The impact of external actors on ongoing integration processes in Central Asia.pdf Введение Центральноазиатская региональная подсистема международных отношений находится в процессе формирования. Структурный каркас системы - полярность и социальная конструкция - остается несформировавшимся. Соответственно, несформированной остается и институционально-правовая надстройка системы: Центральная Азия является единственным регионом мира, где отсутствует региональная межправительственная организация комплексного сотрудничества. Незрелость региональной подсистемы обусловливает, в частности, высокий уровень проницаемости региональной среды для внешних воздействий. Цель исследования - определить характер и степень влияния ключевых внерегиональных акторов на направление и динамику интеграционных процессов в Центральной Азии. В статье рассматривается влияние, оказываемое на региональные интеграционные процессы Россией, Китаем, Европейским союзом, США, Японией и Турцией. Для анализа взяты политика великих держав (определены по критериям, предложенным Б. Бузаном и O. Вэвером в фундаментальной работе «Регионы и державы: структура международной безопасности» [1. P. 34-37]) и политика Турции, проявляющей высокую активность на центральноазиатском направлении. Теоретико-методологической основой анализа являются теория региональных комплексов безопасности и либеральный межправительственный подход к объяснению процессов межгосударственной интеграции [2]. Работа опирается на анализ широкого круга источников: официальных документов, выступлений, заявлений, интервью должностных лиц, новостных публикаций, - и значительного объема литературы, прежде всего экспертно-аналитических публикаций. Россия Интересы России в Центральной Азии имеют приоритетный характер, являются комплексными и включают вопросы безопасности, политико-стратегические, экономические, гуманитарные аспекты. Центральноазиатский регион воспринимается российскими властями как некое «естественное» продолжение зоны безопасности России. Во-первых, после распада СССР на территории Казахстана, Киргизии и Таджикистана остались многочисленные и важные с точки зрения обороноспособности страны военные объекты, которые Россия продолжает использовать. Среди них - даже элементы систем связи и предупреждения о ракетном нападении российских сил ядерного сдерживания [3]. Приоритетной для Москвы остается задача сохранения в долгосрочной перспективе права России на использование данных объектов на приемлемых для себя организационно-правовых и финансовых условиях. Во-вторых, Центральная Азия рассматривается как зона, из которой или через которую исходят серьезные трансграничные угрозы безопасности России: наркотрафик и связанный с радикальным политическим исламизмом терроризм. Особое значение в этом контексте имеет афганский фактор. Российские власти также указывают на сохранение в странах региона, несмотря на большую миграцию, многомиллионного русскоязычного населения как фактор активности России. С учетом демографического кризиса в Российской Федерации власти заинтересованы в дальнейшем переезде русскоязычных в Россию, однако стремятся к обеспечению контролируемости этого процесса, предотвращению лавинообразной миграции вследствие социально-политической дестабилизации региона. В целом для борьбы с трансграничными угрозами в Центральной Азии Москвой ставятся такие цели политики в регионе, как сохранение социально-политической стабильности светских режимов, укрепление потенциала местных силовых органов, расширение присутствия Российской армии, пограничных сил и спецслужб, содействие экономическому развитию стран Центральной Азии. Политико-стратегические мотивы Москвы в регионе определяются тем, что российская элита не без Воздействие внешних акторов на современные интеграционные процессы в Центральной Азии 107 оснований рассматривает Россию как великую державу, как один из полюсов желаемого многополярного мира, в котором решения принимались бы на основе компромиссов и консенсуса между всеми полюсами влияния, а не являлись результатом диктата стран Запада. В этом смысле политическое лидерство (и ответственность) России, в том числе в Центральноазиатском регионе, должно как демонстрировать ее международно-политические способности великой державы, так и мобилизовать сторонников российских подходов в международных отношениях, особенно на фоне стагнации, а затем и конфронтации в российскоамериканских отношениях . Экономические интересы России в регионе носят вторичный характер, но тоже имеют значение. Российскому бизнесу традиционно интересен крупный рынок Казахстана - один из ключевых рынков для так называемого «несырьевого неэнергетического экспорта» России [4]. В последние годы заметно вырос интерес к открывшемуся при президенте Ш.М. Мирзиёеве и активно реформируемому рынку Узбекистана. С 2000-х гг. на фоне экономического роста и демографического кризиса в России трудовая миграция из Узбекистана, Таджикистана и Кыргызстана стала заметным фактором экономического развития России и важным аспектом ее отношений со странами региона. Значимость, комплексность интересов России в Центральной Азии объясняют ее высокую дипломатическую активность и использование широкого круга и объема внешнеполитических ресурсов в регионе, которые должны обеспечить привилегированный характер отношений со странами. Политика выстраивания тесных двусторонних отношений дополняется курсом на укрепление и расширение пророссийских интеграционных проектов, нацеленных на постсоветские страны: военно-политического союза в рамках Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ; участники - Россия, Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Армения, Белоруссия), Евразийского экономического союза (ЕАЭС) в составе России, Казахстана, Киргизии, Армении и Белоруссии. Власти Таджикистана вели предварительные, неофициальные переговоры с Москвой о возможности вступления в ЕАЭС, но стороны не договорились о «цене», т.е. об условиях и объемах помощи Таджикистану. Узбекистан дважды был участником ОДКБ, последний раз покинул блок в 2012 г., но сохранил двусторонний военно-политический союз с Россией. Нынешние власти Узбекистана отрицают планы очередного вступления в ОДКБ, однако активизировали военное сотрудничество, включая совместные военные учения, с Россией и другими странами ОДКБ на фоне прихода талибов к власти в Афганистане [5]. В декабре 2020 г. Узбекистан получил статус наблюдателя в ЕАЭС, вопрос о дальнейшем сближении с ЕАЭС (интеграция с ЕАЭС через создание зоны свободной торговли или членство в ЕАЭС) находится в стадии обсуждения. Туркменистан, провозгласив политику «позитивного нейтралитета», продолжает дистанцироваться от любых интеграционных форматов, предпочитая развивать связи на двустороннем уровне. В программной статье президента В. Путина, опубликованной в газете «Известия» 3 октября 2011 г., Евразийский союз трактуется как «модель мощного наднационального объединения, способного стать одним из полюсов современного мира и при этом играть роль эффективной “связки” между Европой и динамичным Азиатско-Тихоокеанским регионом» [6]. Позднее, в контексте развития Евразийского экономического союза и его связей с третьими странами и региональными объединениями, российским президентом в 20152016 гг. был предложен концепт «Большой Евразии», или «Большого Евразийского партнерства», как более широкого интеграционного контура с участием членов ЕАЭС, других стран СНГ, стран Восточной и Южной Азии, Ближнего Востока, в перспективе - Европейского союза. Такое партнерство понимается как «сеть двусторонних и многосторонних торговых соглашений с разной глубиной, скоростью и уровнем взаимодействия, открытостью рынка, в зависимости от готовности той или иной национальной экономики к такой совместной работе, на договоренностях о совместных проектах в области науки, образования, высоких технологий» [7]. Встречаемый в научной литературе термин «Малая Евразия» в этом контексте можно трактовать как систему постсоветских интеграционных связей стран СНГ с Евразийским экономическим союзом в роли интеграционного ядра. Альтернативные проекты экономической интеграции, предполагающие участие стран Центральной Азии, воспринимаются Россией негативно и активно торпедируются. В частности, российской дипломатией были отбиты попытки Китая создать зону свободной торговли в рамках Шанхайской организации сотрудничества. Взамен развивается система интеграционных связей с третьими странами в рамках ЕАЭС. Уже подписаны договоры о зоне свободной торговли стран ЕАЭС с Вьетнамом, Сингапуром, Сербией, ведутся переговоры с Египтом, Израилем, Ираном, Индией, работают совместные исследовательские группы по изучению целесообразности заключения соглашений о свободной торговле с Индонезией и Монголией [8, 9]. В долгосрочном плане Россия продолжит курс на укрепление российскоцентричных интеграционных объединений с участием стран Центральной Азии в качестве механизмов регулирования отношений как между Россией и странами региона, так и между этими странами и другими внерегиональными игроками. Китай Для Китая соседний Центральноазиатский регион имеет большое, все более возрастающее значение в сферах безопасности, экономики и внешней политики. Во-первых, страны Центральной Азии традиционно интересны для Пекина с точки зрения нейтрализации так называемых «трех зол»: сепаратизма, терроризма и религиозного экстремизма, которые, по мнению Пекина, подрывают социально-политическую стабильность в соседнем для стран региона Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) Китая. Для китайских властей важна как широкая дипломатическая поддержка А. Э. Джоробекова, Е.Ф. Троицкий, С.М. Юн 108 в противовес критике стран Запада за нарушение прав человека в СУАР, так и практическое взаимодействие спецслужб Китая и стран Центральной Азии для борьбы с группировками, выступающими против официальной политики Пекина в СУАР. Во-вторых, значительный интерес для поддержки экономики Китая, в особенности экономики СУАР, представляет рынок стран Центральной Азии: как источник природных ресурсов (прежде всего нефти и газа, но не только); как рынок сбыта китайских товаров и услуг, включая экспорт китайских технологий и рабочей силы; как транзитная логистическая зона для сухопутных поставок китайских товаров через Центральную Азию в Белоруссию, Украину, страны Закавказья, Европы, Средиземноморья, Ближнего Востока. Приоритетный характер имеют задачи обеспечения доступа для китайских инвесторов в проекты добычи природных ресурсов, обеспечения благоприятных правовых, организационных условий для китайского экспорта, согласования на максимально выгодных для Китая финансовых условиях и реализации различных инфраструктурных проектов, связывающих СУАР, страны региона и другие рынки. В-третьих, в политико-стратегическом плане, на фоне растущей конфронтации Китая с США, для Пекина, как и для Москвы, принципиальное значение имеет превращение соседней Центральной Азии в регион, свободный от «дестабилизирующего» воздействия Вашингтона. Это включает неприятие размещения американских военных баз или иного военного присутствия США в регионе, вмешательства во внутриполитические процессы в странах Центральной Азии, навязывания проамериканских внешнеполитических установок странам региона по разным международным вопросам. С учетом интересов России в Центральной Азии и значения российского вектора для китайской дипломатии для Пекина важным вопросом является согласование взаимных интересов с Москвой. Хотя в продвижении своих интересов в Центральной Азии Китай делает ставку на двусторонний уровень отношений (или с большим количеством участников, но под конкретный проект, например строительство трубопроводов), Пекин стал инициатором создания Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), включающей Россию и четыре из пяти стран региона. По мере развития ШОС стала организацией с компетенцией развивать сотрудничество (без союзнических обязательств) в сферах политики и безопасности. Так как китайская экономика обладает большими конкурентными преимуществами, интеграция в форме зоны свободной торговли стала значимым инструментом китайской экономической дипломатии в разных регионах мира [10]. Китайская дипломатия также предприняла попытку выстроить через ШОС интеграционные отношения со странами Центральной Азии в области экономики, однако инициатива Пекина создать зону свободной торговли ШОС не нашла поддержки России, которой не нужен еще один инструмент экономической экспансии Китая в Центральной Азии. Также не нашло поддержки России предложение Китая учредить в рамках ШОС Фонд развития. В свою очередь, Китай не принял российское предложение создать Энергетический клуб ШОС. Ограниченная компетенция ШОС в области экономики будет развиваться как минимум в двух направлениях. Во-первых, разширяется кооперация стран ШОС в транспортной сфере. В январе 2017 г. вступило в силу Соглашение стран ШОС о создании благоприятных условий для международных автомобильных перевозок. В 2019 г. была утверждена концепция взаимодействия железнодорожных администраций государств -членов ШОС [11]. Во-вторых, страны ШОС обсуждают механизмы содействия взаимной торговле по таким направлениям, как упрощение таможенных процедур, сокращение таможенных формальностей, связанных с импортом, экспортом и транзитом товаров, повышение транспарентности и развитие сотрудничества пограничных органов, в том числе таможни, ускорение перемещения, выпуска и таможенной очистки товаров [12]. В целом в последние годы интерес КНР к ШОС заметно падает. Об этом свидетельствует расширение состава ШОС, которое неизбежно ведет к «разрыхлению» организации и снижению ее эффективности. В 2018 г. в ШОС вошли Индия и Пакистан, т.е. страны, имеющие острые двусторонние противоречия. Кроме того, проблемными являются отношения между Китаем и Индией. В 2021 г. было принято решение о включении Ирана, который находится в острой конфронтации с США. Новой концептуальной рамкой китайской политики в Центральной Азии стала озвученная в 2013 г. инициатива «Один пояс, один путь», нацеленная на дальнейшее развитие в Евразии экономических коридоров (транспортная инфраструктура, упрощенные условия торговли и инвестиций и т.п.) с участием и в интересах Китая. Данная инициатива предполагает не создание какой-либо большой евразийской зоны свободной торговли или иного, более глубокого, формата интеграции, а гибкий подход в отношениях со странами и объединениями с опорой на дополнительные финансовые инструменты, инициированные Китаем (Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, Фонд Шелкового пути). Центральноазиатский регион видится одним из ключевых звеньев экономических коридоров «Пояса и пути». После инициирования «Пояса и пути» и «Большого Евразийского партнерства» неизбежно встал вопрос о возможности, механизмах согласования между Россией и Китаем реализации данных проектов, включая трек отношений ЕАЭС-Китай. В октябре 2019 г. вступило в силу соглашение о торгово-экономическом сотрудничестве между ЕАЭС и Китаем. Данное соглашение не является договором о режиме свободной торговли, в отличие от уже подписанных или проектируемых соглашений ЕАЭС с другими странами. Вместо этого оно нацелено на упрощение экономического сотрудничества и охватывает вопросы таможенного сотрудничества, технических барьеров в торговле, санитарных и фитосанитарных мер, мер торговой защиты, вопросы электронной торговли, интеллектуальной собственности, конкуренции и государственных закупок, а также отраслевого сотрудничества [13]. Воздействие внешних акторов на современные интеграционные процессы в Центральной Азии 109 Европейский союз В силу географической удаленности, культурно -исторических отличий, скромной роли в мировой экономике и других факторов страны Центральноазиатского региона стоят последними в ряду приоритетов Европейского союза среди бывших советских республик. Тем не менее Центральная Азия уже давно является объектом общей политики Евросоюза с учетом следующих интересов стран ЕС. Во-первых, экономические интересы ЕС сфокусированы на обеспечении доступа европейских компаний к добыче энергоресурсов стран региона и диверсификации путей их экспорта на рынок стран ЕС, минуя территорию России. После создания нефтепровода Баку-Тбилиси-Джейхан, открытого для экспорта центральноазиатской нефти, главной целью Евросоюза стало строительство транскаспийского газопровода, который позволил бы экспортировать туркменский газ из региона через Южный Кавказ и Турцию в Европу. Определенный интерес для европейских экспортеров и инвесторов также представляют другие природные ресурсы региона (уран, редкоземельные металлы, золото), как направления экспорта товаров и услуг - емкий рынок Казахстана и реформируемый рынок Узбекистана. Во-вторых, в области безопасности Евросоюз заинтересован в укреплении внутренних и международных механизмов противодействия поставкам наркотиков из Афганистана транзитом через Центральную Азию, а также в поддержке приоритетов западной коалиции в отношении Афганистана. Значение имеют и задачи сдерживания на территории стран региона других транснациональных угроз (радикальный исламизм, терроризм, массовая нерегулируемая миграция и т.д.), но не в такой степени, как в других «горячих» регионах мира. Стратегически же в интересах ЕС поддержание политической автономии стран Центральной Азии по отношению к внерегиональным державам - потенциальным гегемонам (Россия, Китай). Такая политическая автономия считается залогом обеспечения интересов ЕС в области экономики, безопасности и поддержки позиции ЕС, стран Запада в целом, по другим международным вопросам. С другой стороны, развитие европейского вектора международных связей стран Центральной Азии рассматривается как условие обеспечения их внешнеполитической самостоятельности, экономического развития, поддержания социальнополитической стабильности, сохранения светских режимов, внедрения международных и европейских норм регулирования в различных областях. Как известно, Европейский союз является не военно-политическим блоком, но глубоким интеграционным объединением, которое проводит дифференцированную политику интеграции с различными странами и объединениями. Например, постсоветским государствам - участникам «Восточного партнерства» в обмен на проевропейскую ориентацию во внешних связях и инкорпорирование еэсовского законодательства в национальное были предложены форматы зоны свободной торговли, безвизового режима для краткосрочных поездок. В отношении же стран Центральной Азии Евросоюз не считает возможным распространение интеграционных механизмов взаимодействия. Вместо этого ЕС всегда делал ставку на поддержку внутрирегиональной и межрегиональной (с участием других соседних стран, но не России) кооперации и -потенциально - интеграции в различных областях через программы технической, экономической помощи и дипломатию (проекты и программы ТРАСЕКА, ИНОГЕЙТ, БОМКА, КАДАП, различные форматы в сферах водопользования и энергетики). Из-за сложностей в отношениях между странами Центральной Азии региональная компонента Евросоюза имела ограниченное влияние и не подстегнула экономическую интеграцию внутри региона. Потенциально Казахстан, с учетом размеров экономики, уровня развития законодательства и институтов, мог бы стать участником зоны свободной торговли с ЕС, но Астана вступила в Таможенный, а затем Евразийский экономический союз [14]. Страны ЕС отказались признавать ЕАЭС в качестве партнера, позднее между Европейской комиссией и Евразийской экономической комиссией был налажен активный диалог только на техническом уровне. В отношении ШОС, ОДКБ Евросоюз продолжает занимать позицию наблюдателя. Региональная компонента текущей политики Евросоюза в Центральной Азии на институциональном уровне включает ежегодные встречи министров иностранных дел в формате ЕС-Центральная Азия, Диалог высокого уровня ЕС-Центральная Азия по вопросам политики и безопасности на уровне замминистров иностранных дел. В соответствии с действующей стратегией ЕС в Центральной Азии, принятой странами ЕС в июне 2019 г. [15], приоритетами региональной повестки Евросоюза для региона являются следующие аспекты: 1. Поддержка центральноазиатских кооперационных механизмов в сферах окружающей среды, водных ресурсов, изменения климата, энергетики, борьбы с наркотрафиком, управления границами, упрощения условий торговли и др. Евросоюз очень позитивно оценивает запуск с 2018 г. формата саммитов лидеров стран Центральной Азии. 2. Политика интеграции Афганистана в диалог и региональные программы, реализуемые совместно Евросоюзом и странами Центральной Азии, поддержки трехсторонних проектов ЕС с участием Афганистана и стран региона. Например, Европейский инвестиционный банк, автономное агентство ЕС, выделил 140 млн евро на проект строительства сети для экспорта электрической энергии из Кыргызстана и Таджикистана в Афганистан и Пакистан (проект CASA-1000) [16]. Захват власти в Афганистане движением «Талибан», безусловно, делает крайне проблематичными дальнейшие усилия в этом направлении. 3. Обеспечение интеграции инфраструктуры Центральноазиатского региона в сферах транспорта, энергетики, цифровых сетей с инфраструктурой Европы в рамках еэсовской политики «связанности Европы и Азии» (Euro-Asian connectivity). В частности, ставится задача связать трансъевропейские транспортные коридо- А. Э. Джоробекова, Е.Ф. Троицкий, С.М. Юн 110 ры с сетью в Центральной Азии через Южный Кавказ и другие региональные сети. Данная задача понимается как часть усилий по сопряжению трансъевропейских транспортных коридоров в том числе с китайской инициативой «Пояса и пути» и созданию сухопутных транспортных связок по линиям Запад-Восток и Север-Юг, прежде всего на основе работы программы «Центральноазиатское региональное экономическое сотрудничество», которая объединяет все страны Центральной Азии, Грузию, Азербайджан, Монголию, Афганистан, Пакистан, Китай [17]. США Американская политика в отношении интеграционных процессов в Центральной Азии является отражением стратегической заинтересованности США в отрыве региона от России и Китая - ключевых соперников США на международной арене. Основными элементами этой политики являются: противодействие инициативе «Один пояс, один путь»; резко негативная оценка Евразийского экономического союза, противодействие вступлению Узбекистана в ЕАЭС; игнорирование попыток Организации Договора о коллективной безопасности инициировать диалог с НАТО, подрыв потенциала ОДКБ через развитие двусторонних военных и военно-технических связей со странами Центральной Азии, прежде всего Казахстаном и Узбекистаном; поддержка проекта «Лазуритовый коридор», призванного перенаправить торговые потоки из Центральной Азии в сторону Турции; поддержка региональной активности Индии, Японии, арабских государств Персидского залива, направленная на диверсификацию внешнеполитических и внешнеэкономических связей центральноазиатских государств, ослабление их связей с Россией и Китаем; развитие формата «С5 + 1» (создан в 2015 г.), в частности через запущенную в январе 2021 г. США, Казахстаном и Узбекистаном «Центральноазиатскую инвестиционную платформу». До захвата движением «Талибан» власти в Афганистане в августе 2021 г. постоянным элементом политики США в Центральной Азии был акцент на усилении взаимосвзанности Центральной и Южной Азии и роли Афганистана как «моста», соединяющего два региона. Этот элемент появился в американской политике в апреле 2006 г. в качестве реакции на выдворение американской военной базы из Узбекистана и разворот Ташкента к активному сотрудничеству с Россией и Китаем; его теоретическое, историческое и стратегическое обоснование было дано в концепции «Большой Центральной Азии», разработанной ведущим американским специалистом по региону Ф. Старром [18]. В 2006-2008 гг. в американских официальных документах даже фигурировал тезис об «интеграции» Центральной и Южной Азии, впоследствии замененный на более скромный термин «взаимосвязанность» [19, 20]. В рамках курса на усиление «взаимосвязанности» Центральной и Южной Азии США поддержали проект CASA-1000, профинансировали строительство автомобильного моста через реку Пяндж, способствовали строительству железной дороги Хайратон-Мазари- Шариф, поддерживали проект газопровода Туркмени-стан-Афганистан-Пакистан-Индия. Администрация Дж. Байдена пока не сформулировала новых программных установок в отношении Центральной Азии. Большинство экспертов полагают, что будет продолжен курс предыдущей администрации, и содержание немногочисленных официальных заявлений представителей новой администрации, посвященных центральноазиатской политике Вашингтона, подтверждает эту оценку. Маловероятно, что будет пересмотрен программный документ «Стратегия США в Центральной Азии на 2019-2025 гг.» [21]. Безусловно, будут сохранены формат «C5 + 1», встречи в рамках Соглашения о торговле и инвестициях 2004 г., двусторонние диалоговые механизмы, запущенные в 2009 г. Тем не менее, по нашей оценке, следует ожидать ряда существенных подвижек в политике США в регионе, связанных с расстановкой приоритетов в конфронтации с Россией и Китаем. Как известно, администрация Байдена определила Китай в качестве главного противника США и сделала ряд шагов, которые можно проинтерпретировать как проявление стремления прекратить наращивание напряженности в американороссийских отношениях. Умножилось число публикаций, исходящих от американских аналитиков, в которых администрации рекомендуется сделать акцент на подрыве российско-китайского партнерства через «подкуп» России набором уступок и «бонусов». Однако в реальности следует ориентироваться на развитие событий в следующем ключе: попытка подрыва российско-китайского партнерства через «подкуп» России окажется несостоятельной; политика усиления давления на КНР не принесет осязаемых результатов, но обернется заметными экономическими издержками; в этой связи администрация США, которой к тому же на фоне «афганского провала» понадобятся скорые внешнеполитические успехи, примет решение сделать Россию как более слабое звено коалиции «Москва-Пекин» направлением главного удара. Дестабилизация России и лишение ее внешнеполитических позиций в ключевых для российской безопасности регионах будут рассматриваться как «ключ» к демонтажу всей связки «России-КНР». Соответственно, можно ожидать активизации политики США в Центральной Азии, направленной на подрыв позиций России в регионе. Будут предприняты следующие шаги: интенсификация отношений с Казахстаном и Узбекистаном, для которой будет вброшена и начнет реализовываться идея об организации первого в истории визита в регион президента США; усиление поддержки националистических сил в Казахстане, которым будет рекомендовано переключиться с преимущественно антикитайской на преимущественно антироссийскую тематику; активное раскручивание в казахстанских СМИ и соцсетях тематики «убыточности» для Казахстана членства в ЕАЭС; усиление поддержки проамериканской фракции в руководстве Узбекистана, наращивание давления на президента Ш.М. Мирзиёева с целью отказаться от вступления Узбекистана в ЕАЭС, увеличение финансовых вливаний в Узбекистан; подрыв политической стабильности Воздействие внешних акторов на современные интеграционные процессы в Центральной Азии 111 в Кыргызстане через делегитимизацию президентства С.Н. Жапарова (показательно, что Д. Лу, назначенный в госдепартаменте главой Управления по Южной и Центральной Азии, будучи послом в Бишкеке, в декабре 2020 г. публично заявил о существовании в Кыргызстане «преступной империи» [22]); предложение посреднических услуг в разрешении противоречий между странами Центральной Азии; попытка активного вовлечения в центральноазиатскую политику Индии как проводника американских интересов, несущая для США дополнительное преимущество в виде подрыва российско-индийских отношений и ШОС; давление на Японию с целью побудить Токио увеличить финансовую помощь странам региона, расходуемую на курируемые американской стороной проекты. Следует подчеркнуть, что администрация США поддерживает рабочие контакты с движением «Талибан», и тезис об усилении «взаимосвзанности» Центральной и Южной Азии, вероятно, будет вновь использован в американской риторике и практике. Таким образом, влияние США на интеграционные процессы в Центральной Азии является негативным. Вашингтон подрывает существующие интеграционные форматы, предлагая взамен небольшие, точечные проекты и не подкрепленный реальными ресурсами и не реализуемый в условиях войны в Афганистане мегапроект «Большой Центральной Азии». Хотя поспешный вывод американских войск из Афганистана и крах правительства А. Гани снизит влияние США в регионе, американских ресурсов вполне достаточно для оказания дестабилизирующего воздействия на ситуацию в Центральной Азии, в том числе через торможение и подрыв реализуемых в регионе интеграционных проектов. Япония В 2004 г. Япония предложила центральноазиатским странам дополнить двусторонние отношения многосторонним форматом, получившим название «Диалог “Центральная Азия плюс Япония”». В августе 2004 г., после консультаций, проведенных министром иностранных дел Японии Й. Кавагучи в столицах стран региона, в Астане состоялась первая встреча нового форума на уровне глав внешнеполитических ведомств. По замыслу японской дипломатии, многосторонний диалог был призван прежде всего содействовать развитию в Центральной Азии внутрирегионального сотрудничества по модели, реализуемой странами ЮгоВосточной Азии; при этом Токио подчеркнул, что Япония не преследует в регионе «эгоистичных целей» и ориентируется на долгосрочные, достижимые в перспективе 10-20 лет, результаты [23. P. 143]. Диалог «Центральная Азия плюс Япония» был продолжен в ходе серии совещаний старших должностных лиц министерств иностранных дел стран-участниц и второй министерской встречи, проведенной в Токио в июне 2006 г. Итогом токийской встречи стало принятие Плана действий, предусматривающего, что стороны будут развивать политический диалог, способствовать расширению экономического сотрудничества, наладят контакты между экспертными сообществами («интеллектуальный диалог»), культурный и образовательный обмен. Основной раздел документа был посвящен развитию в Центральной Азии, при содействии Японии, внутрирегионального сотрудничества по широкому спектру направлений, в том числе в борьбе с терроризмом и наркотрафиком, в социальной, торговоинвестиционной, водно-энергетической, транспортной и экологической сферах, предотвращении природных катастроф. Японская сторона подчеркнула, что Токио намерен способствовать подключению к региональному сотрудничеству Афганистана и Пакистана, выразив, таким образом, солидарность с американской стратегией форсированного развития связей между странами Центральной и Южной Азии [24]. В последующие годы диалог «Центральная Азия плюс Япония» начал утрачивать интенсивность: явная неготовность центральноазиатских стран к внутрирегиональной кооперации лишала японскую дипломатию возможности сыграть взятую на себя роль «катализатора» этого процесса. Третья министерская встреча (впервые с участием Туркменистана) состоялась только в 2010 г., последующие - в 2012, 2014, 2017, 2019 и 2020 гг. В целом японской дипломатии удалось поставить на прочную основу регулярный политический диалог с центральноазиатскими странами и «заработать» благоприятную репутацию в регионе, подтверждаемую результатами социологических исследований. Япония признается экспертами страной, успешно проецирующей в Центральную Азию «мягкую силу» через реализацию проектов образовательного, научного, культурного сотрудничества со странами региона, взаимодействие в сферах экологии, рационального использования водных ресурсов, развития сельского хозяйства. В то же время Япония долгое время намеренно проводила линию на «деполитизацию» отношений со странами Центральной Азии, стратегически оставаясь в тени американской дипломатии. Переход к более активной внешней политике в Центральной Азии, начавшийся в последние годы в рамках общего пересмотра внешнеполитического курса Токио, потребует широкого использования Японией экономических и традиционно-политических инструментов воздействия, создания альянсов и коалиций. Наиболее вероятным представляется «проецирование» на Центральную Азию модели трехстороннего взаимодействия, реализуемой Японией, США и Индией в Юго-Восточной Азии. Турция Во второй половине 2000-х гг., после нескольких лет временного ослабления интереса к Центральной Азии, турецкое руководство вновь заговорило о создании «Тюркского Содружества», призванного способствовать экономическому и культурному развитию тюркских народов, содействовать миру и стабильности и более эффективно отстаивать интересы тюркских государств в международных организациях. Создание в 2009 г. Совета сотрудничества тюркоязычных государств (ССТГ) явилось своего рода заявкой Анкары на реализацию собственного интеграционного про- А. Э. Джоробекова, Е.Ф. Троицкий, С.М. Юн 112 екта в Центральной Азии. Недавний саммит ССТГ, состоявшийся в марте 2021 г. в формате видеоконференции, подтвердил серьезность турецких намерений: в частности, были достигнуты договоренности о переименовании ССТГ и его трансформации в полноформатную международную организацию, о создании Тюркского интеграционно-инвестиционного фонда и образовательного фонда «Великие тюрки» [25]. Турецкий интеграционный проект опирается на ряд весомых предпосылок: общее культурное наследие и языковая близость Турции и тюркоязычных государств региона; образ Турции как в целом экономически успешного, современного государства, сочетающего традицию и модернизацию; значительный военный потенциал Турции; активность турецкого бизнеса в странах Центральной Азии, высокий уровень турецко-казахстанских отношений, интенсивно развивающиеся в последние годы турецко-узбекистанские и турецко-туркменские отношения; высокая плотность гуманитарных, образовательных, человеческих контактов между Турцией и тюркоязычными государствами; уже достигнутый исключительно высокий уровень взаимодействия с Азербайджаном (при явной лидирующей роли Анкары); успешное участие Турции в карабахской войне 2020 г., повысившее авторитет Анкары в тюркском мире и открывшее реальную перспективу открытия транспортного коридора в Турцию через Армению и Нахичевань [26]; успешное посредничество Анкары в разрешении многолетнего туркменско-азербайджанского спора о принадлежности каспийского нефтяного месторождения «Сердар» («Достлук»); наличие в политических, экономических, культурных элитах стран региона значительных протурецких лобби. В то же время турецкий интеграционный проект имеет ряд существенных ограничителей, которые пока перевешивают сильные стороны и препятствуют его реализации: экономический кризис в Турции, нарастание социально-политических проблем в стране, грозящих дестабилизировать правящий режим; проявление в турецкой политике неоосманистских тенденций, вызывающих неприятие в странах Центральной Азии; настороженное отношение к пантюркистским проектам русскоязычного населения Казахстана; распыление в целом весьма ограниченных ресурсов Турции на целый ряд направлений внешней политики, нарастание напряженности в отношениях Турции с соседями и ведущими союзниками (США и ключевыми странами ЕС); ухудшение турецко-китайских отношений, в том числе в связи с критикой Анкарой действий китайского руководства в Синьцзяне; неровные, имеющие значительный конфликтный потенциал турецко-российские отношения. Турецкий интеграционный проект, слабо совместимый с интеграцией в рамках ЕАЭС и идущий вразрез с интересами Китая, будет ограничиваться в ближайшей перспективе сферами политической риторики и гуманитарного взаимодействия. Однако турецкий проект ориентирован на долгосрочную перспективу: стагнация либо неудача евразийской интеграции и (или) нарастание противоречий между странами Центральн

Скачать электронную версию публикации