«Many are now hiding...»: B.D. Grekov and crimean local history 30s of ХХ century.pdf Закрытые ранее крымские страницы биографии крупнейшего советского историка Бориса Дмитриевича Грекова (1882-1953) только в последнее десятилетие приобрели известность [1. С. 209-118]. В 1917 г. Б.Д. Греков был командирован Санкт-Петербургским университетом в недавно открытый Пермский филиал, где должен был работать в должности ординарного профессора. Начавшаяся Гражданская война вытолкнула бежавшего от красных Грекова на юг страны. Он оказался в Крыму, где после кратковременного установления советской власти вернулись старые порядки. В августе 1918 г. он был избран ординарным профессором по кафедре русской истории Таврического филиала Университета Св. Владимира, который был открыт в Ялте и Симферополе, а уже в октябре преобразован в самостоятельный университет. Ученый принимал активное участие в работе Таврической ученой архивной комиссии, где неоднократно выступал с докладами, стал одним из организаторов местного архива. Его активное участие в крымском краеведческом движении и университетской жизни отразилось на страницах региональных периодических и научных изданий [2. С. 32, 82-83, 89, 92, 133-135, 137]. Естественными в таких обстоятельствах были его частые контакты с представителями местных «белых» администраций, которые одна за одной сменяли друг друга на полуострове. Поспешно уехавший из Крыма после окончательного установления советской власти и разразившегося тут голода Греков не мог полностью обрезать установившиеся контакты со многими местными деятелями. Он понимал, насколько опасно упоминание им в любых анкетах и справках, которые в это и последующее время массово заполнялись, о его «крымской эпопее». Между тем научные и личные контакты Б.Д. Грекова с Крымом продолжались. В 1930 г. в Историко-археографической комиссии при АН СССР, которая работала в Ленинграде, разрабатывался план издания ряда письменных памятников, связанных с историей Крыма. Такое направление исследований Комиссии было неслучайным, так как во многом оно направлялось работавшим там Борисом Дмитриевичем Грековым. В это время окончательно оформляется главное направление научных интересов ученого: история Древнерусского государства, история русского крестьянства. Б.Д. Греков в это время был хорошо известен в научных кругах как сложившийся ученый с разнообразными исследовательскими интересами. Он оставался среди сотрудников Историко -археографической комиссии едва ли не единственным человеком, обеспечившим профессиональный подход к делу и олицетворявшим преемственность в работе учреждения, которому был без малого век. В условиях «повального обыска» и кадрового разгрома члены Историко-археографической комиссии продолжали кропотливую повседневную работу по выявлению, изучению и публикации исторических источников. Ученый хорошо знал содержание симферопольского архива. Именно он совместно с председателем Таврической ученой архивной комиссии Арсением Ивановичем Маркевичем и еще несколькими подвижниками стоял у истоков официального оформления крымского архива. Архивариус Б.Д. Греков занимался в грозные годы политической нестабильности в стране формированием фондов местного хранилища документов и составлением первых описей. Ему была известна бедность местных документальных коллекций, одной из причин которой стала практика передачи наиболее ценных бумаг в досоветское время в Публичную библиотеку и Библиотеку Академии наук. Понимая информативное значение этих исторических источников, исследователь предпринял шаги к их публикации. От имени Историко-археографической комиссии АН СССР Б.Д. Греков обратился в КрымЦИК с просьбой профинансировать публикацию источников по истории народов Крыма. 14 января 1930 г. Борис Дмитриевич специальным письмом ознакомил местных чиновников с планами Комиссии: «Археографическая комиссия Академии наук СССР в целях содействия изучению истории народов, входящих в состав Союза, предпринимает ряд изданий материалов, относящихся к истории отдельных частей СССР. «Многие теперь прячутся^ »: Б.Д. Греков и крымовеДение 30-х гг. в. 113 История Крыма входит^ в число предметов, поставленных на первую очередь в работе Комиссии, которая предполагает посвятить два тома своей Русской исторической библиотеки специально изданию крымских дел, часть коих, причем не наиболее интересная, напечатана была в Сборниках Русского исторического общества (тт. 9-12, 14, 15, 39, 50), частично в Записках Одесского общества истории и древностей и др. Основная масса документов, чрезвычайной важности остается еще не изданной. Здесь можно назвать: 1. Крымские посольские книги с 1523 по 1695 г.; 2. “Крымские дела” (столбцы) с 1579 по 1701 г.; 3. Посольские Ногайские книги и столбцы^ 4. “Дела Турецкие и книги”. Последние две категории материалов имеют очень большое отношение к истории Крыма, несмотря на то что как будто к нему прямо не относятся; 5. Записные посольские книги Литовской метрики по отношениям Литвы с Крымом в XVI веке» [3. Л. 1]. Предложение Б. Д. Грекова встретило поддержку в Совнаркоме Крымской АССР. Управляющий делами Совета Народных Комиссаров сообщил в Ленинград, что крымское правительство согласно отпускать для этих целей две тысячи рублей ежегодно [Там же. Л. 2]. Вскоре был подписан договор между Историкоархеографической комиссией АН СССР (подписал директор Семен Григорьевич Томсинский) и Наркоматом по просвещению Крымской АССР (подписал нарком Али Асанович Асанов) на три года на оплату работ ленинградских археографов (общая сумма - 6 тыс. руб.) [Там же. Л. 6]. Казалось бы, и желание издать важные документы по истории Крыма, и специалисты, которые могут это достойно сделать, есть. Как видим, нашлись и средства. Однако именно в это время в СССР начался широкомасштабный поход против ведущих историков Академии наук. Разгромная вакханалия в Археографической комиссии продолжалась весь 1930 год. 8 сентября был арестован и Борис Дмитриевич Греков. Непосредственным поводом как раз и стали обвинения в сотрудничестве с «белыми» режимами во время его «крымской эпопеи». Как оказалось, о его пребывании в Крыму и контактах тут было хорошо известно и коллегам, и соответствующим органам. Один месяц и шесть дней пребывания в заключении в тюрьме на Шпалерной сказались на желании ученого в дальнейшем свести до минимума свои контакты с крымскими краеведами [4. С. 70-72, 82, 84]. В этих обстоятельствах столь серьезный «кадровый» удар, а также дальнейшая реорганизация Комиссии в Историко-археографический институт АН СССР сначала отодвинули уже подписанные проекты издания интереснейших ориентали-стических источников по истории средневекового Крыма, а позднее вообще свели на нет реализацию данного проекта. О постоянных контактах Б.Д. Грекова с крупнейшим крымоведом А.И. Маркевичем (1855-1942) свидетельствуют письма 1930-х гг. Арсения Ивановича к коллегам. Непосредственно переписки двух ученых не сохранилось. Из эпистолярного наследия А.И. Маркевича данного периода наиболее репрезентативными, по нашему мнению, являются его письма к известному украинскому историку Наталии Дмитриевне Полонской-Василенко (1884-1973). Эти материалы позволяют ощутить интеллектуальную напряженность эпохи, значительно дополняя официальную переписку научных и государственных учреждений о крымоведче-ских проектах эпохи. Греков фигурирует в нескольких письмах среди разных новостей и упомина ниях общих знакомых. Однако данные ему историками красноречивые характеристики ярко демонстрируют как линию поведения Бориса Дмитриевича по отношению к коллегам из провинции, так и их реакцию на его действия. В 30-е гг. ХХ в. Н.Д. Полонская-Василенко продолжала разрабатывать сюжеты, связанные с изучением и публикацией источников по истории Новороссии и Крыма, значительная часть которых была выявлена ею во время разысканий в симферопольских и феодосийских архивах в 1916 г. [5. С. 29-48]. Она предпринимала попытки опубликовать ордера Г.А. Потемкина и П.А. Зубова, касающиеся управления Новороссией и Крымом. В этой связи продолжалось ее научное сотрудничество с Арсением Ивановичем, завязавшееся еще в досоветское время, когда исследовательница штудировала под руководством знатока крымских архивов бумаги в Симферополе. 13 февраля 1934 г. А.И. Маркевич писал Наталии Дмитриевне из Ленинграда, где гостил у дочери: «Свои материалы по ордерам Потемкина и Зубова, т.е. гл[авным] обр[азом] копии Ваших, я, как писал Вам, еще два года назад переслал сюда в Историко-археографический институт Академии наук (б[ывшая] Археографич[еская] Комиссия) на имя профессора Ленингр[адского] Унив[ерситета] Бориса Дмитриевича Грекова, состоящего в этом Институте Ученым Секретарем» [6. Л. 6]. При этом А.И. Маркевич советовал Н.Д. Полонской-Василенко лично обратиться к Борису Дмитриевичу и справиться о судьбе переданных ему крымоведческих материалов: «А я предупрежу Б.Д. Грекова при первом свидании с ним. Он бывает у меня и моих, мы с ним в очень хороших отношениях» [Там же. Л. 6 об.]. Очевидно, Наталия Дмитриевна, как и советовал ей А.И. Маркевич, обратилась в Б.Д. Грекову с просьбой помочь опубликовать ее материалы в одном из ленинградских археографических сборников. Однако, зная об увольнении Н.Д. Полонской из Всеукраинской академии наук, негативное отношении к ней советских властных структур, Б.Д. Греков дипломатично затягивал с положительным ответом, ссылаясь на ряд объективных причин. Н.Д. Полонская-Василенко, не знавшая, конечно, о нюансах ареста Б.Д. Грекова, эмоционально изложила свои комментарии «дипломатичного» поведения Бориса Дмитриевича в письме к А.И. Маркевичу. 16 апреля 1934 года Арсений Иванович отвечал ей: «Относительно Б.Д. Гр[екова] Вы совершенно правы. Таково же и по той же причине его отношение ко мне, несмотря на наши очень близкие и давнишние связи. Многие теперь прячутся, если не хотят или не могут притворяться. Или таково наше время! Я только жалею, что Вы не отослали ему своих копий ордеров. Но это Ваше дело» [Там же. Л. 12 об.]. Тема Б.Д. Грекова 114 А.А. Непомнящий была продолжена и в послании от 26 апреля 1934 г. А.И. Маркевич писал из Ленинграда: «Дорогая Наталия Дмитриевна. С радостью получил я позавчера Ваше письмо от 19-го, а читал и перечитывал его с большим волнением. Прежде всего благодарю Вас за дружеское ознакомление меня с попыткой Вашей связаться с здешним (ленинградским. -А.Н.) Ист[орико]-арх[ивным] Инст[итутом] и в частности с отношением к ней Б.Д. Гр[екова]. Вы оценили его вполне правильно. Этот человек “сдавшийся” (его выражение), два раза вошедший в новую роль и ставший ученым чиновником, притом трусливый, - старается снять с себя всякую инициативу и быть всегда в тени, - хотя в существе своей природы человек неплохой. В Вашем деле он прав только в том, что директор Инст[итута] Томсинский был действительно болен. Ко мне Гр[еков] отнесся так же, как и к Вам, несмотря на наши приятельские отношения, и был у меня только один раз, затем все собирается прийти, при крайней перегруженности работой... Крайне удручен я Вашим сообщением о Киеве. Ужас, ужас, ужас!.. Какая тьма упала на бедную нашу родину, и просвета не видно. То же и в Москве. Вчера я слыхал, что предложено “перенести на другое место” Храм Василия Блаженного (!!..). То есть проще - разобрать его, разрушить - и только» [6. Л. 14-15]. Между тем Б.Д. Греков именно в это время действительно ничем не мог помочь Н.Д. Полонской-Василенко. Киевский историк не знала, что он передал коллегам и руководству Института все бумаги, присланные Наталией Дмитриевной. Вот строки из его письма от 8 апреля 1934 г. известному медиевисту Дмитрию Моисеевичу Петрушевскому (1863-1942), работавшему тогда научным сотрудником Института истории АН СССР: «^Что касается Полонской-Василенко, то она предлагает ряд работ своих для печатания у нас, конечно, на русском языке (ей придется переводить). С.Г. Томсинский в принципе не возражает против возможности печатания ее работ у нас, но просит их прислать для ознакомления. Я ей не писал ничего, п[отому] что С.Г. Томсинский был болен, а без него мое мнение не имеет для нее никакого практического значения» [4. С. 227]. Уже 22 мая 1934 г. Б.Д. Греков сообщал тому же адресату: «^Полонской я ответил, чтобы она присылала свои работы» [Там же. С. 228]. Н.Д. Полонская-Василенко отказалась в итоге от идеи публикации данных материалов в Ленинграде. Рукописи подготовленных ею к печати документов сохранились в ее личном фонде в Институте рукописи Национальной библиотеки Украины им. В.И. Вернадского. Осторожность Б.Д. Грекова не была каким-то исключением из сложившихся в то время в академической науке правил игры. Аналогичная обстановка царила во всей стране. В 1933-1934 гг. ОГПУ было сфабриковано так называемое «Дело славистов», по которому «под нож» пошли как известные ученые, так и скромные музейные работники, краеведы, врачи, агрономы, обвиненные в участии в Российской национальной партии. Целью этой репрессивной кампании было не столько уничтожить людей, сколько запугать, унизить ту часть общества, которая была воспитана в иной системе ценностей по сравнению с господствовавшей. Среди крымоведов по этому делу проходили Н.К. Гудзий, Н.С. Державин, Б.А. Куфтин [7]. Царившую в обществе атмосферу хорошо характеризует письмо А.И. Маркевича Н.Д. Полонской-Василенко, отправленное после отстранения ее от работы во Все-украинской академии наук из Ленинграда 26 марта 1934 г., где вновь не обошлось без упоминания Б.Д. Грекова. Приведем его содержание полностью: «Дорогая Наталия Дмитриевна. Меня глубоко тронуло Ваше письмо от 20-го числа с теплыми, ласковыми словами по моему адресу, но и сильно взволновало Ваше сообщение о том тяжелом, незаслуженно обидном положении, в котором Вы очутились после 23-летней прекрасной научной работы, заслуживающей всяческой похвалы и признательности. Тверда надежда, что это положение только временное, и прошу Вас от всей души сохранить спокойствие духа и твердо, с достоинством преодолевать постигшие Вас, как и очень многих других, невзгоды. Я их испытал на себе (на своей шкуре), испытываю и теперь и вижу конфуз тех, кто причинил мне их, но вследствие моей старости и дряхлости я уже не могу продолжать своей работы. Вы же, Наталия Дмитриевна, полны сил и душевных, и физических, и я прошу Вас не оставлять, не бросать начатых работ, не опускать руки перед дальнейшим и задуманным. Думаю, что так смотрит и глубокоуважаемый Николай Прокопьевич (Василенко. -А.Н.). Получать из Академической библиотеки необходимые Вам книги и материалы на его имя не так затруднительно, а пользоваться ими дома даже удобнее. Платные занятия Вы, несомненно, получите, и вопрос о пенсии, надо думать, разрешится благоприятно. Мы живем в переходное время, охватившее полмира, и надо покоряться его требованиям. Много теперь страдающих и здесь (в Ленинграде. - А.Н.), и в Симферополе: испытывают невзгоды Лукьяненко, Де-ревицкий, Эрнст и мн[огие] др[угие]. И прежде всего, пользуйтесь наступающим теплом, солнцем, отдыхайте хорошенько и не волнуйтесь. Меня и Анну Николаевну не забывайте и пишите нам о своих переживаниях. Знайте же, как дороги нам Ваши задушевные письма, наше заочное общение с Вами. Мы пробудем здесь, по всей вероятности, до 20-х чисел апреля и на лето вернемся в Симферополь. А что будет дальше, не знаем. Здоровье Анны Николаевны очень тревожит нас, особенно, конечно, меня. Быть может, на следующую зиму снова вернемся сюда, где ей покойнее, и чего желают Катя и зять, а может быть, останемся дома, если сил на поездку не хватит. Я чувствую себя в силах прожить еще год, а относительно Анны Николаевны нельзя быть уверенным в этом, так как ее сердце внушает самые тревожные опасения^ Грекова я видел всего раз, а затем он отделывается одними обещаниями приехать ко мне. Правда, он очень занят, но думаю, и затрудняется невозможностью помочь мне в печатании кое-каких моих работишек, хотя я махнул на них рукой и головой. Мне дороги теперь только беседы, общение с людьми, которых я уважаю, люблю. Ваши материалы и работы он, несомненно, получил, и, может быть, Вы получили «Многие теперь прячутся^ »: Б.Д. Греков и крымовеДение 30-х гг. в. 115 уже его уведомление об этом, если он успел рассмотреть их. Вероятно, его затрудняют обстоятельства переживаемого времени, необходимость неуклонно подчиняться его крайне стеснительным требованиям. Тут ничего не поделаешь. Я забываюсь за пасьянсами да за чтением. Читая новые книги, не забываю и старых -прочитал от доски [до] доски еще раз “Дневник писателя” Достоевского, а сейчас читаю “Тараса Бульбу” Гоголя, имея в перспективе и другие его творения. Ну довольно, простите великодушно мое писание. Хотел бы сообщить Вам несколько новых анекдотов и фактов жизненных - до другого раза. Примите мои и всех нас приветствия и пожелания всего лучшего Вам, Николаю Прокопьевичу, которому я низко кланяюсь. Сердечно преданный А. Маркевич» [6. Л. 27-28 об.]. В связи с тем, что в эпистолярном общении Арсения Ивановича с Наталией Дмитриевной Полонской-Василенко в эти годы постоянно присутствуют упоминания Бориса Дмитриевича Грекова, эти документы приобретают особенный интерес для историков науки и историографии данного периода. Тем более что в вышедшей в 1999 г. в Москве монографии Н.А. Горской «Борис Дмитриевич Греков» вообще отсутствует информация о научных и дружеских контактах Б.Д. Грекова как с А.И. Маркевичем, так и с другими крымоведами. В письмах прослеживается волнообразное отношение А.И. Маркевича к Б. Д. Грекову, что было связанно с обидами за невнимание к нему, и почти везде негативное - у Н.Д. Полонской-Василенко. Так, 25 декабря 1934 г. уже из Ленинграда А.И. Маркевич писал в Киев: «А Греков и мне не пишет и, хотя обещал Ник[олаю] Серг[еевичу] [Кошлякову (мужу дочери А.И. Маркевича. - А.Н.) прийти ко мне, но я не льщу себе этой надеждой, а только выцарапаю у него одну нужную мне книгу для прочтения. Он совсем “сдался”, как когда-то писал мне, за то получит чечевичную похлебку» [Там же. Л. 36 об.]. В достаточно хорошо сохранившейся переписке А.И. Маркевича с Н.Д. Полонской-Василенко Борис Дмитриевич Греков в последний раз упоминается 14 июля 1935 г. Маркевич тогда писал: «Живу прошлым, “перевариваю воспоминания”, как сказал Пушкин в одном из своих писем. Здесь (в Симферополе. -А.Н.) началась кое-какая краеведческая суета, но я, как “чуждый элемент”, стою совершенно в стороне от этого quasi “большого света”. К этому положению я уже привык и переношу его со стоическим равнодушием, предвидя только, что из этой суеты “все равно ничего не выйдет”, как говорил близкий мне однофамилец, Алексей Ив[анович] Маркевич. Впрочем, серьезно поставлен вопрос об издании Археологической карты (или атласа, чему я особенно сочувствую) Крыма. Вчера из письма С.А. Жебелёва я узнал, что собирается в Крым на отдых Греков, - интересно, соблаговолит ли он повидаться со мною, хоть вызовом на вокзал к поезду В скором времени начнутся в разных местах Крыма археологические раскопки целым рядом “экспедиций”, многочисленных, но кратковременных, от которых ввиду этого много ожидать не приходится. Будут, если не начались уже, раскопки и в Ольвии. “Шумим” мы, но “только шумим” _» [Там же. Л. 38, 39]. Фрагменты официальной и личной переписки 1930-х гг. свидетельствуют о достаточно регулярных научных и личных контактах Б.Д. Грекова не только с лидером научного крымоведения Арсением Маркевичем, но и с отдельными деятелями, разрабатывавшими крымоведческие источники, например с Н.Д. Полонской-Василенко, работавшей в Киеве. Почерпнутые из эпистолярия сведения противоречивы и в большей части свидетельствуют об осторожном отношении Грекова, ставшего тогда уже известным историком, не столько ко всему, связанному с Крымом, сколько к отдельным научным деятелям, которые могли быть под пристальным контролем репрессивных органов. Вместе с тем в оценках коллег относительно Грекова, выявленных в письмах, значителен субъективизм. Ученый уже не мог уделять им, как ранее, того внимания, к которому они привыкли, из-за занятости или изменения приоритетного круга общения.

Скачать электронную версию публикации