Permanent “colonization”: Russian-Germans' view of labor.pdf Введение Советские немцы были переселены в 1941 г. за потенциальное сотрудничество с фашистской Германией вследствие своей национальной принадлежности. По переписи населения СССР 1939 г. на территории Автономной Советской Социалистической Республики немцев Поволжья (АССР НП) проживало около половины всех немцев в СССР - 366 700 человек, которые подверглись депортации из европейской части СССР в Сибирь и Казахстан, в результате чего утратили свою государственность: была ликвидирована их автономия [1. С. 104]. Все они оказались в спецпоселениях - специфическом органе ГУЛАГ овской системы, возникшей в 1930-х гг., когда происходило массовое «раскулачивание» крестьян, и просуществовавшей до 1956 г., когда спецпоселения были упразднены [2]. Немцы оказались самым большим контингентом в структуре, составляя около половины от общей численности спецпоселенцев [3. С. 3]. В условиях войны депортированные немцы могли в некоторой степени решить проблему нехватки трудовых ресурсов в регионах переселения. Они могли быть полезными благодаря высокому образовательному уровню и квалификации в сравнении с местным населением. Олнако в основном их направляли в сельскую местность, где им часто приходилось выполнять малоквалифицированную работу [Там же. С. 116-122]. Положение, в котором оказались российские немцы в результате депортации, активно изучается с середины 1990-х гг. Исследователи определяют причины и условия реализации переселений, регионы, куда население было направлено, действия центральной и местной власти по приему и размещению переселенцев, демографические тенденции в среде депортированных или гендерные аспекты их жизни [4-9]. За счет депортированных лиц заселялись и осваивались новые необжитые территории, а ГУЛАГ рассматривается как система мер по повышению там производительности труда [10-12]. Цель данной статьи - анализ смыслов, которые содержит в себе категория «труд» в представлениях российских немцев разных поколений, а также их влияние на определение идентичности. Труд, по мнению Эмилии Кустовой, которая изучала ссыльных литовцев в 1949 г., выступал в качестве «главного вектора адаптации» в новых условиях. Несмотря на принудительный характер, труд мог выполнять позитивную роль в жизни депортированных: физическое выживание, преодоление стигматизации, социальная мобильность и даже интегрирование в более широком смысле - советизация, что означает «не только ассимиляцию официально санкционированных практик и ценностей, но и включение индивида в неформальные сети и обмены, а также овладение им тактикой избегания и умением манипулировать правилами советского общества» [13. Р. 591]. Одним из факторов советизации был общий для всех граждан СССР военный и поствоенный опыт. В собранных исследовательницей интервью трудовые тяготы военного и поствоенного времени показывают включенность бывших спецпоселенцев в общий советский нарратив, основанный на общем военном прошлом. Другой образец концептуализации труда в интервью с депортированными демонстрирует Л.Б. Четырова на примере калмыков, переселенных в 1943 г. Она интерпретирует понятие труда посредством установления его смыслов и мотивов информанта. В условиях спецпоселения идентичность информантов трансформировалась - от калмыцкой традиционной к советской модернистской. Как и депортированные литовцы, калмыки ассимилировались в новых условиях, и этнические традиционные представления о жизни сменились на новые надэтнические советские нормы [14]. Для изучения степени рефлексии информантов над историей семьи и общности, их субъективных оценок исторических событий использовался метод нарративного интервью. В центре внимания автора находились темы, касающиеся депортации немцев, истории семьи и биографии информанта. Интервью были собраны в рамках двух экспедиций в населенные пункты Красноярского края: историко-культурной экспедиции Красноярского государственного педагогического университета им. В.П. Астафьева и Красноярского общества «Мемориал» по сбору устных свидетельств репрессированных в Каратузском районе Красноярского края с 4 по 10 июля 2016 г. и экспедиции Красноярского государственного педагогического университета им. В.П. Астафьева в Курагинский район Красноярского края с 7 по 17 июля 2017 г. Большинство информантов можно отнести к одному поколению родившихся в 1930-1950-х гг. Во процессе рассказов люди обращались к материальным объектам (книги, документы, фотографии), которые помогали им в беседе. Часто при встрече информанты делились этим «мемориальным» капиталом. Редко, но возникают письменные воспоминания их родных. Эти материалы, как и собранные интервью, созданы в постсоветский период. Письменные воспоминания представляют собой автобиографии и вызваны желанием сохранить рассказ о судьбе их авторов для потомков. Содержание данных текстов дополняет и даже более четко выражает идеи, услышанные в беседе с информантами. Рассмотрим некоторые из них. Амбивалентность «труда»? Ольга Яковлевна родилась в 1956 г. в семье депортированных немцев в условиях спецпоселения в Красноярском крае и всю жизнь прожила в с. Курагино на юге Красноярского края, куда ее семья попала после депортации немцев в 1941 г. Она окончила 10 классов школы, после чего началась ее рабочая биография. Во время интервью она говорила, что ее дети и пле- Свирина Д.В. Постоянная «колонизация»: представление российских немцев о труде 173 мянники «не пьют и не курят», что они все работают. Эти качества, которые она оценивала положительно, по ее мнению, передаются благодаря важной роли генов, иными словами, определенные качества наследуются через кровнородственные связи: «Все работают. Вот, все-таки, вот эти гены все равно [влияют], хоть всю жизнь вот тут живем. Раньше был поселок Маринино [Курагинский р-он, Красноярский край], тут жили родственники наши [немцы], они все уехали [в Германию], но пока они там жили совхоз процветал, только они съехали - все... Все пошло на упадок, потому что трудолюбивый был очень народ, что они понимали, что напиться там, погулять, не выйдя на работу - этого не было, только знали одно “Надо!” и все» [15]. Эти слова были сказаны в 2017 г., и в них положение человека-работника выступает важным критерием для его оценивания. С одной стороны, Ольга Яковлевна озвучила своеобразную директиву, усвоенную в советское время: «.знали только одно “Надо!” и все». Фраза «Надо!» подчеркивает отношение к труду как к обязанности - ты не имел права уклоняться от труда. С другой стороны, она рассказывала о немцах, которые жили в одной из ближайших деревень, подчеркивая их трудолюбие. Идея о трудолюбии помогала информантке говорить о немцах не как о подневольных рабочих, а как волевых «осваивателях», потому что «совхоз процветал» благодаря труду немцев. Таким образом, можно обнаружить два ряда смыслов, которые вкладываются в понимание труда у российских немцев. С одной стороны, идеологические советские установки способствовали концептуализации труда как культа советского гражданина. С другой стороны, труд для немцев был связан с семьей и культурой их общности. В дальнейшем автор обратится к тому, как эти аспекты связаны друг с другом через анализ нарративов российских немцев и исторического контекста. Исторический контекст: из немцев-колонистов в «советские немцы» Согласно Уставу о колониях иностранцев в Российской империи 1857 г., который вобрал в себя и систематизировал основные положения, принятые в отношении колонистов, колонист в Российской империи -это иностранец, получивший в частное владение земельный участок, обладающий земледельческими или ремесленными умениями (ст. 110) [16]. В ст. 112 уточняется, что те иностранцы, которые «для деревенской жизни бесполезны, за колонистов признаваемы быть не могут». Они освобождались от рекрутской повинности (ст. 190) и были свободны в выборе вероисповедания (ст. 120). Львиная доля норм этого устава регулировала положение колонистов в отношении земельных участков, которые они получили: право на имущество, право наследования, повинности и подати, положения о занятии сельским хозяйством. Подобное соотношение норм закрепило за колонистами их основную деятельность - освоение пустующих земель Российской империи. Среди прочих обозначенную роль выполняли и немецкие поселенцы на Волге. В таких условиях формировалось представление о трудолюбии немцев, которое культивировалось у немцев-колонистов имперскими властями для закрепления в их культуре тех черт, которые были необходимы для хозяйственного освоения земель. То есть власти создавали или поддерживали те стереотипы, которые были полезны с точки зрения хозяйственного освоения территорий. И в набор наиболее предпочтительных характеристик типичного немца должно было входить трудолюбие [17. С. 406]. До конца имперского периода каждое поселение-колония немцев в районах Поволжья рассматривалось отдельно от другого и в этнографических и исторических исследованиях, и в описаниях чиновников [18]. Причинами тому были определенная изоляция от русского населения и разобщинность колоний между собой. У немцев-колонистов так и не сформировался свой культурно-хозяйственный центр. Этому способствовало то, что колонисты были выходцами из различных земель и, несмотря на схожесть, имели значительное разнообразие в быте, обычаях, языке, религии [19. С. 12-13]. В будущем для поволжских немцев важную роль в формировании их национальной целостности будут играть заметки Я.Е. Дитца, написанные им до 1917 г. Он - уроженец немецкой колонии, депутат Государственной думы России первого созыва - писал о культуре поволжских немцев-колонистов, чьи поселения проезжал во время рабочих поездок в 1906 г. из Камышина в Саратов, когда он был редактором газеты «Поволжский край». Несмотря на обобщающие колонии заметки, он писал только о части немецких колоний, расположенных в Саратовской губернии, в то время как были колонии и в соседней Самарской губернии. При этом он мало затрагивал вопросы социального и экономического положения колоний [20]. После того как большевики захватили власть, уже весной 1918 г., был образован Поволжский комиссариат, который должен был заняться вопросами формирования немецкой автономии на Волге, а в октябре того же года создана Автономная область немцев Поволжья, которая в 1923 г. была преобразована в Автономную Советскую Социалистическую Республику немцев Поволжья. Статус поволжских немцев-коло-нистов как коренного населения берегов Волги дал им возможность сформировать АССР НП, в результате развития которой к концу 1930-х гг. можно говорить о формировании новой «социалистической идентичности» поволжских немцев, которая наиболее точно выражается в категории «советские немцы» [21. С. 344]. Сформированный «советско-немецкий народ» стал одним из результатов первоначальной большевистской политики в отношении народов на постимперском пространстве. История формирования АССР НП является успешным примером процесса, который в литературе обычно называется строительством наций и характеризует национальную политику большевиков в 19201930-е гг. [22-24]. Представление у бывших немцев-колонистов об их народной целостности сформировалось как раз в советский период, когда и появились «советские немцы». Проблемы антропологии, этнологии и этнографии / Problems of anthropology, ethnology and ethnography 174 Вторая мировая война и последовавшая в 1941 г. депортация немцев, проживавших в районах Поволжья, прервала развитие «советских немцев» как национальной общности. В 1956 г., уже после смягчения режима и ликвидации спецпоселений, немцы предпринимали попытки восстановить свой довоенный статус. В результате возникло движение советских немцев (19651991), основной целью которого было восстановление немецкой автономии - границ и статуса национальной территории, на которую имел право «советско-немецкий народ», как и другие народы СССР. Всего в истории движения было предпринято пять делегаций в Москву для решения национального вопроса советских немцев. Отголоски диалога о восстановлении немецкой автономии в СССР между властью и советскими немцами показывают, что обе стороны разделяли идею о немецком трудолюбии. 7 июля 1965 г., во время приема второй делегации, положительную оценку труда советских немцев высказал А.И. Микоян, на тот момент председатель Президиума Верховного Совета СССР: «Советские немцы вели себя хорошо во время войны, после войны и ведут себя хорошо и сейчас. Они хорошо работают. Сейчас в целинном краю вести сельское хозяйство невозможно без немцев» [25. Р. 34]. Через 11 лет после первых двух делегаций советских немцев в Москву один «гражданин СССР, немец по национальности», К. Вуккерт отреагировал на эти слова Микояна в своем письме, в которых поднимал проблемы немцев в СССР: «Граждане-немцы ценятся как надежная рабочая сила» [Ibid. P. 3], на основе чего выходит, что «положительные качества национального характера немцев превращаются для них в проклятье», а «главной причиной нежелания советского правительства решить проблемы своих граждан-немцев в соответствии с принципами ленинской национальной политики является ценность немцев как рабочей силы, находящейся как раз в тех районах, где нужда в рабочей силе наибольшая» [Ibid. P. 4]. «Ценность немцев как рабочей силы» вызывает у автора письма гордость за «положительные качества национального характера немцев». Это не подвергается сомнению ни у носителей этого качества - немцев, ни у представителей советской власти. СССР был государством, в котором труд был наивысшей ценностью, однако в случае с советскими немцами их трудовые заслуги не принимались за весомый аргумент в решения их национальной проблемы - отсутствия национальной автономии. По словам Микояна, немцы были нужны в целинном краю. То есть немцы продолжали выполнять миссию «осваивателей» неосвоенных пространств. Поэтому хоть они и стали «советскими немцами», но «колонистами» быть не перестали. «Колонистский» труд немцев и память о нем сегодня Вольдемар Карлович Шнайдер был активным участником движения советских немцев, членом второй делегации и до последнего надеялся на восстановление немецкой автономии. Его надежды были связаны с новым пространством, пусть даже пустым, неосвоенным, где его народ своим упорным трудом смог бы восстановить цветущие сады, поля и кров, которых он лишился в результате депортации. Шнайдер был бы рад немецкой автономии в Казахской степи, как следует из его стихотворения: «Кусок земли всего лишь надо нам, / пусть высохшей, пусть Казахстан». История этой территории уже была связана с депортацией из Крес (Волыни) в 1920-е гг. В исследовании Кейт Браун о Кресах - пограничной территории между современными Украиной, Белоруссией и Россией, она хотела понять, как Кресы за первые три десятилетия советской власти трансформировались из разнообразной территории в этническом, религиозном и культурном планах в гомогенную украинскую глубинку. Определенную роль в этой трансформации она отвела депортации поляков и немцев в 1929 г. из Крес в Казахстан. После разговоров с теми из них, кто продолжает жить в Казахстане, она пришла к мысли о том, что их идентичность трансформировалась. Так, в 1990-е гг. они переосмысляли свое прошлое и находили себе место в общей советской истории не как депортированные, а как колонизаторы и модернизаторы казахской степи [26. С. 173-191]. Я следую некоторым из аргументов К. Браун - речь идет о том, что в рассказах депортированных поволжских немцев, которые остались жить в Сибири, сохраняется представление об их «колонистской» роли. В этом смысле поволжские немцы успешно становились советским народом и не переставали быть колонизаторами, в смысле К. Браун, они несли прогресс там, где появлялись, и успешно налаживали хозяйство. И как раз представления немцев о труде вообще и немецком трудолюбии в частности транслируют идею о колонизаторской роли немцев. Отправляясь в экспедиции, я ожидала услышать истории о трагической судьбе человека, постоянных гонениях по национальному признаку и тяготах налаживания существования. И, конечно, я услышала такие рассказы. Но они были гораздо сложнее, многие истории были о том, что немцы успешно осваивали те места, в которые попали. Анастасия Григорьевна родилась в 1955 г. в семье немецких спецпоселенцев в селе Каратузское на юге Красноярского края. Она знает о депортации и последующих тяжелых годах жизни из рассказов родителей. Я попросила рассказать про то, как ее родители оказались в Сибири. Она начала рассказ с начала войны, когда маме с папой было всего по тринадцать лет, они еще детьми были. «Когда родителей начали туда ссылать с Поволжья, они жили где-то там, [в] Камышино Как мы от родителей слышали, дедушка с бабушкой жили там, имели все, а когда война началась, у них все это забрали, скотину зарезали. Сказали: “Вот вам сутки, и чтобы вы собрались в дорогу и съехали”. Ну что можно было за сутки сделать?» [27]. Она продолжала историю: «Мама с папой говорят, мы приехали, здесь зима, холодно, хотя они уже осенью приехали. Война-то началась летом, а они приехали как раз на зиму, осенью. Ни жилья, ничего, и все что какие-то деньги у них были, кое-как что-то купили, чтобы зиму перезимовать [Там же]. Свирина Д.В. Постоянная «колонизация»: представление российских немцев о труде 175 В этом рассказе «24 часа» становятся объяснением бедственного положения депортированных после переселения. За такой короткий срок ее семья потеряла все, что имела. Рассматривая жизнь через эту призму, у информантки возникает убежденность в том, что до депортации люди имели «цветущие сады» и в целом жили хорошо, хотя точных сведений уже нет. Однако в ее представлениях было все, что нужно для хорошей жизни: дома, скот, хозяйство и т.п. После депортации наступил период, когда пришлось учиться жить в новом месте и делать его пригодным для жизни. Вновь советские немцы, как и их предки-колонисты, осваивали земли. Депортированные родители Анастасии Григорьевны попали на пустое место, на «голую кочку». Но все эти трудности удалось преодолеть: «...здесь они сами, по-моему, своим трудом всего добились. Только личным своим трудом. Они трудились во время войны не покладая рук. Приспосабливались, выживали» [27]. Несмотря на трагичность всей истории о депортации, родители рассказчицы смогли выжить в тяже-лах условиях благодаря своему труду. Другой информант, Владимир Григорьевич, также рассказывал о жизни после депортации, что его мать работала, что семья обзавелась хозяйством, что он, его брат и сестра получили высшее образование. После этого он стал в Томске работать инженером-конструктором, здесь - [д. Ирба, Курагинский р-н, Красноярский край] уже тридцать пять лет на руднике был. Но рудник закрыли. Закрылся... В Туве пять лет работал на производстве на вредном, потом сюда приехал. Здесь горными работами занимался. Начальником отдела, начальником конструкторского отдела [28]. Информант продолжал рассказывать про жизнь после депортации и обобщил, что «жили хорошо со всеми. Хотя в деревне - половина русских, половина немцев была. Но такого резкого, знаете, гонения какого-то, не было. Хорошо жили. Но потому что как-то мы везде приживались хорошо. Работать любили. Как-то вот, трудяги были, чё?!» [Там же]. И эти его слова о том, что они хорошо жили со всеми, отсылают к прошлому опыту немцев в России. Из слов Владимира Григорьевича следует, что жизнь после депортации в какой-то мере зависела от тех отношений, которые складывались у депортированных немцев с местным населением, преимущественно состоящим из русских. Война давала повод последним обращаться к немцам с презрением, и информант, понимая это, оговаривается: «.хотя в деревне - половина русских, половина немцев была», - они жили хорошо. И потом объясняет, почему не было места гневу и злобе в отношении немцев в его селе: «.потому что как-то мы везде приживались хорошо», - а приживались хорошо, потому что любили работать и были трудягами. И эта особенность немцев вызывала даже уважение, «потому что знают, что немцы вроде как трудяги». Тем самым рассказчик транслирует идею о трудолюбии немцев, которое было важным условием для существования, и, более того, они трудились «хорошо». Точка зрения Владимира Григорьевича не возникла из воздуха. Для подтверждения такого расклада он уточняет, что «Поволжье - это же орусевшие немцы. Мы же трудяги были там. На земле, они целые деревни, целые поселения создали своими руками. Но зачем это ломать было, не знаю». То есть он обращается к истории немцев-колонистов, которая помогает ему объяснить особенности и его жизни, ведь он, как и поволжские немцы-колонисты, трудяга, и его семья повторила в какой-то мере судьбу предков в Сибири после депортации. И Владимир Григорьевич, и Анастасия Григорьевна не покинули сибирскую землю, на которой их родители оказались не по своей воли. Однако многие все же эмигрировали в Германию - на историческую родину своих предков. В результате складывалось представление, что пока немцы «жили - совхоз процветал, только они съехали - все... Все пошло на упадок, потому что трудолюбивый был очень народ» [15]. Образцовая трудовая автобиография и немецкая исключительность Относительно практик рабочих 1930-х гг. в рамках нового советского промышленного города Магнитогорска Стивен Коткин сделал заключение, что «.для советского рабочего роль важного ритуала в определении его места среди других играла его трудовая биография» [29. Р. 216]. Магнитогорский рабочий был обязан иметь трудовую биографию, в которой отражалась его трудовая деятельность в политически значимых категориях. Трудовая биография складывалась из различных документов: анкеты, характеристики и личной карточки, которые заполнялись рабочими каждый раз при приеме на работу. Частое заполнение анкет для трудоустройства или обновления данных на прежнем месте работы повлияло на способ нарративизации собственного жизненного пути у советского человека. Со временем задачи и содержание таких анкет менялись, но за трудом закрепился важнейших критерий саморепрезентации, а трудовая (авто)биография стала распространенным ее жанром оставаясь такой и в постсоветское время [Ibid. P. 217]. Несмотря на большой временной разрыв между рабочими Магнитки, которые должны были подтвердить свою лояльность режиму, и В.К. Шнайдером, который писал свою автобиографию в 1994 г. на память своим друзьям, трудовой опыт для последнего стал основой повествования о себе. Его автобиография уместилась на девяти листах большого блокнота. Он подробно расписывает свой трудовой путь, связанный с энергетической сферой. В его повествовании все началось с обучения на заочном отделении Всесоюзного политехнического института (Москва), по окончании которого в 1965 г. он получил специальность инженера теплоэнергетических установок электрических станций. После этого он «энергетикой занимался 33 года» и прошел путь от рядового инженера электростанций до руководящих должностей на электростанциях Красноярского края и Бурятии. «Энергетикой занимался 33 года, из них 22 посвятил КАТЭКу. Специалистом я стал на Назаровской Проблемы антропологии, этнологии и этнографии / Problems of anthropology, ethnology and ethnography 176 ГРЭС, где прошел путь от рабочего до директора, пройдя за 16 лет все ступени. На Н[назаровской]ГРЭС проработал 19 лет, получил 6 наград, в том числе орден “Знак почета”. На ней [Бурятская энергосистема] получил две награды? в том числе и знак “Отличник энергетик”. Экибастузская ГРЭС была самой крупной тепловой электростанцией в Союзе, и была самая запущенная. Три кандидата отказались [руководить Экибастузской ГРЭС]. Когда со мной беседовал министр энергетики СССР, он сказал: “Ты немец, ты справишься”. На ней [Экибастузской ГРЭС] я получил орден Трудового Красного Знамени за два года работы» [30]. В.К. Шнайдер достаточно подробно расписывает свой профессиональный путь, он указывает годы и должности, на которые его назначают, награды, которые получает. В этом смысле он не нарушает рамки, которые сводили к минимуму или опускали личную информацию и рассматривали историю жизни человека как часть более широкого исторического момента. Таким образом, автор подчеркивал свою рабочую идентичность не без гордости [31. Р. 174]. Тем не менее Шнайдер намекает на свою исключительность, которая основана на его немецком происхождении, что не противоречило, а даже укрепляло его положение как рабочего. Он писал, что Экиба-стузская ГРЭС отличалась своими мощностями и объемами производства, она «была самой крупной тепловой электростанцией в Союзе, на ней было восемь энергоблоков по 500 МВт, работали 8 100 человек, и была самая запущенная» [30]. Как уже известно, ему предложили руководящую должность на этой ГРЭС, от чего до него отказались три кандидата. Но он был немцем, поэтому не было сомнений в том, что он мог справиться с «запущенностью» на предприятии. На последних страницах Шнайдер кратко пишет о жене и детях, об увлечении поэзией и своей роли в защите прав советских немцев, и все это дополняет его послужной список [Там же]. Не менее важное место труд занимает и в воспоминаниях А.А. Леонгарда. Он, как и В.К. Шнайдер, был ребенком во время депортации поволжских немцев; как и у Шнайдера, его семья попала в Красноярский край, но на полкилометра южнее, в пос. Степановка Ирбейского района. Свои воспоминания он решил записать «по инициативе детей, чтобы оставить память о себе внукам и правнукам» [32. С. 3]. Краткая история его жизни сводится к тому, что в 1939 г. он пошел в школу. После депортации его школьное образование прекратилось - в семье не хватало материальных средств, и к тому же дети в семье не знали русского языка. В 1942 г. отца забрали в трудармию, после чего он подрабатывал сапожником. В 1947 г. вместе с отцом строили дом для своей семьи. С 18 лет устроен в сплавной участок, там местная учительница преподавала русскую грамоту - так Александр Александрович выучился писать и читать на русском. В 1951 г. в Степановке открыли лагерный участок (закрыт в 1957 г.), где заготавливали лес. В цеху этого лагеря А.А. Леонгард вместе с отцом заготавливал древесину. В 1957 г. был переведен в бригадиры, руководил ремонтом бараков в поселке, строительством капитального деревянного моста через р. Кунгус. Долгое время работал бригадиром на других поселковых стройках. В 1992 г. вышел на «заслуженный отпуск (пенсию)» [Там же. С. 30). В отличие от автобиографии В.К. Шнайдера воспоминания А.А. Леонгарда можно назвать гибридом трудовой автобиографии и мемуаров. Историю своей жизни он вписывает в исторические события, главными из которых являются депортация поволжских немцев и ее последствия для него и его семьи. Жизненный путь дополняется маленькими рассказами о женитьбе и увлечении игрой на гармошке. Однако, как и в трудовых автобиографиях, автор строит все повествование вокруг своей трудовой деятельности, на основе которой выстраивается общее повествование воспоминаний. Трудовая автобиография - звено, которое соединяет советские социальные требования и идеалы, с одной стороны, и основу самовосприятия советских немцев как трудолюбивого народа - с другой. Это наводит на мысль, которую раскрывает Коткин: трудовая деятельность - это деятельность, ставшая практикой интеграции в советское общество, строившееся по классовым нормам [29. Р. 254]. В завершение описания своего трудового пути А.А. Леонагрд делает итоговое резюме своих заслуг: «Трудовой стаж - 48 лет. За долголетний добросовестный труд награжден: медалью “Ветеран труда”, значком “Отличник социалистического соревнования Минлес-бумдревпрома СССР”, значком “Победитель соцсоревнования” 1973 г., значком «Победитель соцсоревнования” 1974 г.» [32. С. 3]. Упоминания о наградах имеются и в автобиографии В.К. Шнайдера. В обеих историях награды являются венцом трудового пути. В беседе информанты также обращались к истории своей трудовой деятельности в колхозах, трудовым заслугам. В 1979 г., когда В.К. Шнайдер и А.А. Леон-гард еще не ушли на пенсию, вышла последняя в СССР редакция «Общего положения об орденах, медалях и почетных званиях СССР». В этом документе общественно полезный труд занимает высшее место в иерархии ценностей после защиты отечества и воспитания подрастающего поколения. И информанты продолжали подчеркивать свои трудовые заслуги с помощью демонстрации наград: «Что тебе ещё? Медали показать? Ордена [уходит в соседнюю комнату]. . Вот, у меня дипломы есть. Видишь? - Что заработала. Дипломы. . Так, видишь, что мне давали-то?» [33]. Даже когда речь идет не об отдельном человеке, а про весь советско-немецкий народ в Поволжье, результаты труда продолжают оставаться важным мерилом заслуг перед советским обществом. В одном из немногих документальных фильмов о депортации поволжских немцев «Изгои. Драма без финала» (М. Вермишева, ЦСДФ, 1991) достижения и результаты целого народа подчеркивают соответствие их деятельности общепринятым нормам. Немцы-колонисты благодаря своему труду смогли обработать пустующие земли Поволжья, быстро получить хороший урожай, развить скотовод- Свирина Д.В. Постоянная «колонизация»: представление российских немцев о труде 177 ство, построить дома, школы, создать хорошую инфраструктуру, и государство «в ответ на их работящую лояльность образовало Автономную Советскую Социалистическую республику немцев Поволжья», которая имела высокие показатели в сельском хозяйстве. Вся деятельность немцев в этом фильме оценивается через призму результативности их труда, эффективность которого стала доводом для формирования немецкой автономной республики. «Награды стали важным ритуалом признания среди равных себе или у других социальных групп» - писал С. Коткин о рабочих Магнитогорска [29. Р. 272.]. В своем сборнике стихов В.К. Шнайдер сделал запись о том, что «...в 1934 г. республика немцев на Волге получила орден за высокий урожай, а в 1941 г. всех сослали в Сибирь, за пособничество фашизму, хотя никакой связи с фашистами не было» [30. С. 15]. В этой цитате автор демонстрирует несоответствие обвинений с заслугами народа. Логика в этих словах такая, что немцы были награждены за эффективный труд, что означало их лояльность советскому режиму, но, несмотря на это, их обвинили в обратном. Заключение Исследование позволило выделить особенности представлений о труде среди российских немцев. Воспоминания депортированных немцев демонстрируют, что они, потеряв важные маркеры «немецкости», среди которых язык и религиозные представления, продолжают опираться на идею немецкого трудолюбия как важный маркер немецкой идентичности. Обращение к истории народа показывает, как формируется значимость данной черты. С момента заселения немцами свободных земель формировалось устойчивое представление о них как о трудолюбивом народе. Главным образом это нашло отражение в официальных источниках имперского периода. После революции данная идея продолжала функционировать в официальном дискурсе советской власти, была важной частью формирования «советских немцев» и перешла в представления немцев о самих себе. После депортации особое отношение к труду артикулировалось в вопросе восстановления немецкой автономии и применялось как аргумент в пользу его решения. Кроме специфической значимости труда для идентичности российских немцев, данная категория играет большую роль в осмыслении советского опыта и опыта депортации. Один из информантов сказал, что его родители до депортации «в городе жили, я знаю, что они очень много работали, ну, немцы вообще много работают. Дедушка был мастеровой. Вообще вся политика была такая, они совершенно были не виноваты ни в чем, они просто трудяги, просто жили в России» [34]. Несмотря на то, что идеализация труда проявляется в национальном аспекте, она же свойственна трансляции советского опыта и проявляется в практике написания автобиографий, акцентировании трудовых заслуг. Уже спустя десятилетия после распада СССР немцы, оставшиеся жить в местах бывших спецпоселений, рассказывают о своем прошлом с позиции трудового опыта, который, являясь советским, одновременно позволял сохранить связь с историческим и культурным опытом предков-немцев. Эта связь помогает понять, почему сегодня, вне Советского Союза, советский опыт актуализируется среди российских немцев. Трудолюбие - звено, которое соединяет советские и национальные представления о труде. Трудолюбие - сильный маркер немецкой идентичности, который закрепился за немцами в советский период.

Скачать электронную версию публикации