The meetings minutes of the Philosophical society at St. Petersburg University as a source on history of Russian science.pdf В 2017 г. исполняется 120 лет со дня создания Философского общества при Императорском Санкт-Петербургском университете. У его истоков стояли авторитетные известные ученые А. И. Введенский, В.С. Соловьев, Э.Л. Радлов, В.М. Бехтерев, Н.Г. Деболь-ский, М. И. Каринский и др. Разработанный инициативной группой проект устава общества, выработанный на собрании членов-учредителей 25 марта 1897 г., подписали 80 представителей науки и культуры [1. С. 90]. После преодоления ряда неизбежных бюрократических трудностей, 22 октября 1897 г. устав Философского общества был утвержден министром народного просвещения, графом И. Д. Деляновым. Общество ставило своей целью развитие и распространение философских знаний. Для достижения своей цели оно имело право, согласно 3-го параграфа устава: устраивать для научных сообщений, кроме закрытых заседаний, публичные собрания; печатать свои труды в виде отдельных и повременных изданий и др. [2. С. 3]. В первые годы существования общества деятельность его членов, в основном, заключалась в подготовке и чтении научных докладов по различным философским дисциплинам. Общество не имело собственного печатного органа, поэтому тексты лишь некоторых докладов были опубликованы в известных тогда журналах: «Вестник Европы», «Мир Божий», «Журнал Министерства народного просвещения», «Cosmopolis» и др. В конце 1898 г. было достигнуто соглашение с редакцией журнала «Вопросы философии и психологии», выпускавшимся Московским психологическим обще-ством1, относительно печатания в этом журнале материалов Философского общества и содействия в его издании [3. С. 109]. Начиная с 1899 г. журнал выходил под двумя грифами2, так как оба общества принимали «дружное участие» и вместе способствовали «содержательности и успеху» «общего органа русской философии» [4. С. V]. А.И. Введенский от имени Совета Санкт-Петербургского философского общества следующим образом оценивал значение тех дружественных взаимоотношений, которые установились между двумя обществами: «Когда же в Санкт-Петербурге возникло Философское общество, Московское психологическое общество, приветствуя его с величайшими чувствами как своего собрата, вместе с тем любезно предложило ему пользоваться для его целей страницами "Вопросов философии и психологии". Принимая с благодарностью это приглашение и сознавая, что обоим русским философским обществам следует поддержать между собой братское единение и по мере возможности содействовать друг другу в достижении преследуемых ими целей» [5. С. VII]. Нельзя не отметить, что взаимоотношения двух обществ с самого начала были очень дружественные. Это неудивительно, ведь В.С. Соловьев служил «соединительным звеном» между московскими и петербургскими философами. Э.Л. Радлов, будучи товарищем председателя Философского общества, справедливо полагал, что своими знакомствами с выдающимися московскими мыслителями - руководителями Психологического общества, он всецело обязан Владимиру Сергеевичу. Эрнест Леопольдович отмечал, что «каждый раз, как в Петербург приезжал кто-либо из москвичей, Соловьев, проводивший половину года в Петербурге, а другую в Москве, заботился о том, чтобы установить связь с петербуржцами» [6. С. 190]. Столичные философы за 20 лет сотрудничества с журналом «Вопросы философии и психологии» опубликовали в нем немало статей и других материалов. Однако особого внимания заслуживают две книги журнала, в которых были опубликованы протоколы собраний Философского общества за 1897-1899 гг. [1, 3]. В них помещены 22 протокола собраний общества (соответственно, 1-е собрание состоялось в 1897 г., 11 собраний в 1898 г. и 10 - в 1899 г.). Протоколы являются уникальным историческим источником, позволяющим составить представление о внутренней, повседневной жизни интереснейшего научного общества на рубеже XIX-XX вв. Собрания бывали годичные, в начале академического года, и обыкновенные. Они могли быть закрытыми или публичными, т. е. открытыми. На первые допускались только члены общества, однако с разрешения председателя собрания их могли посещать гости. Открытые собрания почти всегда вызывали большой интерес у научного сообщества и студентов. В протоколах неоднократно отмечалось следующее: «заседание было открыто при большом числе посторонних лиц», «заседание было крайне многолюдно, так что все места в зале и на хорах были заняты, и многим пришлось стоять», «из-за большого числа членов и гостей, заседание было перенесено в Актовый зал» и т. п. Годичные и особо многолюдные открытые собрания общества проходили в Актовом зале университета, а закрытые - в небольшом зале заседаний Совета университета. Иногда собрания могли устраиваться в IX аудитории, одно заседание в 1899 г. прошло в Минералогическом кабинете университета. Все заседания, за редким исключением, начинались в восемь часов вечера, а заканчивались часто за полночь. Примечательно, что в 1898 г. заседания проводились в будние дни, в 1899 г. практически всегда Философское общество собиралось в субботу или воскресенье, с периодичностью один-два раза в месяц, в период с мая по сентябрь заседания не проводились. Прежде всего, в протоколах содержатся материалы по организационно-кадровым и финансовым вопросам деятельности общества: выборы руководящего состава, выборы новых членов, выборы ревизионной комиссии, внесение изменений в уставные документы, рассмотрение финансовых вопросов и др. Так, на первом собрании общества, проходившем 7 декабря 1897 г., под председательством декана историко-филологического факультета, профессора И. В. Помяловского, был избран Совет общества. В его первоначальный состав вошли: А. И. Введенский, Э.Л. Радлов, А.С. Фаминцын, В.М. Бехтерев, И.И. Лапшин, Я.Н. Колубовский и А.П. Нечаев [3. С. 87]. Я.Н. Колубовский оставался бессменным казначеем общества. А.Н. Нечаев в 1898 г. являлся секретарем организации, И. И. Лапшин - библиотекарем. В 1899 г. эти должности занимали Л.В. Рутковский и В. С. Серебреников соответственно. Иногда в жизни общества возникали непредвиденные трудности. Во время выборов председателя на первом собрании Философского общества, голоса «избирателей», поданных за двух кандидатов на этот пост, разделились почти поровну: 41 голос - за А. И. Введенского и 40 голосов за М.И. Каринского [7. Л. 4]. Подобные результаты голосования не удовлетворили А. И. Введенского и он отказался от председательства. Собрание 4 января 1898 г. единогласно решило отложить избрание председателя до годичного собрания, до этого времени исполнение обязанностей председателя было возложено на товарища председателя Э.Л. Радло-ва [3. С. 88]. Почти через год, 11 октября 1898 г. на годичном собрании общества А. И. Введенский уже единогласно был избран председателем вторично [Там же. С. 99]: на этот раз М.И. Каринский отказался участвовать в выборах. Александр Иванович занимал этот пост на протяжении всей 25-летней деятельности общества. Однако нельзя не отметить, что после возобновления деятельности общества в 1921 г. Э.Л. Радлов исполнял обязанности председателя, так как А. И. Введенский был болен и не мог посещать собраний [7. Л. 11]. В протоколах неоднократно упоминается вопрос о финансовых трудностях, которые не позволяли обществу расширять масштабы его деятельности, в частности начать публикацию трудов представителей классической философии и работ своего актива. Так, в докладе секретаря общества В.С. Серебреникова на годичном собрании 22 октября 1899 г. по этому поводу говорилось следующее: «К сожалению, общество не могло еще приступить к предположенному им изданию своих трудов, хотя бы, например, в виде переводов классических философских произведений, и ограничилось пока содействию изданию "Вопросов философии и психологии"» [1. С. 91]. Протоколы собраний убедительно свидетельствуют о росте числа членов Философского общества. К моменту его открытия их насчитывалось 80 человек, к сентябрю 1899 г. это количество достигло 156 членов [Там же. С. 90], в 1900 г. их было 185 [8], а в 1901 г. уже более 200 [9. С. 37]. Однако, несмотря на неуклонный рост численного состава общества, на собраниях присутствовали от 23 до 50 членов общества. По-видимому, собрания посещали только члены общества, проживающие в Петербурге. По протоколам можно установить динамику роста численности, так как в конце заседаний обычно объявлялись имена предложенных Совету общества кандидатов в действительные члены и члены-соревнователи. В следующем собрании проходила процедура избрания предложенных кандидатов. За два первых академических года деятельности общества были избраны 57 действительных членов и 22 члена-соревнователя [1. С. 90]. Однако, на наш взгляд, наибольший интерес и важность представляют материалы протоколов об основной деятельности общества - о подготовке и чтении научных докладов, об обсуждении их на заседаниях, о тех речах, с которыми выступили на собраниях ученые. По нашим подсчетам, за первые два года существования общества на его собраниях учеными было произнесено 10 речей, сделано и обсуждено 13 докладов. Большинство речей, произнесенных на собраниях общества, было посвящено вопросам истории философии и деятельности отдельных ярких представителей этой науки. Главным отличием «речи» от доклада было то, что обсуждение ее в собрании не проводилось. Иногда, в случае большого успеха оратора, в протоколе отмечалось, что «речь была покрыта весьма дружными и долгими несмолкающими аплодисментами». С речами на собраниях Философского общества при Санкт-Петербургском университете в 1898-1899 гг. выступали не только «профессиональные» философы А. И. Введенский и В. С. Соловьев, но и выдающиеся русские ученые - представители других наук: математик С. Е. Савич, физик, член-корреспондент Санкт-Петербургской Академии наук О. Д. Хвольсон, эпидемиолог С. М. Лукьянов, историк, академик Санкт-Петербургской Академии наук А. С. Лаппо-Данилевский, ботаник, академик Санкт-Петербургской Академии наук А. С. Фаминцын и др. Попытаемся вкратце рассказать о некоторых речах, прозвучавших на собраниях общества в течение первых двух лет его существования. В январе 1898 г. А.И. Введенский произнес речь «Судьбы философии в России», которая имела огромное значение для истории отечественной науки, что подтверждается неоднократной публикацией текста этой речи [9-12]. Прежде всего, ученый высказал свое мнение о значении создания Философского общества в Санкт-Петербурге. При этом было отмечено следующее: «Открывая первое в России Философское общество, естественно задуматься, что ожидает его? Каковы надежды на успешное развитие его деятельности? Есть ли основания думать, что в России философия может в скором времени настолько же процветать и оказывать ей такие же услуги, как это было в других странах? Ведь постоянно приходится слышать, что у нас все еще нет своей философии, и что мы еще надолго осуждены ученически усваивать и повторять чужие воззрения, нисколько не участвуя в их дальнейшей разработке и даже не применяя их к развитию нашей культуры» [9. С. 3]. А.И. Введенский выразил свое принципиальное несогласие с подобной точкой зрения, при этом, в подтверждение своей позиции, он сослался на опыт истории философии в России [Там же. С. 4]. Для нас важным является то обстоятельство, что А. И. Введенский в начале своей знаменитой речи кратко, но весомо и убедительно обосновал главные объективные предпосылки создания нового общества и выразил надежду на будущий успех этого научного явления. Хронологические рамки своего выступления Александр Иванович ограничил XIX в. Он отметил «гонения, которые испытала философия при Александре I, и полное ее изгнание из университетов в конце 40-х годов» [3. С. 89]. В то же время, докладчик выразил свое убеждение в том, что «занятия философией у нас с самого начала текущего столетия выразились действительной, серьезной потребностью, удовлетворяемой вопреки всем препятствиям, и, несмотря на гонения, испытываемые философией, всегда давали богатые и полезные результаты» [Там же]. В заключение А.И. Введенский выразил уверенность, что «энергичное содействие развитию и распространению философских знаний в России очень скоро, может быть, уже в ближайшем поколении, выработает деятелей, которые будут иметь для России столь же большое значение, как западники и славянофилы, а для науки всего мира, как Лобачевский» [3. С. 90]. В феврале 1898 г. на собрании прозвучала речь В.С. Соловьева «Жизненная драма Платона» [13]. Владимир Сергеевич полагал, что «началом жизненной драмы Платона следует считать впечатление, произведенное на него смертью Сократа» [3. С. 91]. По мнению докладчика, Сократ, «одушевленный стремлением к знанию, всеми силами боролся против обскурантизма и слепой веры. Выясняя истинное понятие божества и государства, он находил невозможным присваивать божеству полицейскую функцию, а полиции божественную санкцию» [Там же]. В.С. Соловьев в свойственной ему эмоциональной, яркий форме обрисовал драматизм той ситуации: «...справедливость Сократа, его беспристрастие вызвали недовольство обеих партий - и охранителей, и разрушителей. Вражда к мудрецу, возгоревшаяся на чисто личной почве, натолкнула их на страшное дело, и Сократ был осужден, как преступник» [Там же. С. 92]. Последний аккорд речи звучал «по-соловьевски» сильно: «Платон невольно должен был почувствовать себя в трагическом положении перед грозным вопросом: "быть или не быть правде?". Сознав это положение, он становится истинным героем жизненной драмы, перед которой бледнеет шекспировский "Гамлет"» [Там же]. В марте 1898 г. в Философском обществе широко отмечалось 100-летие со дня рождения Огюста Франца Конта (1798-1857). В двух собраниях учеными по этому поводу было произнесено пять речей. Напомним, что всего за два первых года существования общества, ученые с речами выступили 10 раз. Французский философ считался «родоначальником позитивизма» и «основоположником социологии как самостоятельной науки». Надо полагать, что именно данные обстоятельства и определили масштабы празднования его 100-летнего юбилея «в стенах» Философского общества. К этому времени в России позитивизм в философии завоевывал все большее число сторонников и последователей. А существовавший цензурный запрет на проведение социологических исследований вовсе не означал того, что актуальные вопросы этой науки не волновали умы многих ученых-гуманитариев. Юбилейные мероприятия были начаты речью В.С. Соловьева «Об общих идеях О. Конта». Впервые текст этого выступления был опубликован в 1898 г. под названием «Идея человечества у Августа Конта» [14]. Сначала Владимир Сергеевич обрисовал «исторические условия мысли» французского мыслителя и указывал на то, что «отрицательное отношение к христианству соединяется у Конта с отрицательным же отношением к революции» [15. С. 173]. По мнению В.С. Соловьева «Конт не остановился на понятиях нации и гражданского общества, но указал на человечество, как живое, действительное существо. На почитании этого живого великого существа - человечества - Конт основал свою религию» [3. С. 94]. Докладчик предложил слушателям один из любимых своих сюжетов: «Конт близко подошел к основной идее христианства и, в частности, даже к той форме ее внешнего выражения, которая давно существовала у нас на Руси в виде поклонения новгородскому образу святой Софии. В этом смысле слова Конт может быть назван великим восполнителем исторического христианства» [Там же]. Следует сказать о том, что В.С. Соловьев в своих трудах неоднократно обращался к крайне, видимо, важной для него теме «образа Софии Премудрости Божией». Позволим себе привести один из интересных, на наш взгляд, фрагментов из упоминаемой нами речи: «Это Великое, царственное и женственное Существо, которое, не будучи ни Богом, ни вечным Сыном Божьим, ни ангелом, ни святым человеком, принимает почитание и от завершителя Ветхого Завета и от родоначальницы Нового, - кто же оно, как не само истинное, чистое и полное человечество, высшая и всеобъемлющая форма и живая душа природы и вселенной, вечно соединенная и во временном процессе соединенная и во временном процессе соединяющаяся с Божеством и соединяющая с Ним все, что есть. Несомненно, что в этом полный смысл Великого Существа, наполовину почувствованный и созданный Контом» [15. С. 188]. Одним из авторов юбилейных речей стал выдающийся историк А.С. Лаппо-Данилевский, говоривший «О позитивном методе в социологии Конта». По мнению докладчика, «методологические указания Конта имели большое значение в истории социологии» [3. С. 96]. Александр Сергеевич, в частности, указал на то, что «сопоставляя общество с организмом, Конт понимал организм не только в биологическом, но и в психологическом смысле и среди факторов прогресса на первое месте ставил идеи» [Там же]. Ученые-естественники в своих выступлениях, посвященных О. Конту, рассматривали его воззрения на математику, биологию и физику. К сожалению, в протоколах собраний Философского общества были зафиксированы только основные положения этих «речей», а их полные тексты в 1898 г. были опубликованы в различных научных и просветительских журналах [16-18]. В октябре 1899 г. академик А.С. Фамицын выступил с речью «Современное естествознание и его ближайшая задача». Оратор обратил внимание собравшихся «на назревшую потребность расширить район деятельности естествоиспытателей распространением экспериментального метода на психические явления» [1. С. 92]. Андрей Сергеевич достаточно определенно сформулировал недостатки современного естествознания: «...отсутствие анализа нашей познавательной способности, а равно и способа и средств наших для познавания внешнего мира» [Там же]. По мнению А. С. Фаминцына, «естествознание не должно ограничиваться явлениями материальными, а распространять свои расследования и на явления психологические» [1. С. 93]. Следует отметить, что подобные идеи к этому времени в России все в большей степени овладевали умами прогрессивной части научной интеллигенции. Одним из важных и успешных результатов реализации этих идей стало создание академиком В. М. Бехтеревым в 1907 г. Психоневрологического института в Санкт-Петербурге. Его устав был разработан специальным комитетом Русского общества нормальной и патологической психологии в 1904 г. [19. С. 716], однако реализация проекта заняла три года. В результате деятельности института, в частности, была создана уникальная научная школа, воплотившая в жизнь основную системную концепцию «целостного подхода к человеку». Кроме того, институт выпускал с 1911 г. под редакцией академика В.М. Бехтерева и профессора В.С. Серебреникова научный журнал «Вестник психологии, криминальной антропологии и педологии»3, в котором публиковались, в том числе, статьи членов Философского общества. Резюмируя практику «чтения речей» в собраниях Философского общества, можно отметить, что в дальнейшем речи произносились только на годичных собраниях или по особым случаям. Более приемлемой и оптимальной формой работы были признаны научные доклады, за которыми следовали их обсуждения. Как уже упоминалось выше, в протоколах собраний Философского общества за 1897-1899 гг. имеются сведения о 13 докладах. С некоторой степенью относительности все эти доклады по предметному признаку можно подразделить на 5 групп по тематическому принципу: 4 доклада были сделаны по социальной философии; прозвучало 3 доклада по теории познания; 3 доклада можно отнести к философии искусства; 2 раза докладчики говорили об истории философии; о современном преподавании философии докладывалось на собрании всего 1 раз. Будучи ограничены рамками статьи, попытаемся вкратце передать основное содержание наиболее важных докладов и полемику, вызванную ими. Обсуждения представляются нам особенно ценными, так как они отражают непосредственную реакцию научного общества на обсуждаемые темы. Кроме того, критические замечания зачастую учитывались докладчиками при подготовке их выступлений к печати. Итак, к первой группе можно отнести доклад опытного юриста Д. Д. Гримма «К вопросу о психологическом анализе человеческих действий», прочитанный 17 ноября 1899 г. Давид Давидович считал, что подобный анализ «должен быть произведен с двоякой точки зрения: с точки зрения самого действующего лица (анализ внутренней стороны действия) и с точки зрения третьих лиц (анализ внешней стороны действия)» [1. С. 100]. По мнению докладчика, все действия человека «можно разбить на две главные группы: действия, направленные на известный физический эффект (например, пользование, потребление, распоряжение), и действия, направленные на известный психический эффект в отношении данного объекта (например, восприятие или усвоение чего-либо, сообщение чего-либо, взаимный обмен мыслей, чувств, желаний)» [1. С. 101]. В докладе, в частности, говорилось о возможности применения общих начал психологии в области уголовного права. Доклад вызвал большой интерес у присутствующих, в прениях выступили шесть оппонентов. В их числе известный юрист А. Ф. Кони, являющийся членом Философского общества, которого А.И. Введенский специально пригласил принять участие в обсуждении этого доклада. Анатолий Федорович, открывавший дискуссию, в частности, отметил, что «применение общих начал психологии и ее выводов к уголовной ответственности» вполне желательно, но нельзя в судебной сфере этим ограничиваться [Там же. С. 103104]. Председательствующий в собрании А.И. Введенский должен был закончить прения «в виду позднего времени - 12 ^ часа ночи» [Там же. С. 108]. К первой тематической группе можно отнести также и доклад правоведа, представителя социологической мысли Б. А. Кистяковского «Категории необходимости и справедливости при исследовании социальных явлений», сделанный на собрании 16 декабря 1899 г. Богдан Александрович полагал, что «безусловная необходимость по своему содержанию тождественна с всепро-странственностью и всевременностью. То есть со значением для всякого места и для всякого времени» [Там же. С. 110]. Докладчик указывал на то, что «над всяким социальным явлением независимо от исследования причинных соотношений, обусловивших его, может быть высказан этический приговор, смотря по тому, приводит ли оно к справедливым результатам» [Там же. С. 111]. Надо заметить, что в описываемый нами момент Б. А. Кистяковский являлся еще представителем марксистской философии (от марксизма он отошел позднее, в первые годы XX в.), поэтому в докладе давалась весьма положительная оценка ряду важных марксистских положений. К. Марксу ставилось в особенную заслугу применение новых методов к изучению социальных явлений. Указывалось также, что К. Маркс «в отличие от прежних экономистов, не ограничился изучением экономических отношений при капиталистическом строе, а ставил вопрос шире, считая этот строй соответствующим одной только стадии исторического развития» [Там же]. Как и следовало ожидать, обсуждение доклада проходило очень активно, выступили шесть оппонентов и прения были закончены «около часа ночи». В связи с большим значением, которое к этому времени уже имели идеи К. Маркса для социально-политической ситуации в стране, остановимся подробнее на высказанных в прениях суждениях о его «историко-философской системе экономического материализма». Так, экономист и статистик В.И. Борткевич весьма критически оценивал положения его теории, отмечая ее чисто-экономическое содержание, которое не обладало «характером бесспорности» [1. С. 113]. Владиславом Иосифовичем отмечал также, что приемы, использованные Марксом для доказательства его теории, «не представляют ничего нового с точки, , хотя бы по сравнению с методами, применявшимися классической школой экономистов» [Там же. С. 113-114]. В том же тоне высказывался и следующий оппонент - автор многочисленных философских статей Л.Е. Оболенский, который подчеркивал, что «теория К. Маркса, видящая всю историю в классовой борьбе и развитии только экономических отношений, является лишь односторонней научной гипотезой», и далее, что «ее ошибка в том, что она в одной цепи причинных зависимостей (в цепи экономической и классовой) видит все и надеется объяснить этим всю историю» [Там же. С. 117]. Своеобразным «предостережением» прозвучало одно из заключительных положений оппонента: «опасность марксизма в том, что он переносит свою односторонность в мораль, в практическую жизнь» [Там же]. Ко второй группе докладов мы отнесли выступления по теории познания. В ноябре 1898 г. был заслушан доклад Л. Е. Оболенского «Главнейшие типы представлений о мире, как он есть сам по себе, и их критика». Леонид Егорович, в частности, утверждал, что «стремление человечества искать познания мира самого по себе обусловливается двумя причинами: умственною и моральною» [3. С. 104]. Докладчик считал, что его научная позиция «проливает новый свет на самый процесс познания, уже не требующий непонятного перехода от механического возбуждения в психическое: достаточно допустить передачу субъективного состояния от одного "я" к другому» [Там же. С. 105]. В обсуждении выступления Л. Е. Оболенского приняли участие три оппонента, которые сошлись во мнении, что положения доклада недостаточно обоснованы и требуют критического анализа докладчика. Обсуждение, однако, затянулось так, что «остальные вопросы повестки дня за поздним временем были отложены на следующее собрание» [Там же]. По нашей систематизации ко второй группе докладов отнесено и выступление философа-кантианца И. И. Лапшина «О трусости в мышлении», заслушанное на собрании в ноябре 1899 г. Основные положения «первой фактической части доклада сводились к следующему: трусость в мышлении бывает двоякая - перед людьми и перед представлениями» [1. С. 94]. При этом Иван Иванович, являющийся одним из известных в России представителей неокантианства, не преминул заметить, что «ярким примером для второго вида (т. е., для «представлений». - Е.Ф., В.С.) является страх перед философским идеализмом» [Там же]. Во второй части доклада приводились соображения психологического порядка: «Трусость в мышлении заключается во взаимоотношении между эмоциями и механизмом представлений» [1. С. 94-95]. В протоколе собрания было отмечено, что доклад «вызвал оживленные прения», что можно объяснить не только новизной предложенной темы, но и тем, что у членов Философского общества была возможность ознакомиться с тезисами доклада, которые были им заранее разосланы [Там же. С. 98]. В итоге Ивану Ивановичу пришлось давать ответы семи своим оппонентам. Особо ценные замечания по докладу высказали М. М. Филиппов и Л. Е. Оболенский, которые указывали на то, что «задавшись чисто психологическим исследованием, докладчик выполнил его односторонне и несколько тенденциозным образом» [Там же. С. 95-96]. Однако, председатель собрания А. И. Введенский положительно оценил поставленную автором задачу - «исследовать психологические причины, побуждающие относиться враждебно к тому или другому философскому направлению, независимо от того, будет ли оно признано состоятельным или нет» [Там же. С. 100]. В третью группу докладов нами были включены выступления по философии искусства. Так, в марте 1898 г. на собрании выступил создатель системы феноменального формализма Н.Г. Дебольский с докладом «Понятие красоты», который был опубликован в качестве статьи в августе 1898 г. [20]. Николай Григорьевич высказал мнение о том, что «понятие красоты - низшая ступень в ее понимании, когда рассматривается только как нечто противоположное безобразию; идея же красоты есть нечто высшее, в чем уничтожаются данные противоположности» [3. С. 97]. Свои основные выводы докладчик сформулировал следующим образом: «Красота - откровение Бога через природу. Созерцание красоты есть мистическое погружение нашего духа в сущность природы» [Там же]. Идеи и доводы докладчика вполне соответствовали его философским взглядам. Н. Г. Дебольский являлся одним из известных в России представителей идеализма и метафизики, он ряд лет возглавлял кафедру метафизики в Санкт-Петербургской духовной академии. Обсуждение доклада было перенесено на следующее собрание общества и прошло в апреле 1898 г., в прениях выступили три оппонента: Я.Н. Колубовский, А.И. Введенский и В. М. Бехтерев. Выступление действительного его члена Философского общества, филолога Ф.Д. Батюшкова «Утопия всенародного искусства», посвященное «теории графа Л. Н. Толстого4 об искусстве», состоялось в ноябре 1898 г. Это выступление было откликом на трактат Л.Н. Толстого «Что такое искусство?», впервые опубликованный в «Вопросах философии и психологии» (начало в конце 1897 г., окончание - в начале 1898 г.) [22], который привлек огромное общественное внимание и вызвал бурные дискуссии. Санкт-Петербургское философское общество не могло обойти своим вниманием данное событие интеллектуальной жизни страны. В своем выступлении Федор Дмитриевич отмечал, что «идея всенародного искусства, составляющая основную мысль теории Толстого, является утопией» [3. С. 99]. Он утверждал, что требование всенародности противоречит основному свойству искусства - действовать непосредственно на наши чувства, что невозможно в виду разнообразия восприимчивости, вкуса и развития людей» [Там же. С. 100]. Доклад Ф.Д. Батюшкова завершал вывод о том, что у Толстого «всенародное» отождествляется с «общенародным», и потому все, сказанное им о всенародном искусстве, сводится к характеристике основных свойств общенародного или классического искусства [Там же]. Полагаем, что все присутствующие на собрании были знакомы с первоисточником, и в прениях высказывались не только мнения непосредственно о докладе, но и об самих идеях Л. Н. Толстого. Так, выдающийся адвокат В. Д. Спасович, соглашаясь с критикой теоретических воззрений Л. Н. Толстого, представленной Ф. Д. Батюшковым, дополнил выступление, указав «некоторые недостатки во взглядах Толстого, упущенные из виду докладчиком». В частности, оппонент считал основной ошибкой Льва Николаевича, которая «служит источником его утопий о науке и искусстве в будущем» то, что он «поставил превыше всего добро, неопределяемое разумом , отождествляя его с религией, с Богом, а затем, отсекая от религии всю ее догматическую часть, прилепляется, как к синониму и добра, и Бога, к чувству единения и братства людей» [Там же. С. 102]. Докладчик, в свою очередь, поблагодарил оппонента за «поучительные и интересные разъяснения». Свое мнение о Л. Н. Толстом высказал в прениях известный писатель, философ и популяризатор науки М. М. Филиппов. Он критиковал Толстого за то, что он «как по отношению к искусству, так и по отношению к науке» «сваливает в одну кучу самые разнородные вещи, и это зависит от ошибочности его основной мысли - применить к красоте мерило нравственности» [Там же. С. 103]. В целом в прениях выступило четыре оппонента. Доклады по истории философии, по нашей систематизации, были отнесены к четвертой группе. Вкратце расскажем об одном из них. Это выступление Э. Л. Рад-лова «Очерк историографии истории философии», состоявшийся в апреле 1899 г. Эрнест Леопольдович всю историографию разделил на три периода. Докладчик отмечал, что в эпоху Возрождения попытки написать историю философии были крайне несовершенны и «со стороны методологической», и «со стороны содержания» [1. С. 84]. В XVII-XVIII вв. существовали два основных направлений - «ученая повествовательная история» и «стремление к конструкции истории» [Там же]. С конца XVIII в. начинается подъем исторического знания. Существуют два основных направления: «ученая философия», «идеалистическая философия». Эта работа Э.Л. Радлова была опубликована в «Вопросах философии и психологии» [23]. В обсуждение этого доклада в собрании Философского общества приняли участие пять оппонентов, причем «главным предметом обсуждения было влияние, которое произвела философия Гегеля на науку истории философии» [1. С. 84]. Профессор Санкт-Петербургской духовной академии М. И. Каринский «с большим сочувствием» отозвался о научном характере доклада. По его мнению, значение гегелевской философии для развития историко-философских исследований состояло в том, что «она возвышала значение прежде существовавших философских систем», что должно было привлечь талантливых представителей школы к историко-философским работам и привести к появлению многих серьезных историко-философских трудов [Там же. С. 85]. Следующий оппонент, В. Э. Вальденберг рассуждал о примате истории проблем над историей философских систем. П. И. Вознесенский, критиковал доклад Радлова за то, что, по его мнению, он имел чисто историографический, а не философский характер. Однако оппонент все-таки признавал, что в докладе имеется и «философский элемент», но Э.Л. Радлову следовало бы «яснее определить понятие философии, без которого немыслимо рассуждение о задачах и методах ее истории» [Там же. С. 87]. По традиции прения завершил председательствующий в собрании А. И. Введенский. Он, высоко оценив доклад, высказал ряд ценных замечаний, касающихся состоявшейся дискуссии. В частности, по поводу замечания П. И. Вознесенского отмечалось, что «при чисто исторических задачах, в состав истории философии мы должны вводить не то, что подходит под наше собственное понятие философии, а то, что считали философией современники эпохи, рассматриваемой нами» [Там же. С. 88]. Наконец, к последней пятой группе докладов о современном преподавании философии нами было отнесено одно выступление. Это был доклад известного писателя и журналиста П. Д. Боборыкина «Класс философии во Французских лицеях и колледжах», сделанный в январе 1899 г. Петр Дмитриевич долгие годы жил во Франции, в Париже, по его словам, «он отдался изучению положительной философии», сблизился с известными философами-позитивистами И. Тэном, Г. Спенсером, Дж. С. Мил-лем. За годы эмиграции П. Д. Боборыкину довелось встречаться с известными политическими деятелями - Ф. Энгельсом, А. Герценом, Л. Гамбеттой. Он поддерживал также дружеские отношения с рядом писателей. В 1900 г. он был избран почетным академиком Санкт-Петербургской Академии наук. Текст доклада П. Д. Боборыкина был опубликован под заглавием «Философия в гимназиях» [24]. Докладчик рассказал собравшимся «о преподавании философии во французских гимназиях» [1. С. 74], познакомил участников собрания с французскими учебными пособиями и учебниками, с перечнем вопросов, которые задаются учащимся на экзаменах и др. В заключение П.Д. Боборыкиным был поставлен вопрос «о желательности философского преподавания в наших средних школах» [1. С. 75]. Тема, затронутая в докладе, была весьма актуальна, и в прениях приняли участие семь оппонентов. За исключением одного, все они были согласны с тем, что «приобщение гимназистов к философскому мышлению в том или ином размере, безусловно, желательно в принципе» [Там же]. Кроме того, выступавшие сошлись во мнении, что французское философское образование не может служить образцом. И. И. Беллярминов охарактеризовал системы преподавания философии в прусских гимназиях и английских колледжах. Заключительное слово принадлежало А. И. Введенскому, который отметил, что «при изучении философии особенно нужна постепенность», и подтвердил свой тезис указанием на разницу в усвоении программ по философии и логике в Университете и на Бестужевских курсах. Так, курсистки «успевают в философии» в среднем лучше, чем студенты университета, так как на женских курсах при том же числе лекций они распределены на два года, и «вообще каждый философский предмете проходится отдельно». В заключение Александр Иванович приходил к неутешительному выводу о невозможности вводить в гимназиях преподавание философии, «выходящее за пределы главных пунктов формальной логики», так как гимназическое образование страдает крупными недостатками, которые должны быть устранены [Там же. С. 78]. Полагаем, что протоколы собраний Философского общества являются важным и интересным источником по истории его деятельности. По своему характеру и содержанию протоколы рисуют достаточно полную картину жизни общества, отражают подчас те подробности и детали, которые не могут содержаться в других источниках. Они обогащают наше представление о конкретных формах и методах функционирования общества, о позиции и взглядах его членов, о сложности процесса научного творчества, проходившего в рамках общественной организации. Приведенный в данной статье фактический материал позволяет сделать вывод о том, что Философское общество при Императорском Санкт-Петербургском университете было значимым явлением в истории отечественной науки на рубеже XIX-XX вв., а результаты его деятельности стали существенным вкладом в развитие культуры России.

Скачать электронную версию публикации