Realistic images-"masks" in medieval Central Asia: portrait or symbol.pdf На рубеже I-II тыс. в декоративно-прикладном искусстве кочевников Центральной Азии (в широком понимании термина) и их соседей, представленном торевтикой малых форм (преимущественно украшения снаряжения всадника и коня), интересны антропоморфные образы-«личины»: относительно реалистичные; условные, стилизованные, иногда териоантропо-морфные. Изделия представлены подвесками в форме человеческих лиц, есть и изображения (иногда в сочетании с растительным орнаментом) на бляхах других форм. Универсальность мотива маски-личины, его существование на всем Западе со времен Античности и встречаемость с характерной всеобщностью в искусстве Азии всех эпох хорошо известны. Это подтверждают и многочисленные археологические находки. Для региона Центральной Азии наибольшая концентрация находок подобных предметов отмечена в Сая-но-Алтае, а также в Чуйской долине Тянь-Шаня. На обширной территории Саяно-Алтая в конце I тыс. н. э. проживали многочисленные племенные группы тюркской этнической общности, соседствовавшие с потомками более древнего аборигенного населения (угро-самодийские, тунгусо-манчжурские племена). Это был огромный этнически разнородный массив, который, по мнению специалистов, в антропологическом отношении был относительно однородным [1. С. 21]. Со временем возвышения Кыргызского каганата (с середины IX в.), усиления этнополитического объединения западных соседей к^іргызов - кимаков -совпадают становление и расцвет, широкое распространение на этой территории наиболее яркого образца евразийского стиля в искусстве - так называемого степного орнаментализма. В декоре торевтики малых форм преобладает растительный тип, незначительное число представлено зооморфными и антропоморфными изображениями. К последним относятся и «личины». Одна из упомянутых выше группа личин - стилизованные, схематизированные личины, в том числе те-риоантропоморфные. Они разнообразны и наиболее многочисленн^і [2. Рис. 22]. Необходимо отметить, что средневековые жители Саяно-Алтая, особенно Минусинской котловин^і на Среднем Енисее, жили в окружении памятников древних эпох, среди них - каменные окуневские изваяния с антропоморфными личинами эпохи бронзы. Можно предположить, что появление в Средневековье миниатюрных личин другой иконографии на другом материале [3], передающих образ индуистской, буддийской и тибетской мифологии - Киртимукхи, имело благоприятную почву для адекватного восприятия. Средневековые новации были продолжением традиции почитания антропоморфных личин населением края. Другая группа личин - антропоморфные образы, передающие портретные черты лица человека, характерны именно для Саяно-Алтая. Рассмотрим их подробнее. По разработанной ранее типологии они составляют группы 2-4 [2. Рис. 22]. Одна из них (рис. 1, 1-10, 24) представлена подвесками (группа 3) с рельефн^іми портретн^іми изображениями человеческих лиц преимущественно со смешанными европеоидно-монголоидными чертами. Большинство имеют детально разработанн^іе усы, бороду (иногда что-то одно); прическу или головной убор. Одна личина (рис. 1, 8) - безусая и безбородая, с 8-образн^іми выступами под ушами (серьги?). Другая (рис. 1, 10) - с усатым лицом, пухлыми губами с четко прорисованной выемкой верхней губы. Это сплошная тяжелая (свинцовая?) подвеска, возможно, служившая матрицей для отливки бронзовых накладок. Особый интерес представляет матрица (материал не ясен). Изображенному на ней лицу (рис. 1, 5), правда, очень «затертому» и сглаженному, по типу (европеоидное с выделенными скулами) и ряду иконографических деталей (вплоть до чуть неровной линии спинки носа) очень близки две практически идентичные подвески из разных регионов Саяно-Алтая: Минусинской котловины Среднего Енисея (рис. 1, 4, 24 - рисунок и фото одного предмета) и северных предгорий Алтая. Реалистичные образы-«личины» в средневековой Центральной Азии 61 Рис. 1. Средневековые портретные личины из Саяно-Алтая {I-I5, 24), Тянь-Шаня (16-23, 25-27) и этнографическая аналогия (28) Это уникальн^іе случаи находок матриц для отливки изделий на данной территории. В целом облик личин этой группы, в том числе тщательная разработка названных выше деталей, наиболее близок к личинам на серд-цевидн^іх бляхах (группа 2). Личин^і на этих бляхах с растительн^ім декором рассматриваются как антропоморфные, условно портретные (см. рис. 1, 11, 15). Личины группы 4 (см. рис. 1, 12-14) происходят из одного региона Саяно-Алтая - Минусинской котловины. Их можно охарактеризовать также как портретные, с деталями, близкими к изображениям предыдущей группы (борода, прическа). Но лица эти большеглазые, в одном случае - с подчеркнуто наклонно расположенными глазами, напоминающие портреты согдийцев, с выступающими округлыми щеками. У всех - характерные клинообразные бородки. Сравнительным материалом могут служить раннесредневековые согдийские терракоты, среди которых есть и так называемые местные персонажи, и изображения тюркского типа [4. С. 262, 297, 310]. Существует мнение, что в Средневековье был типологический шаблон (миндалевидные глаза, брови вразлет, нос с широкими крыльями), в соответствии с которым художники изображали воинов тюркского происхождения. В конце I тыс. н.э. усы и борода демонстрировали социальный статус мужчины. Бритые лица были характерны для гуламов - профессиональных воинов тюркского происхождения в армиях мусульманского Востока [5. С. 134]. Исходя из особенностей личин и опираясь на палеоантропологический и современный материал [2. С. 108-112], можно предположить, что среди личин представлен преимущественно южносибирский тип (современные народы Алтая и Хакасии). Экземпляры с клиновидными бородками (см. рис. 1, 12-14) предположительно можно связать с памиро-ферганским антропологическим типом, характерным для ираноязычного и тюркоязычного населения Средней Азии. Несмотря на различия и возможное отнесение личин к разным антропологическим типам, у них много общего в стилистике изображения лиц. Основные типажи личин характерны для населения Саяно-Алтайского нагорья как современного, так, вероятно, и средневекового. Из Чуйской долины Тянь-Шаня (преимущественно Краснореченского городища, основанного согдийцами) происходят подвески-личины и изображения личин на ременных украшениях [6. Рис. 33, 34, 37, 133; 7. Рис. 1] с хорошо читающимися портретными особенностями лиц (см. рис. 1, 16, 17, 19, 22. Фото: А.М. Камышев). Некоторые из них (в первую очередь широколицые с выделенными скулами, с клиновидными бородками) Г.Г. Король 62 имеют сходство с подобными личинами из Саяно-Алтая (см. рис. 1, 19, ср. с 13, 14; другой вид сходных личин см. рис. 1, 10, 22). Интерес представляет находка (рис. 1, 18 по: [8. Рис. 3, 7]) из отвалов «археологической зоны» средневекового города Баласагун (городище Бурана) в Чуйской долине, изначально согдийской колонии, а с середины X в. - столицы созданного тюрками государства Караханидов. Данная подвеска по-своему уникальна, хотя и имеет чрезвычайно близкие аналогии с самим лицом (ср. с рис. 1, 4, 24). Она совмещает в себе детали двух саяно-алтайских групп, выделенных автором ранее: группы 3, о которой шла речь выше, и группы 6 [2. С. 104-106. Рис. 22, 25] - условных изображений лиц на подвесках, имеющих характерный длинный выступ-«бороду» (?), который можно видеть на каменных древнетюркских изваяниях и в раннесредневековой терракоте Средней Азии. Помимо Саяно-Алтая личины с выступом-«бородой» известны в лесостепном Причулымье, северной прилегающей к Саяно-Алтаю территории. Кроме того, находки бронзовых личин совершенно иной стилистики, чем саяно-алтайские (шире центральноазиатские), но также с выступом-«бородой», нередки в средневековых памятниках Омского Прииртышья [9. Рис. 239, 242], зафиксированы в этнографических комплексах и случайных сборах на севере Западной Сибири [10. Рис. 145, 150]. Отметим, что среди последних имеется пряжка с изображением личины местного облика [Там же. Рис. 327]. Сам принцип использования поверхности подобного предмета идентичен практике раннесредневековых тюрков [2. C. 258, 326. Рис. 22, 2б]. Возвращаясь к личинам с портретными чертами, происходящими из Тянь-Шаня, отметим не имеющую аналогий случайную находку из района оз. Иссык-Куль - подвеску, на которой видим узкое лицо без выделенных скул, крупные, чуть миндалевидные глаза, усы и узкую клиновидную бороду, видимо, чалму на голове (см. рис. 1, 23. Фото: А.М. Камышев). (Показательно, что нашедший подвеску местный житель не может пока с ней расстаться и передать в музей, так как знакомые и родственники утверждают, что лицо на подвеске - его портрет.) Для нас это интересно также с точки зрения точности передачи черт лица средневековым мастером. Антропологический тип жителя современной Киргизии определенно можно соотнести со средневековым. Особенностью собрания подвесок-личин из Чуйской долины (преимущественно с Краснореченского городища и его округи) можно считать наличие личин монстров со звериными заостренными ушками, созданных не только по образцам портретных личин, но иногда просто идентичных им. Такие экземпляры совершенно не известны по материалам Саяно-Алтая и прилегающих территорий. К примеру, интересно сравнить саяноалтайские подвески-личины (см. рис. 1, 12-14) и красно-реченские (см. рис. 1, 19-21), некоторые из них, казалось бы, сделаны по одним образцам. Первые изготовлены на более высоком уровне мастерства, а вторые не только худшего качества, но и имеют детали, свидетельствующие и о другой смысловой основе этих изображений (см. рис. 1, 20, 21). Эти детали - не только звериные ушки, мало сочетающиеся с портретной личиной, но намеренное придание лицам устрашающего вида: большие отверстия на месте глаз, рта, иногда носа. Можно даже проследить, как подвергались изменению портретные личины: экземпляры без звериных ушек, но с намеренно проделанн^іми отверстиями (см. рис. 1, 19, 25, 27); экземпляры с ушками и без нарочито круглых крупных отверстий на месте глаз, рта (см. рис. 1, 20, 21); экземпляры со всеми перечисленными особенностями (см. рис. 1, 26). Таким образом, можно констатировать, что типологически сходные с портретными некоторые личины из Чуйской долины имеют черты, не позволяющие видеть в них портретные изображения. Возникает вопрос о смысловой основе подобных образов. Коллектив авторов [7] в работе, посвященной тенгрианству как мировоззрению (вере) и форме жизненного существования тюрко-монгольских кочевников евразийских степей, рассматривает много его аспектов. В специальном разделе об основных принципах тенгрианства (мировоззрение, экология, гармония с природой) внимание уделено погребально-поминальной традиции, связанной с поклонением духам предков. В качестве образца художественного (материального) воплощения подобных представлений приводятся некоторые из рассмотренных выше личин [Там же. Рис. 1]. Они соотнесены не только с духами предков, но и с духами-покровителями элементов природы: гор, рек, деревьев, земли. Почему помимо портретных образов наблюдается придание устрашающего вида и звероподобности личинам, которые в оригинале были определенно «портретами», остается неясным. Можно размышлять на эту тему, учитывая особенности формирования средневековых городов на этой территории, потоки переселенцев из Согда в раннем Средневековье, симбиоз с кочевым населением, совместное проживание представителей разных религий, а также формирование со второй половины X в. государства Караханидов, первой тюркской династии, принявшей ислам. На данном этапе можно лишь констатировать, что по тем или иным причинам «портретные» личины, имевшие некий свой смысл, стали носителями другой смысловой основы. Они стали символами другого порядка. Возвращаясь к портретным личинам Саяно-Алтая, отметим упомянутые выше личины в обрамлении растительного декора на крупных сердцевидных бляхах (см. рис. 1, 11, 15). Помимо явно устрашающего оскала на одном варианте собирательного портрета имеется и другой вариант - абсолютно миролюбивое лицо с характерными антропологическими и этническими (?) особенностями. На этих предметах личины усилены растительными декоративными элементами. Это подчеркивает глубинный смысл назначения рассматриваемых декорирован- Реалистичные образы-«личины» в средневековой Центральной Азии 63 ных предметов, деталей ременной гарнитуры коня и всадника, - придавать их носителю (всаднику с конем) помимо защиты дополнительную жизненную энергию. Наделение подобных украшений охранительными, придающими силу и стойкость, а также благопожела-тельными функциями представляется их главным смысловым содержанием. Здесь следует вспомнить понятие qut (куш), связанное в культурных традициях народов тюркоязычного мира и его соседей, а также в древнетюркском языке с понятиями «дух, душа, жизненная сила, благо, благодать, достоинство, величие и т.д.» [11. С. 109, 110]. Е.А. Алексеенко в работе об этнокультурных аспектах шаманства у кетов [12. Рис. 4], рассматривая кетское кут, в качестве иллюстрации приводит редкий культовый предмет - бронзовую подвеску с личиной в центре (см. рис. 1, 28). Заметим, что личина при некоторой условности тоже «портретная»: с особенностями типа лица, прически, в ушах - возможно, серьги (ср. с рис. 1, 8). Но это скорее обобщенный образ-символ. С этим же смысловым аспектом, а также династическим и, возможно, религиозным можно связывать уникальные наборы с «портретами» (рис. 2, 1) на деталях поясных наборов из памятников конца I - начала II тыс.: Хойцегорского могильника в Южном Забайкалье и могильника Октябрьский в Кузнецкой котловине Саяно-Алтая. Возможно, религиозный смысл композиций: фигуры с характерными головными уборами, иногда в коронах, со сложенными у груди руками, сопровождающие главный персонаж, подчеркивал верховенство его власти, данной небесами. Такая интерпретация, созвучная мировоззренческим основам тенгрианства, была бы вполне понятна тюркскому воину, хотя и выполнена композиция в традициях инородной мифологической или религиозной основы другой культуры [13]. Рис. 2. «Хойцегорский портрет» X в. из Южного Забайкалья (1) и «саола» (вместилище родовых духов) нанайского шамана М.Т. Оника, 1970-е гг. (2) В качестве сходного алгоритма заимствований инородных средств выражения собственных воззрений, который представляется универсальным, приведем этнографический материал с Нижнего Амура [14, 15]. Среди предметов традиционного культа нанайцев в рамках шаманизма есть шаманские «икон^і^> (мио) - нарисованн^іе на бумаге или ткани изображения богов-покровителей нанайских родов. Внешне это подражание китайским бу-мажн^ім иконам (мё), которые привозили из Маньчжурии. Но в исполнении шамана и одновременно хорошего художника они приобретали особый смысл, представляя родовых богов (см. рис. 2, 2 по: [15. Рис. 9]). Заметим некоторое сходство размещения персонажей рядами в несколько ярусов с композицией на хойцегорских украшениях. Одиночные изображения на них, возможно, как-то входили в общую семантику всего «сюжета» поясного набора, составленного из отдельных бляшек. В данном случае набор известных нам типов изображений слишком ограничен, чтобы судить более обоснованно о смысле общего «сюжета». Его размещение на, видимо, парадном, судя по качеству и нарядности украшений (хойцегорские изготовлены из «золотой» латуни), поясе, которым воин мог быть награжден, также подчеркивает иерархию власти любого уровня (не обязательно высшего) и саму идею власти как данность свыше. Итак, реалистичные образы-«личины» в средневековой Центральной Азии, представленные на предме- Г.Г. Король 64 тах торевтики малых форм рубежа I-II тыс., сконцентрированы в регионах Саяно-Алтая и Чуйской долины Тянь-Шаня. В Саяно-Алтае преобладают предметы с настолько реалистичными изображениями, что по ним даже можно судить об антропологических типах средневековых жителей региона и сопредельных территорий (с пониманием того, что сопоставление условно). В Чуйской долине Тянь-Шаня представлены предметы, отражающие специфический процесс преображения «портретов» в звероподобные личины. Причины такой метаморфозы требуют специального изучения. Даже определенно портретные изображения, скорее всего, были не просто портретами реальных персон, а собирательными образами, символами. Популярность подобных предметов, как и других ременных украшений этой эпохи с разнообразным растительным и зооморфным декором, в среде тюркоязычного населения (прежде всего воинов) и их соседей была связана с особой смысловой значимостью украшений коня и всадника. Питательной средой такой популярности можно считать мировоззренческие основы средневековой культуры кочевников, связанные с традиционными верованиями, обычаями и обрядами. Эти основы имели глубокие корни, уходящие к древнему тотемизму, культу предков и природных сил. Придание особому декору, в том числе портретным личинам, защитных, охранительных и благопожелательных функций делало его важным культурным элементом эпохи.

Скачать электронную версию публикации