Archaic items found in a children's grave in the Selkup burial ground on the river Tym.pdf Среди раритетных вещей, несущих символический отпечаток культуры, особое значение приобретают архаичные предметы, поддерживающие связь с прошлым - культурой, традициями. Они хранят в себе особую информацию, связанную с мировоззренческими представлениями населения. Древние и относительно «древние» предметы (каменные наконечники стрел, бронзовые или железные изделия и пр.), пролежавшие в земле и «открывшиеся» в результате естественного разрушения археологических памятников, селькупы охотно включали в пантеон своих духов, считали их даже более сильными по сравнению с теми, которые отливали или ковали сами. Не видя особого противоречия между древними и современными «божками», они воспринимали такие изделия как дар или подарок, знак расположения духа той местности, где были обнаружены. Так, например, бронзовые антропоморфные изображения V-III вв. до н.э. длительное время хранились среди священных предметов в семейном культовом амбарчике селькупов Арнянгиных из пос. Напас на р. Тым и только в 1930-1940 гг. были переданы потомками этой семьи в Колпашевский краеведческий музей [1. С. 140-143]. Аналогичная ситуация известна у манси и ханты. В их домашних святилищах древние бронзовые и серебряные предметы (наконечники стрел, антропоморфные и зооморфные отливки раннего железного века и Средневековья) выступали в роли помощников духов, использовались в качестве основы конкретного духа. Такие культовые объекты и приклады в них имеют долгую жизнь и накапливаются на святилищах в течение нескольких поколений. Причем чем древнее предмет, тем большей сакральностью и силой наделяется этот дух. Участники обряда, продолжая одаривать новыми подарками духов-покровителей, через два-три поколения не всегда имели представление о том, что находится на дне сундука или скрыто под многочисленными одеждами-подарками. Поэтому обнаружение древних бронзовых изделий иногда оказывается неожиданным как для хозяина святилища, так и для этнографа [2. С. 6]. Установлено, что манси и ханты часто использовали древние вещи в качестве прикладов духам или же их основы. Найденные, «посланные свыше», вещи считались родовым имуществом и «пользовались большим почетом» [Там же. С. 6-8; 3. С. 195], они переходили в категорию святых, их нельзя было класть с умершими в могилу или продавать. Украшения для кос, найденные в кладах, не хоронили с хозяйкой, а оставляли детям или родственникам [4]. Обнаружение таких предметов в погребениях вместе с покойным - явление довольно редкое, но все же встречающееся: древние вещи вторичного использования найдены при раскопках хантыйско-ненецких кладбищ XIX в. на Обдорском Севере [5. Рис. 152]. Поэтому использование архаичных вещей в похоронной обрядовой практике нарымских селькупов, зафиксированное при раскопках детского погребения в могильнике XVI - первой половины XVIII в. Бедеревский Бор II на р. Тым, представляет особый интерес. Могильники (позднесредневековый и Нового времени) в урочище Бедеревский Бор находятся на северовосточной периферии расселения нарымских селькупов, недалеко от с. Напас (бывших юрт) - одного из древних населенных пунктов на р. Тым. Когда-то они были центром объединения, связанного с родом Орла/Ястреба - «Мулинт тамтыр» [6. С. 90], а селькупская фамилия Мулины, многочисленные представители которой проживали в этом селе, имеет ту же основу. Могильники, о которых идет речь, являлись родовыми кладбищами жителей Напасских юрт, о чем свидетельствовали они сами в конце 1930-1940-х гг. К этому времени в урочище Бедеревский Бор уже не хоронили, а местные остяки утверждали, что там были «похоронены нехристи», т.е. некрещеные, давнишние люди. Место бывших захоронений П.И. Кутафьеву показала Варвара Мулина, дочь М.Н. Арнянгиной, передавшая бронзовых идолов из семейного амбарчика в музей [7. С. 233; 8. С. 93]. На площади могильника Бедеревский Бор II зафиксировано более 60 впадин, а исследована - 51. Большинство захоронений произведено в XVII-XVIII вв., что подтверждается найденными в них предметами массового «русского привоза» XVII в. (котлы, топоры, бусы-одекуй и др.). Верхняя дата (XVIII в.) определяется по найденной оловянной тарелке с клеймом. Специфическими признаками обряда погребения населения, оставившего этот могильник, являются грунтовый способ захоронений и обряд повторных похорон. В инвентаре двух мужских неординарных погребений и трех детских обнаружены редкие находки архаичного облика - бронзовые бубенчики-привески от шумящих арочных подвесок, глазчатые бусы, литые бронзовые лапчатые подвески, бронзовая (?) ложка. Основной территорией бытования таких бронзовых артефактов является Прикамье, Приуралье, Нижнее и Среднее Приобье, а время их появления и широкого распространения - IX - первая половина XIV в. Эти архаичные вещи оказались в Бедеревском Бору вместе с их владельцами, по-видимому, не случайно. Цель статьи - объяснить присутствие редких для Нарымского Приобья бронзовых предметов в погребениях XVII-XVIII вв.; атрибутировать бронзовые артефакты из детского погребения 40 могильника Бедерев-ский Бор II; определить место и время их бытования; выявить способы адаптации вещей архаичного облика в обрядовой практике населения Притымья. Задачи исследования: характеристика обряда детского погребения из могильника Бедеревский Бор II; описание архаичных предметов; поиск аналогий и определение времени их бытования; выявление этнографических параллелей и семантики. Погребальный обряд. Могильник находится на левом берегу приустьевого участка речки Могильной, (правого притока р. Тым), занимает внушительную, наиболее возвышенную его часть. На могильном поле объекты располагаются в несколько рядов. Могила 40 расположена в 10 м от края террасы на северном конце могильника, выделенном специально для погребения детей. На поверхности она выделялась подпрямоуголь-ными очертаниями впадины (225*80 см) и была ориентирована в направлении север-северо-запад-юг-юго-восток. В ее северо-восточном углу располагался пень от спиленного дерева. В засыпи могилы зафиксирована перемешанная с подзолом супесь с включениями угля. Погребальные конструкции представляли собой фрагменты жердевого перекрытия, завалившегося в могилу в южном конце, и остатки целой жерди, расположенной вдоль всей продольной восточной стенки. На дереве отмечены остатки берестяного покрытия. В южном конце, возле жердевого перекрытия, на уровне древней дневной поверхности были воткнуты острием в землю четыре железных плоских черешковых наконечника стрел (два развильчатых срезня, два ромбических с вогнутыми сторонами по острию пера) и один костяной. На дне ямы, на глубине 50-60 см от уровня современной дневной поверхности, располагалось внутри-могильное сооружение (178*40 см) в виде двух бортов и носовой части лодки (?) без днища, и прямоугольной торцевой стороной - на противоположном конце. Стенки и дно могилы были выстланы березовой корой. Под корнями пня в северо-восточном конце могилы найден череп ребенка в возрасте 10 лет; нижняя челюсть от него обнаружена в противоположном конце могилы. Возможно, именно она и сохраняла первоначальное положение погребенного головой на юг, вниз по течению р. Тым, как это имело место во всех остальных случаях на этом могильнике. В 20 см от челюсти найдены 2 медные лунницы, 13 литых пуговиц-подвесок, нанизанных на толстую крученую нить медно-красного цвета, и бронзовая (?) ложка. Погребение было нарушено. Об этом свидетельствуют отсутствие жердевого и берестяного перекрытий над большей частью могилы, фрагмент суконной ткани вместе с бронзовыми лапчатыми подвесками около черепа в северной торцевой стороне внутримогильной конструкции и нижняя челюсть ребенка на дне носовой части лодки в южном конце могилы. Около продольной стенки внутренней камеры, в северо-восточном ее конце, в состоянии in situ обнаружены железное лезвие пальмы и четыре железных наконечника стрел, аналогичных тем, что были воткнуты в южном конце могилы между жердями перекрытия. Таким образом, специфическими особенностями погребения являются: значительные размеры могилы и внутримогильных конструкций; присутствие жердевого перекрытия; наличие в засыпи наконечников стрел, воткнутых остриями в предполагаемой области головы погребенного; наличие типично «охотничьего» инвентаря; архаичные, вторично использованные, украшения - бронзовые лапчатые подвески; бронзовая (?) ложка. Отсутствие целостности погребальных конструкций и всех костных останков основного скелета, кроме черепа, позволяет рассматривать данное погребение как случай захоронения головы, отчлененной от туловища. Варианты такого типа погребений известны в могильниках Релка и Тискинском [9. С. 56]. Было ли это связано с несчастным случаем или с длительным хранением тела покойного до похорон и возможной утратой останков, в настоящее время определить не представляется возможным. Символическое повторное умерщвление покойного (выпущенные в момент захоронения участниками похорон наконечники стрел в область головы покойного), по мнению авторов, можно рассматривать в качестве охранительной меры для защиты оставшихся в живых членов коллектива от беды, конкретного несчастья, вероятно, связанного со смертью данного ребенка. В соответствии с традицией западносибирских народов с переходом в возраст второго детства/подростковый, к которому относится индивид, он приобретал новый статус и приобщался к миру взрослых. Судя по инвентарю, с которым покойный был отправлен, он уже имел основные производственные и хозяйственные навыки, необходимые для самостоятельной жизни. Обряд захоронения подтверждает прижизненные установки к лицам этого возраста у взрослого населения, принимавшего участие в похоронах [10. С. 93]. Рис. 1. Лапчатые подвески (2 экз.). Бронза (?), литье; Могильник Бедеревский Бор II. Раскопки А.И. Бобровой Бронзовые (?) подвески, максимальные размеры 68^39 мм. Располагались в нижней части лицевого отдела по обе стороны от черепа (одна под черепом, другая над ним). Изделия представляют собой имитацию болгарской лапчатой подвески с пуансонным декором в виде стилизованной лапки водоплавающей птицы. Оборотная сторона гладкая. Отлиты в плоскую одностороннюю форму вместе с массивным ушком, развернутым перпендикулярно плоскости подвески. Лицевая сторона щитков декорирована в виде литой имитации пирамидок зерни, расположенной по обеим боковым сторонам изделия, и образует в центре фигуру в виде елочки. По нижним углам пробиты три овальных отверстия; в них вставлены проволочные петли S-видной формы. Подвески, судя по месту их обнаружения, были симметрично закреплены на суконном головном уборе и располагались справа и слева от лица. Генезис лапчатых подвесок восходит к древним общеуральским представлениям об очистительной силе водоплавающих птиц. Как самостоятельный тип оберега-украшения они происходят от лапок-привесок шумящих подвесок и плоских отливок Поволжья, где появляются в ломоватовское и бытуют в последующее, более позднее, время [11. Табл. XV, XVIII, XX]. По форме, декору и технологическим параметрам особенно близкая аналогия бедеревским подвескам найдена в Сайгатинском 1 святилище в Сургутском Приобье. Она датирована XI-XIII вв. [12. С. 150]. Как можно судить по этой находке, они появляются в Приобье не ранее Х! в., а широкое их бытование относится к ХШ-ХГУ вв. В Юганском Приобье ранние формы подвесок датированы XII-XIII вв. В таежной полосе Западной Сибири они доживают до XVII в. [13. С. 61-63], а модифицированные их формы встречаются и в этнографических материалах ХК-ХХ вв., как, например, лапчатая подвеска, использованная хантами в качестве подношений семейному духу-покровителю [2. С. 33]. Водоплавающая птица входила в наиболее древнюю сферу мифологической системы большинства народов Северного полушария. Например, утка была древнейшим культовым образом финно-угров. Включение элемента «утиные лапки» в состав «шумящей» подвески придавало ей дополнительный смысл, поскольку утка -универсальная птица, выступающая в качестве посредника между людьми и богами в небесной и водной сферах. Миф о сотворении земли также связан с этим персонажем: со дна первичного океана земля была поднята водоплавающей птицей. Сокращение образа птицы до фрагмента лапок можно объяснить символическим значением изделия. Показ части вместо целого - один из способов превращения предметов в знаки [14. С. 79, 158-159]. «Шумящие» подвески обладали апотропейной функцией, привлекали удачу и были призваны служить для отпугивания злых духов, что зафиксировано повсеместно в ритуалах всех народов. Рис. 2. Ложка (1 экз.). Бронза (?), литье, ковка; Могильник Бедеревский Бор II. Раскопки А.И. Бобровой Бронзовая (?) ложка. Размеры 119*42 мм. Состоит из двух частей: черпака (63*42 мм) и ручки (68*15 мм), приклепанной к черпаку двумя тщательно прокованными заклепками. Черпак ложки овальный, мелкий (глубина 9 мм). На ручке отчеканены семь круглых мелких ямок: три пары друг против друга и одна на конце. Аналоги бедеревской ложке известны в Ликин-ском и Сайгатинском VI могильниках, инвентарные комплексы и сами предметы в которых датируются IX-XI вв. [15. С. 143, 158; 16. Погр. 119]. Костяные и роговые ложки-лопатки с плоским черпаком, подпрямоугольной и овальной формы, с короткой ручкой известны на территории Западной Сибири с раннего железного века. В массовом количестве они найдены на городище Усть-Полуй II в. до н.э. - I в. н.э. Аналоги им присутствуют и в других памятниках таежной зоны этого времени, причем некоторые изделия имели зооморфное оформление ручки, например ложка с Большого Лога [17. С. 59-60. Рис. 28, 5-8]. Котловые и малые индивидуальные ложки из дерева, рога и бивня мамонта обнаружены в культурном слое Надымского городка XVI - первой половины XVIII в. Все они отнесены к бытовому инвентарю. Среди них есть изделия, конструктивно близкие экземпляру с Бедеревского Бора - с уплощенным черпаком и короткой ручкой [18. Рис. 3.45. С. 5-7, 13]. Есть сведения о том, что ложки-лопаточки в позднесредневековое и Новое время были исключительно ритуальными предметами и хранились на священных местах [19. С. 42]. Точной информации об использовании бронзовых ложек в современной культуре манси и хантов нет. Следов жира на них не отмечено, что косвенно свидетельствует о том, что для ритуальной трапезы в поздней обрядовой практике они не использовались. Ложки в основном хранятся в составе семейной культовой атрибутики, как, например, мельхиоровая ложка, преподнесенная в качестве жертвенного дара, вместе с другими редкими оловянными и бронзовыми предметами, семейному духу-покровителю в пос. Хошлог [20. Рис. 9]. Известно, что ложка выполняла особую роль в шаманской практике многих народов. Так, например, железная ложка селькупского шамана Моньги Калина, со схематичным изображением антропоморфной личины - духа крылатой матери-земли, помогала ему, так как обладала свойствами пролетать сквозь землю, воду, любые металлы и камни. С помощью этого духа шаман пророчествовал, мог узнавать прошлое и предсказывал будущее [21. С. 28-29]. С ее помощью часто определялись судьба больного человека, удача на охоте и рыбном промысле, наконец, как известно, она являлась орудием первотворения. Любая вещь несет информацию о мировоззрении ее создателей, особенно в традиционной культуре, не отличающейся большим набором вещей. Это относится и к украшениям, и к предметам быта, особый статус которых сегодня с трудом может прочитываться. На Алтае, чтобы ребенок был метким охотником, ему дарили пулю для хорошего аппетита; а чтобы в доме всегда водилась еда, ему дарили ложку. Так бытовой предмет становился залогом достатка, вещь предваряла будущую ситуацию, программировала ее благополучное осуществление [22. С. 161]. Особый смысл этого предмета, предназначенного покойному, возможно, был связан с пожеланием быть сытым на долгом предстоящем ему пути и там, в поселке мертвых, среди своих сородичей, «живущих» в нижнем мире. Поволжье, Прикамье, Нижнее Приобье являются той территорией, где лапчатые подвески и бронзовые ложки, которые зачастую использовались и в качестве подвесок, имели распространение. В памятниках Том-ско-Нарымского Приобья X-XVII вв. они не зафиксированы. Обнаружение столь редких и ценных предметов в селькупском захоронении на р. Тым выглядит необычным. Когда они могли поступить в этот регион и почему сопровождают ребенка, а не взрослого в трудном его путешествии в нижний мир? Почему с ним выполнялся ряд специфических действий с целью защиты от возможного негативного воздействия? Фрагментарность археологических свидетельств не позволяет однозначно ответить на эти вопросы. Самый простой ответ напрашивается сам собой: вещи могли быть приобретены в результате торговых связей в XII-XIV вв., хранились в семье и передавались по наследству на протяжении нескольких поколений как необычные и ценные. Возможно, архаичные изделия были найдены на разрушенном археологическом памятнике. Они могли появиться на р. Тым и в XVI-XVII вв. вместе с носителями какой-то конкретной этногруппы, мигрировавшей в связи с продвижением русских из Зауралья или Сургутского Приобья. Особо знаковые, инокультурные для населения Притымья предметы, о которых идет речь, могли сопровождать душу ребенка (представителя этой группы) при возвращении его в страну предков. В данном случае вещи призваны были выполнять роль маркеров, символов, по которым покойного могли узнать и принять.

Скачать электронную версию публикации