The peacemaking movement of the USSR in the late 1940s -early 1960s: christian denominations and the ethics of internati.pdf Вторая мировая война стала самым разрушительным вооруженным конфликтом в истории человечества, но она же породила надежду на установление прочного мира в глобальном масштабе. Однако по мере складывания биполярного мира происходило ужесточение идеологических позиций, усиливался рост опасений относительно враждебных намерений со стороны двух конкурирующих систем. Попытки преодолеть потенциальные военные конфликты, выработать диалог между двумя враждующими лагерями привели к феномену многочисленных пацифистских, антивоенных и миротворческих движений. Война актуализировала роль религиозного фактора в повестке международных отношений. Но если на Западе религиозные организации традиционно занимали активную социальную позицию в публичном пространстве, то в СССР ситуация была прямо противоположной. С начала 1920-х гг. религия вытеснялась из советской общественной жизни, превратившись к началу 1940-х гг. в маргинализированую структуру. Ситуация изменилась в годы войны, когда произошло оформление так называемого «нового курса» - особой политики советского государства в конфессиональной среде, направленной на частичную реабилитацию религиозных институтов. «Новый курс» был тесно связан с внешней политикой. При этом советская дипломатия выталкивала на международную арену консервативные по своему духу религиозные организации, что приводило к уникальным в истории альянсам, когда за одним столом собирались представители совершенно разных по духу и этическим взглядам религиозных организаций и обсуждали проблемы человечества. В этом смысле можно согласиться с мнением Т. Банхоффа, который утверждал, что в послевоенном СССР существовал государственный религиозный плюрализм - политика, объединяющая сообщества с пересекающимися, но отличающимися этическими нормами и интересами [1]. В рамках государственного религиозного плюрализма сформировалась особая «церковная дипломатия», ставшая одним из каналов, используемых для разрешения различных международных вопросов, в том числе вопросов миротворческого движения. Данная статья посвящена анализу некоторых аспектов деятельности христианских конфессий СССР в миротворческом движении как одного из элементов формирования этики международного гуманистического диалога. Эго не значит, что представители других религий не принимали участия в миротворческих акциях. Вместе с тем именно христианские конфессии оказались наиболее заметными в советском миротворческом движении, что, с одной стороны, связывалось с преобладанием христианства в СССР, а с другой - было связано с тем, что ключевыми адресатами миротворческих призывов являлись западные государства - страны с высоким уровнем распространения христианских конфессий. В этих условиях советским дипломатам было вполне логично разыграть «христианскую карту» в геополитической игре. Исследователь В. Флетчер справедливо отмечал, что «проблема мира как таковая во многих аспектах представляла собой идеальную сферу для сотрудничества между Церковью и государством, потому что здесь можно было оправдать христианскую заинтересованность и христианское участие в деятельности, инициатива в осуществлении которой исходила от атеистического государства» [2. Р. 67]. Историография, посвященная международной деятельности христианских конфессий СССР (в первую очередь МП РПЦ), на сегодняшний день достаточно представительна [3-22]. В то же время миротворческой деятельности христианских конфессий уделялось мало внимания [23-25], что заставляет согласиться с мнением Н.А. Беляковой в том, что религиозный фактор в миротворческих инициативах в историографии, скорее, игнорируется [19. С. 8]. В данной статье Н.Ю. Пивоваров, В.В. Тихонов, Н.П. Шок 56 будут рассмотрены как организационные составляющие диалога, так и основные гуманистические идеи, выдвигавшиеся СССР в рамках миротворческой политики через религиозные организации. Для решения поставленной задачи использованы документы государственных и партийных организаций, отложившиеся в бывшем архиве ЦК КПСС (ныне - Российский государственный архив новейшей истории; РГАНИ). Особое внимание уделено отчетам и докладным запискам, посвященным поездкам религиозных деятелей. Кроме того, проанализированы статьи о гуманистических проблемах, опубликованные в официальных печатных органах РПЦ и ВСЕХБ - Журнале Московской патриархии (ЖМП) и «Братском вестнике». Организационные вопросы миротворческой деятельности христианских конфессий СССР Институционально миротворческое движение в СССР начало оформляться спустя несколько лет после окончания войны, что напрямую связано с резко ухудшившейся международной обстановкой с середины 1948 г. Это подтолкнуло Москву к разработке проектов масштабной мобилизации мирового общественного мнения путем пропаганды защиты мира. Так, 6 января 1949 г. опросом членов Политбюро ЦК было принято постановление «О Всемирном конгрессе сторонников мира», в соответствии с которым была поставлена задача «всемерно содействовать вовлечению широких масс и демократических кругов во всех странах в кампанию борьбы за прочный мир» [26. Л. 12]. Январское постановление 1949 г. заложило основу миротворческого движения, ставшего одним из приоритетных направлений советской внешней политики вплоть до начала 1960-х гг. Отдельный вопрос: почему СССР так активно участвовал в миротворческом движении? Ряд исследователей считают, что Москва таким образом пыталась отсрочить неизбежный военный конфликт с Западом, а международное движение за мир помогало выиграть время, компенсировав отставание Советского Союза в военной и экономической областях [2. Р. 60-63; 6. С. 305; 15. С. 264]. Таким образом, миротворческое движение в представлении этой группы исследователей было не чем иным, как «оборонительным оружием в руках Сталина» [27. P. 37-42]. Другие исследователи считали, что международная миротворческая деятельность СССР - это своеобразная пропаганда, направленная главным образом на западных обывателей, формирование союзников для борьбы с капиталистическими правительствами [28-30]. При этом риски, связанные с интенсификацией международных контактов, в осуществлении которых участвовали «неофициальные» послы, представлялись менее значительными, чем создаваемый ими пропагандистский эффект [31. С. 228]. Миротворческое движение, рассматривалось и как одна из форм диалога СССР с западным миром [32]. На наш взгляд, миротворческое движение необходимо изучать одновременно и с позиций диалога, так и с позиций вызова, который бросало советское руководство Западу, бравируя своими многомилионными миротворческими акциями. Миротворческое движение было одним из элементов сложной геополитической игры, которую разыгрывал Кремль во время холодной войны. Участниками этой игры была широкая советская общественность, в том числе представители религиозных организаций. Исследователи склоняются к мнению, что в первые послевоенные годы советское руководство уделяло особое внимание Московской патриархии, пытаясь воплотить в жизнь идею создания в Москве центра мирового православия [15. С. 94-95], что соответствовало представлениям о формировании национального большевизма [33. С. 287]. Не менее важным в первые послевоенные годы стало укрепление через церковь советского влияния в странах социалистического лагеря. Однако после провала международной деятельности РПЦ в Греции, Израиле и Турции и проведения неудачного, с точки зрения властей, Всеправославного совещания в Москве, 1948 г. [34, 35] деятельность Московской патриархии будет переключена на миротворческое движение. Исследователь А. Рок-куччии справедливо указывает, что движение за мир было не вполне равноценной заменой борьбе за лидерство в православном и - шире - в христианском мире, так как не имело каких-то конкретных целей [18. C. 258-259, 300-301]. Разворот в сторону миротворческого движения позволил включить в диалог представителей уже не только РПЦ, но и других христианских конфессий. Однако Московский Патриарх в рамках миротворческого движения оставался неформальным главой всех религиозных организаций СССР. Неслучайно первым открытым актом миротворческой деятельности от имени религиозных организаций стал «Призыв Патриарха Московского и всея Руси в защиту мира», напечатанный в «Известиях» в марте 1949 г. [36]. В нем Алексий благословил единение всех сторонников мира на земле и от лица Русской Православной Церкви обратился ко всем братским автокефальным православным церквам с призывом возвысить свой голос против надвигающейся новой военной бури. Миротворческая деятельность христианских конфессий СССР протекала на разных советских и зарубежных площадках. Специальные внутрисоветские мероприятия с участием религиозных деятелей, на которых обсуждалась миротворческая повестка, были редким явлением. До смерти И.В. Сталина самым крупным событием стала конференция всех церквей и религиозных объединений в СССР, посвященная вопросу защиты мира, в мае 1952 г. в резиденции московского патриарха в Загорске. После 1953 г. для миротворческого диалога широко использовались церковные юбилеи. Например, Московская патриархия собирала за одним столом представителей православных церквей на десятилетие патриаршества Алексия в 1955 г. и сорокалетие восстановления патриаршества в 1958 г. Так, на встрече 1955 г. Московский Патриарх выступил от лица всего мирового православия в поддержку решений «большой четверки» в Женеве в связи урегулированием военного конфликта в Корее и Вьетнаме, призывая к миру во всем мире [37. Р. 85]. Основными внутренними площадками для всех христианских конфессий Советского Союза были сессии Советского Миротворческое движение СССР в конце 1940-х - начале 1960-х годов 57 комитета защиты мира и конференции сторонников мира, проходившие в СССР. Гораздо чаще представители христианских конфессий СССР участвовали в работе различных зарубежных площадок, преимущественно в заседаниях пленарных сессий и съездах Всемирного совета мира. До 1953 г. единственным исключением стала конференция христианских церквей стран народной демократии, состоявшаяся в июле 1950 г. в Праге. С середины 1950-х гг. под влиянием расцвета гуманистической концепции и этики глобальной безопасности [38] увеличивается число внешних площадок, участие в работе которых принимали религиозные деятели СССР. Так, одной из ключевых институций, занимавшейся выработкой миротворческой политики, с 1958 г. стали Пражские мирные христианские конференции. Первая конференция была ориентирована на объединение протестантского духовенства, выступавшего против холодной войны. Однако с 1959 г. наряду с ВСЕХБ в конференции от имени СССР стали выступать и представители РПЦ. Формат конференции предусматривал широкое обсуждение вопросов, связанных с запретом атомного оружия и защитой мира. Например, на первой Пражской конференции было принято обращение к народам бороться против атомного вооружения и создать безатомную зону в Европе, а на второй, в 1959 г., было принято решение об установлении Дня Хиросимы как дня памяти для верующих об опасностях атомной войны. Не менее успешными для диалога оказались ежегодные Европейские конференции христианских церквей. В отличие от Пражских конференций, на Европейских упор делался на обсуждении общецерковных проблем, но рассматривались и такие вопросы: «Что мы, христиане, можем сделать в интересах мира?»; «Осуждение подготовки к атомной войне и ядерным испытаниям» и т.д. [39. Л. 46]. Еще одной площадкой с конца 1950-х гг. стали совместные заседания с Всемирным Советом церквей (ВСЦ) - крупнейшей международной экуменической организацией. Так, в августе 1959 г. ЦК ВСЦ утвердил решение о запрете ядерного оружия, прекращении испытаний атомных и водородных бомб, а на заседании исполкома Совета в феврале 1960 г. в Буэнос-Айресе было принято обращение к государствам, владеющим атомным оружием, продолжить свои усилия по достижению окончательного соглашения о прекращении всех видов испытаний атомного оружия [Там же. Л. 44]. Миротворческий диалог осуществлялся и на узкорелигиозных мероприятиях - Всемирном съезде баптистов, конференции лютеранских церквей меньшинств, всеправославных совещаниях, а также различных теологических конференциях. Последний формат особенно активно использовался представителями РПЦ, так как дискуссии в поисках богословского консенсуса оказывались чаще всего бесплодными, а найти точки соприкосновения по вопросам миротворческой тематики оказывалось гораздо проще. Помимо многосторонних встреч, в ходе различных поездок важное место занимали двусторонние переговоры [40]. Наряду с организационной составляющей важно показать язык, который использовали религиозные иерархи, говоря о борьбе за мир. Оговоримся, что стиль мог меняться в зависимости от темы выступления, но в целом язык церковных дипломатов в рассматриваемый период оставался практически неизменным. Мы можем выделить ряд повторяющихся образов: противники мира, эсхатологические преставления и христианин / христианство в борьбе за мир. Негативные образы борцов, как правило, были связаны с западными правительствами. В формировании таких образов использовались разнообразные клише: «друзья Сатаны», «граждане зла», «жрецы золотого тельца», «зверь с атомными зубами и бактериологическими когтями», «империалисты», «поборники мира, любви и правды», «любители мертвечины», «насильники», «политические фарисеи и банкиры», «преступники», «противники Бога», «рабы золотого мешка», «силы ада», «стервятники», «сторонники человеконенавистнической пропаганды», «торговцы смертью», «убийцы», «фабриканты смерти», «факельщики новой войны», «хищники», «человекоистребители», «эксплуататоры» и др. К негативному образу прибавлялись эсхатологические картины, которые рисовались в выступлениях церковных дипломатов. Христианские миротворцы постоянно заявляли, что «человечество на краю гибели», «миру грозит катастрофа», «предстоит безумная атомная и бактериологическая война». Самым распространенным видением будущего были заявления о возможной третьей мировой войне. Описывались и последствия войны, такие как превращение Земли в выжженую пустыню. Негативным образам Запада противопоставлялись позитивные, отождествлявшиеся в первую очередь с СССР. Вот лишь некоторые из клише, используемых в текстах проповедей и в статьях христианских миротворцев по отношению к Советскому Союзу: «благодатная купель», «благословенная земля» (и «благословенный советский народ»), «земля, наполненная верующими», «корабль Ноя», «крепость мира», «неодолимая твердыня и надежный оплот борцов за мир во всем мире», «пример мирного сотрудничества братских народов, не знающих национальной розни и дискриминации», «церковь Христова», «цитадель выше мон-бланов и эверестов» и др. До ХХ съезда КПСС особое внимание уделялось фигуре И.В. Сталина. Он был не просто вождем советского народа, но и «великим вождем всех трудящихся», «знаменосцем фронтов сторонников мира», «оплотом мира и безопасности народов», «первым часовым мира», человек, у которого были «зорки очи, крепка рука, указывающая людям дорогу». Отдельные зарубежные церковные деятели шли еще дальше. Так, митрополит Эпифанийский Игнатий, представлявший антиохийскую делегацию во время поездки в Москву летом 1953 г., знакомясь с советскими достопримечательностями, неожиданно заявил: «Если бы товарищ Сталин был верующим, то за все то хорошее, что им было сделано для народа, его следовало бы причислить к лику святых» [39. Л. 47]. Интересно, что после разоблачения культа личности в публичных выступлениях церковных миротворцев стало упоминаться только коллективное советское правительство без персонификации. Н.Ю. Пивоваров, В.В. Тихонов, Н.П. Шок 58 В проповедях подчеркивалось, что любые миротворцы стоят вне политики, а их главная задача - распространять взгляды о запрещении оружия массового уничтожения. С темой миротворчества напрямую были связаны такие этически значимые понятия, как патриотизм, мужество, трудолюбие, чувство любви и уважения к ближнему. В отдельных выступлениях и статьях озвучивались идеи о мирном сосуществовании разных политических систем [40. С. 201]. Руководители различных христианских конфессий неоднократно подчеркивали, что борьба за мир - это прежде всего борьба с грехом. При этом грех нередко трактовался как болезнь, а значит, необходимо было получить исцеление от болезни войны, алчности, гордости. Любопытно, как в сфере миротворческого движения в период холодной войны в этическом дискурсе международного диалога преломлялись языки медицины и религии, особенно на фоне попыток представить эти дискуссии политически и ценностно нейтральными. Такие практики, безусловно, представляли собой интеллектуальные ловушки. Видеть обстоятельство как «грех» или «болезнь», по мнению одного из основоположников американской биоэтики профессора Х.Т. Энгельгардта, означает поставить его внутри области одного из основных социальных институтов - религии или медицины - и их своеобразных моделей объяснения [41. Р. 222-226]. Факты, доступные внутри сфер религии и медицины, опознаются в терминах конкретных систем ценностей, объяснительных моделей и социальных ролей. Все это определяет контекст для действий личности. В рамках этики публичной политики, отмечает Энгельгардт, всегда одновременно существуют и преимущество, и проигрыш, если рассматривать «неправильное» поведение как преступление, грех, моральную вину или болезнь. Любой из подходов не является ценностно нейтральным. Отнесение тех или иных обстоятельств к болезни или к греху означает не только выбор в пользу одной из соревнующихся ценностных систем, термины которой помогают понять и определить положение дел, но и соответствующий социальный выбор. Удивительным образом дискурсы медицины и религии были задействованы советским руководством в повестке этики международного миротворчества, что требует дальнейшего детального изучения. Например, в одной из статей, посвященных миротворческому делу, А. Кареев писал: «Мы все согласны с тем, что лучше предотвращать болезнь, чем лечить ее. Поэтому пусть все церкви объединят свои усилия для... предотвращения войны и для творения мира» [42]. Среди главных лекарств, которые помогли бы в исцелении, большинство христианских миротворцев называли молитву, изучение священного писания, общественно полезный труд, выполнение гражданских обязанностей, а также специальные богослужения. Так, 29 октября 1951 г. в Рижском соборе было совершенно совместное богослужение архиепископа Турса и архиепископа Рижского РПЦ. Днями особой молитвы о мире были 2 октября (Международный день мира) и 9 мая. В евангелическо-лютеранской церкви Латвии с 1950 г. появилась традиция воздавать особые молитвы за мир в День Победы. В целом можно утверждать, что в послевоенное время государство очерчивало нормы допустимого, а в обмен представителям христианских конфессий, не нарушая границ предоставленной самостоятельности, разрешалось относительно беспрепятственно осуществлять внутреннюю и внешнюю деятельность. Для усиления деятельности церковных организаций в миротворчестве государство разрешило издание ЖМП и «Братского вестника», содержание которых было в основном заполнено материалами о борьбе за мир. После смерти Сталина баланс взаимодействия государства и церкви на некоторое время нарушился: было объявлено о наступлении на религиозные институты и возобновлении атеистической риторики. Начавшаяся кампания отразилась и на международном диалоге. Все зарубежные религиозные организации были озадачены происходившим в СССР, что в итоге привело к нивелированию агрессивной атеистической пропаганды в конце 1954 г. Период 1955-1957 гг. стал временем расцвета религиозной жизни внутри СССР и активизации международного диалога [6. С. 352; 18. С. 411; 43. С. 162]. Однако с конца 1950-х гг. вся внешняя деятельность протекала на фоне внутреннего хрущевского административного давления на церкви. Это привело к параллелизму в деятельности церкви: с одной стороны, наращивались международные контакты и авторитет, а с другой - гонения вызывали непонимание за рубежом, приводили к росту протестных настроений внутри церковных организаций. Основные этические аспекты и гуманистическая повестка в миротворческом диалоге В рамках религиозного миротворческого движения происходило формирования гуманистического дискурса. Необходимо отметить, что в рассматриваемый период превалировали внешние темы - защита жизни от ядерной угрозы и общее сострадание к человечеству, актуализированное памятью о прошедшей войне. Все это были элементы глобальной публичной политики с участием религиозных конфессий. Религиозная этика, дискуссии по вопросам морали, публичная социальная деятельность, характерная для христианских конфессий, внутри СССР отсутствовали. Мы можем встретить лишь редкие упоминания об этом. Например, во время беседы профессора Московской духовной академии Н.П. Доктусова с американскими журналистами 2 февраля 1955 г. неожиданно возник вопрос об отношении церкви к использованию контрацептивов и проведению абортов. Профессор ответил, что Церковь осуждает использование контрацептивов и аборты для прерывания беременности и даже налагает епитимью, отлучая на некоторое время супругов от таинства Евхаристии. Впрочем, Доктусов уточнил, что это относится только к супругам, у которых с медицинской точки зрения нет препятствий к деторождению [44. Л. 7]. Внутренние вопросы представителями христианских конфессий СССР не поднимались, так как обсуждение советских проблем оставалось табуированной темой. Позднее, в конце 1960-х - начале 1970-х гг., в рамках реализации решений XXIV съезда КПСС и уси- Миротворческое движение СССР в конце 1940-х - начале 1960-х годов 59 ления идеологической работы по формированию научного мировоззрения советских людей стали появляться исследования на кафедрах марксистско-ленинской этики. Эти работы были посвящены анализу базовых этических понятий в ракурсе сравнения христианской и коммунистической этики. Советские философы исследовали категории долга, смысла жизни, смерти и бессмертия, даже провели симпозиум с участием коллег из стран социалистического лагеря [45-47]. Это направление внутренних дискуссий контрастировало с внешнеполитическими трендами и ролью христианских конфессий в трансляции советской гуманистической повестки в глобальном миротворческом диалоге. Антинуклеарная повестка в выступлениях и статьях христианских миротворцев СССР в целом доминировала, что связано с инициативами Кремля, который активно использовал миротворческое движение для антиядерной пропаганды. Однако до начала 1950-х гг. христианские миротворцы в основном выступали только с антимилитаристическими заявлениями, сводившимися к требованию о немедленном уничтожении запасов ядерного оружия. В этом отношении показательна кампания по сбору подписей под Стокгольмским воззванием о запрете оружия в 1950 г. После начала Корейской войны советское руководство расширило пропаганду против не только ядерного, но и бактериологического оружия. Образ чумных бомб не сходил с языка церковных миротворцев в 1952 - начале 1953 г. В их выступлениях впервые проявились элементы биоэтики, когда вопрос шел не просто о запрете оружия, а об опасности самого оружия, его непосредственном влиянии на здоровье людей. Больше всего подобных речей прозвучало на конференции церквей и религиозных организаций в защиту мира в 1952 г. Например, епископ Лиепайской епархии П. Стродса заявлял: «Если от атомного и химического оружия может спасти по крайнем мере пространство, то против бактериологического оно бессильно. Бактерии самыми разнообразными способами и путями могут быть перенесены из одного государства в другое, из одного континента на другой и всюду могут сеять самые ужасные смертоносные болезни» [48. С. 182]. После смерти Сталина на короткий промежуток времени (примерно до конца 1954 г.) антинуклеарная повестка сошла на нет, что, безусловно, связано с попытками установления новой системы международных отношений и разрешения военных конфликтов во Вьетнаме и Корее. Новый виток антиядерных обсуждений возник после испытания атомной бомбы на атолле Бикини в 1954 г. Именно тогда произошел мировой всплеск пацифистских, антивоенных и миротворческих настроений. На рубеже 1954-1955 гг. с требованием запрета атомного оружия активно выступала англиканская церковь, папа римский сделал несколько громких заявлений на этот счет. В таких условиях религиозные организации СССР наращивали свою публичную активность по данному вопросу, а кураторы религиозной сферы подстегивали своих подопечных. Так, в 1957 г. в плане работы Совета по делам религиозных культов одной из первоочередных задач была обозначена подготовка материалов «по усилению деятельности религиозных центров СССР в борьбе за мир и запрещение испытаний ядерного оружия» [25. С. 26]. Последней крупной миротворческой встречей по обсуждению проблем денуклеаризации, в которой принимали участие христианские миротворцы СССР, стал Всемирный конгресс за всеобщее разоружение и мир, состоявшийся в Москве в июне 1962 г., т.е. за несколько месяцев до Карибского кризиса. Антиядерная риторика христианских миротворцев СССР в рассматриваемый период, как правило, включала два основных положения. Во-первых, подчеркивалась мысль о том, что изготовление и использование подобного оружия являются безнравственными поступками, не соответствующими христианским идеалам жизни, нарушающими вековые устои общества. Во-вторых, оружие массового уничтожения было фактором перманентного страха, так как атомные бомбы нарушали принципы ведения традиционной войны. Они были опасны не для фронта, а для тыла, затрагивали наиболее незащищенную часть населения - стариков, женщин и детей. «Бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, разрушили не только эти города. Они разрушили все прежние вековые представления о войне. Они показали, что атомная война, в отличие от всех прошлых войн, будет войной не между армиями противников, а войной против мирного населения -стариков, женщин и детей. Хиросима и Нагасаки показали, что в атомной войне самая большая опасность угрожает не воинам на фронте, а городам и селам и их мирным обитателям», - писал безвестный баптистский автор [49. С. 18]. Меньше всего в христианском дискурсе присутствовали темы, связанные с опасностью атомного оружия для здоровья человека. Эти темы в официальных текстах появляются с конца 1950-х гг., что неудивительно, так как с этого времени в мире появляется все больше сообщений ученых о непосредственной опасности радиации для здоровья человека. Впервые о влиянии атомного оружия на здоровье человека заявил Московский Патриарх. Так, в обращении за 1957 г. мы находим следующее предупреждение: «В данный момент все человечество, весь мир находятся состоянии глубокой тревоги, ибо испытания термоядерного оружия угрожают здоровью и жизни не только настоящих, но и будущих поколений. Эта тревога растет с каждым новым атомным взрывом, заражающим земную атмосферу вредными продуктами атомного распада» [50. С. 36]. С 1959 г. обращения к этой теме усиливаются. Показательно заявление руководства ВСЕХБ 1961 г.: «Мы должны радоваться, что три державы -СССР, США и Англия - уже три года воздерживаются от испытаний ядерного оружия, и таким образом сохраняется и чистота воздуха, которым дышит человечество» [51. С. 16]. Пожалуй, самый уникальный текст принадлежал А.Л. Казем-Беку - бывшему лидеру «младороссов» и эмигранту, ставшему с конца 1950-х гг. активным православным публицистом. Он писал на страницах официального печатного органа Московской патриархии научно-популярны тексты, в том числе о том, что «атмосферу вокруг всей планеты все больше насыщает и отравляет элемент, возни- Н.Ю. Пивоваров, В.В. Тихонов, Н.П. Шок 60 кающий при ядерных взрывах, - радиостронций 90» [52. С. 11-12]. Атомное оружие воспринималось чаще всего в негативном контексте, как «сатанинское изобретение» [48. С. 260]. Гораздо меньше в тестах христианских миротворцев уделялось внимания возможностям использования атомной энергии в мирных или научных целях. В этом вопросе сказывалась, как представляется, консервативность мировосприятия. Это отмечали западные гости. Например, председатель Синода евангелической церкви Рейнской области д-р Х.-Й. Хельд во время своего турне по Советскому Союзу в 1955 г., общаясь с представителями РПЦ, неоднократно заявлял, что религия должна пользоваться достижениями современной науки, и осуждал православных за излишний консерватизм в этом вопросе: «Православная церковь основывается лишь на религиозных чувствах, а не на сознании. На Западе это невозможно, потому что религия должна подкрепляться достижениями науки. Православная же церковь стоит совершенно в стороне от науки», - говорил он [53. Л. 205]. Такой же точки зрения придерживался и епископ Национального Совета христианских церквей США Шерилл. Во время своей поездки по СССР в 1958 г. он неоднократно подчеркивал, что «человеку нужны и наука, и религия» [54. Л. 78]. Наряду с антиатомной повесткой важными для формирования гуманизма стали идеи сострадания к человеку после Второй мировой войны. Память об ужасах прошедшей войны была одной из превалирующих тем в официальных выступлениях и заявлениях христианских миротворцев СССР. В первые послевоенные годы особенно часто встречалось упоминание о том, что необходимо «залечить материальные и духовные раны», которые нанесла прошедшая война. Чаще всего к образам Великой Отечественной войны в своих выступлениях обращался митрополит Крутицкий и Коломенский Николай. Скорее всего, это было связано с тем, что он был членом Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Его выступления, связанные с войной, были наполнены одновременно и ужасом, и искренностью. Так, на одной из сессий Всемирного совета мира в 1951 г. он говорил: «Я видел сотни еще неубранных трупов убитых мирных людей, изнасилованных и искалеченных перед смертью, уничтоженных врагом только за то, что они не уходили из своих жилищ вслед за отступавшими гитлеровскими бандами. Я видел высокие холмы из человеческих трупов, лишь слегка прикрытых землей, торчащие из земли ноги и скрюченные в предсмертных судорогах руки, части тела, отделенные от корпуса, тела женщин и детей, простреленные пулями и исполосованные ударами плети, ножа, штыка, раскаленного железа. Я разговаривал с живыми свидетелями преступлений и с теми, кто чудом спасся из этих холмов и ям смерти. С чувством священного гнева против людоедов я склонял голову у колодцев около города Симферополя и у шахт Донбасса, заполненных сброшенными туда трупами мирных тружеников и обывателей. Все эти преступления записаны и закреплены свидетельскими показаниями и документами» [55. С. 26]. Память и сострадание к жертвам Второй мировой войны как бы перекладывалась на жертв других военных конфликтов, заставляла задумываться о ценности человеческой жизни в целом. В этом отношении особенно показательно обращение к Корейской войне. Так, председатель общества молокан И.М. Монашенков на конференции церквей и религиозных организаций в защиту мира 1952 г. заявлял: «Мы понимаем корейских страдальцев очень хорошо, потому что сами испытали многие ужасы от германских захватчиков. У нас еще не зажили раны, не высохли слезы жен и осиротевших детей от недавней мировой войны» [48. С. 126]. Один из главных вопросов - насколько эффективным был гуманистический диалог в рамках миротворческого движения? Отдельные западные авторы считали, что представители религиозных организаций СССР в своей международной деятельности держали, что называется, фигу в кармане. Например, в своих воспоминаниях архиепископ Василий (Кривошеин) заявлял: «Всем этим “мирным” выступлениям митрополита Николая не надо придавать никакого значения, так как они вынуждены, и он делает ради блага Церкви и как бы взамен на те льготы и послабления, которые Сталин в послевоенные годы, несомненно, предоставлял Церкви» [56. С. 218]. Неоднозначно оценивал миротворческую деятельность церкви и другой видный православный иерарх - митрополит Филарет (Вахромеев). Уже после распада СССР он говорил: «Миротворческая деятельность быстро стала идеологическим полигоном власти, но даже при этом не утратила для людей личностного смысла. Слишком дорогой ценой был добыт мир для нашего народа, и по сравнению с пережитым ужасом последней войны все эти идеологические, политические, дипломатические конструкции так и не смогли заслонить пронзительной остроты восприятия мира как величайшего блага» (цит. по: [25. С. 26]). Несомненно, активизация диалога, несмотря на очевидный контроль со стороны советских властей, позволила христианским конфессиям СССР упрочить свое положение в международных контактах, участвовать в формировании глобальной гуманистической повестки. Восприятие миротворческой деятельности религиозных организаций СССР на внешней арене различалось, и призывы христианских конфессий, Московской патриархии не всегда пользовались безоговорочной поддержкой даже в странах соцлагеря. Например, в отчете Совета по делам РПЦ за 1959 г. отмечалось, что Синод Болгарской православной Церкви в неформальной обстановке не проявлял инициативы в борьбе за запрещение ядерного оружия, предлагал идеи пацифизма [57. Л. 311]. Гораздо сложнее формировался диалог с западноевропейскими и американскими христианскими конфессиями, а также с восточными православными церквями. Для западных христианских лидеров «борьба за мир», провозглашаемая религиозными организациями СССР, ассоциировалась с советской, коммунистической политикой. Например, шведские квакеры, посетившие СССР в 1955 г., заявляли, что движение за мир они считают «орудием Москвы для пропаганды своих взглядов» [57. Л. 120]. Миротворческое движение СССР в конце 1940-х - начале 1960-х годов 61 Западные христианские деятели в общении с представителями религиозных организаций СССР старались избегать выражения «борьба за мир». Например, представители англиканской церкви, посетившие в мае 1955 г. Москву, постоянно говорили о «поисках путей к миру» [58. Л. 38], а в качестве эффективных инструментов достижения мира они признавали не воззвания, а «индивидуальную и церковную молитву» [Там же. Л. 39]. Религиозных деятелей отпугивала не только коммунистическая идеология, но и необходимость участия, как они считали, в политике. Например, в 1958 г. д-р Крюгер, представлявший евангелическую церковь ФРГ, отказался от приглашения РПЦ участвовать в предстоящем Стокгольмском конгрессе за разоружение и международное сотрудничество, мотивируя это следующим образом: «Там политика, я христианин и не занимаюсь политикой» [59. Л. 40]. К негативным факторам стоит отнести и сложившийся на Западе образ СССР как атеистической империи, устраивающей гонения против верующих. Например, англиканская делегация, посетившая СССР в период начавшегося административного давления в 1954 г., была скептически настроена в отношении диалога. Гости постоянно критиковали советскую действительность, заявляли о том, что все священники, с которыми они беседовали, или члены партии, или сотрудники спецорганов, а демонстрировавшиеся церкви и молящиеся в них - бутафория [Там же]. Если говорить о гуманистических вопросах, поднимавшихся на встречах, то наибольший отклик среди представителей зарубежных религиозных организаций находили антиатомные призывы. Атомная безопасность была понятной и доступной всем темой, она напрямую касалась каждого человека. Важно отметить, что призыв к запрету атомного оружия находил отклик среди представителей разных религиозных организаций Запада. Сложнее формировался диалог о сострадании к человеку через призму Второй мировой войны. Для зарубежных церквей был понятен антимилитаристический настрой советских представителей, они осознавали, через какое море страданий прошел советский народ в годы войны. Но в то же время память о прошедшей войне редко, за исключением восточноевропейских церквей, использовалась для формирования гуманистического диалога. Исключением стали отдельные заявления немецких религиозных деятелей, которые поднимали тему покаяния немецкой нации за последствия войны. Например, лютеранский теолог Х.И. Иванд на первой Пражской конференции в 1958 г. заявлял: «Наш народ причинил большое страдание другим народам,

Скачать электронную версию публикации