Legislative regulation of an education system in the Soviet Russia 1917 - the 1930th and his influence on the Soviet sch.pdf Становление уклада советской школы, которая, как считается, давала «лучшее в мире образование», происходило постепенно и было сопряжено с рядом трудностей. Это прослеживается на меняющемся законодательстве, взглядах властей на школу и их воплощении или невоплощении в жизнь. В качестве источников в данной статье используются документы фондов Государственного архива Курганской области и Государственного архива города Шадринска и законодательные акты Советской России 1917-1930-х гг. Законотворчество в сфере советского образования рассматривалось с исторической и правоведческой точек зрения, в частности, в исследованиях А.Р. Абалова [1], Е.Ю. Быковой [2], Т.М. Ашеновой [3]. Однако нас интересует не развитие системы советского законодательства об образовании вообще, но его влияние на реальную школу и реальных детей. Школа была одним из главных инструментов создания нового советского человека. Как отмечает О.В. Бердова, она «была обязана закрепить победу революции воспитанием будущих поколений» [4. С. 228]. Ликвидация неграмотности, пишет В. Г. Безрогов, имела целью не борьбу с умственной и духовной необразованностью, а укоренение идеологии в массовом сознании: «Учащиеся приобретали грамотность, одновременно усваивая официальный дискурс» [5. С. 54]. Идеологическая роль образования подчеркивалась и самими большевиками. В партийной программе ВКП(б) 1919 г. провозглашалось: «Школа должна быть не только проводником принципов коммунизма вообще, но и проводником идейного влияния пролетариата на полупролетарские и непролетарские слои трудящихся масс в целях воспитания поколения, способного окончательно установить коммунизм» [6. Ст. 12]. Этот принцип лег в основание новой школы, но понимался он в разное время по-разному. Так, в первые годы после революции активно разрабатывалась идея национализации детства. Например, по мнению советского педагога А.Б. Залкинда, детей нужно было «изъять из-под грубого влияния семьи» и воспитать под «благотворным влиянием коммунистических детских садов и школ» [7. C. 36]. В 1930-е гг. стала господствовать, напротив, идея семейного воспитания. В 1918 г. в Советской России планировались введение бесплатного и обязательного всеобщего образования, создание сети дошкольных учреждений, снабжение всех учащихся одеждой, обувью, учебниками и бесплатным питанием, свободный доступ в высшие учебные учреждения всем желающим учиться [8]. В реальности добиться заявленных целей удалось только спустя почти 20 лет. На протяжении 1920-х гг. в большинстве местностей количество учащихся немногим превышало половину от числа всех детей школьного возраста. Например, к сентябрю 1924 г. охват детей школьным образованием в Курганском округе Уральской области составил 60-65% в городе и 38-40% в сельской местности [9]. Причиной служили как недостаток в школьных работниках и средствах на открытие школ, так и в общем имущественном состоянии населения: «Мы не имеем возможности пускать детей в школы далеко от дома из-за нынешних условий: недостатка одежды, обуви, питания», - отмечено в выписке из протокола № 128 собрания граждан деревни Большой-Щучьей Могилевской волости Курганского уезда [10. Л. 12]. Собрание состоялось 27 сентября 1921 г., но зафиксированная в нем ситуация характерна и для последующих лет: школ было мало, они отстояли далеко друг от друга, детям приходилось преодолевать большие расстояния или жить в других деревнях на съемных квартирах, о чем вспоминают люди, учившиеся уже в предвоенные годы. Тем не менее перемен было много. Менялась система управления образовательными учреждениями: в нем стали принимать участие ученики старше 12 лет -они входили в состав педагогического совета (комитета), который возглавил школу вместо упраздненных директоров и инспекторов народных училищ [11]. Школа освободилась от влияния религии, перешла в ведение Комиссариата народного просвещения и стала играть большую роль в культурном воспитании населения, а не только школьников. Так, в рамках соцсоревнования в курганской школе № 1 «силами детей обучено 35 неграмотных, много сделали по оказанию помощи бедноте» [12. Л. 2]. С мая 1918 г. была формально уничтожена половая дифференциация в системе образования. До отдаленных местностей это новшество доходило не сразу. Например, в Курган соответствующая директива была отправлена только 30 марта 1920 г. из Челябинского губернского отдела народного образования: «.согласно постановления наркомпроса, все училища должны быть смешанными. Если существуют женские и мужские училища, следует их непременно соединить» [13. Л. 12]. Новая школа должна была быть открыта для всех, руководствоваться гибким учебным планом, способным подстроиться под конкретные условия, уделять большое внимание физической культуре детей и их эстетическому воспитанию. Однако во многих населенных пунктах не только не открывались новые школы, но и старые, основанные еще в XIX в., не действовали, а педагоги, от которых требовались гибкие учебные планы, не всегда составляли их профессионально. Один из составителей, заведующий Чашинской школой 1-й ступени, в ноябре 1924 г. прямо признался: «Автор далек от мысли, что это есть настоящий план. Работу каждого дня я представляю себе так.» [14. Л. 163]. И на этом воображаемом плане строилось обучение детей. Впрочем, ситуация вполне соответствовала взглядам автора на образование: «Разумеется, новая школа явится в результате коллективного усилия и творчества всех работников просвещения. Ведь что такое по существу трудовая школа? - Великое музыкальное произведение, чудесное литературное явление, гениальная картина...» [Там же]. Основой обучения в Единой трудовой школе должен был стать труд - «творчески радостный, свободный от приемов насилия над личностью учащегося» [8. Ст. 12]. К 18 мая 1918 г. до Кургана дошли новшества в отношениях учителя и ученика: «Применение балльной системы для оценки познаний и поведения учащихся отменяется во всех без исключения случаях школьной практики. Перевод из класса в класс и выдача свидетельств производится на основании успехов учащихся по отзывам педагогического совета о исполнении учебной работы обязательное изучение латинского языка в общеобразовательной средней школе, бывших семинариях и духовных училищах - отменяется» [15. С. 96-97]. Должность преподавателя становилась выборной, отменялись учительские категории и звания. Школьный коллектив, включая учителей и учеников, должен был превратиться в коммуну свободных и равных личностей, объединяющихся в группы и кружки вне зависимости от статуса преподавателя или ученика [8. Ст. 32]. Так ребенок становился полноценным субъектом образовательного процесса. На почве этого в курганской учительской среде велись споры о степени детской самостоятельности. Поднимался, например, вопрос школьного самоуправления. Должен ли его организовать учитель или в новых реалиях детям нужно позволить самим «дозреть» до решения это сделать? «Дети вечно руководимые, проходят мимо своего счастья... нельзя строить жизнь детей без их участия» [16. Л. 16], - отмечает в докладе на учительской конференции в 1924 г. педагог Денисова. Сохранение учителем доминирующей позиции по отношению к школьникам нередко расценивалось как приверженность к старым, имперским принципам преподавания и воспринималось негативно. Напротив, в актах обследования школ и детдомов, как в Озернинской школе первой ступени Звериноголовского района, часто встречается констатация: «Взаимоотношения детей и учащих товарищеские» [17. Л. 9] с явно положительным оттенком. Однако такая ярко выраженная демократия, не признающая иерархии ни пола, ни возраста, продолжалась недолго. С середины 1920-х гг. наметилась тенденция к централизации системы образования. Педагоги стали назначаться и увольняться Отделом народного образования, число детей в школьных советах сократилось. Образование становилось не всеобщим, а классовым: еще в уставе Единой трудовой школы 1923 г. оговаривалось, что «в случаях, когда развитие школьной сети не позволяет принять в школу всех детей, преимущество при приеме отдается детям трудящихся» [18. Ст. 26]. Учитывая происходивший в это время запрет частных школ и индивидуального репетиторства, чуждые классовые элементы практически теряли шансы получить образование. За обучение в школе, изначально объявленное бесплатным, теперь официально взималась плата, правда с учетом финансовых возможностей родителей и не выше 5% от их жалования [19]. Это была вынужденная мера в силу недостатка средств, выделяемых на систему образования. Необходимо отметить, что тогда в большинстве случаев школы содержались за счет населения, так как были переданы на местное обеспечение, а в районных бюджетах на них предпочитали тратиться в последнюю очередь. Сами жители понимали важность детского образования и нередко жаловались на районные власти в вышестоящие инстанции: «В Черкалинском районе имеется два сельсовета Речегский и Боровлянский, в которых не производится обучение детей в течение 4 лет. На запрос заведующий отделом наробраза товарищ Куренков ответил, что школы в указанных сельсоветах не будут открыты на нынешний год. В райисполком поступает масса заявлений как сельсоветов, так и граждан: население категорически требует школу и крайне обижается, что у них нет школы и дети остаются неграмотными. Что мы этого от советской власти не ожидали, и ранее в этих селениях школы были. Райисполком пытался через сельсоветы предложить гражданам взять на свой счет содержание учителей, разъяснив им общее положение и недостаток средств у государства... Граждане отвечают: .Мы платим наравне со всеми обществами все требующиеся государству налоги и просим только оплачивать учителей школ. Все остальное - ремонт школ и т. п. берут на себя. Просьба разрешить.. за счет прочих школ района дать им по одному школьному работнику, чем требование населения хоть отчасти будет удовлетворено... и сделать распоряжение о выделении учителей в названные школы» [20. Л. 63]. Это письмо, отправленное в президиум Курганского окрисполкома 16 ноября 1924 г., - не единичный пример. Для привлечения дополнительного финансирования пытались наладить систему шефства, но первоначально и она не имела большого успеха: «.средств у школы никаких нет. Постановили обратиться к фабрике принять шефство над школой, но ответа не последовало. Другие нужды по школе исправляются самими учениками: например, починка парт, дверей. Приобретены за счет учеников метлы, веники, спички» [21. Л. 11]. Но в массе своей население было слишком бедно, чтобы приобретать школьные принадлежности, а тем более платить зарплату учителям. Так, в Ключевской школе 1-й ступени Дал-матовского района в 1923-1925 гг. «учащиеся все дети крестьян... Дети бедных родителей многие лишены возможности посещать школу из-за недостатка обуви и одежды» [22. Л. 4]. Несмотря на важное место, занимаемое в государственной политике, школьное образование во всем, что не касалось идеологии, практически было пущено на самотек. Школа была отдельным миром, проблемами которого интересовались, говорили о них в прессе, но мало принимали практических мер для их решения. Наряду с этим от школы требовали определенных результатов, новых методов и подходов к образованию. В их число входила специализация, предполагавшая появление школ крестьянской молодежи (по одной на уезд), а в городах - кооперативно-торговых, производственно-технических, административно-хозяйственных школ, школ фабрично-заводского ученичества и рабочих подростков [23]. Считалось, что образовательные учреждения повышенного типа дают положительный результат: в частности, школа крестьянской молодежи готовит «общественников, кооператоров - будущих руководителей и организаторов новой деревни» [24]. Предполагалось, что, закончив школу, человек сможет работать без дополнительного образования. В 1920-е гг. даже в неспециализированных школах ученики вникали в местную производственную жизнь. Например, Каминская школа Звериноголовского района вела «пропаганду за улучшение сельского быта. показательное кормление скота по норме» [17. Л. 44], а в школе 1-й ступени № 5 г. Шадринска «связь школы с трудовой и общественной жизнью выражалась путем экскурсий в различные производственные предприятия, например на фабрику, на мельницу, в типографию, чугунно-литейную мастерскую, на заседание горсовета, в окроно.» [25. Л. 88]. Однако специализированные школы предполагали не ознакомительное, а практическое знакомство с производством. Так, ученица шадринской школы ФЗС Руфина Паршунас «проделала следующую общественно-полезную работу: к празднику революции писала лозунги, с 14.02 по 10.03.1931 года занималась в ликпункте при типографии, к весенней посевной сортировала семена, собирала налог в деревне Ершовой и Осевой, собирала утильсырье. Отбыла политехническую практику на фабрике "Красный октябрь" и электростанции» [26. Л. 4], при этом из школы Руфину исключили за уклонение от работы и безразличное отношение к делу! Несмотря на уклон в производство, грамотных специалистов такие школы все же давали немного и были очень затратны, так как нуждались в оборудовании и мастерских. В 1930-е гг. их ликвидировали, создав непрерывную линию образования, включающую школу, ссузы и вузы. Тогда же усилилась тенденция к централизации системы образования, как и других сфер жизни, а от творческой свободы школы 1920-х гг. практически ничего не осталось. Увеличилось внимание власти к школе не только на словах, в декларативных законодательных актах, но и на деле. Осенью 1930 г. планировалось принять всех мальчиков и девочек 8, 9 и 10 лет. Все дети были обязаны закончить школу 1-й ступени, а в промышленных городах, фабрично-заводских районах, рабочих поселках и в районах сплошной коллективизации - школу-семилетку. Для подростков 11-15 лет, не получивших начального образования, организовывались «ускоренные специальные двухгодичные и одногодичные школы-курсы и группы при школах» [27]. Отступление от плана допускалось не более чем на 12 года и только в случае крайне неблагоприятных условий. Т.М. Ашенова считает, что это «явилось фактическим признанием завершения первого организационного этапа в развитии советской системы образования и формировании системы законодательства об образовании» [3]. С возвращением к семейным ценностям и отказом от идеи национализации детей за их воспитание и обеспечение возможности учиться становились ответственны родители. Им вменялась «обязанность посылать в школу детей» [27. Ст. 6], за игнорирование которой предполагалась ответственность по закону. Государство, в свою очередь, брало на себя материальное обеспечение: предписывалось усилить финансирование образования из местных и государственного бюджетов, выделять средства на бесплатное снабжение детей бедняков и малообеспеченных «учебниками, письменными принадлежностями, обувью, одеждой, питанием, транспортом и т.п.» [27], а также создавать для этих целей специальные фонды на местах. В отличие от ситуации предыдущего десятилетия, как показывают архивные документы, в большинстве своем эти предписания выполнялись. Так, в акте обследования школы 1-й ступени № 1 г. Кургана от 18-25 февраля 1930 г. отмечено: «Не учатся... большей частью из-за отсутствия одежды и обуви. Для удержания детей бедноты оказана материальная помощь 30 человекам: из бюджетных средств 220 рублей и из специальных 11,3 рубля. Приобретена теплая одежда и обувь» [28. Л. 5]. Согласно акту обследования школы 1-й ступени № 10 «всеобщим начальным обучением охвачены почти все дети, проживающие на территории данной школы, кроме 3 человек. Из них 2 имеют заболевание, 1 переросток 12 лет, его отправили в пункт ликбеза. Отсева нет за исключением 3 случаев. Богданович. по причине неимения обуви и слабого здоровья. Девочка Свинобаева, которой школой дана обувь, но не дано пальто. Бакулина - ее родители торгуют на столах и оставляют ее дома в качестве няньки. Беднейшие учащиеся обеспечены завтраками на 50%, одеждой и обувью на 200%. Ведется работа с родителями» [Там же. Л. 39]. Учебные учреждения централизованно снабжались необходимыми принадлежностями. Об этом свидетельствуют, в частности, такие документы, как разнарядка по тетрадям. Только в Кургане они распределялись по четырем школам ФЗС, десяти школам 1-й ступени, трем техникумам и порядка десяти специальным учебным заведениям включая партшколу и школу взрослых [Там же. Л. 15]. Спешно решался вопрос с помещениями: постановлялось использовать под школы бывшие помещичьи усадьбы и кулацкие дома. Большое внимание уделялось созданию штата профессиональных педагогов. Для пополнения кадрового состава было решено «срочно развернуть сеть педагогических институтов и техникумов... специальных педагогических курсов... принять меры к привлечению на педагогическую работу учителей, работающих не по специальности... усилить коммунистическое и рабочее ядро среди учителей... значительно улучшить материальное положение учителей трудовой школы» [27]. В образовательной политике проявилось стремление к унификации, созданию образцовых людей: был взят курс на усреднение уровня знаний в сторону сильнейших. Велась борьба за всеобщую успеваемость, с отстающими школьниками дополнительно занимались их более успешные товарищи - это считалось общественно-полезной работой. В одном из отчетов об учебно-воспитательной работе за 1939/40 уч. г. значится: «Из числа 9 комсомольцев 8 имеют хорошую успеваемость, и некоторые помогали отстающим товарищам... Школа вела борьбу с отсевом учащихся. В своем школьном районе учитывали детей, не охваченных школой, и принимали меры по возвращению их в школу» [29. Л. 129]. В начале 1930-х гг. в школе 1-й ступени № 10 г. Кургана применялись такие меры борьбы с неуспеваемостью, как «прикрепление сильных к слабым, дополнительные занятия с отстающими» [28. С. 39]. Восстанавливались субординация в отношениях учителя и ученика, система домашних заданий и оценок. «Учащиеся, не имеющие плохих годовых оценок ни по одной дисциплине, считать окончившими среднюю школу» [30. Л. 172], - отмечено в протоколе педагогического совещания Шадринской средней школы 22 июня 1936 г. Учебные группы были переименованы в классы. Вместо школ первой и второй ступеней, семилеток и школ повышенного типа появилась общеобразовательная школа, которая делилась на начальную (4 класса), неполную среднюю (7 классов) и среднюю (10 классов). При этом молодые люди, окончившие неполную среднюю школу, имели право преимущественного поступления в техникумы, а среднюю - в высшие учебные заведения. По правилам 1936 г. в вузы «принимаются все граждане обоего пола в возрасте от 17 до 35 лет, имеющие законченное среднее образование, либо получившие аттестат об окончании средней школы в порядке экстерна... Окончившие техникум и имеющие отметки "отлично" по основным предметам принимаются без испытаний» [31. Л. 193]. Выпускники провинциальных школ имели возможность попасть в крупные столичные вузы. Подчеркивалось, что классовый подход на сферу образования не распространяется. Например, в том же 1936 г. директора средней школы г. Шадринска ставили в известность, что «в вуз принимаются выдержавшие испытания независимо от соцпроисхождения или поражения в правах родителей. Вторично просим вас сообщить в облплан. какое количество учащихся изъявило желание поступить в плановый институт, указать их фамилию и институт, в который они желают поступить: Московский, Куйбышевский и т.д.» [Там же. Л. 65]. Таким образом, в период с 1917 по 1934 г. советская власть неоднократно пересмотрела свое отношение к образованию и воспитанию молодого поколения. От демократизации образовательного процесса и системы управления был совершен возврат к строгой централизации и контролю, от педологических изысканий и свободного творчества учителей в процессе комплексного обучения - к системе четких программ и предметов. Из представленных выше властных установлений следует, что дети, их образование и воспитание имели для государства огромное значение. Причем в 1920-е гг. отмечался большой разрыв между декларируемыми изменениями в образовании и действительностью, связанные в основном с финансовыми и организационными трудностями. В 1930-е гг. государственная политика в этой области стала более четкой и требовательной, учитывающей реальные проблемы школы и способы их решения. Разрыв между законодательными актами и действительностью минимизировался.

Скачать электронную версию публикации