The main historical chronological problems of ancient Russian chronicle writing: historiographical review.pdf Древнерусское времяисчисление - сложное и разнообразное явление, которое, несмотря на почти трех-сотлетнию историю изучения, продолжает оставаться предметом диспутов ученых и любителей хронологии. Одним из самых богатых источников, отразивших практическое применение различных способов счета времени, является древнерусское летописание. Именно благодаря ему историкам удалось открыть имена средневековых знатоков хронологии (Кирик Новгородец), установить их обширные познания в математике, астрономии, космологии и различных времяисчисли-тельных системах. Изучая древнерусские летописи, ученые постоянно сталкивались с датами, которые требовалось перевести на современную систему счета времени. Поначалу это казалось легко, но со временем историки стали замечать, что одни и те же события в разных летописях датируются по-разному. Возникла необходимость объяснения такого рода несоответствий, причину которых со временем стали трактовать как вероятность использования разных времяисчисли-тельных систем. Постепенно исследователям удалось выявить основные времяисчислительные системы (эры летоисчисления, календарные стили, месяцесловные и пасхальные даты), применяемые летописцами, и проблемы, связанные с их интерпретацией. Научно-исследовательской целью статьи является аналитический критический обзор теоретических и методологических подходов к решению основных историко-хронологических проблем, отразившихся в древнерусском летописании на протяжении всего периода его исследования (XVIII - начало XXI в.). Для достижения поставленной цели необходимо решить рад взаимосвязанных задач: выявить основной круг научных публикаций, посвященных решению хронологических проблем древнерусского летописания; определить круг историко-хронологических проблем, с которыми столкнулись исследователи древнерусского летописания; установить теоретические и методологические подходы, применяемые историками к решению этих проблем; разработать периодизацию изучения хронологии древнерусского летописания; установить перспективы и основные направления развития историко-хронологического знания. Основными источниками для данной обзорной статьи являются историографические источники (научные и научно-популярные сочинения ученых и любителей русской хронологии XVIII - начала XXI в.), начиная с работ В.Н. Татищева, который первым обратил внимание на существование как минимум двух календарных стилей на Руси (мартовского и сентябрьского), и заканчивая работами последних десятилетий (Р.А. Симонов, С.В. Цыб, Н.П. Иванова, А.А. Романова, О.В. Лосева и др.), в той или иной степени затрагивающие все перечисленные выше проблемы и предлагающие свои варианты решения. На разных этапах развития историко-хронологического знания в России предпринимались отдельные попытки осмысления историографии древнерусской хронологии. Так, в XIX в. исследователь В.И. Штейнгейль осуществил первую классификации трудов по хронологии Древней Руси, выбрав в качестве критерия их «предназначение» [1. С. V-XI]. П.В. Хавский в своих сочинениях, произведя обзор «летоисчисления русских», делал ссылки на основные сочинения по хронологии, начиная с работ В.Н. Татищева (1768) и заканчивая работами конца 40-х гг. XIX в. Обзор во многом носил претензионный характер, поскольку автор оценивал качество работ, исходя из собственных предпочтений и совпадения мнения автора публикации с суждения- Основные историко-хронологические проблемы древнерусского летописания 121 ми самого П.В. Хавского, при этом в его сочинениях явно прослеживается тенденция к «саморекламе» и восхвалению собственных исследований [2, 3]. Тем не менее уже в этих публикациях предпринята попытка выявления основных хронологических проблем, таких как структура дохристианского времяисчисления, время введения на Руси христианского «церковного Русского счисления», «забытое первое хронологическое сочинения в России» Кирика Новгородского, время введения в России сентябрьского и январского стилей. Кроме того, П.В. Хавский осветил основные хронологические дискуссии середины XIX в., связанные с датами основания Москвы, образования древнерусского государства и, конечно, соотношением сентябрьского и мартовского стилей, их старшинства относительно друг друга. Вслед за П.В. Хавским в конце XIX в. очередной обзор историографии хронологии предпринял B.C. Иконников, который отметил неудовлетворительное состояние развития исторической хронологии на том этапе ее развития, при этом подчеркнув важность для ее становления хронологических дискуссий середины XIX в. [4]. Н.Н. Глубоковский сделал более короткий в хронологическом плане историографический обзор (конец 1860 - начало 1890 г.), но и ему удалось поднять важные на тот период проблемы русской хронологии: назревшая необходимость перехода на григорианский календарь и связанная с этим реформа пасхального цикла [5]. Более чем на полвека проблемы осмысления развития хронологического знания древнерусской истории ушли из поля зрения исследователей. Вновь к ним вернулся в 1944 г. известный советский историк Л.В. Черепнин, который занялся написанием учебника по русской хронологии, поэтому обзор историографии не являлся его основной целью. Однако ему удалось выделить новые направления развития хронологии за период конца XIX - начала XX в., в частности вклад в различные аспекты ее развития таких исследователей, как Н.В. Степанов, А.А. Шахматов и Д.И. Прозоровский [6]. С.М. Каштанов в 1960-х гг. вслед за Л.В. Черепниным зафиксировал новый этап в развитии хронологии Древней Руси на рубеже XIX-XX вв., а также подчеркнул междисциплинарный характер исследований данного периода (на стыке математики, астрономии и истории) [7, 8]. Следующим этапом осмысления историографии хронологии стала статья В.А. Кондратьева, А.А. Новосельского в журнале «Вопросы архивоведения» (1962), в которой они предприняли попытку анализа ее развития в период с 1917 по 1934 г. Они отметили, что в указанный период не только продолжает развиваться критический взгляд на датировки древнерусской истории, но и разрабатываются новые методы хронологических исследований [9]. Б.М. Свердлов в 1973 г. проанализировал историю развития древнерусской хронологии, начиная с дореволюционной и заканчивая современным ему периодом. Из новшеств, которые ему удалось выделить, можно отметить оценку им вклада в развитие хронологии трудов, помимо уже ранее упомянутых, Н.В. Степанова и Д.И. Прозоровского, Д.О. Святского, Н.Г. Бережкова, А.Г. Кузьмина и Б.А Рыбакова, а также авторов научно-популярных работ и учебных пособий (С.И. Селешников, А.В. Буткевич, М.С. Зеликсон, Е.И. Каменцева и др.) [10]. И.Н. Данилевский конкретизировал нерешенные проблемы дохристианского времяисчисления на Руси, отметив среди них следующие: проблему типа дохристианского русского календаря (лунный, лунно -солнечный) и установления системы вставки эмбо-лисмического месяца; соотношение месяцев дохристианского и юлианского календарей; стиль дохристианского календаря (он был весенний, но когда начинался год?); время его бытования на Руси (существовал ли он параллельно с юлианским и когда вышел из обихода); наконец, возможные разновидности летоисчисления до принятия Русью христианства. Из новых проблем, связанных с христианским времяисчислением, И.Н. Данилевский выделяет вопрос о происхождении ультрамартовского, сентябрьского и мартовского стилей: «история вытеснения мартовских новогодий сентябрьскими». Исследователем поднимается и еще одна важная нерешенная проблема - восстановление истории применения космических эр в русском летописании (разных вариантов эр от Сотворения Мира (далее -СМ)) [11. С. 63-68]. В.К. Кузаков в рамках обзора историографии истории науки в России X-XVII вв. делает небольшой обзор работ по древнерусской хронологии, подчеркнув необходимость использования междисциплинарного подхода (на стыке истории, математики и астрономии) [12. С. 72-77]. В конце XX - начале XX в. отдельные историографические обзоры древнерусской хронологии предпринимались авторами данной статьи [13. С. 3-8; 14. С. 5-13; 15. С. 122-160], Е.Л. Наеком [16], Т.В. Кайгородовой [17, 18]. Однако они ограничивались чаще всего серединой - третьей четвертью XX в. Комплексного осмысления развития научного историко-хронологического знания на всем протяжении его истории до сих пор не предпринято. Научная новизна данной работы заключается в попытке обобщить и критически оценить весь опыт отечественной историографии в решении накопленных историко-хронологических проблем. Основное внимание уделяется изменению теоретических и методологических подходов к выявленным вопросам. В статье впервые в отечественной историографии выявлен основной круг историко-хронологических проблем, с которыми столкнулись исследователи древнерусского летописания: количество календарных стилей и эр от Сотворения Мира, отразившихся в русском летописании, время и место реформы календарного стиля на Руси; структура древнерусского пасхального года и истоки пасхальных систем, применявшихся на Руси; несоответствие месяцесловных показаний в разных летописях; нестабильность весеннего новогодия; совмещение разных времяисчистительных систем как в рамках одного летописного памятника, так и в разных; относительная хронология, отразившаяся в русском летописании (периоды правления, природные и общественные катаклизмы, времена года и пр.). Н.П. Иванова, С.В. Цыб 122 Статья построена по проблемно-хронологическому принципу: исследование построено на поэтапном анализе работ исследователей, начиная с впервые обративших внимание на одну из вышеперечисленных проблем и до современности, с выявления изменений в источниковой базе и методологических подходах. Основным методом исследования является историографический анализ, позволяющий не только выявить степень изученности основных проблем хронологии древнерусского летописания, но и установить этапность появления и попыток решения указанных хронологических проблем, выявить наименее исследованные аспекты этих проблем, а также изменения методологических подходов к их изучению. Историкогенетический метод позволил выявить причинно-следственную взаимосвязь между введением в научный оборот новых древнерусских источников, разработкой и внедрением новых методов и подходов к их изучению и изменением взглядов ученых на сущность, структуру и историю развития времяисчислительных систем Древней Руси. Вопрос о типе и структуре дохристианского календаря у восточных славян является важной историкохронологической проблемой, однако мы не будем его затрагивать в рамках данной статьи, так как языческие формы времяисчисления практически не нашли отражения в древнерусском летописании. Отметим только, что основные аспекты данной проблемы были отражены в публикации И.Н. Данилевского [11. С. 62-64]. Использование разных календарных стилей и связанной с ними календарной реформы Первой проблемой, связанной с времяисчислитель-ными системами в летописании, на которую обратили внимание исследователи, стала история развития представлений о древнерусских календарных стилях. Ретроспекция определила суть научных построений. В церковной практике XVIII-XIX вв. применялись богослужебные книги как с мартовским, так и с сентябрьским календарным началом, поэтому был сделан вывод о древнем происхождении обоих стилей. Поскольку официальным церковным в то время был второй из них (еще помнились времена календарной реформы Петра I, реформировавшего сентябрьский календарь), то он-то и был признан более молодым в сравнении с мартовским стилем. В.Н. Татищев представил такую версию: «Начало же года у нас сперва счислялось от весны... По принятии веры христовой церковный год счисляли с марта от перваго... В 1342 [году] при митрополите Феогносте. на соборе в Москве решено и положено как церковный, так и гражданский год начинать сентевриа от перваго числа» [19. С. 126]. Никаких фактических оснований эта версия не имела, и поэтому мы уверенно можем добавить ее к перечню татищевских «размышлений» (домыслов), появившихся в ходе личной авторской интерпретации информации источников [20. С. 249-287]. Тем не менее ближайший его последователь, историк князь М.М. Щербатов, принял эту версию, сопроводив свой выбор такими ловами: «Хотя я в имеющихся у меня летописцах сего собора и точного положения не нахожу, да и он госп[один] Татищев не упоминает откудова сие взял; однако в самом деле вижу, что оное [т.е. сентябрьское] счисление около сего времени началось» [21. С. 393, прим.]. Окончательную устойчивость это мнение приобрело после появления «Истории государства Российского». Придворный историограф отверг дату 1342 г., как не имеющую никаких оснований, взамен изложил рассказ о том, как в преддверии ожидаемого Конца Света в 1492 г. (7000-й год от Сотворения Мира) на русской земле прекратились пасхальные расчеты. Для того чтобы возродить эту традицию, митрополит Феогност провел церковный собор, на котором была принята не только новая Пасхалия, но и решение о переходе с мартовского календарного счисления на сентябрьское. Удивительно, что Н.М. Карамзин в примечаниях к своей «Истории.», где он обычно обосновывал все свои сведения, в данном случае не сослался ни на какой источник [22. С. 8-9, 222-223]. Действительно, в некоторых поздних летописях [23. С. 200] и в предисловиях к Пасхалии на восьмую тысячу лет [24. С. 795-801] упоминается собор 1492 г. Однако все эти источники, которые, кстати, были неизвестны Н.М. Карамзину, связывают собор только с утверждением новой Пасхалии и ни слова не говорят о какой-либо календарной реформе. С тех пор вопрос о реформе календарных стилей на Руси и была ли такая реформа вообще так и остался не разрешенным. Тот же П.В. Хавский считал, что сентябрьское новогодие появилось в новгородском летописании после покорения Новгорода Иваном III под влиянием официального московского летописания [25. С. 12-13]. Однако летописи демонстрируют нам примеры того, что сентябрьский стиль применялся на Руси задолго до 1492 г., а мартовские датировки встречаются в летописании и после XV столетия. Во второй половине XIX в. известный любитель хронологии московский чиновник П.В. Хавский, дискутируя со всем научным и журналистским сообществом, старался убедить всех в том, что мартовский календарный стиль не отставал шестью месяцами от сентябрьского, как это всегда считалось, а опережал его на такой же срок [26; 27. С. 89-108]. Недостаток научных знаний не позволил ему доказать правильность своего мнения, но это сделал в начале ХХ в. Н.В. Степанов, вмесе с тем доказавший одновременное применение в Древней Руси как опережающего на шесть месяцев сентябрьское весеннего новогодия (ультрамартовский стиль), так и такого же начала года, но отстающего от сентября на 6-месячный срок (мартовский стиль) [28]. При этом Н.В. Степанов, правда, остался на уровне карамзинского вывода об этапной смене календарных стилей в русском времяисчислении, что повлияло, в частности, и на фундаментальные исследовательские разработки Н.Г. Бережкова в 60-е гг. XX в. Продолжателем концепции Н.В. Степанова стал советский историк Н.Г. Бережков, который, проанализировав показания трех летописных сводов (Лаврентьевской, Ипатьевской и Новгородской первой летописей), пришел к выводу, что в XII-XIV в. на Руси Основные историко-хронологические проблемы древнерусского летописания 123 в основном преобладали мартовский и ультрамартовский стили. Сентябрьский стиль встречался редко [29, 30]. Однако он так и не ответил на вопрос, откуда истоки мартовских стилей на Руси. Впрочем, ответ на этот вопрос не получен до сих пор. Позже одним из авторов данной статьи было доказано «параллельное» употребление в древнерусских текстах всех трех календарных стилей (ультрамартовского, сентябрьского и мартовского), а также обосновано предположение наличия еще двух (постмартовского, отстающего на год от мартовского счисления, и «асийского», начинающего за год от дня осеннего равноденствия 22 сентября) [14. С. 197-228]. Мнение С.В. Цыба не всеми признано, однако подтверждение существования стилей, отличных от ультрамартовского, мартовского (можно «говорить о датировании сообщений на единицу ниже мартовского года»), находится также в работах Н.Г. Гришиной, но исследовательница чаще всего принимает их за ошибочные [31; 32], хотя тут, возможно, нужно поискать закономерности. В целом можно утверждать, что XXI в. утвердилось мнение о многообразии календарных стилей на Руси, нашедших отражение в летописной традиции, однако вопросы их происхождения по-прежнему остаются неразрешенными. С весенними календарными стилями связана еще одна важная хронологическая проблема, а именно: какого числа юлианского года отмечалось новогодие. Если с сентябрьским стилем все ясно, во всех богослужебных книгах оно связано с 1 сентября, днем Семиона Столпника, хотя выше мы уже писали о версии с «асийским» стилем, то с весенними новогодиями все не так очевидно. Н.В. Степанов первым выдвинул гипотезу о существовании подвижных circa-матровских новогодий как для ультрамартовского, так и для мартовского стиля. При этом он предположил два варианта новогодий: 1) при раннем наступлении весны, по его мнению, новый год наступал в первую неделю Великого поста; или еще один вариант раннего: оно относилось ко второй неделе поста или к полнолунию пред постом; 2) при позднем окончании зимы новогодие приходилось на Вербное воскресенье [33. С. 44-74; 34. С. 171; 35. С. 33-39]. Как видно, исследователь предположил, что на наступление нового года влияли погодные условия (окончание зимы, начало весны). При этом истоки подобного новогодия Н.В. Степанов видел в лунной календарной системе, применявшейся в дохристианский период. Один из авторов данной статьи отверг доводы Н.В. Степанова, выдвинув другую гипотезу и обосновав ее на ряде примеров. Так, подвижное весеннее нового-дие («великопостное») приходилось на понедельник или воскресенье первой (Федоровой) седмицы Великого поста, а истоки этой системы восходят не к лунной, а к лунно-солнечной системе языческого древнерусского календаря, которая была умело приспособлена к лунно-солнечному пасхальному календарю [14. С. 219-224]. Еще одну гипотезу о «плавающей» дате начала года (март - начало апреля) обосновывали в своих работах Д.О. Святский и А.В. Журавель [36, 37]. Эры от Сотворения Мира, отразившиеся в русском летописании Второй, не менее сложной и важной проблемой, которая возникла перед исследователями уже на ранних этапах изучения древнерусского летописания, является сюжет о формировании знаний о древнерусских эрах летосчисления. Исследовательской мысли пришлось долгие годы пробиваться сквозь господствующее мнение о применении древнерусскими писателями единственной системы учета лет - так называемой константинопольской эры летосчисления, разделявшей интервалом в 5509 / 5508 лет два важнейших события Священной истории - Сотворение Мира и Рождество Христово (Р.Х.). Мнение об исключительности этой системы имело вроде бы веские основания: именно в такой, а не в какой иной величине, представляла в XVT-XX вв. и представляет ныне этот интервал православная церковно-историческая наука и богослужебная практика. В соответствии с такой арифметической схемой осуществлялся перевод древнерусских датировок на нашу эру (эру от Р.Х.) и первыми поколениями российских историков, по таким же правилам проводится редукция часто и в наши дни. Все уже ставшие привычными для нас даты российской истории IX-XV столетий, воспринимаемые как безусловно достоверные, хрестоматийные и незыблемые, вычислены по константинопольской эре. Это мнение стало настолько устойчивым, что нашло отражение на страницах энциклопедических изданий, в которых указывается, что «попытки обнаружить в древнерусских памятниках следы датирования по каким-либо другим эрам пока недостаточно убедительны» [38. С. 453]. Тем не менее уже в середине XIX в. появилось мнение об употреблении в древнерусской письменности наряду с константинопольской эрой и другого интервала - 5500 лет до Р.Х. [39. С. 5-6]. П.А. Хавский называл ее «александрийской» [3], а позже эту эру стали называть антиохийской [40]. Б.А. Рыбаков, видимо вслед за П.В. Хавским тоже называл ее «александрийской эрой» [41. С. 163-165, 169-188]. Ее существование подтверждали М.Н. Тихомиров, А.Г. Кузьмин, O. М. Рапов. С.В. Цыб, Е.Г. Водолазкин [14. С. 188191; 42-45; 46. С. 80-81, 92-93]. В ХХ в. список древнерусских эр пополнился византийско-болгарской эрой (5504 / 5505 лет от СМ до Р.Х.) [14. С. 184-188; 43. С. 70-72; 44. С. 253-257, 261-263, 294-295; 47; 48] и александрийской эрой (5492 / 5493 года от СМ до P. Х.) [43. С. 70-72; 44. С. 253-257, 261-263, 294-295]. Наконец, совсем недавно был обоснован вывод о датировании некоторых летописных известий годами эры в 5511 лет (условное название «древнерусская эра») [14. С. 191-195]. Нежелание большинства историков пересматривать в связи с этими открытиями привычную «константинопольскую шкалу» древнерусской хронологии привело к распространенному, правда, нигде не высказанному официально утверждению, что все «новые» эры применялись только в богослужебной письменности и не употреблялись при датировании повседневных событий, хотя многочисленные конкретные примеры Н.П. Иванова, С.В. Цыб 124 их употребление в хроникальных и художественно -публицистических источниках подтверждают многообразие способов счета лет в Древней Руси. Разночтения месяцесловных показаний в летописях Еще одной важной хорологической проблемой стало выявление разночтений месяцесловных показаний (святочных дат) в разных летописях и в связи с этим разночтений в датировке исторических событий. В XVIII -начале XIX в. первыми использовать современные им месяцесловы для реконструкции некоторых исторических дат, в том числе и летописных, стали ростовский митрополит Димитрий (1651-1709; мирское имя - Даниил Туптало), историки В.Н. Татищев и М.М. Щербатов, Н.М. Карамзин, И.-Ф. Круг [19. С. 126, 128; 49. С. 98; 50. С. 521, прим. 23; 51. С. 233-234; 52. S. VI], позже, во второй половине XIX в., эту традицию продолжили М.П. Погодин, А.А. Куник. Однако эти исследователи или не отмечали, что месяцесловная отсылка в летописи может не совпадать с современным им церковным календарем, или относили это к «ошибке» летописца. С середины XIX в. началось параллельное течение, связанное с изучением самих месяцесловов (исследование отдельных памятников, составление сводных месяцесловов), при этом ученые в основном обращали внимание на разночтения в святцах разных времен, влияние западных церковных календарей (присутствие «латинствующих» памятей в русских святцах), однако причин этому пока не было выявлено. К.И. Невоструев выделил несколько причин появления разночтений в месяцесловах разных эпох, среди которых выделим наиболее важную, которая в дальнейшем окажет влияние на формирование выводов о составе месяцесловов использованных летописцами. Он первым обратил внимание, что имена некоторых святых, которые в современных ему календарях не отмечены, можно было найти только в Прологах и Четьих-Минеях, самых полных из списков святых [53. С. 536, 539, 540]. Именно такого рода «проложные» памяти были обнаружены одним из авторов этой статьи в Синодальном списке Новгородской первой летописи (далее - НПЛ) [54. С. 43-44]. Продолжая поиск разночтений в месяцесловах и объяснение причин этого, исследователи рубежа XIX-XX вв. обращали внимание на влияние церковных Уставов (Константинопольский, студийский и Иерусалимский) на состав святцев. Первым это сделал архиепископ Сергий (Спасский) [55. С. 178]. Вслед за ним развитие этой идеи продолжили А. Петров и И.Д. Мансветов [56. С. 537-541; 57. С. 5]. Эта идея также нашла подтверждение при изучении «летописных месяцесловов» [54. С. 44-45]. В.В. Болотов выдвинул еще одну версию появления разночтений в месяцесловах, которая заключалась в том, что паломники привозили на Русь из своих странствий «книги устарелые». Пришельцам дарили или продавали такие книги, в которых не было практической надобности» [58. С. 196-197]. Этим, кстати, можно объяснить не только появление в русских источниках «архаичных» памятей святым, но и использование русскими таких же «архаичных» времяисчис-лительных систем. Первым, кто обратил внимание историков на то, что при реконструкции и редукции месяцесловных дат нельзя использовать современные церковные календари, стал Н.В. Степанов [34. С. 24]. Таким образом, в XX в. наметилось изменение подхода к изучению месяцесловных показаний в летописях. Н.В. Степанов первым наметил тот путь, по которому должны были пойти историки, а именно тщательнейшим образом изучить историю формирования и развития месяцесловов в России и, зная ее, попытаться выяснить, какими же именно святцами мог пользоваться тот или иной летописец. В истории изучения святцев только на рубеже XX-XXI вв. наметились новые подходы. Прорыв в этом вопросе был сделан исследовательницей О.В. Лосевой, которая первой начинает «поиск принципиальных сходств» в месяцесловах разных эпох и территорий, что позволило ей обнаружить «родственные рукописи при существовании колоссального числа второстепенных разночтений между списками», а также выявлять «культурно исторические слои» и «стратиграфию» месяцесловов [59-62]. Не оставляли своих попыток реконструкции летописных святочных дат с разной степенью успешности и историки, в том числе и авторы данной статьи [13. С. 63, 117-118; 14. С. 201-209; 30. С. 45, 46; 63. С. 333; 64. С. 209-211]. Наиболее полными реконструкциями в этом плане являются работы одного из авторов данной статьи, которая попыталась в своих работах обобщить весь предыдущий накопленный опыт и объединить в одном исследовании подходы исследователей месяцесловов и летописных месяцесловных обозначений. Для этого была разработана методика анализа и сравнения месяцесловных показаний в летописях, создана база данных «Православные календари XI-XXI вв.», позволяющая сопоставлять месяцесловы разных эпох и осуществлять быстрый поиск конкретного святого и дней его поминовения в святцах, произведен сравнительный анализ всех месяцесловных показаний в Новгородской первой летописи, что позволило в некоторых случаях определить точную дату события, в других - установить происхождение месяцесловной отсылки, в третьих - устранить противоречия в датировках разных летописей [54; 65-68]. Более подробно историю изучения использования месяцесловов в летописях можно найти в статьях Н.П. Ивановой [69, 70]. Изменение структуры древнерусского пасхального года и истоки пасхальных систем, применявшихся на Руси Другой важной проблемой было изучение изменения структуры древнерусского пасхального года и истоков пасхальных систем, применявшихся на Руси. Древнерусские пасхальные времяисчислительные системы, а теперь мы понимаем, что их было несколько и они менялись со временем, являются тем стержнем, вокруг которого выстраивались все другие формы учета времени (календарные стили, седмичный счет дней Основные историко-хронологические проблемы древнерусского летописания 125 в неделе и др.). Прежде чем прийти к выводу о существовании различных пасхалий в разные эпохи, прежде чем исследователям удалось выявить структуру древнерусского пасхального (передвижного) года, история их изучения прошла длинный путь от представлений в XIX в. о единовременном и неизменном установлении правил пасхальных расчетов (решением Первого Вселенского Собора в 325 г.) до осознания в XX-XXI вв. того, что способы расчета Пасхи менялись на Руси, и в связи с этим менялись способы подсчета дней семидневке-неделе, а так же структура самого пасхального календаря. Отметим наиболее важные этапы в истории изучения русской пасхалии. Первые попытки изучения Пасхалии (правила расчета Пасхи) относятся к XVIII в., когда исследователями применялись современные пасхальные таблицы для реконструкций древних дат [19. С. 125, 128; 71. С. 150-151], но сами они не анализировались. Более подробно этот этап развития пасхально-хронологических научных знаний изложен в статье С.В. Цыба [72]. В XIX в., как и в предыдущий период, превалировало мнение о «неизменности» древнерусской Пасхалии на протяжении всего периода ее существования [73. С. 960; 74. С. 1, 15]. В начале XX в. Н.В. Степанов, опираясь на изученное им «Учение о числах» Кирика Новгородца, первым доказал, что древнерусская Пасхалия (XI-XII вв.) изначально имела оригинальные хронологические элементы (Основания - возраст Луны на 1 января; Круги Солнца, отсчитывающиеся русскими от 1 октября - антиохийский вариант 28-летнего цикла; индекта; для пасхальных расчетов применялся сентябрьский константинопольский год и пр.), а также эволюцию древнерусской Пасхалии и выделение нескольких этапов в ее истории [28. С. 7-9; 75. С. 139]. В XX - начале XXI в. происходило уточнение этапов сложения русской пасхальной системы, однако ее реконструкция основывалась не на летописных данных, а на изучении различного рода источников (богослужебные книги, эпиграфические источники - граффити, другие календарно-хронологические источники, в том числе Учение о числах Кирика). Помимо вышеназванных оригинальных хронологических элементов, применявшихся Кириком, не позднее первых десятилетий XIII в., по утверждению А.А. Медынцевой [76. С. 254], на Руси появились графические «руки Иоанна Богослова»; по мнению Р.А. Симонова, они существовали уже в XI-XII вв. [77; 78; 79. С. 133]. Не ранее XIV в. в русской Пасхалии появилось понятие Вруцелето [13. С. 70, 120; 14. С. 231-249; 28. С. 3-4; 75. С. 138-139; 80. С. 300]. Не ранее XIII в., по мнению одного из авторов данной статьи, на Руси появился трехтабличный комплекс «Вечного календаря», восходящий к болгарским пасхальным таблицам IX-X вв., причем он мог существовать одновременно с кириковскими формами расчета Пасхи [14. С. 248]. На изменение системы расчета Пасхи на Руси повлияло использование мартовского календарного стиля [14. С. 215, 231-249]. Существенный вклад в разработку пасхальной тематики внесли работы А.А. Романовой, расширившей круг календарно-хронологических источников XV-XVII вв., внесшей вклад в дальнейшую разработку периодизации Пасхалии [81, 82]. Она отмечала, что основным видом календарного текста становятся для XV в. рядовые пасхалии, для XVI в. - сборник «Миротворный круг» и комплексы из небольших статей, в XVII в. - обширные комплексы статей, представленные сборниками «Рука богословия» [81. С. 15]. Требует дополнительного осмысления и анализа мысль Е.Г. Водолазкина о том, что «не исключено, что именно пасхалия легла в основу погодных записей русского летописания», как «идеи единства мира и всего в нем происходящего» [46. С. 95]. Интересный обзор сочинений, посвященных пасхальной тематике, представлен в монографии Т.В. Кайгородовой, С.В. Цыба [17. С. 21-27]. Не менее, а, быть может, более значимой является проблема выявления структуры древнерусского пасхального (передвижного) года и календарно-недельного счета. Календарное (юлианское) расписание пасхального года имело огромное богослужебное значение, кроме того, именно оно определяло порядок счета недель и юлианских чисел в исторической письменности, в том числе в летописании. Первым попытку реконструкции древнерусского пасхального года предпринял Н.В. Степанов [33. С. 22-32; 34. С. 26-37]. В ходе изучения этой темы было выявлено несколько проблем: определение начального момента пасхального года - «неделя о Мытаре и Фарисее» [14. С. 253254; 83. С. 64; 84. С. 91-92]; каким образом велся счет дней в семидневке - первый способ (понедельник-воскресенье), второй - седмица-седмерица (воскресенье-суббота) [14. С. 252-268; 85. С. 139; 86. С. 262; 87. С. 154; 88. С. 161]; когда происходила «ломка» в недельном расписании передвижного календаря (со счета понедельник-воскресенье на счет воскресенье-суббота). Н.В. Степанов предположил, что такая «ломка» происходила в Крестопоклонное воскресенье, эта версия была подтверждена одним из авторов данной статьи на материалах Новгородской первой летописи [33. С. 2729; 84. С. 95-96], но существует и более устоявшееся мнение, что «ломка» расписания происходила от Пасхи [14. С. 262]. С.В. Цыб, автор данной статьи, доказывал существование нескольких вариантов послепасхального счета недель: «седмичный», «вознесенский», «пентикостный» [14. С. 264-268]. В настоящее время историко-хронологическая наука разработала несколько достаточно подробных реконструкций пасхального недельного счета, которые отличаются друг от друга лишь деталями [14. С. 231- 249; 89. С. 96-118; 90. С. 247-300]. Можно констатировать, что представления о структуре Пасхалии и календарно-недельного счета в Древней Руси эволюционировали от мнения об их неизменности и статичности к их многообразию и изменчивости. Совмещение разных времяисчистительных систем как в рамках одного летописного памятника, так и в разных Важным приобретением историко-хронологической науки стало обогащение ее арсенала достижениями сравнительно-текстологической филологии второй Н.П. Иванова, С.В. Цыб 126 половины XIX - начала ХХ в. Совсем не случайно выдающийся исследователь древнерусского летописания А.А. Шахматов едва ли не первым показал пример взаимно полезного совмещения хронологических и лингвистических исследований [91, 92]. В дальнейшем представление о сложносоставном характере текстов древнерусских источников позволило исследователям устанавливать совмещение различных времяисчисли-тельных систем не только на страницах какого-то одного литературного памятника, но и в границах более мелких комплексов, например таких, как отдельные летописные статьи [33-35]. В последнее время даже предпринимаются попытки объяснения подобного рода совмещений (на примере чередований ультрамартовских и мартовских датировок в новгородской и северо-восточной летописной традиции и связывая их со сменой руководителей епархий и даже хронологическими предпочтениями князей) [93, 94]. Относительная хронология, отразившаяся в русском летописании Что касается относительной хронологии, отразившейся в древнерусском летописании, и ее изучения, то этой теме уделялось меньше всего внимания исследователей. Среди проблем, связанных с относительной хронологией, можно обозначить следующие: выявление и анализ относительных хронологических элементов, заимствованных из иностранных источников (Хронограф по великому изложению, включая его различные редакции, Хроника Иоанна Малалы и др.), например упоминание правлений византийских императоров [95]; анализ росписей (перечней) и периодов правления русских князей [96]; поиск и анализ «скрытых (хронологических. - Н.И. С.Ц.) библеизмов» (гипотеза об аллюзии на тексты Священного Писания) [97]; природные и общественные катаклизмы, например обрушение церквей, землетрясения, наводнения и пр., как начальные точки отсчета каких-то периодов; указания на время года как хронологический ориентир [13. С. 9] и др. Изучение этих относительных дат может раскрыть перед исследователями не только источники составления летописей, но и способы заимствования русскими летописцами различных способов счета времени. Заключение В результате проведенного анализа авторы приходят к следующим промежуточным выводам. Эволюция российской научной хронологии происходила за счет изменения представлений о предмете исследования. Первым поколениям исследователей хронологии древнерусское времяисчисление виделось достаточно простым набором элементов (одна эра летосчисления, один календарный стиль, одна схема расчета Пасхи и т.д.). Соответственно, и редукция старинных дат предполагала получение только одного варианта, считавшегося предельно точным. Однако обнаружение в источниках многочисленных случаев асинхронных дат одних и тех же событий заставляло исследователей постепенно отказываться от «моногенизма» в описании старинного учета времени и переходить на позиции полиметрической его оценки. Уверенность в безраздельном господстве в Древней Руси константинопольской эры летосчисления к настоящему моменту меняется в сторону признания одновременного использования древнерусскими хронистами нескольких летосчисли-тельных систем, голословное утверждение В.Н. Татищева и Н.М. Карамзина о последовательной смене мартовского календарного стиля сентябрьским сейчас уступило место уверенному признанию параллельного употребления в датировании событий X-XV вв. как минимум трех вариантов календарного начала юлианских лет, пасхально-математическая схема Кирика, долгое время считавшаяся единственной и универсальной для русской земли, оказалась только одной из множества конкретных разновидностей пасхалистки. Расширить границы предмета исследования позволяли не только археографические открытия, но совершенствование методики историко-хронологического исследования показаний источников. К методам определения календарных стилей и эр по очередности следования дат и по календарно-математической согласо

Скачать электронную версию публикации