The Echo of Arzhan or Archaeological Cultures on the Chronological Shelf.pdf Людмиле Александровне Чиндиной -маленькой очаровательной женщине, но крупному ученому в сибирской археологии. Волею судеб в лице многоуважаемых академиков Анатолия Пантелеевича Деревянко и Вячеслава Ивановича Молодина мне пришлось на какое-то время заняться историографией изучения раннего железного века азиатской части России. Некоторые специализированные знания об этом историко-хронологическом периоде уже были, связаны они с началом научного творчества. Тогда мой интерес лежал в области изучения скифосибирского искусства звериного стиля. С тех пор прошло более 40 лет; менялись научные ориентиры и даже направления, но время от времени приходилось испытывать притяжение проблем скифской эпохи. Особую силу оно приобретало в периоды неординарных открытий в сфере изучения культур скифского мира. Хотелось бы написать по привычке «скифо-сибирского», но приходится обращать внимание на диссонанс термина, в котором соединены этноним и географическое понятие. К числу таких открытий, несомненно, относится курган Аржан, исследованн^ій М.П. Грязновым и М.Х. Манай-оолом [1, 2]. В объективности материалов памятника сомневаться нет оснований. Тем более, что за открытием Аржана последовали раскопки не менее сенсационного кургана Аржан 2. Д. Г. Савинов убедительно показал, что комплексы стадии Аржана достаточно широко распространены в пределах северной периферии Центральной Азии [3]. Результаты раскопок этого памятника, получившего мировую известность, породили важнейшую проблему как для скифологии, так и для раннего железного века степного пояса Евразии. Суть её сводится к следующему. Типология инвентаря и оленного камня, некоторых черт погребальной практики и обряда свидетельствуют о раннем возрасте сооружения кургана. Но в нём представлена в сложившемся виде раннескифская традиция в виде триады. После длительных исследований и дискуссий наибольшее признание среди специалистов получила дата кургана - вторая половина VIII в. до н. э. Хотя существуют также две крайние точки зрения. Одна из них основана на традиционной хронологии раннескифского периода, начало которого соотнесено с VII в. до н.э. Она находит обоснование в работах Н.Л. Членовой [4]. Сторонники другой точки зрения (достаточно многочисленные) полагают, что дата кургана Аржан находится в пределах IX в. до н.э. Хронология кургана ставит проблему истоков формирования раннескифской традиции. Не касаясь историографического сюжета её решения, отмечу, что поиск связан с археологическими комплексами Центральной Азии и районами, пограничными с Северной Азией. В связи с этим следует напомнить о центральноазиатской теории происхождения скифов. Не случайно материалы кургана Аржан вызвали новый импульс в изучении эпохи ранних кочевников Евразии. Небезынтересен вопрос: какой резонанс вызвало открытие этого археологического памятника у исследователей раннего железного века таёжной зоны Сибири? Но прежде всего отметим историографический факт: в работах специалистов первых десятилетий XX в. отчётливо выражена методологически обусловленная концепция о запаздывании культурно-исторических процессов в тайге относительно идентичных тенденций в степных и лесостепных ландшафтах [5-7]. В приведённом списке нет исследователей древностей западносибирской тайги, так как археологические знания о раннем железном веке, как и в целом о голоценовом периоде, формировались преимущественно во второй половине XX в. Особо подчеркнём, что в ранний период историографии советской археологии концепция о запаздывании, скорее всего, была основана не на принципах исторического материализма, одним из которых являлся закон неравномерности исторического развития, но на логике соотношения комплексов ландшафтных зон и, главное, на археолого-этнографических параллелях - важнейшем принципе теорети- Эхо Аржана или археологические культуры на хронологической полке 43 ческой археологии. Нет необходимости напоминать, что многие специалисты конца XIX - начала XX в. являлись приверженцами этнологического направления в археологии. На современном этапе развития археологических знаний возникла тенденция (или позиция группы отдельных специалистов) если не нивелировки, то сближения процессов историко-культурного развития обществ разных ландшафтных зон. В этой связи обратим внимание на археологию таёжной зоны Восточной Сибири и, в частности, районов Ангаро-Енисейского пространства. Следуя взглядам А.П. Окладникова об историко-культурных процессах в эпоху раннего железа на этой территории и используя качественно новые источники, полученные в результате самостоятельных исследований, В.И. Привалихин выделяет цэпаньскую археологическую культуру, время существования которой определяет YIII-II вв. до н.э. [8, 9]. Оснований для начальной даты очень значимого периода в дописьменной истории сибирских этнокультурных образований практически нет. Но она ставит в один ряд цэпаньскую культуру с культурами раннескифского времени центральноазиатских степей. Не случайно в одной из работ открытым текстом указывается «на достойное место племён Северного Приангарья в процессах развития скифского мира Северной Азии» [10. С. 195]. Сомнительно, что подобный подход соответствует современным методологическим и теоретическим принципам археологии, а также сложившейся номенклатуре понятий. Вряд ли правомерно употребление для зоны тайги и тундры таких определений, как «для гунно-сарматского времени на Таймыре^» [11. С. 85] или использование в археологии несуразного понятия «Приенисейская Сибирь». Енисей набирает мощь от Западных Саян до Ледовитого океана или от Центральной Азии до Арктики. Более того, он является естественной границей между Западной и Восточной Сибирью. Поэтому неясно, о какой географической территории в публикации идёт речь. Сложная картина историко-культурного развития южно-таёжных районов, так называемой Енисейской провинции, предстаёт в работах П.В. Мандрыки, который провел значительные работы в пограничье лесостепи и тайги и получил представительные материалы от эпохи бронзы до Средневековья. Анализ выделенных им археологических культур и культурных типов ещё предстоит сделать специалистам. В его концепции период YIII-YII вв. до н. э. связан с культурой переходного этапа от бронзы к раннему железному веку. Нижняя хронологическая граница железного века определена YI в. до н. э. В пределах так называемого Енисейского Приангарья П. В. Мандрыка выделяет нижнепо-рожскую, шилкинскую, каменско-маковскую культуры, а также тип тонковаликовой керамики, которые существовали практически одновременно [12. С. 68-76; 13. С. 162-164; 14 и др.]. Любопытно, что нижнепо-рожская культура интерпретируется автором как лесной вариант тагарской культуры. Что касается начальной даты историко-культурного периода, то она нуждается в критическом анализе достоверности источников, которые приведены в работах специалистов. Отмечу, что в районах Красноярской лесостепи, расположенной южнее тайги, известны преимущественно позднетагарские памятники. Памятники развитого этапа, по периодизации С. В. Киселёва, единичны, но они датированы не раньше Y-III вв. до н. э. Нелогичную трактовку хронологической принадлежности комплексов раннего железа в восточных районах Приенисейской тайги могу объяснить эмоциональным воздействием результатов полемики вокруг кургана Аржан. Идентичная ситуация наблюдается в историографии эпохи раннего железного века на сопредельной территории, в бассейне р. Лена. Со времени исследования А. П. Окладниковым археологических памятников на территории Якутии в 1940-х гг. утвердилось мнение, что её население освоило производство железа в середине I тыс. н. э. и что верхняя хронологическая граница периода раннего железа приходилась на XIII в. Практически все якутские археологи разделяли эту точку зрения. Исключение составляют взгляды Н.Д. Архипова, который считает, что появление собственного железоделательного производства произошло не позже II в. до н. э. и было связано с историей хунну. По его мнению, предметы из бронзы YII-I вв. до н. э. характеризуют переходный или начальный этап раннего железного века, но большая часть памятников относится ко II в. до н.э. - Y в. н.э. [15]. Основная его идея сводится к тому, что металлургия железа в Якутии распространялась одновременно со степными территориями. Точка зрения И. В. Константинова близка этой концепции, как в прочем и идее А. П. Окладникова. В развитии раннего железного века Якутии он выделил усть-мильский этап (III-I вв. до н. э.) и дюктайско-белькачинский (рубеж эр - XII в. н.э.) [16]. В последние десятилетия произошли существенные изменения взглядов А. Н. Алексеева, который датирует ранний железный век Якутии в пределах Y в. до н.э. - Y в. н.э. [17]. Интерес представляет его точка зрения на материалы III - первой половин^і Y в. н.э. стратифицированного памятника Ула-хан-Сегелениях, среди которых он видит предметы степной культуры хунно-сяньбийского времени и не исключает возможность переселения группы хунно-сяньбийцев на территорию Якутии [18. С. 67]. Наконец, радикализмом отличается позиция А. Д. Степанова. Используя абсолютные даты, он принимает нижний предел значений радиоуглеродного датирования и начало раннего железного века относит к YIII в. до н.э. [19. С. 32-36; 20]. Явно выражена тенденция на хронологическое соответствие исторического периода - раннего железного века - в степи и тайге. Эта тенденция охватывает археологию раннего железа всей таёжной зоны Восточной Сибири, что наглядно видно из историографического очерка. Остаются без ответа вопросы: насколько эта тенденция пра- В.В. Бобров 44 вомерна с позиции информативности археологических источников и насколько она отвечает законам исторического развития, не говоря уже об истории черной металлургии. Но можно обратиться к материалам и аналитическим работам по археологии Западной Сибири, где памятники раннего железного века достаточно хорошо исследованы как в таёжной, так и в лесостепной ландшафтной зонах. Значительный вклад в изучение этого периода внесли М.Ф. Косарев, Л.Н. Корякова, Н.П. Матвеева, Ю.П. Чемякин, Н.В. Полосьмак и многие другие. В этой плеяде особо выделяется Л. А. Чиндина. Благодаря её труду представлена многоплановая историко-археологическая картина Среднего Приобья в эпоху раннего железа и Средневековья [21, 22]. Немаловажно, что для западносибирского региона реконструирована история развития черной металлургии в Древности и Средневековье [23]. Достаточно высокая степень изученности памятников I тыс. до н.э. - I тыс. н.э. демонстрирует неравномерность социально-эконо мического развития обществ в разн^іх физикогеографических зонах Западной Сибири. Это очень качественно обосновано в одной из работ М.Ф. Косарева [24. С. 3-20]. Несомненно, в условиях этого региона истори-ко-культурн^іе процессы имели свою специфику. Напомню о параллельном курсе развития саргатской (лесостепь) и кулайской (тайга) культур. Однако общая тенденция оставалась неизменной. Вряд ли развитие восточносибирских обществ шло по особому, исключительному пути, имея экономическую платформу, адекватную потенциалу производящей деятельности этнокультурн^іх объединений лесостепн^іх и степн^іх ландшафтов пограничья Центральной и Северной Азии.

Скачать электронную версию публикации