In the shadow of himself: Oswald Spengler and the humanitarian thought of the XX century.pdf В 1918 г. исполняется сто лет со дня выхода одной из самых интеллектуально провокативных книг XX столетия - первого тома «Заката Европы» Освальда Шпенглера (1880-1936). Как показало время, труд никому не известного дилетанта-мыслителя, при всей его формальной неакадемичности, «методологическом анархизме», начиная от заглавия самой книги, содержал ворох разнообразных идей и интуитивных догадок, от знакомства с которыми «захватывало дух». Выход первого тома также совпал с важными политическими событиями в истории Европы, связанными с окончанием Первой мировой войны. Поэтому неудивительно ошеломляющее впечатление, какое он произвел на европейскую интеллектуальную публику. Однако второй том «Заката Европы», вышедший лишь в 1922 г., оказался в тени первого, и это сыграло со Шпенглером злую шутку. Второй том, «Всемирноисторические перспективы», - важная часть авторского замысла, он нес основную смысловую нагрузку «Заката Европы» и ставил актуальные вопросы: нации и расы, философия больших городов, предназначение женщины и борьба полов, христианство и еврейский вопрос, проблема аристократии, философия политики, денег и техники. Все это было обнародовано тогда, когда страсть публики к Шпенглеру поутихла, а обширная антишпенглеровская литература развернулась во всю мощь. Шпенглер оказался в тени самого себя. Как писала Ольга Балла, «Шпенглер состоялся не как идеология, а именно как миф - влияние которого более всеобъемлюще, более тонко и, вследствие этого, менее явно» [1. С. 44]. Сам Шпенглер сознательно культивировал образ мыслителя-одиночки, стоящего «над схваткой». Это, судя по его биографии, было ему чрезвычайно удобно, так как полностью соответствовало его позиции пророка и мистификатора, стремившегося подобной интеллектуальной ролью, или, перефразируя его же терминологию, интеллектуальным гештальтом, как можно больше обезопасить себя от вторжения реальной действительности, порой жесткой и некрасивой, не совсем отвечающей его тонким эстетическим вкусам и запросам. То, что Шпенглер являлся «Enfant terrible» (ужасное дитя) западной гуманитарной мысли XX столетия, не вызвало сомнений даже у тех интеллектуалов, которые с интересом и благосклонностью отнеслись к его идеям. Автодидакт, хотя и с дипломом профессионального философа и математика, надменно смотрящий на современную ему академическую науку, претендующий ни много ни мало на «коперниканское открытие в области истории» [2. С. 147], Шпенглер, безусловно, стоит особняком в контексте германской и западной гуманитарной мысли прошлого столетия, не вписываясь ни в одно из ее направлений и течений. Да и объективные факторы развития гуманитарной мысли XX столетия явно не способствовали демифологизации интеллектуального наследия Шпенглера, который после Второй мировой войны большей частью рассматривается как незадачливый предшественник Тойнби, безнадежно запутавшийся в немецком идеализме, ницшеанстве, национализме и дилетантизме. Академическое научное сообщество в своем большинстве так и не признало за автором «Заката Европы» равного интеллектуального субъекта, с которым можно вести какие-то дискуссии на предмет его исследования. Критика ряда маститых гуманитариев, в частности известных и авторитетных историков Э. Трёльча и Ф. Мейнеке, сделало из Шпенглера некую маргинальную фигуру в гуманитарной мысли на долгое время. Например, один из ведущих послевоенных немецких историков Эрнст Нольте в своей фундаментальной монографии об исторической мысли XX столетия хотя и включил Шпенглера в число историков и философов, тем не менее давал ему достаточно сдержанную оценку. Нольте указывал на то, что в своей критике культуры и характеристике цивилизации Шпенглер не был оригинальным исследователем для своего времени. Л. Клагесс, К. Брейзинг, В. Ратенау, М. Вебер, по мнению Нольте, были куда более значительными и важными интерпретаторами этой проблематики [3. S. 218]. До настоящего времени существует значительный интеллектуальный пласт, рассматривающий культурологию и философию истории автора «Заката Европы» как нечто выходящие за рамки академической традиции. Известный литературовед и культуролог Александр Ге-нис в авторской передаче на радио «Свобода», посвященной столетию выхода в свет «Заката Европы», называет этот труд культурологическим бестселлером, гениально написанной, но во многом ошибочной книгой [4]. 138 О.Э. Терехов Несмотря на практически полное забвение интеллектуального наследия Шпенглера к середине столетия, неожиданное возвращение к его идеям произошло в германской гуманитарной мысли с ее, казалось бы, строгим академизмом, не оставляющим места интеллектуальным вольностям и строго карающим тех, кто хоть как-то пытался выйти за его рамки. Карл Ясперс в «Истоках истории и ее цели» (1949), полемизируя с автором «Заката Европы», включил его, наряду с А. Вебером и А. Тойнби, в число ведущих философов истории современности. В пику продолжающемуся принципиальному «незамечанию» в академической среде философско-исторических и культурологических идей Шпенглера, исключительную поддержку они получили в среде «новых правых». Обращение «новых правых» к интеллектуальному наследию Шпенглера выявило другую грань его творчества, которая была известна, но долгое время оставалась в тени его культурологических и исторических штудий. Она выявила Шпенглера как одного из ведущих идеологов немецкого консерватизма, в частности «консервативной революции». В конечном итоге именно синтез культурно-исторических и политических идей Шпенглера позволил встроить их в интеллектуальный и общественно-политический контекст эпохи. Как позднее писал историк Х. Мёллер, «политические сочинения Шпенглера воспринимаются как выражение политических, духовных проблем послевоенного времени и одновременно как парафразы его необычно сенсационного волнующего главного труда» [5. S. 51]. Основоположник изучения феномена немецкой «консервативной революции» и впоследствии один из ведущих идеологов «новых правых» Армин Молер, характеризуя мировоззренческую и социальнополитическую позицию Шпенглера, определяет ее как «героический реализм». Молер распространил эту категорию на всю «консервативную революцию», включив ее в число главных мировоззренческих и идеологических установок «революционного консерватизма» «Героический реализм» стал идейным и мировоззренческим ответом интеллектуалов «консервативной революции» на кризис культуры и национального самосознания в эпоху модерна [6. S. 157-161]. Американский либеральный историк немецкого происхождения Клеменс Клемперер в своем труде «Консервативные движения между кайзеровским рейхом и национал-социализмом» (первое издание книги на английском языке вышло в 1957 г. под названием «Germany's New Conservatism») называет Шпенглера «языческим консерватором» [7. S. 167]. По мнению Клемперера, историческая диалектика Шпенглера достигла высшей точки своего развития в концепции «пруссачества», в которой он возвращается к идее Гегеля. Шпенглер вновь вернул смысл диалектики к ее исходному пункту, идущему от понимания государства Гегелем, в создании государственных форм по образу и подобию Пруссии. Размышления Клемперера о наличии в политических взглядах Шпенглера диалектической составляющей, идущей в своей основе от установок гегелевской диалектики, несомненно, были важным шагом в укоренении автора «Заката Европы» в немецкой гуманитарной традиции и - шире - в европейской. Важное место в возвращении идей Шпенглера в интеллектуальный дискурс занимает историк Антон Мирко Коктанек, который, работая с архивом Шпенглера, хранящимся в Баварской государственной библиотеке в Мюнхене, не только издал его неопубликованные труды, но и написал первую фундаментальную монографию о нем [8]. Коктанек отбросил эмоциональное восприятие идей Шпенглера, столь характерное для его предшественников. Книга отличается взвешенностью в осмыслении идей Шпенглера. Особенностью книги стало то, что автор обратился к рассмотрению не только философско-исторических и культурологических идей Шпенглера, но затронул достаточно по тем временам болезненную для немецкой гуманитарной мысли тему политических взглядов и трудов автора «Заката Европы». Коктанек попытался создать целостную и как можно более объективную картину не только жизни и творческой судьбы Шпенглера, его работ, но и эпохи в целом. Труд Коктанека стал переломным в западной шпенглериане. С 1970-х гг. критика интеллектуального наследия Шпенглера стала уступать место его аналитическому осмыслению и постепенному включению в «джентельменский интеллектуальный набор» гуманитарной мысли XX столетия. Особенно важным в этом отношении стал этап 1980-х гг., в ходе которого соединились два направления в изучении наследия Шпенглера: как философа истории, культуролога и политического мыслителя консервативного толка. Характерной чертой этого этапа стал международный характер шпенглерианы. Достаточно назвать имена французского историка Жилбера Мерлио, который является одним из ведущих специалистов по творчеству Шпенглера, и американского политолога Джеффри Херфа, создателя концепции «реакционного модерна». Интеллектуальным итогом шпенглерианы 1980-х гг. стала книга, которая окончательно утвердила автора «Заката Европы» в статусе значительного представителя немецкой и западной гуманитарной мысли XX столетия. Речь идет о монографии Детлефа Фелькена «Освальд Шпенглер: консервативный мыслитель между кайзеровской империей и диктатурой» [9]. По сне-нию итальянского шпенглероведа Массимо Феррари Цумбини, «это была первая современная монография в истинном смысле этого слова» [10. S. 12-13], посвященная творчеству Шпенглера. Главным достоинством работы Фелькена было то, что автор впервые рассмотрел Шпенглера не как некого провидца и пророка, а поставил вопрос о непосредственных источниках его философско-исторических и политических взглядов. Фелькену удалось связать воедино все грани интеллектуального наследия Шпенглера в единое целое и, самое главное, комплексно рассмотреть генезис его научных и политических позиций. Что касается отечественной шпенглерианы, то она прошла ряд этапов в своей эволюции: от знаменитого сборника 1922 г. «Освальд Шпенглер и Закат Европы», в котором мыслители «серебряного века», в их В тени самого себя: Освальд Шпенглер и гуманитарная мысль XX столетия 139 числе Н.А. Бердяев и С Л. Франк, выразили свое отношение к труду Шпенглера и который спровоцировал жесткую реакцию советских властей в форме «философского парохода», до полного неприятия советскими гуманитариями философии истории «Заката Европы», автора которого причисляли к выразителям идеологии реакционной буржуазии и предтечам германского фашизма, и попыток в позднесоветский период гуманитарной мысли с позиции марксистской методологии более или менее объективно проанализировать культурно-историческую и политическую концепции Шпенглера [11-13]. Современный этап восприятия отечественными гуманитариями наследия Шпенглера характеризуется его рассмотрением в интеллектуальном и социокультурном контексте своего времени [14-16]. Восприятие интеллектуального наследия Шпенглера в гуманитарной мысли XX столетия прошло долгий и сложный путь его адаптации к стремительно меняющейся, выражаясь словами Карла Ясперса, духовной ситуации времени. Избранный самим Шпенглером образ мыслителя-одиночки, стоящего в стороне от скучных, на его взгляд, интеллектуальных дискуссий, сыграл с ним историческую шутку. Образ мыслителя-одиночки со временем трансформировался в некий миф интеллектуала-дилетанта, все достижения которого свелись к изобретению звучного лозунга «Закат Европы». Известный немецкий философ Герман Люббе еще в 1980 г., в год столетнего юбилея автора «Заката Европы», утверждал: «Шпенглер - не классик» [17. S. 1]. Однако «ужасное дитя» западной гуманитарии все же было принято в материнское лоно ее базовых ценностей и установок, плоть от плоти которых он был. Эволюция шпенглерианы показывает нам, как сложно проходил этот процесс. Шпенглер в конечном итоге все же стал классиком германской и западной гуманитарной мысли XX столетия.

Скачать электронную версию публикации