The live tradition of nicknames in the village of Atirka: social, economical factors and psychological aspects.pdf В отечественной науке интерес к прозвищам возник в конце XIX в. на фоне общего развития этнографии. Одним из первых фундаментальных исследований на эту тему стал «Словарь древнерусских личных и собственных имен» Н.М. Тупикова, который давал широкое представление о бытовании древнерусских прозвищ и формировании на их основе фамилий [1]. Другой известной работой на эту тему стала вышедшая в 1891 г. книга А.И. Соколова «Русские имена и прозвища в XVII в.» [2]. В это же время появляется ряд публикаций в журнале «Живая старина», в которых были описаны и подвергнуты анализу прозвища, бытовавшие в аграрной среде Европейской России и Урала [3, 4]. Изучение прозвищ в качестве самостоятельного раздела ономастики начало развиваться в нашей стране во второй половине XX в. В этот период стало появляться все больше работ, посвященных различным аспектам методологии изучения прозвищ и вопросам их классификации. Среди них важными вехами стало издание монографий А.В. Суперанской «Общая теория имени собственного», С.Б. Веселовского «Ономасти-кон: древнерусские имена, прозвища и фамилии», «Словаря русской ономастической терминологии» Н.В. Подольской и ряда других пионерных исследований [5-7]. На этом фоне стало появляться все больше работ, в которых были исследованы национальные, региональные и субкультурные особенности формирования прозвищ [8-10]. Так, например, А.Н. Кушкова исследовала деревенские прозвища в качестве социально-психологического феномена [11], Ю.Б. Воронцова подробно рассматривала механизмы возникновения коллективных прозвищ [12]. Работы одного из авторов статьи посвящены исследованиям природы прозвищ в аграрной среде ряда регионов Сибири [13, 14]. Благодаря этим исследованиям было отмечено, что расцвет образования и бытования прозвищ приходился в России на Средние века и в целом завершился в результате узаконенной регламентации православных личных имен и установления трехчастной формы идентификации в Х^П в.: имя, отчество, фамилия. Несмотря на это, неформальные прозвища не только продолжают сохранять стойкость бытования, но и приобретают свои новые особенности, созвучные с социокультурными процессами в современном обществе. Это свидетельствует о неослабевающей актуальности их исследований. Особое значение прозвища играют в жизни закрытых коллективов (образовательные и исправительные учреждения, армия, профессиональные сообщества), где подобная неформальная идентификация индивида коллективом имеет целый ряд специфических функций (социальная стратификация, выделение этнической, географической или профессиональной принадлежности, акцентирование индивидуальных качеств человека, психологическая разгрузка и др.). В этом плане социальная организация жизни сельской общины всегда имела много общего с особенностями функционирования закрытых коллективов. В первую очередь это было связано с тем, что для деревни характерен ограниченный и устоявшийся круг социальных контактов, при которых жизнь каждого человека проходит на виду у соседей и невольно получает их субъективные характеристики и оценки. Данная ситуация особенно характерна для оказавшихся на периферии современного социально-экономического развития небольших деревень. Именно к таким населенным пунктам сегодня относится село Атирка, на примере которого авторы сделали попытку исследовать разнообразие прозвищ, причины их появления и роль, которую они выполняют в жизни местного социума. Село Атирка Тарского района Омской области находится в 70 км от районного центра г. Тары и в 370 км от областного центра, г. Омска. Село было основано в 1856 г. переселенцами из Вятской губернии, в 1899 г. была построена церковь, в 1920 г. организован колхоз «Смелый пахарь», в 1927 г. был построен маслозавод, в 1960 г. - овощесушильный цех [15. C. 8-9]. До конца 1980-х гг. жизнь в селе кипела и население прибывало, так как многие деревни, находящиеся в менее выгодном положении, были ликвидированы, а их жители, разбирая свои дома, перевозили их в Атирку. С начала 1990-х гг. в селе наметилась тенденция к сокращению численности населения. По состоянию на 2009 г. в Атирке проживали 909 человек [15. C. 8]. Сегодня Атирка выделяется среди других сел характерным говором и многообразием удивительных прозвищ, не застывших во времени, а возникающих и меняющихся вместе с течением незатейливой деревенской жизни. Все промышленные предприятия в Атирке в 1990-е гг. были закрыты, и люди, оставленные на произвол судьбы, теперь снова живут натуральным хозяйством, охотой, рыбалкой и собирательством, легальной и не совсем легальной заготовкой и продажей леса. Казалось бы, живут единолично, но на самом деле вся их деятельность объединена в один живой механизм, где наряду с традиционными фольклорными мотивами формирование прозвищ все чаще инициируется далекой от реалий сельской жизни телекультурой. «Моль живет с Бумером. Ну, как моль - бледная, невыразительная. 48 лет ей уже, а все-то спрашивает: "А сколько вы мне дадите?". Утюг, он же Ландух, от фамилии Латышев - это Наташки Маугли "бойфренд"» [Здесь и далее курсивом выделены фрагменты рассказов информаторов, записанные Л.А. Аболиной в 2013-2015 гг.; орфография и пунктуация сохранены. - Прим. авт. ]. Более пристальное исследование прозвищ выявило не только определенные закономерности их возникновения, но и целый ряд архаизмов в этом процессе. До перехода к христианским именам детям давались имена в зависимости от фантазии родителей, которая воспитывалась веками внутри древнерусской культуры и укладывалась в патриархальный жизненный уклад. Детей рождалось много и очень много умирало («Бог дау - Бог узяу» - так говорили потомки белорусских переселенцев, проживающие в Атирке), потому детские имена были незатейливы: Первуша, Третьяк, Ше-стак, Жданко, Поздей. Среди сегодняшних прозвищ еще присутствует подобный единичный случай: «Веронику Буковскую - Булдыга зовут, это родной батька всем дочкАм сам клички дал: у Вальки - Ведьма, у Витальки - Пузо, можа маленький когда был пузатый». Съехавшиеся в Атирку после регулярных «укрупнений» и «улучшений» люди из деревень Князевка, Красный Яр, Тунзы, Кумлы, Боган и др. в основном являются потомками белорусских переселенцев. Это заметно по особому говору информаторов. Большинство их предков поселились в Тарском районе во времена Столыпинской реформы. Именно в культуре белорусов лучше сохранились элементы древнеславян-ского языка и традиций. В их языке фамилии соответствует слово «прозвшча» [16. C. 194]. Прозвища первой четверти ХХ в. более архаичны: жену обычно звали по имени или прозвищу мужа. Личные женские прозвища стали активно появляться лишь во второй четверти ХХ в. Про выходцев из д. Князевки рассказывает Г. Зуева: «В Князевке, край деревни "Минский" был, остальные со средней Волги, татары, их край "Казанский". Тетя Маруся Анухова -Анушиха, или еще Манька Ванькина, по мужу. Кулик - Толька Зуев, потому что птичка зуй из породы куликов, жена - Куличиха. Азариха одну звали, Азаров муж. Хутора по фамилии называли, два брата на Васильевском хуторе жили. А детей звали ласково: Василёк, Ольгутка, Аксюха (Настя). Еще прозвища в деревне по деду были: Мутков Трофим - ребята Трофимовы. Родовые прозвища по имени деда - тоже древняя традиция. «Тетя Маруся Козлова была - никогда козлихой не называли, меня никто не назвал ни разу Гулькой, даже в Князевке, где выросла - уважение к семьям было. Среди баб своя деревенская этика. Одну бабку почему-то Пашага звали - утром рано вставала и сразу пошагала куда-то; говорили: "блудливая как Пашагина корова". Осуждали, было такое, социальный упрек, так скажут с укором, как рукой махнут: "А что про её говорить!" и все понятно». Про соседнюю деревню рассказывает В.Н. Спиченок, ныне тоже проживающая в Атирке. «В Красном Яре жили белорусы, это сразу видно по женским прозвищам: Паршучиха - Паршукова жена. Ан-тониха, Мигалиха, Силивеиха. Не все по фамилиям, есть просто Анютка - Козловская А. В. Тоже традиция: у белорусов принято использовать уменьшительно-ласкательные имена, некоторых так зовут до старости. Еще местность часто называли по прозвищам: дед Ермолай - Ермоловы пашни, которые разрабатывали Мигалевские. Семкина пристань - Мигаль Семен, он заготавливал там лес. Михайловы пашни - Бура-кова М.Н. Приехали в 1903 г. с Могилевской губернии Мигали, Щебеты. Есть Иванюшкина пристань на берегу Шиша. Первые жители поселились там в 1897 г. до основания Красного Яра, Иван с женой, жили они на берегу Шиша, их звали Иванюшка и Порунечка, видимо они так друг друга называли. Рядом, в нескольких километрах была деревня Усюльган, жили там разные люди: Гришка черненький - Г.Г. Ботвинкин, Кнотичиха-Бородачиха. Машенька - Эмс Мария, тоже всю жизнь так и звали Машенька, Анечка - Андреева Анна, все так звали и дети и взрослые. Вот в Атирке Захаренко (Сасова) Варвара, зовут когда Ва-рачка, а так чаще: Сасиха». В Князевке, Красном Яре и Усюльгане до переселения в Атирку были распространены все виды прозвищ, характерных для белорусской традиции. Среди них выделяется целый пласт имен-прозвищ, которые вопреки общепринятому изменению с возрастом на уважительное имя-отчество оставались до старости в уменьшительно-ласкательной форме. По нашим наблюдениям, у белорусских переселенцев гораздо дольше оставались в употреблении архаичные прозвища. В 1930-1940-х гг. мотивация образования прозвищ сильно изменилась: они начали выполнять функцию психологической разгрузки, пересекаясь с такой формой фольклора, как частушки. Недаром повсеместно пик образования прозвищ приходился на «колхозные», предвоенные годы, отличавшиеся, с одной стороны, творческим раскрепощением, распространением грамотности, а с другой - тяжелым физическим трудом, жестокой политикой и процветающей несправедливостью [13, 14]. Об этом рассказывает приехавшая из такой деревни Кислицына (Козлова) Е.Ф. 1934 г.р.: «А потом, когда колхоз начинался, люди не шли в колхоз, -тогда все отбирали, самих увозили на болото и бросали и умирали так. Еще зерно возили сушить в овины, чтоб план сдать, ездили женщины, план сдадут, еще везут. Одни женщины мешки заносили вверх 60-70 кг, девочки не могли занести. А когда сдал на семена, а остальное себе на трудодни - мешок, два получится, -как жить не знали. Умирали, если болезнь какая придет - в Пологрудово надо ехать, а далеко. "Об угол головой не ударишься", ой тяжело жили. Это были голодные военные и послевоенные годы». В 1960-1970 гг. в период активного развития деревни, улучшения социально-бытовых условий был заметен некоторый спад в образовании новых прозвищ, хотя старые активно использовались [13. С. 64-73]. Происходили перемены в политике, а в соответствии с ними менялись и местные «герои». Яркой иллюстрацией того времени служит песенка из детского фольклора, которую распевали атирские ребятишки в начале 1970-х гг.: «Куба, отдай наш хлеб, Куба, возьми свой сахар, Куба, Хрущева давно у нас нет! Куба, иди ты на ...!». 1990-е гг. неожиданно перечеркнули несколько десятилетий напряженного труда в стремлении к счастью и благополучию. Наступила разруха, и началась борьба с ней. Другая жизнь - другие образы. Сегодня бытование прозвищ создает своеобразный фольклорный образ деревни. Прозвища даже не придумываются, они органично вырастают из жизни, лишая ее того драматизма, внося некий примиряющий, нейтральный смысл и придавая замирающей сельской жизни недостающую бурную событийность: «Саенка Ирка, а которая в магазине работает. Как увидел ее - ну смех берет! Сразу вспоминаю: Юра-черт - погоняло, "медвежатник" был, сейф открывал, сидел. У него супруга, Полина. Они с мужиком Иркиным пахали где-то на полях, блины ему настряпала, поклала у сумку. А Утюг послал его в речку за водой (далековато оттуль), чтоб чай вскипятить, а сам все блины в его сумке съел и дохлого бурундука в сумку на последний блин положил, а другим накрыл. А тот приходит, - раз в сумку: "О, бурундук! Блины съел и сам здох!". "Бурундуком " с тех пор и зовут». «Про Полю, про ягоную: тетя Нина Латышева, жили наискосок, а они пили, не просыхали. Ну, с перепою или с чего, тая вышла на улицу совсем голая, а эта бабуля стоит через дорогу и кричит: "Полинка, чаго ето ты голая!?" - "Якая-ж я голая - я у плау-ках!", - "А, ти видала ты тые плауки?"». А больше, у атирских мужчин в образах - животный мир процветает. И это не удивительно, ведь лес, охота, рыбалка -основной, порой единственный источник существования: «О! Розовый куда-то попер с Куропаткой, где-то у ягоды они... Вот, Куропатка - Надежда М., Зуй прозвал, - похожа, маленькая и бегает так шустро. Ка-палуха - тоже полненькая, толстенькая, Раиса Е. Заяц - Александр П.: голос писклявый. Роньжа - медсестра, Людмила как приехала, сразу окрестили по внешности: нос горбатый длинный - Ронжа, птичка такая, подруга сойки. Цырковая лошадь - Александр: ногу сломал, не поехал в больницу, срослась неправильно, идет как лошадь теперь, марширует. Дима Чалый по коням с армиии спец, собирался всё на север, но так и не уехал - Северянин теперь!». Любая произошедшая в деревне история может стать источником второго прозвища. Поэтому порой трудно самим разобраться, как лучше: Черт или Утюг, Чалый или Северянин. «А сколько Кольки - Сальнику лет уже (он Санников) - сорок восемь? Как с Зуем на рыбалку поедут раньше, Зуй сидеть будет, а он грести будет, он же Шпирёнок раньше был, а теперь - Киллер. Когда Зуй с ним охотился, он переспал с его Ниной и тот хотел его убить, бегал по дереуне, убить-не убил, а вот теперь Киллер. Солдатка - Татьяна Н.: собиралась идти в армию, «у солдаты» да так и не ушла. Охапкин -Женя Обухов - дров как-то попросил охапку. Борона -Николай Л., а супруга Боронесса. Летчик - Виктор М.: то на тракторе, то на комбайне летал по деревне!». Приезжие быстро включаются в общую игру: «Махачкала - Нальгиев, ингуши они: «Куда поехал? - в Махачкалу, через Дербент, за сахаром!» Украинцев традиционно хохлами зовут. Любители политики оперируют знакомыми образами: «На Заимке, живет Чубайс - Виктор В., похож на "Чубайса". Никсон - За-харенко, из-за плаща: у него сидели, ти пили, ти што, и плащ какой-то надели на яго, ну как Никсон - президент, значит. Отец был "Никсон", а теперь во его сын тоже "Никсон"». Часто прозвище передается по наследству, а иногда мотивом становится образ жизни или внешнее сходство: «У одной учительницы муж носит очки - значит, Профессор. А Маугли - женщи-на-алкашка - образ жизни такой, что месяцами не появляются на улице, одичают, потом выйдут, как «Маугли». Чалый - Рудэнко, старого зовут: кино было про воров, во там "Чалый". Чекотило - Петр Ф.: анекдоты про женщин всё такие рассказывал. Пани Моника - Людка Дашкевич, тоже по виду». Самым распространенным мотивом, как и 300 лет тому назад, становятся выдающиеся черты характера, внешности и привычки: Новиков Мишка - Шаленый: на молоковозе летал сильно и на Яве гонял, как ошалелый, прокатил одного, так тот чуть соскочил: «Лучше б я пешком пошел!» Плюшкин - Василий Михайлович, все подряд собирал. Шевяк - Александр М.: коней много было, ходил, пинал шевяки - допинался. Четуш-ка - Галина, маленькая такая и пьет. Не остаются незамеченными часто употребляемые слова и выражения: Портретик - Анатолий М., а присказка у него такая была: «Милый ты мой, портретик!» Соседи молодые жили на углу - Солнышки, обращались друг к другу -«Солнышко». А есть ещё Супруги, тоже называют друг друга «супруга», «супруг». Прозвища от фамилий - своеобразные «вторичные» прозвища - в Атирке распространены в разных вариациях: Сидор - Петров А., ну, потому что «Петров, Сидоров...». Москвин Александр - Маскарад: просто совпадает так фамилия с именем. Федор Захарович -Фидерзейн: созвучно с немецким словом. Коля Малеев - Малежик и сын его Малежик. Журавлевы - Журавли. Учителя Стошина, по фамилии, звали - Сотня. Савченко звали - Сова. Чайкин - Чайник, три ребенка - все «чайники». Распространены и школьные «клички»: Ваня Зуев, долго Фаня был, потому что в школе подписывая тетрадку, букву перепутал. Максим - заикался, как пулемет: «А ты блин, ти-ти, а ты дрофа ха-ха». Удод, Удодик - как еще в школе учился: «На коробке белки-стрелки, на коробке - удод». Удодика уже нету, он повесился. Морозик - во втором классе прибегает к однокласснику радостный: «В школу не надо идти, -мороз!». Сам съежился: «Ой, морозик!». Школа в Атирке является основным очагом культуры: «Сейчас в школе пресекаем, чтоб не дразнили. Учителя друг друга зовут просто по отчеству: Витальевна, Викторовна - и уважительно, и по-свойски, хотя у некоторых учителей тоже бывают прозвища. Учительницу одну, очень скупую на оценки, звали Скряга. Немецкий вел лысый учитель, так и звали - Лысый, а историка звали Виннипух: за внешнее сходство». Подводя итоги исследования, стоит упомянуть и об отношении к прозвищам в селе - далеко не всем обладателям они нравятся, некоторые обидные и неблагозвучные употребляются только «за глаза»: Вот еще Дрищ был, понос значит - слишком шустрый, Сашка-дрищ, а большинство опрошенных информаторов считают, что прозвища возникают в основном «от безграмотности». Однако для этнографа прозвища являются важными устными источниками, заключающими в себе информацию о многих прошедших и существующих этапах развития определенных локальных сообществ. Они являются своеобразными лаконичными характеристиками индивидов, отражающими мировоззрение, житейский опыт и юмор народа. Поэтому по особенностям прозвищ исследователь может выявить и реконструировать многие социокультурные процессы, происходящие в жизни деревни.

Скачать электронную версию публикации