничена торговой стороной вопроса. Предметы «русского» импорта выступали маркерами этнокультурных контактов. Но эти последние охватывали не только торгово-меновые отношения, но весь спектр повседневной жизни сибирского сообщества эпохи колонизации. Археология даёт новые возможности для изучения диалога культур, в котором русские выступали многоканальной связующей средой для участников межэтнических контактов и основными трансляторами разнокультурных традиций в регионе. Если для Европейской России изучение западного влияния на культурное развитие страны по археологическим материалам вошло в историографическую практику, то для Сибири мы только начинаем осознавать актуальность овеществлённого контекста взаимодействия русских переселенцев с полиэтничным окружением с акцентом на европейский компонент. Изучение проблемы взаимодействия культурных традиций, принесённых в Сибирь русскими и переселенцами с Запада, необходимо вести в ключе общероссийской и общеевропейской исторической панорамы. Развитие культурных связей Сибири с Западом стало важной частью общего процесса европеизации страны - вживления в собственную культуру творчески переработанных образцов, идей, стиля западной культуры. Торговля как средство поставки европейских товаров была лишь одним, при этом не главным, каналом связей Сибири с далёкой от неё Европой - удалённой на тысячи километров, но оказавшейся близкой в плане избирательного восприятия западных идей, образов, моды. Сибирь стала огромной ареной этнокультурного взаимодействия с западным миром. По мере срастания с Россией Сибирь становится крупнейшим узлом евразийских связей и объектом расширения европеизации страны. Главными переносчиками начал западной культуры стали вольные и невольные переселенцы Сибири из числа европейцев. Сначала западному влиянию подвергается европейская часть Московского царства, закрытость границ которого в XVI и XVII вв. не исключала, а, напротив, предполагала постоянный приток «внешних иноземцев», как тогда называли иностранцев-иммигрантов. Власти всячески поддерживали миграцию, привлекая на русскую службу иностранцев, поскольку страна нуждалась в различных специалистах. Из-за внутренней ситуации в Европе «внешние иноземцы» добровольно и достаточно активно мигрировали сами от многолетних войн, религиозных преследований, безземелья и полного разорения. Были и «вынужденные иммигранты» - из военных и угнанных, которые в основном попадали в «служилые иноземцы», особый социальный слой России. Среди западноевропейских иммигрантов доминировали немцы этнической германской группы. Самую многочисленную группу традиционно составляли выходцы из Речи Посполитой, устойчиво преобладая в миграционном потоке. Их приоритет в миграции определяло, с одной стороны, славянское родство, с другой - стремление московского правительства расширить нобилитет собственной страны за счёт шляхтичей-иммигрантов [12. C. 5-19]. Волны польской миграции в XVII в. составили, по выражению П.П. Мельгунова, полупериод польского влияния, через которое шло знакомство российского общества с Западом и который подготовил переворот, совершившийся при Петре Великом, поставившим целью воспользоваться опытностью Запада и продвинуть вперёд Русское государство [8. С. 238]. С притоком в Сибирь переселенцев с Запада европеизация начинает охватывать азиатскую часть России. Многие из «внешних иноземцев», обладая военным опытом и относительно хорошей грамотностью, получали в Сибири возможность сделать карьеру и попадали в начальствующий состав служилых людей, отметились в военных походах и в воеводском бюрократическом аппарате. Выходцы из западных земель участвовали также в сельскохозяйственном, промысловом, промышленном освоении края. Зачастую уже во втором поколении «иноземцы» становились полноценными местными жителями [13. C. 24-32; 14. C. 125-129]. Культурный взаимообмен как на социальных верхах, так и на низовом обыденном уровне способствовал расширению исторических перспектив развития сибирского региона в масштабах всей страны и во взаимодействии с окружающим миром. Проникновение западных веяний в Сибирь документирует и археология. Не все товары европейского производства можно зафиксировать археологически и, так сказать, напрямую. О ввозе текстиля свидетельствуют не только находки фрагментов тканей европейского производства, но и товарных пломб с латинскими буквами, которыми опечатывались отрезы и рулоны, о ввозе лечебно-косметических средств - аптечная и парфюмерная посуда и т.д. Находки вещей европейского происхождения нельзя назвать массовым археологическим материалом, часть из них относилась к разряду товаров, часть была предметами личного пользования и потому единична. Но все эти европейские изделия являлись образцами западной культуры. Важен не только факт распространения европейских изделий в Московии, но их принятие российским сообществом. Западные образцы проникали через социальную элиту и торговых агентов и распылялись по всем сословным категориям и территории страны, проходя при этом фильтрацию через собственные национально-государственные интересы, традиции, опыт. Способность к восприятию новшевств зафиксирована в историко-археологическом контексте как в объектно-вещевом отражении, так и письменно-иллюстративных свидетельствах. Показательно в этом плане сопоставление замечаний самих иностранцев XVII в. о переимчивости русских и их умении быстро учиться с современной репликой из фильма «Иван Васильевич меняет профессию»: «Ты нам только покажи, мы переймём!». Процесс принятия западных образцов не сводился к простому их ввозу и не был их прямым заимствованием, русская культура начала вырабатывать стадиально близкие культурам европейских стран идеи, принципы, механизмы. Привозные новшества становились объектами творческой переработки, в ходе которой через многократное искажение при повторениях шло их постепенное преобразование в местный продукт, ставший уже органической частью «своей» среды [15. C. 185194; 16. C. 10]. Проникновение западных веяний в Сибирь нашло археологическое отражение в разнообразных элементах интерьера, деталях костюма, предметах быта. Встречаются как аутентичные изделия европейского производства, так и их переработанные версии, получившие не только местную прописку, но и свой культурный контекст. Показательным в плане обретения новых технологий, вкусов, связей и новым для сибирского источниковедения материалом, появление которого связано с раскопками, стали изразцы. Все известные находки изразцов происходят из городов и тяготеют к кремлёвской их части и церковно-монастырским объектам. Подобное положение объясняется локализацией каменного строительства и сопутствующему ему изразцового дела в городе, тяготением властей и горожан к модным тенденциям, возможностью именно городского контингента приобрести дорогостоящий элемент отделки и, конечно, престижно-знаковой ролью изразца. Кроме прямой доставки престижного товара «с Руси» с рубежа XVII-XVIII вв. налаживается изразцовое производство в самой Сибири. Технологии, сюжеты, стилистика местного производства, как и первые мастера, также завезены «с Руси», где они, в свою очередь, связаны с организацией в середине XVII в. изразцового производства в Ново-Иерусалимском монастыре, куда патриарх Никон приглашает изразечни-ков - выходцев из Речи Посполитой. Приехавшие в Московию из-за польско-литовского рубежа мастера изразцового дела, прошедшие выучку в Европе, безусловно, были носителями европейской традиции [17. C. 208], а потому несли с собой западные идеи и образы и определённый стиль их воплощения. Одним из наиболее ярких образцов, несущих на себе черты западного влияния, известным сегодня по археологическим данным, служат муравленые изразцы с символикой государственной власти из раскопок воеводских хором в Томске - пример воздействия европейского сюжетного изразца и канонов западной геральдики через художников и геральдистов из Речи Посполитой, хлынувших в Россию в ходе геральдической реформы, проводимой Алексеем Михайловичем. Наличие таких деталей на томских изразцах, как поднятые распростёртые крылья, «фады» между орлиными перьями, буквы по бокам короны европейского типа отражает влияние западной геральдики, творчески переработанной на российской почве [18. С. 203-205]. Ещё одним элементом облицовки печей из томской воеводской усадьбы, имеющим западные истоки, являются гладкие изразцы и изразцы с выпуклой полусферой. Печи с облицовкой гладкими изразцами и с «куполообразным» декором, известны, по крайней мере, в восточноевропейских землях с XVI по XX в. [Там же. С. 82, 205]. Деталью печи с западным акцентом является чугунная дверца, найденная в ходе раскопок на территории Красноярского Свято-Успенского мужского монастыря, построенного в 1879 г. Сюжет на дверце, отлитой на одном из уральских заводов, несомненно, заимствован из Европы [19]. Предметным воплощением знакомства сибиряков с европейской культурой служит стеклянная посуда, безусловно, входившая в разряд престижного потребления. Фрагменты посуды, изготовленной по венецианским технологиям в Нидерландах, Германии, Богемии, обнаружены при раскопках ряда русских городов Сибири. А склянницы с фестончатым дном, находившиеся в обиходе томского воеводы, имеют прямые аналогии со стеклянной посудой XVI-XVII вв., известной по раскопкам г. Кросно - центре стеклоделия и административном центре Подкарпатского воеводства в Польше [20. S. 39-63; 21. S. 419-440]. Употребление стеклянной посуды и дорогостоящего содержимого, для которого она служила тарой, -вина, парфюмерии, а также таких западноевропейских новинок, как, например, вилок, поначалу использовавшихся в царских палатах, предметно свидетельствует о стремлении социальной элиты Сибири следовать передовым веяниям моды, чтобы подчеркнуть свой высокий статус и поднять престиж. Маркером приобщения к европейской культуре является такая принадлежность костюма статусного порядка, как обувь на высоком каблуке, подбитая гвоздиками или металлическими подковками, что связано с влиянием «польской» или «венгерской» моды. Многочисленные находки кожаной обуви в городах, в том числе фликов от наборных каблуков, которые уже с 1611 г. называли в Англии «польскими», а также так называемых французских деревянных каблуков свидетельствуют, что сибиряки также желали оставаться в русле модных тенденций, не отставать в щегольстве от жителей столицы и иноземных модников. Высота некоторых обнаруженных сибирских экземпляров (10 см и более) подтверждает наблюдения иностранцев о том, что обувь у москвичей «снабжена более высокими, нежели у поляков, каблуками» (цит. по: [22. C. 1516]). Важно отметить, что основная масса обуви в Сибири была местного производства, о чём говорит неуклонное сокращение ввоза обуви «с Руси». Модельная обувь могла входить в состав «русского» импорта, но какую-то её часть шили на месте из привозных полуфабрикатов. Трансляция инокультурных импульсов имеет положительную перспективу при условии, если принимающая сторона не остаётся на уровне ученика-подражателя, но усваивает новое, преломляя его через собственные традиции, учится, «не теряя своей самостоятельной воли и национального сознания» [8. C. 238]. Не всегда и не для всех западное влияние проходило безболезненно и могло привести к размытию этнокультурной идентичности, что случалось с представителями бюрократического аппарата, выходцами из служилой среды и др. Но в целом внедрение европейских новшеств, проходя сквозь толщу народной культуры, «способствовало переходу значительных групп русского сообщества от бессознательной «чужебоязни» к сознательному национальному самоопределению» [23. C. 39-76; 24. C. 77-105; 25. C. 282]. Продукты «чужой» культуры усваивались «своей» культурой, проходя через многоступенчатую фильтрацию и отбор. Процесс обновления, охвативший Россию, захватил и Сибирь. Вопреки представлениям, возникшим вновь в перестроечное время, о Сибири как стране беспросветного мрака и ужаса, находящейся за гранью цивилизации, здесь шёл многоголосый и многоязычный этнокультурный диалог, непростой по форме, но конструктивный по содержанию. Являясь самым грандиозным за всю историю России объектом расширения этнокультурной и государственной территории, Сибирь стала и ареной активных контактов автохтонов, переселенцев, «внешних иноземцев», связующей средой которых были русские. Через русских шло приобщение сибирских аборигенов и к началам западной культуры, русские же были посредниками в знакомстве европейцев с местной самобытной культурой. Открытие Сибири, её народов и культур европейскому Западу стало эпохальным результатом русской колонизации. Продолжение археологических исследований позволит более полно и адекватно раскрыть ископаемый и исторический контекст колонизации и содержание многостороннего этнокультурного диалога, в том числе его европейского компонента.

Скачать электронную версию публикации