The first opinion poll (soviet historiography of deputeess' mandates in Catherine's legislative comission).pdf «Трудно составить Всероссийскую этнографическую выставку полнее Комиссии 1767 г.» [1. С. 92], -писал В.О. Ключевский. Однако, созывая в Москву представителей разных народов России, Екатерина II намеревалась познакомиться отнюдь не с национальным колоритом недавно обретенной империи. Она желала знать о нуждах подданных [2. С. 437]. Одним из источников этих знаний для императрицы и должны были стать привезенные депутатами наказы. Наказы депутатам Уложенной комиссии стали источником и для историков. На разных этапах развития отечественной науки процесс изучения комплекса депутатских наказов, как и истории страны в целом, имел свои особенности. В настоящей работе ставится задача выявить характерные черты советской историографии корпуса депутатских наказов, выяснить причины складывания наиболее распространенных в науке точек зрения. Неотъемлемым атрибутом советской исторической науки был классовый подход к анализу прошлого [3. С. 79; 4. С. 243].- Данный метод был привнесен в советскую науку теорией исторического материализма, во многом предопределив оформление сферы исследовательских интересов ученых. Впрочем, в определенной степени этому способствовало и развитие самой науки: к началу XX в. наметился переход от исследования проблем российской государственности к разработке вопросов истории общественной мысли и хозяйства страны [5. С. 88; 6. С. 314]. Катализатором этого процесса явилась революция. А после победы большевиков на научном фронте проблемы генезиса капитализма и классовой борьбы угнетенных масс оказались в центре внимания исследователей имперского периода истории нашей страны. При этом советская историография депутатских наказов развивалась не с чистого листа. Наблюдения и выводы предшественников принимались советскими учеными в тех случаях, когда они не противоречили положениям истмата о развитии общества. Уже сравнение общих оценок комплекса депутатских наказов позволяет убедиться в этом. Так, в полном согласии с российскими историками [7. С. 131-132; 8. С. 515, 521] Н.М. Дружинин писал, что и население в своих наказах, и Уложенная комиссия пошли по пути «защиты и укрепления интересов отдельных сословий» [2. С. 442]. Однако различия методологии и предмета исследования обеих научных школ не могли не проявиться и при изучении депутатских наказов. И дело не только в том, что внимание советских ученых привлекали аспекты, прежде остававшиеся вне поля зрения исследователей. Важным отличием было само отношение к источнику. В советской историографии источник рассматривался как отражение не только субъективных взглядов автора, но и объективных процессов конкретной исторической эпохи [9. С. 21]. Поэтому и в общей характеристике корпуса депутатских наказов наряду с обобщениями, основанными на анализе текста документа и во многом перекликавшимися с наблюдениями дореволюционных авторов, закономерно наличие обобщений и другого рода. Например, В.И. Недосекин так определил классовую сущность депутатских наказов: «С одной стороны, они являются завещанием старого феодально-крепостнического порядка; с другой -представляют собой своеобразную программу нового формирующегося буржуазного класса, стремящегося к экономическому и политическому господству в Российском государстве» [10. С. 205]. То же можно увидеть и в решении других вопросов историографии депутатских наказов. Так, проблема целей выявления пожеланий населения советскими учеными могла решаться так же, как и российскими: «депутаты должны были сказать о нуждах сословий» [11. С. 159].- Но наряду с привычным объяснением мотивов правительства появилось и новое. По мнению И.В. Побережникова, «центральной власти удалось в какой-то мере направить протест в легальное русло оформления нужд и требований в наказах в Уложенную комиссию 1767-1768 гг.» [12. С. 13]. Думается, приведенные примеры вполне наглядно иллюстрируют преемственность в развитии науки. Упомянем еще лишь о сходстве подхода к анализу источников: наказы рассматривались так же, как составлялись, - по сословиям. «Материалы дворянских наказов, - на излете Перестройки писала В.М. Никонова, - развернули перед екатерининским правительством программу, в которой нашлось место и крупным реорганизаторским замыслам, и узкосословным дворянским интересам, и широкому спектру социально-экономических вопросов, и даже культурно-просветительским устремлениям» [13. С. 50]. Однако из всего отмеченного разнообразия внимание советских ученых по преимуществу привлекал довольно узкий круг проблем. Разумеется, в первую очередь исследователи обращали внимание на отражение в источнике отношения душевладельцев к своей крещеной собственности. Советские исследователи, впрочем, как и либеральные российские, отмечали, что дворянское понимание крестьянского вопроса основывалось на признании незыблемости существовавших отношений [14. С. 94; 15. С. 31].- При этом различия в характеристике содержания источника были существенными. Если М.К. Любавский утверждал, что «большинство наказов ничего не говорит о крепостном праве» [7. С. 130], то М.Н. Гернет настаивал, что в дворянских наказах «самым же общим и беззастенчивым требованием было требование укрепления крепостного права» [16. С. 63]. Одной из отличительных черт советского анализа наказов благородного сословия было обнаружение претензий дворянства на господство даже в сферах (например, финансовой), прежде считавшихся вообще мало затронутыми в документах. Проанализировав материал наказов дворянства по финансовым вопросам, С.М. Троицкий пришел к выводу, что «в целом они выдвинули в Уложенную комиссию такие требования в области финансов, осуществление которых должно было расширить сословные права помещиков и уменьшить платежи крепостного населения их вотчин в пользу государства» [17. С. 106]. Незамечавшиеся прежде претензии были выявлены и в пожеланиях благородного сословия в сфере образования. М.Д. Курмачева считала, что «требование упрочения и развития сословного характера учебных заведений свидетельствовало о стремлении дворянства сохранить за собой господствующее положение и пользоваться своими феодальными привилегиями в период начавшегося разложения феодально-крепостнического строя» [18. С. 249]. Причем российские историки отмечали стремление и дворян, и горожан переложить решение школьного вопроса на плечи государства [19. С. 539; 20. С. 246]. Таким образом, какой бы аспект дворянских наказов ни рассматривался, советские исследователи указывали на присущее их авторам стремление упрочить и расширить феодальные привилегии. Лишь изредка исследователи обращали внимание на свойственную положению и предложениям дворянства двойственность. Например, В.В. Посконин отмечал: «В целом теоретическая позиция дворянства и его практическая программа - чрезвычайно противоречивы отражают противоречивость экономического и политического положения дворян в условиях назревания кризиса феодального хозяйства» [21. С. 67]. Принципиально иными были наказы государственных крестьян. Во многих из них указывалось на частные проблемы отдельно взятой волости. Но были и регионы, например Сибирь, крестьянство которых, по мнению ученых, «довольно полно воспользовалось предоставленной ему возможностью» [12. С. 13]. Подтверждением данного вывода может служить наблюдение Г.Ф. Быкони о том, что наказы крестьян енисейской губернии, «в отличие от наказов многих других губерний, представляют собой конкретное описание нужд, жалобы и предложения трудового населения» [22. С. 23]. И все же при анализе крестьянских наказов советские историки акцентировали внимание не столько на вопросе способности основной массы населения скорректировать неудобства существовавшего законодательства, сколько на проблеме степени осознания эксплуатируемыми массами своих классовых интересов. Исходя из того, что «преобладающим отношением к государственным актам является критика», А.В. Камкин, словно забыв о требовании манифеста 14 декабря 1766 г., полагал: «Она дает основание для высокой оценки способности крестьян ориентироваться в окружающей социально-правовой среде» [23. С. 101]. По сути о той же способности писал и М.Т. Белявский, опровергая вывод В.И. Семевского о причине отсутствия жалоб на истязания в наказах приписных крестьян. Советский ученый объяснял этот факт наличием печального опыта у жалобщиков, как правило, подвергавшихся новому наказанию по обвинению в клевете [14. С. 138]. Антагонистический характер отношений народа и правительства подчеркивался и при общей характеристике крестьянских наказов. Так, Г.П. Макогоненко утверждал: «Впервые народные чаяния были изложены в наказах и речах крестьянских депутатов в Комиссию по составлению нового Уложения в 1767 г.» [24. С. 64]. А М. Т. Белявский настаивал на том, что крестьянские наказы «от первой до последней строки были проникнуты протестом против крепостничества и его проявлений, звучали как обвинение против всего крепостнического государства, его законодательства и его аппарата» [14. С. 128]. Однако в той же работе М.Т. Белявского находим и уточнение степени выражения этого протеста: «Антикрепостнические, антидворянские настроения звучали весьма робко и приглушенно в жалобах наказов на тяжелое положение крестьян» [Там же. С. 191]. Думается, трудно представить себе от первой до последней строки проникнутое робким протестом выступление. Наличию в одной работе противоречащих друг другу выводов существует вполне логичное объяснение. Являясь искренними сторонниками и пропагандистами истмата, советские историки все-таки нередко излагали и наблюдения, не вписывавшиеся в существовавший тогда канон. Антифеодальный характер крестьянских наказов выявлялся в их буржуазных по сути предложениях: свободы землепользования, отхода, найма рабочих, свободы торговли и промыслов [25. С. 262]. Помимо того, существование антикрепостнического протеста доказывалось сходством предложений наказов со многими из положений самого радикального из манифестов Е.И. Пугачева [Там же. С. 265]. Вместе с тем советские историки иногда как будто вовсе не замечали ясно выраженного в наказах желания государственных крестьян обладать хотя бы частью дворянских прав [16. С. 63; 26. С. 397].- Но даже признание факта наличия притязаний на владение крепостными у всех сословий, представленных в Уложенной комиссии, не мешало подавляющему большинству советских ученых утверждать, что так называемый крестьянский вопрос был главной или центральной проблемой России того времени [27. С. 208; 28. С. 157].- Господство данного тезиса, на наш взгляд, обусловило фактически полное отсутствие в советской историографии аналитической разработки вопроса о претензиях непривилегированных сословий на право владения крепостными. Таким образом, при изучении крестьянских наказов в центре внимания ученых оставались проблемы классовой борьбы и генезиса капитализма в России. Характеристика наказов городов в историографии советского периода не столь монохромна. Причиной тому, на наш взгляд, была нерешенность вопроса о классовой природе нарождающейся буржуазии. В советской литературе доминировала точка зрения, что господствующим классом являлось дворянство [16. С. 121; 29. С. 10].При этом иногда писалось об интересах «господствующих классов» [30. С. 399], очевидно, включая в их число и формирующуюся буржуазию. На характер требований горожан накладывал отпечаток уровень социально-экономического развития страны. По мнению М.Т. Белявского, «господство крепостничества и крепостников в экономической и политической области, слабость капиталистического уклада, отсутствие буржуазии как класса, тесная связь купечества с системой крепостного хозяйства определили господство охранительной идеологии в наказах дворян и городов» [14. С. 175]. И действительно, в наказах было ярко продемонстрировано стремление городского населения сохранить и преумножить имеющиеся привилегии. По этой части «верхом купеческих притязаний, - как отмечал Н.И. Павленко, - является наказ жителей Ряжска, которые предложили, чтобы всех "жалованными грамотами снабдить и лучших заводчиков шляхетство пожаловать и уволить от всяких податей"» [31. С. 534]. Даже в этих притязаниях большинство советских ученых, как правило, видело отнюдь не проявление присущей феодализму системы ценностей. Обычно просьбы городского населения о привилегиях и льготах увязывались с его профессиональной деятельностью. А поскольку развитие промышленности и торговли ускоряло процесс разложения феодализма, все способствовавшие этому развитию меры оценивались как прогрессивные [18. С. 253; 32. С. 114]. Поэтому наказы горожан могли рассматриваться как программа или отражение интересов нарождающейся буржуазии [10. С. 205; 31. С. 534].- Причем, указывая на буржуазный характер предложений горожан, советские исследователи, как и дореволюционные российские, признавали и факт отсутствия в них стремления изменить существующий порядок [33. С. 218; 34. С. 480].- Считалось, что горожане лишь желали уменьшить давление наиболее тягостных его элементов. К их числу наказы, по мнению ученых обеих школ, относили фискальную политику правительства и деятельность городской администрации [8. С. 506; 10. С. 202-203]. Спасение от злоупотреблений городских властей горожане видели «в расширении компетенции городских Магистратов, чтобы городские дела решались не дворянством, а купцами, чтобы были созданы выборные городские суды» [29. С. 137]. Кроме того, «городская буржуазия пыталась добиться от правительства изменения системы налогообложения и освобождения от личных феодальных налогов и повинностей» [17. С. 107]. Таким образом, претензии к нормам закона и правоприменительной практике, выявленные советскими учеными при изучении наказов населения в Уложенную комиссию, во многом совпадали с наблюдениями предшественников, различной была их трактовка. Причина тому - методология истмата, в истории нового времени на первый план выдвинувшая изучение проблем классовой борьбы и генезиса капитализма. И депутатские наказы рассматривались именно с этой точки зрения, что позволило по-новому увидеть жалобы и предложения каждого из сословий. Эта новизна проявилась, в том числе, и в пристальном внимании советских ученых к социально-экономическому подтексту источника. Результатом такого подхода стало выявление сознательного антифеодального протеста крестьянства и узкосословного эгоизма в требованиях благородного сословия. Впрочем, установка находить в предложениях дворянства исключительно стремление расширить привилегии господствующего класса, на наш взгляд, не соответствовала закону об определяющей роли базиса. Ведь наказы составлялись в переходную от феодализма к капитализму эпоху. Значит, согласно данному закону, они должны были отразить противоречия своего времени. Однако замечания о двойственности положения и требований дворянства встречаются в литературе нечасто, да и относятся главным образом ко временам Перестройки или ее кануна. Очевидно, установка на разоблачение эгоистической, антинародной позиции господствующего класса являлась приоритетной в советской историографии. Противоречивым было и описание требований непривилегированных сословий. И дело даже не в преувеличении советскими исследователями степени народного протеста. Более важным было то, что в рамках дихотомии «прогрессивное - реакционное» не получалось внятно объяснить различия в оценке идентичных требований в наказах разных сословий. На материалах наказов не получалось объяснить и причин выдвижения проблемы ликвидации крепостничества в ранг главных вопросов русской жизни. Внутренние противоречия в трудах советских исследователей были неизбежным следствием зависимости науки от партийного контроля: интерпретация данных источника была скована идеологическими рамками. В этом случае научные изыскания ограничивались подведением источниковой базы под принятые руководством тезисы. Но нередко профессионализм и подвижничество историков, «сопротивление материала» и т.п. приводили к появлению на страницах работ выводов, не вполне соответствовавших имевшимся установкам, а то и вовсе оксюморонов. При этом достижением советских исследователей, несомненно, является переход от поиска типичного в наказах к контент-анализу их массива (дворянские наказы Центрального района, крестьянские - Вологодской губернии).

Скачать электронную версию публикации