Archaeology, culture heritage, vandalism and armed conflicts.pdf Проблема исторического наследия - это дитя XIX в. с его жадным интересом к национальной истории. Историческое наследие долго воспринимали как нечто хорошо оформленное и ценное, с железной последовательностью передававшееся от предков к потомкам. Но в 1970-1980-х гг. стало приходить понимание того, что как историческое наследие, так и археологические факты являются конструктами, которые по-разному и в разные периоды выстраиваются как обществом в целом, так и его отдельными группами и тесно связаны с идентичностью и социальной практикой [1-6; 7. С. 107; 8. С. 23; 9-10]. Курс на приверженность «традиционным ценностям», выступающий интегральной частью государственной консервативной повестки дня, требует однозначного определения того, что именно понимается под историческим наследием, как, кем и для каких целей из безграничного наследия прошлого отбираются материалы, предъявляемые обществу в качестве «исторического наследия», и как именно они интерпретируются. В поликультурном и полиэтничном государстве это грозит недопониманием и конфликтами, так как региональные, конфессиональные и этнические группы нередко имеют собственный взгляд на прошлое, расходящийся с тем, которого придерживаются в федеральном центре. Причем речь идет не только о прошлом, ведь образ прошлого сплошь и рядом используется для легитимации современных политических прав или требований. Вот почему идеология этнополитических конфликтов, как правило, всемерно эксплуатирует образы прошлого и апеллирует к историческому наследию, - все это снабжает конфликт символическим языком. Противоборствующие стороны это хорошо понимают и всеми силами стремятся развенчать представления друг друга о прошлом, что и ведет к «войнам памяти» и бесконечным обвинениям противника в «фальсификациях» и «манипуляциях» (см., напр.: [1112]). Такая обстановка иной раз создает смертельную опасность для культурного наследия, и ему грозит полное уничтожение. В случае военных столкновений ведется борьба с чужим историческим наследием с целью стереть с лица земли любые напоминания о враге. В контексте тяжелого конфликта переосмысление прошлого ведет к уничтожению древних памятников или археологических материалов, связанных с неприемлемым образом предков или, что чаще, с чужими предками. Фактически уничтожение исторического наследия как способ дегуманизации противника сопутствует этническим чисткам и геноциду [13-14]. Все это показали недавние войны на Балканах, в Абхазии, армяно-азербайджанская конфронтация, гибель памятников в Чечне, массовое разрушение археологических древностей во время недавних войн в Ираке, Сирии и в других регионах мира (см., напр.: [11; 12; 14; 15; 16. P. 116-117; 17. P. 59; 18-25]). До сих пор специалисты уделяли мало внимания тому, что означают выводы и заключения археологов в обстановке острого этнического конфликта. Сознавая опасность таких споров и конфликтов, некоторые авторы ставят вопрос об инструментализации археологии, что рождает проблему моральной ответственности археологов, подтверждающих своими исследованиями ту или иную точку зрения и, тем самым, неумышленно раздувающих межгрупповые распри или сепаратизм. В такой ситуации стремление археологов поддержать одну из сторон ведет к идеологической борьбе между самими археологами, выступающими по разные сторон баррикад. Все это требует от археологов тонкого понимания того, в какой мере и каким образом добываемое ими знание служит политике, лежащей далеко за рамками археоло- В.А. Шнирельман 80 гии, а также кто именно является субъектом, а кто -жертвой этой политики и во имя чего она проводится. Во время войн и мятежей культурные ценности страдают и от банального мародерства. Так, в ходе американской войны в Ираке в апреле 2003 г. был разграблен Национальный музей в Багдаде [26]. А в январе 2011 г. во время беспорядков в Египте мародеры расхищали сокровища местных памятников и музеев, включая знаменитый Египетский музей в Каире [2729]. Иной раз и местное население занимается нелегальной торговлей древностями, чтобы свести концы с концами, и именно обнищание стало главной причиной того, что после 2003 г. поиск и продажа древностей превратились в Ираке в «национальный промысел». Причем в ряде случаев люди верят в то, что предки это одобряют, спасая их от нищеты [30. P. 58; 31. P. 74-79, 88-89; 32. P. 187; 33]. Например, сицилийцы грабят могилы своих предков, считая, что оставленные там ценности принадлежат им по праву наследия. А вот индейцы-майя свободно грабят древние гробницы, считая их «чужими», тогда как свое наследие они склонны сохранять [4. P. 22]. Мало того, с точки зрения американских индейцев, именно антропологи и археологи занимаются расхищением их культурного наследия [34. P. 99]. Памятники прошлого уничтожаются и по религиозным причинам. В Мексике и Перу еще в XVI-XVII вв. миссионеры сознательно разрушали археологические памятники, чтобы коренные жители забыли свое дохристианское прошлое. В Саудовской Аравии в 1930-х гг. разрушали христианские и иудейские памятники. В Египте при президенте Насере наблюдался упадок интереса к доисламскому прошлому [35], а в школах Иордании история доисламского периода и ныне не преподается [36]. В Иране после исламской революции археология как «служанка деспотии» утратила свой былой престиж, и одно время там уничтожались памятники домусульманского периода, а археологи подвергались гонениям [37; 38. P. 57, 59-62]. В марте 2001 г. по воле властей Талибана в Афганистане были разрушены многие статуи домусульманского времени, включая уникальные гигантские статуи Будды в Бамьяне [14. P. 122-126; 39-40; 41. P. 161162]. Тогда же уничтожили все изображения Будды в Национальном музее в Кабуле. Осенью 1999 г. по инициативе мусульманского духовенства были проведены ремонтные работы под мечетью аль-Акса на Храмовой горе в Иерусалиме, в результате чего уничтожен важнейший археологический слой домусульманской эпохи [14. P. 111; 42. P. 501]1. В начале февраля 2012 г. на Мальдивах после государственного переворота исламисты уничтожили статуи Будды в Национальном музее [43]. Во второй половине того же года боевики-исламисты разрушили суфийские мавзолеи в Тимбукту на севере Мали, сочтя их языческими [44-45; 46. P. 117]. В марте 2012 г. великий муфтий Саудовской Аравии призвал к разрушению христианских церквей [47], но, к счастью, этого не произошло. Колоссальные потери историческое наследие понесло в результате варварской деятельности ИГИЛ (террористическая организация, запрещена в РФ) в Ираке и Сирии в 2015-2017 гг., когда исламские боевики сравняли с землей руины древнеассирийского Нимру-да [48], разрушили остатки древнего города Хатры [49], уничтожили ряд уникальных памятников Пальмиры и разграбили 12 музеев, включая музей в Мосуле. Разрушению и осквернению подверглись также христианские, шиитские, суфийские и йезидские часовни и гробницы [50-54]. В ООН и ЮНЕСКО все это определили как военные преступления. Иногда такое целенаправленное уничтожение культурного наследия называют «культурным геноцидом» [55]. Некоторые эксперты объясняли варварские действия исламских радикалов не только покушением на коллективную память местного населения, но и сознательным вызовом мировому общественному мнению и современным ценностям, для чего боевики активно использовали электронные медиаканалы [40. P. 93-94; 55. P. 2; 56. P. 101-102]. Причем иной раз речь шла о постановочных сценах, призванных воспроизвести борьбу средневековых мусульман с идолами для того, чтобы шокировать западных зрителей. С такой точки зрения следовало бы говорить не об архаическом религиозном «иконоборчестве», а о «символическом насилии» путем борьбы за образы и воображение во имя восстановления справедливости и защиты общества от «гегемонизма» так называемых «крестоносцев» [57-58] (ср.: [39. P. 651-655; 59. P. 224]. В то же время некоторые авторы видят в этих разрушительных действиях особые ритуалы инициации, направленные на сплочение сторонников радикального ислама («общество джихада»), тем самым демонстрирующих готовность к любому насильственному поведению под властью авторитарного лидера [60]. В намеренном разрушении древностей обнаруживался и символический протест против археологии, в которой мусульманские радикалы видят верное орудие колониализма и неоколониализма [61]2. Например, у палестинцев это принимает форму сопротивления претензиям израильтян на их земли [64; 65. P. 91-94]. В ряде случаев местное население выражает этим свой гнев в отношении деспотических режимов, легитимирующих себя апелляцией к местным древностям [66. P. 223-224]. В любом случае речь идет о символической форме борьбы за политические права или политическую гегемонию, которая ведется путем устрашения противника. И хотя, анализируя эту коллизию, Р. Бивэн сконцентрировал свое внимание на наиболее значимых архитектурных сооружениях [14. P. 62-65], это в равной мере касается и археологических памятников. Правда, в ряде других случаев, например в Южном Ираке и Палестине, где сохраняются архаические представления, местные крестьяне борются с археологическими памятниками по другой причине, ибо верят в их связь со злыми духами [59. P. 223]. К сожалению, призывы ЮНЕСКО мобилизовать мировую общественность на защиту культурного наследия Ирака и Сирии имели весьма слабый эффект [67-68]. Против войны, грозящей уничтожением уникального культурно-исторического наследия, выска- Археология, культурное наследие, вандализм и вооруженные конфликты 81 зался и 6-й Всемирный археологический конгресс, состоявшийся в Дублине в июне-июле 2008 г. [69] Но археологов никто не слушал. Не помогла и Гаагская конвенция 1954 г. по защите культурных ценностей в случае военных конфликтов. А известное выступление оркестра Мариинского театра в Пальмире только спровоцировало новые разрушения, осуществленные боевиками ИГИЛ [70-71]. Уничтожением «чужого наследия» занимаются не только мусульманские фундаменталисты и радикалы. После 1974 г. в северной (турецкой) части Кипра происходила чистка греческих древностей вплоть до расхищения археологических материалов, уничтожения средневековых церквей и запрещения археологических работ [72. P. 16]. В 1992 г. в Индии индуистские радикалы сравняли с землей средневековую мечеть Бабри Маджид в Айодхье [73]. Во время войны в 1992-1996 гг. в Боснии и Герцеговине хорваты и боснийские сербы целенаправленно разрушали мусульманские, причем сербы - также и католические, святыни и религиозные учреждения [74-76]. В 19982005 гг. в Косово было разрушено 150 православных храмов и более 207 мечетей [20. P. 262-263]. Война в Ираке в 2003 г. и последующая гибель исторических ценностей мирового значения заставила поставить вопрос об «этическом кризисе в археологии». Ведь за редким исключением археологи ограничились защитой исторических ценностей и хранили молчание по поводу легитимности вторжения американцев в Ирак и гибели массы иракцев. Известный археолог Я. Хамилакис определил это как «безответственность», выражающуюся в заботе о древностях в ущерб заботе о людях [7. P. 107; 77]. Мало того, он отмечал сконструированный характер этих «древностей», ведь речь шла о смысловом значении археологических находок, но этот смысл придается им самими археологами на основе своих собственных представлений и принятых в науке методик, причем не последнюю роль играет и идентичность этих археологов. Некоторые археологи поддержали американское вторжение в Ирак, ограничившись ролью профессиональных экспертов, и это вызвало широкую дискуссию о допустимости участия археологов в войне, в частности об их сотрудничестве с военными [69; 78. P. 205-206]. Ведь немало археологов согласилось на ту или иную форму такого сотрудничества, полагая, что тем самым они смогут уберечь памятники истории от разрушения и восстановить мир [79, 80]. Примечательно, что 6-й Всемирный археологический конгресс не осудил археологов, сотрудничавших с американской армией. Изучение археологами останков жертв недавних войн и кровавых конфликтов иной раз грешит искажениями истины в пользу победителей [81]. Кроме того, по словам Хамилакиса, те, кто в этих условиях отказались выступать «критическими мыслителями», попали в ловушку, обнаружив живучесть «колониального мышления». Поэтому вставал вопрос о том, перед кем именно археологи должны нести ответственность. Ведь, как резонно отметил Хамилакис, если археологи держатся идеи консервации, то некоторые местные группы предпочитают перестройки и даже разрушение того, в чем археологи видят «историческое наследие». Поэтому, по его мнению, археологам следует откликаться на реальные нужды местного населения и учитывать широкий политический контекст своих исследований, включая национализм, неоколониализм и империализм [7. P. 107-108]. Недавняя деятельность ИГИЛ в Сирии и Ираке показала справедливость этих рассуждений. К сожалению, несмотря на всю свою своевременность, сплоченные выступления американских археологов и Всемирного археологического конгресса в 2003 и в 2008 гг. против войны, гибели местного гражданского населения и уничтожения исторического наследия не смогли предотвратить дальнейшего обострения ситуации на Ближнем Востоке. Зато тесная связь археологических исследований и исторического наследия с политикой, о чем я когда-то писал [12. С. 546-553; 82; 83] (также см.: [84]), находит все больше подтверждений в окружающей действительности, и это имеет прямое отношение к теме этики в археологии [78, 85]. Огромную угрозу для исторического наследия также представляют «черные копатели» [86]. Так, весной 2012 г. в Анапе грабителями был серьезно поврежден раскопанный накануне древнегреческий храм [87, 88]. Проблема грабительских раскопок является едва ли не эндемичной на Ближнем Востоке [89-90] и в других регионах мира [91-97]. В Англии под посягательством на историческое наследие понимаются: а) нанесение ущерба историческому ландшафту; б) незаконные раскопки и изъятие артефактов из исторического контекста; в) архитектурный грабеж; г) незаконная реконструкция и разрушение исторических зданий [98. P. 243]. К таким преступлениям одно время относились использование металлодетектора для добычи древностей3, кража изделий из драгоценных металлов, кража архитектурных деталей, а также антиобщественное поведение (граффити, мусор и пр.). А кража предметов искусства и незаконная торговля древностями считаются международными преступлениями [98. P. 244-246]. Таким образом, разрушение исторического наследия преследует следующие цели: грабеж и торговля древностями; лишение противника исторических ресурсов, которые он мог бы использовать для легитимации своих прав; отказ от неприемлемых (языческих) предков; борьба с «неверными» путем уничтожения важных для них религиозных символов; уничтожение символов неоколониализма и деспотии, с которыми иной раз связывается археология; лишение меньшинств исторического наследия во имя единства и консолидации нации. Причем в последние 20-25 лет едва ли не основным фактором уничтожения исторического наследия стали служить религиозные соображения. Главными агентами агрессии в таких случаях являются религиозные общины и движения, а не государства. И если важную роль в этом играет защита идентичности [24. P. 53], то речь идет о религиозной идентичности, а экономические соображения оказываются второстепенными или вообще не играют никакой роли. Это вовсе не тот этнический национа- В.А. Шнирельман 82 лизм, о котором еще недавно писали многие авторы [100-101]. В таком контексте возникают важные вопросы: кому именно должны служить археологи - памятникам древности, музеям и музейным ценностям или же живым людям? С чем имеет дело археология - только с древностью или также с современностью? Как использование прошлого в виде товара (коммодификация) соотносится с уничтожением археологических памятников и объектов? [59. P. 216-217]. Мало того, как показал шведский культурный антрополог К. Хол-торф, понимание наследия отличается парадоксальностью, и в ряде случаев объект превращается в наследие именно в результате его разрушения [14. P. 191192; 56]. Если примерами Холторфу служили разрушенные терактом здания-близнецы в Нью-Йорке и остатки Берлинской стены, то в Москве это можно видеть на примере остатков стены Китай-города или отмеченных памятными знаками мест разрушенных храмов. В память о Великой Отечественной войне в Новороссийске был сохранен металлический остов железнодорожного вагона, а в Волгограде - Дом Павлова. В Хиросиме память об атомном взрыве хранит «Купол Гэмбаку» - каркас разрушенного здания Промышленной палаты. В свою очередь, А. Щенле показал, что древние развалины еще в XVTI-XVTII вв. служили предметом почитания и порождали романтические переживания; этим они до сих пор привлекают туристов. Причем если некоторые получают от развалин эстетическое удовольствие, то другие видят в них нечто прямо противоположное [102]. Разумеется, следует всегда помнить, что, хотя археологи имеют дело с остатками умерших культур и цивилизаций, результаты археологических исследований предназначены живым людям, у которых имеются свои особые интересы, заставляющие их по-своему относиться к археологии: высоко ее ценить или, напротив, отвергать; полностью доверять археологическим выводам или принимать лишь то, что служит интересам данного общества или группы, и отвергать то, что идет вразрез с ними. В последние десятилетия западные сторонники постпроцессуальной археологии рассматривают такие коллизии в контексте борьбы за идентичность и склоняются к поддержке коренного населения, для которого легитимация права на историческое наследие звучит справедливым протестом против дискриминации. Поэтому предлагается поддерживать дискриминируемое меньшинство против гегемонии большинства [8; 103; 104; 105. P. 23]. С этим вряд ли можно спорить, но это не снимает все вопросы, и некоторые археологи критикуют такой подход за презентизм и «политизацию» археологии, чреватую серьезными конфликтами [106]. Вместе с тем, заботясь об «идентичности» и понимая ее в примордиалистском духе (или в соответствии с «теорией этноса» в отечественной традиции), археологи десятилетиями выстраивали этногенетические схемы, неумышленно обслуживая современную этно-националистическую политику, апеллирующую к историческому праву. Однако углубление современных представлений об этничности в далекое прошлое не имеет твердых оснований [107-108]. Ведь до европейской колонизации у населения Азии, Африки и Америки не было никаких представлений о «расе» или «этносе», понятия о которых были принесены сюда европейцами. Именно эти привнесенные извне конструкции стали идеологической основой «расовых» и «этнических» конфликтов, что хорошо видно, например, в случае с геноцидом в Руанде. Следовательно, занимаясь реконструкцией древних процессов, археолог обязан учитывать окружающую политическую обстановку и хорошо понимать, кто и каким образом может использовать плоды его трудов [109]. За последние 30 лет некоторые археологи уже начали осознавать свой сомнительный вклад в создание примордиальных идентичностей [12, 78, 104, ПО-111], и сегодня Холторф предупреждает об опасностях культурализма, делающего упор на неразрывную и непреодолимую связь индивидов с какой-либо конкретной закрытой культурой [112]. По его словам, такой культурализм противопоставляет культурную принадлежность правам человека и приводит не к консолидации поликультурного общества, а к его расколу [Ibid. P. 5-6]. Мало того, сегодня уже очевидно, что такой культурализм не только ограничивает свободу индивида, но и создает почву для современного расизма [113]. Чтобы противостоять этой нездоровой тенденции, нужен такой подход к историко-культурному наследию, который требовал бы как уважения к местному наследию, так и активного участия общественности в его сохранении независимо от того, какой именно группе это наследие принадлежало в прошлом. Причем это не должно препятствовать учету былых процессов гибридизации и креолизации. Следует отчетливо понимать, что культура - это открытая система, что во все эпохи происходили процессы взаимодействия и смешения культур, наследниками чего и являются современные культуры с их гетерогенным историческим багажом [112. P. 10]. Именно такого подхода всегда придерживались лучшие представители отечественной науки. Однако сложный и неоднозначный современный политический контекст требует от ученого особой чуткости, чтобы искусно лавировать между Сциллой этнонационализма и Харибдой империализма, шовинизма и расизма. Ведь, как с сожалением отмечают некоторые западные ученые, расизм не чужд современной археологии [114]. Следовательно, как показывает современная практика, археолог не может оставаться вне политики. Она непременно затягивает его, начиная от выбора тематики и кончая сделанными им выводами [77. P. 201]. ПРИМЕЧАНИЯ 1 В то же время и израильтяне неоднократно разрушали объекты исламского наследия. См.: [14]. 2 Об аналогичном протесте американских индейцев см.: [62. P. 24; 63. P. 60]. 3 По новому закону, принятому в 1996 г., использование металлодетектора в Англии и Уэльсе было разрешено. См.: [99. P. 61]. Археология, культурное наследие, вандализм и вооруженные конфликты

Скачать электронную версию публикации