The elite burial with forging tongs in the burial mound site «Arkhiereiskaya Zaimka» (Tomsk Ob River Region).pdf Особое место в археологии Западной Сибири занимают средневековые погребальные комплексы, содержащие в числе прочего инвентаря набор кузнечных инструментов. Захоронения «кузнецов» чрезвычайно редки и, как правило, выделяются обилием и богатством погребального инвентаря, представленного элитным вооружением, многочисленными украшениями, импортными предметами искусства, культовым литьем и др. Особое значение здесь приобретает проблема интерпретации прижизненного статуса и вопрос: являлись ли умершие кузнецами при жизни или кузнечные инструменты выполняли особую символическую функцию? Тема кузнечного инструментария и его роль в погребальном обряде населения Западной Сибири, к сожалению, практически не изучена. Имеется лишь несколько работ, посвященных археологическому аспекту этой проблемы [1, 2]. В этой связи актуальным видится анализ археологических материалов элитного захоронения с кузнечными клещами (курган или погребение 5) из могильника Архиерейская Заимка (Томское Приобье). Материалы этого кургана опубликованы [3. C. 39-40], однако в ходе работы с описью находок и самой археологической коллекцией, хранящейся в Государственном историческом музее, удалось установить, что не все предметы из погребения 5 опубликованы и верно атрибутированы, а некоторые вещи ошибочно «попали» в состав инвентаря указанного погребения. Помимо этого, в архиве Института истории материальной культуры РАН (Санкт-Петербург) найдены новые неопубликованные материалы об особенностях погребального обряда. Наконец, феномен взаимосвязи кузнечных инструментов и престижных «экстраординарных» предметов в кургане 5 ранее не рассматривался. По этим причинам уместно еще раз вернуться к исследованию уникального археологического комплекса второй половины I тыс. н. э. в Томском Приобье. Курганный могильник у Архиерейской Заимки находился в черте г. Томска. Был открыт в 1896 г. рабочим Мухарремовым в ходе строительства железнодорожной Томской ветки Средне-Сибирской железной дороги. Точное местонахождение памятника неизвестно. Вероятнее всего, он располагался на берегу р. Малая Киргизка, притоке р. Большая Киргизка, впадающей в Томь [3. C. 37]. По всей видимости, памятник полностью уничтожен. В 1896 г. томский библиотекарь С.К. Кузнецов приступил к раскопкам этого могильника, частично уже срытого строительством дороги [4. Л. 16]. Раскопки велись с 15 августа по 30 сентября 1896 г. Курган 5 был раскопан С. К. Кузнецовым всего за один день - 2 сентября 1896 г. Всего С.К. Кузнецов исследовал 36 курганов. К сожалению, полевая методика конца XIX в. привела к уничтожению значительной части научной информации о могильнике. Отчет о раскопках так и не был написан, а полевые дневники раскопок могильника и его план до сих пор не найдены. С. К. Кузнецова в своём письме 1896 г. в Археологическую комиссию указывал, что кладбище «снято им на план», его площадь составляет около 2 000 кв. сажень (4 260 кв. м). Работы велись в спешке. Вот что пишет сам автор: «По недостатку времени (так как я располагал только послеобеденными часами и праздниками) и по обилию курганов (разрыто всего 36, среди которых попадались до 5 сажен в диаметре), я рылся при свете фонаря и лампы, а то и просто восковой свечи, взятых в ближайшей железнодорожной будке. На курганах ночевал я четыре ночи, боясь расхищения неоконченных раскопок могил. Не скажу, чтобы ночевки в конце сентября при здешних холодах, когда вода замерзала в ведре, были приятны, но я был вознагражден находками» (Здесь и далее в цитатах авторские орфография и пунктуация сохранены.) [4. Л. 18]. В описи, составленной С.К. Кузнецовым, курганы названы погребениями. Рассматриваемый курган записан как «погребение 5». До сих пор остаётся загадкой количество захоронений в каждом кургане [3. C. 38]. Нет также никаких данных о размерах насыпей и могил, особенностях погребального обряда, контексте обнаружения находок и т.д. Есть лишь археологическая коллекция (J№ 37729 ГИМ), а также опись находок, отрывочные сведения из письма С. К. Кузнецова и несколько фотографий находок, сделанных в конце XIX в. [4]. Первая публикация предметов из могильника у Архиерейской Заимки произошла в 1899 г. [5. C. 316-323]. Повторно археологические материалы опубликованы в 1983 г. [3. C. 37-41]. В монографии О.Б. Беликовой и Л. М. Плетневой касательно инвентаря погребения 5 имеется ряд ошибок. Так, опубликованный в книге фрагмент бронзовой чаши [Там же. Рис. 75] на самом деле происходит из погребения 3, а не погребения 5, как это указано в тексте [Там же. C. 40]. В описи коллекции, сделанной С.К. Кузнецовым, фрагмент чаши имеет номер 296 и отнесён к погребению 3. Сломанная чаша была обнаружена вместе с шестью бронзовыми изображениями медведей в «жертвенной позе» и другой тонкой бронзовой чашей, названной С.К. Кузнецовым «медным кругом, согнутым пирогом» [4]. Мы догадываемся, почему работавшая с коллекцией Л.М. Плетнева допустила ошибку. Дело в том, что в погребении 5 была найдена целая бронзовая чаша. В коллекции она числится под номером 54, что совпадает с описью находок из погребения 5, сделанной автором раскопок. Упоминание чаши присутствует в публикации материалов 1899 г. [5. C. 320]. На чаше указан коллекционный номер (37729), что соответствует номеру основной коллекции Архиерейской Заимки, но она хранится в другом отделе музея. Скорее всего, Л. М. Плетнева, проделав кропотливую работу в музее по соотношению находок из описи с каждым погребением, не знала о наличии ещё одной бронзовой чаши и решила, что из погребения 5 происходит не целая чаша, а фрагмент другой посуды. Разбор этого источниковедческого сюжета важен, поскольку чаши играют, как показано ниже, ключевую роль в хронологической атрибуции выявленных комплексов. Материалы могильника у Архиерейской Заимки неоднократно использовались многими археологами при изучении средневековых древностей Сибири второй половины I тыс. н.э. [6. C. 135; 7. C. 69; 8. C. 52; 9. C. 89; 10. C. 43]. В честь этого могильника некоторыми авторами было предложено назвать финальный этап верхнеобской культуры (IX-X вв.) «архиерейским» [8. C. 51-52]. Как показывают современные исследования, интерес к этому памятнику до сих пор не утихает. Приведу полный список находок, обнаруженный С.К. Кузнецовым в кургане («погребении») 5, в соответствии с имеющейся описью коллекции. Отмечу здесь, что название памятника «курганный могильник у Архиерейской заимки» предложено О. Б. Беликовой и Л.М. Плетневой в 1983 г. [3. C. 37]. Сам С.К. Кузнецов везде называл памятник «могильник близ г. Томска». Этот нюанс особенно важен для тех исследователей, которые могут в дальнейшем искать археологическую коллекцию и архивные материалы по этому могильнику. Памятник в музейном фонде ГИМ и архиве ИИМК числится как «могильник близ г. Томска», поэтому поиски коллекции с названием «Архиерейская Заимка» не увенчаются успехом. Все вещи коллекции (кроме чаши) нашиты на планшеты, поэтому, к сожалению, не удалось нарисовать профиля предметов. Предметы из железа: кузнечные клещи (рис. 1, 1), шесть наконечников стрел разных типов (рис. 1, 4-9), две панцирные пластины (рис. 1, 14-15), три рамчатые пряжки, одна из которых не сохранилась (рис. 1, 10, 11), нож с изогнутой спинкой и ножны к нему (1, 1213), два фрагмента больших ножей (рис. 1, 2-3), обломок предмета, от которого сохранилась кручёная цепочка с петелькой на конце (рис. 1, 14), кинжал с перекрестием, навершием рукояти в виде колпачка и железными деталями ножен (рис. 2), еще один нож в деревянных ножнах, покрытых медной тонкой оправой [5. C. 320, табл. IV, 6], «часть маленького ножа» [4]. Предметы из бронзы: изображение птицы с расправленными крыльями и личиной на груди (рис. 1, 17), миниатюрное изображение фантастического существа Сенмурва (?), показанного в позе - идущий вправо с открытой пастью и поднятой лапой и крылом на спине (рис. 1, 18), две бляшки так называемого геральдического стиля (рис. 1, 19-20), целая чаша прекрасной сохранности с вертикальными желобками-каннелюрами (рис. 3), пять медных бус [5. C. 320]. Помимо этого, из погребения происходят 3 стеклянные бусы, кусок тиснёной кожи (рис. 1, 21) и керамический сосуд с округлым дном, орнаментированный гребенчатым штампом. В коллекции сосуда нет, его описание дано по первой публикации находок [Там же. C. 320]. Железный кинжал также отсутствует в коллекции, поэтому здесь публикуется отпечаток с негатива, хранящегося в ИИМК [4. Л. 38]. В первичной публикации 1899 г. мы находим информацию о том, что захоронение в кургане 5 было произведено по обряду кремации [5. C. 319]. Это же повторено в монографии О.Б. Беликовой и Л.М. Плетневой [3. C. 39]. Однако в письме С. К. Кузнецова в археологическую комиссию от 1896 г. мы нашли другую информацию, не замеченную исследователями раньше. Приводим дословно текст, касающийся описания погребения 5: «Из отдельных предметов и целых групп можно указать на... две бронзовых чаши; одна (тонкая) разбита. Толстая цельная чаша из светлой бронзы, в которой помещался череп с нижней челюстью и два шейных позвонка, поражает математической правильностью отделки и своими изящными очертаниями» [4. Л. 17]. Рис. 1. Курганный могильник Архиерейская Заимка. Курган 5: 1-16 - железо; 17-20 - бронза; 21 - кожа О 1 см Рис. 2. Курганный могильник Архиерейская Заимка. Курган 5. Железный кинжал с железными деталями ножен Рис. 3. Курганный могильник Архиерейская Заимка. Курган 5. Бронзовая чаша Более подробные сведения о контексте нахождения чаши с черепом присутствуют в публикации В.М. Фло-ринского. В день открытия погребения с кузнечными инструментами (2 сентября 1896 г.) он пригласил в гости С.К. Кузнецова с просьбой показать вещи из раскопанных им курганов. Встреча состоялась только в полночь, так как С.К. Кузнецов допоздна был занят на раскопках [4. Л. 16 об.]. Полагаю, что тогда В.М. Флорин-ский и узнал некоторые подробности обнаружения бронзовой чаши. Из опубликованных им позднее данных можно сделать вывод, что чаша была найдена в центральной могиле кургана на глубине 1,5 аршин (около 106 см) от его поверхности. В чаше лежали обгорелые кости черепа. Рядом с ней был зафиксирован в вертикальном положении бронзовый идол - рельефное изображение птицы с распростёртыми крыльями и личиной на груди (см. рис. 1, 17), при этом лицевая сторона идола была обращена к юго-западу, а задняя - к бронзовой чаше [11. C. 285]. Известно, что в подавляющем большинстве случаев отчленение головы происходит между вторым и четвёртым шейными позвонками. Наличие в погребении двух шейных позвонков вместе с черепом говорит о захоронении отдельной головы, а не черепа. Если бы голову отделяли от тела после разложения мягких тканей, то отделение черепа могло бы произойти вместе с атлантом - первым шейным позвонком, но не двумя сразу [12; 13. C. 70-71]. Судя по всему, в погребении 5 захоронили отсечённую обожжённую голову человека, помещённую в бронзовую чашу. Скорее всего, именно это упоминание В. М. Флоринского об обгорелых костях черепа трансформировалось в последующих трудах в «трупосожжение». Хотя не исключено также, что в кургане 5 находилось не одно захоронение. Аналоги захоронения отсечённой головы в бронзовой чаше или других сосудах по материалам Западной Сибири нам не известны. Отдельные захоронения голов встречены в могильнике Рёлка (Нарымское Прио-бье), Тимирязевском 1 курганном могильнике (Томское Приобье), могильниках Преображенка-Ш (Центральная Бараба), Усть-Балык (Среднее Приобье) и других комплексах второй половины I тыс. н.э. [13. C. 127-141]. К сожалению, иные детали погребального ритуала, проводимого при возведении кургана 5, остаются неизвестными. Отдельный вопрос связан с хронологией изучаемого комплекса. В целом имеется несколько мнений касательно общей датировки могильника Архиерейская Заимка. Наличие в трех захоронениях китайских монет, первоначально отнесённых С.К. Кузнецовым к VIII в. (713-741 гг.), а позднее определённых А.А. Гавриловой и Б. И. Панкратовым временем правления основателя танской династии Гоа-цзу (618-626 гг.), для М.П. Гряз-нова стали основанием датировать могильник VII в. [6. C. 135]. С.К. Кузнецов, а за ним и Л.А. Чиндина считали, что могильник появился в VIII в. [4. Л. 17; 7. С. 69]. О. Б. Беликова и Л. М. Плетнева полагают, что курганы относятся к двум периодам: VI-VIII и IX-X вв. [3. С. 38]. В.В. Бобров, А.С. Васютин и С.С. Онищенко также выделяют на могильнике поздние комплексы IX-X вв. и используют их для характеристики финального этапа верхнеобской культуры [8. C. 51-52]. Несомненный интерес представляет целая бронзовая чаша диаметром 17 см, украшенная вертикальными симметричными желобками-каннелюрами (см. рис. 3). Оформление тулова чаши каннелюрами и размеры типологически сближают её с хорезмийскими чашами, которые изготовляли в VII - начале VIII в. [14. Табл. 25]. Около середины VIII в. эта школа торевтики перестает существовать в связи с распространением ислама и завоеванием арабами Хорезма в 712 г. [Там же. C. 108]. Б.И. Маршак датировал чашу из Архиерейской Заимки первой половиной VIII в. [15. C. 228, 235]. Не исключено, что бронзовая чаша вместе с другими чашами и китайскими монетами могла попасть в Нижнее Притомье из Средней Азии на рубеже VII-VIII вв. В это время торговые пути контролировали согдийские купцы, через которых китайские и среднеазиатские вещи попадали в таёжную зону Западной Сибири [16, 17]. Другой предмет среднеазиатского искусства представлен бронзовым изображением мифического существа Сенмурва (?), изображенного идущего вправо, с открытой пастью и поднятой лапой. Схематично изображено крыло, растущее из спины (см. рис. 1, 18). Проникновение этого образа в Западную Сибирь связано со среднеазиатским влиянием начиная со второй половины I тыс. н.э. [18]. Интересно, что изображения мифического зверя Сенмурва встречены ещё в двух комплексах Нижнего Притомья (могильник в устье Малой Киргизки и погребение на поселении Чекист), находящихся всего в нескольких километрах от могильника Архиерейская Заимка. Погребения датированы XI-XIV вв. н.э. [19. Рис. 5, 2; 20. Табл. 44], что свидетельствует об устойчивых торговых связях населения Нижнего Притомья и Средней Азии на протяжении раннего и развитого Средневековья. В погребении 5 Архиерейской Заимки рядом с бронзовой чашей найдено изящное рельефное изображение птицы с расправленными крыльями и личиной на груди (см. рис. 1, 17). Этот образ был широко распространен в урало-сибирской культурной среде во второй половине I тыс. н.э. [21, 22]. Из этого же погребения происходит экземпляр редкого и, судя по всему, престижного оружия - железного кинжала с мощным перекрестием сабельного типа (см. рис. 2). На основе аналогов он датируется VII-VIII вв. [10. С. 43]. Бронзовые бляшки так называемого геральдического стиля из кургана 5 (см. рис. 1, 19-20) также укладываются в период VII-VIII вв. Подобная бляшка происходит из могилы 7 кургана 1 могильника Рёлка, датированной VII-VIII вв., но скорее - VIII в. [7. C. 69]. Такая же по типу бляшка встречена в могиле 10 (ку-дыргинского типа) могильника Кудыргэ в Горном Алтае [23. Табл. X, 14]. Похожие накладные бляшки найдены в Новосибирском Приобье: в погребении кургана 1 могильника Умна-2 и погребении 1 кургана 2 могильника Усть-Акбалык-4 VII - самого начала VIII в. [10. C. 56, Рис. 26, 13, 36]. Аналогичная геральдическая бляшка присутствует в составе клада у с. Лебеди в Кузнецкой котловине, датированного В. В. Бобровым в пределах VI-VIII вв. [24]. В целом, появление поясной гарнитуры геральдического стиля в Сибири относится ко второй половине VII в. [25]. Д.Г. Савинов, ссылаясь в числе прочего на исследования В. Б. Ковалевской, полагает, что широкое распространение геральдического стиля произошло в VII в. с возможным заходом в VIII в., но никак не в VI в. [26]. В кургане 5 найдено также 2 фрагмента железных изделий, определенных С.К. Кузнецовым как «фрагменты ножей» (рис. 1, 2-3). Однако, судя по размерам сохранившихся частей рукоятей и клинков, не исключено, что «ножи» могут являться однолезвийными палашами. Ширина клинков составляет почти 2 см. Длина сохранившихся частей - соответственно 6 и 10 см. Они значительно массивнее ножей нормативных размеров, найденных в этом же погребении. Перекрестия на обоих экземплярах отсутствуют. Палаши имеют сужающиеся рукояти с небольшими заплечиками. Для второго палаша (см. рис. 1, 3) характерно небольшое сужение клинковой части у рукояти. Подобное оформление клинка имеет палаш из могилы 7 могильника Рёлка, датированной VII-VIII вв. [7. C. 69. Рис. 6, 1]. Таким образом, датировка погребения 5 определяется концом VII - первой половиной VIII в. Найденные в кургане железные пряжки и наконечники стрел разных типов не противоречат этой дате. О.Б. Беликова и Л.М. Плетнева предложили более широкую дату для этого комплекса - VI-VIII вв. [3. C. 95], однако выявленная бронзовая среднеазиатская чаша, а также пояс геральдического стиля позволяют сузить время возникновения кургана 5. Таким образом, наличие в одном комплексе кузнечных клещей и элитного набора вооружения, предметов искусства и культовых изделий не позволяет однозначно интерпретировать прижизненный статус умершего как кузнец. В Приобье случаи сопровождения покойного кузнечным инструментарием наряду с богатым «престижным» инвентарем встречены также в могильниках Чердашный Лог-III, Тимирязевский-1, Тимирязевский-2, Могильниц-кий, расположенных в Томском Приобье, и могильнике Рёлка, находящемся в Нарымском Приобье [2]. В Западной Сибири первые погребения с кузнечными инструментами появляются именно на территории Томско-Нарымского Приобья и датируются в широких пределах VI-IX вв. В других регионах Западной Сибири они пока не известны. На мой взгляд, набор элитного вооружения и культовых украшений вкупе с кузнечными инструментами в погребениях Томско-Нарымского Приобья демонстрирует принадлежность умерших к высокому социальному (правящему) рангу. Возможно, наличие в захоронениях клещей и молотков следует воспринимать как символ, олицетворяющий связь правителя-воина с той магической силой и властью, которые были присущи кузнецам в представлениях средневековых обществ Евразии [1. C. 180-185; 27. С. 108-112; 28; 29]. Косвенно на предложенную интерпретацию может указывать ещё одно обстоятельство. В Тимирязевском-II курганном могильнике (Томское Приобье) в кургане 58 с умершим были положены железные клещи, зубило, молоток, долото, тесло, бронзовая пряжка и несколько бронзовых нашивок. Погребение датировано IX-X вв. [30. C. 85-86]. Это захоронение, помимо кузнечных инструментов, как видно, содержит «рядовой» инвентарь. Подобные комплексы с кузнечными инструментами и «невыразительными» находками (по сравнению с материалами элитных захоронений) известны в Томском Приобье и последующую эпоху развитого Средневековья [2]. Таким образом, на территории Томского Приобья на всём протяжении эпохи Средневековья кузнечные инструменты сопровождали как элитные погребальные комплексы, так и рядовые погребения. Возможно, в первом случае, о чем говорилось выше, инструменты кузнеца являлись символом власти и «зеркалом» высокого социального статуса умерших. Их же присутствие в рядовых могилах могло отражать принадлежность покойных к профессиональному рангу кузнецов-ремесленников. Почему именно в Томско-Нарымском Приобье возник погребальный обряд, отражающий сложные представления о связи кузнечества с властью и воинской силой, сегодня остаётся загадкой. В качестве гипотезы можно предположить следующее: во второй половине I тыс. н. э. в Томском Приобье происходят радикальные перемены в культуре, связанные со стремительным распространением железной продукции и кузнечных технологий [31]. Впервые в регионе появляются новые категории инвентаря (стремена, палаши, кресала, кузнечные инструменты и др.). Возможно, произошедшие перемены отразились на мировоззренческом уровне, результатом чего и стало появление элитных захоронений с кузнечными инструментами, отражавших принадлежность умерших к правящему социальному рангу.

Скачать электронную версию публикации