Two Siberian periods in the life of the former Chief Procurator of the Most Holy Synod V.N. Lvov.pdf Томская губерния в условиях царского самодержавия на протяжении многих десятилетий была местом политической ссылки. Почти сразу же после прихода к власти большевиков ссылка возобновилась, и уже с 1923 г. Томск превратился в перевалочный пункт для административно-ссыльных. К началу 1930 г. общее число политссыльных в ее северном Нарымском крае составляло 300 человек. Многие отбывали ссылку непосредственно в Томске, в том числе искусствовед С.Н. Дурылин, троцкисты К. Радек, П.Н. Тарасов [1. С. 257]. В 1927 г. ряды ссыльных Томска пополнил Владимир Николаевич Львов - бывший член Государственной думы России III и IV созывов, в марте-июле 1917 г. входивший в состав Временного правительства в качестве обер-прокурора Святейшего Синода. Здесь же в 1930 г. закончился и его жизненный путь. Литература о жизни и деятельности этого известного в свое время российского политика ограничивается главным образом сравнительно небольшими биографическими публикациями [2; 3. С. 150-159] и статьями в энциклопедиях и справочниках. К настоящему времени наиболее обстоятельно исследована, пожалуй, лишь деятельность В.Н. Львова в качестве главы Святейшего Синода [4. С. 199-236, 387-433; 5]. По-прежнему практически не изученным остается сибирский период биографии Владимира Николаевича. «О его жизни в Томске сведений нет» [3. С. 158], - констатировали А.П. Львова и И.А. Бочкарёва - наиболее компетентные биографы старинного рода Львовых, оставившего заметный след в российской истории. В результате в некоторых публикациях до сих пор встречается ошибочная дата его смерти - 1934 год [6. С. 44]. Между тем еще в начале 1990-х гг. были обнародованы некоторые обстоятельства последних лет жизни и смерти В.Н. Львова благодаря открывшемуся тогда доступу к его архивному делу в Управлении Федеральной службы контрразведки (в настоящее время Управление Федеральной службы безопасности) России по Томской области. Результатом стала газетная публикация под рубрикой «Тайны томской “Лубянки”» [7. С. 14]. Позднее, после создания в Томске мемориального музея «Следственная тюрьма НКВД», Владимиру Николаевичу была отведена одна из страниц «Мартиролога» на сайте музея, где размещено в том числе несколько документов из этого архивного дела [8]. В настоящей статье на основе документов архива Управления ФСБ России по Томской области, материалов периодической печати, а также некоторых других источников расширено представление о пребывании В.Н. Львова в Томске. На территории Сибири Владимир Николаевич впервые оказался еще во время Гражданской войны. Предшествовали этому революционные события 1917 - начала 1918 г. Проработав в течение почти пяти месяцев в составе Временного правительства, в новый его состав, сформированный в конце июля 1917 г., В.Н. Львов не был включен, однако некоторое время еще продолжал заниматься политикой. В августе 1917 г. он сыграл неоднозначно оцениваемую историками роль в событиях, связанных с выступлением генерала Л.Г. Корнилова в Петрограде, после чего был арестован и заключен в Петропавловскую крепость, но затем переведен под домашний арест. После прихода к власти большевиков бывший обер-прокурор бежал из-под ареста. Изменив внешность (сбрив бороду и усы), по поддельному паспорту он вместе с семьей перебрался сначала в Бугуруслан-ский уезд, а летом 1918 г. - в Самару [3. С. 154], где тогда установилась антибольшевистская власть Комитета членов Учредительного собрания (КОМУЧа), которая распространялась на территорию Среднего Поволжья, Прикамья и Южного Урала. Во время пребывания в столице КОМУЧа в августе 1918 г. В.Н. Львов публиковался в местной газете «Волжский день» [4. С. 70]. В начале осени 1918 г. войска КОМУЧа потерпели ряд поражений от Красной Армии и были вынуждены оставить значительную часть занятой ими территории. Вместе с отступавшими войсками на восток хлынул поток беженцев. В сентябре 1918 г. по рекомендации французского консула В.Н. Львов вместе с женой, четырьмя сыновьями и дочерью выехал в Сибирь в отдельном вагоне, предоставленном Комитетом членов Учредительного собрания, с намерением в дальнейшем эмигрировать в Америку. Однако эвакуация Поволжья, по справедливому замечанию исследователя B. М. Рынкова, «происходила крайне неорганизованно» [9. С. 103]. Продвижение по железной дороге было медленным. Вдобавок супруга В.Н. Львова Мария Алексеевна заболела тифом. В результате семье пришлось сделать вынужденную остановку в Томске [3. C. 155]. Из общего потока в 100 тыс. беженцев, устремившихся осенью 1918 г. в Сибирь, около 20 тыс. должно было принять Томское губернское земство [9. С. 104]. Наблюдавшийся к тому времени в городе дефицит жилья обострился еще сильнее. По свидетельству местной газеты, «многие беженцы поселились по постоялым дворам, среди грязи и других невыносимых для интеллигентного человека условий. Счастливее те, кому удалось временно устроиться после долгих просьб у местных жителей» (цит. по: [10. С. 90]). В этой ситуации семье Львовых относительно повезло. За «неимением свободных помещений» руководство Томской городской управы разместило ее на положении беженцев в своем подвальном помещении [11]. Сыновья стали учиться в местном Алексеевском реальном училище. В Томске В.Н. Львов оказался не позднее ноября 1918 г., о чем свидетельствует его упоминание о встре- Проблемы отечественной истории /Problems of history of Russia 48 че здесь с епископом Уфимским Андреем (в миру князем Ухтомским) [11], который приезжал на Сибирский поместный церковный собор (Сибирское соборное церковное совещание), состоявшийся здесь с 14 ноября по 3 декабря 1918 г. [12]. В.Н. Львов был хорошо знаком с этим епископом, входившим в 1917 г. в состав Святейшего Синода. Следы пребывания В.Н. Львова в Томске сохранила местная пресса, с представителями которой он встречался 29 января 1919 г. Информация об этой встрече появилась в эсеровском издании «Голос Сибири» [13] и в «Народной газете» - органе Томской губернской земской управы. Наиболее содержательный отчет о состоявшейся беседе представил сотрудник «Народной газеты» В. Сомов. Журналистов прежде всего интересовало мнение Владимира Николаевича об устройстве церковной жизни на освобожденной от большевиков территории. Одним из первых был задан вопрос о том, как бывший обер-прокурор Святейшего Синода оценивает создание министерства исповеданий в составе Совета министров Временного Российского (колчаковского) правительства и каковы должны быть его задачи. «Задач у этого министерства, - полагал В.Н. Львов, -нет и не может быть никаких... Поэтому Омскому министру исповеданий делать будет совершенно нечего, и создавать такое министерство не было никаких оснований», - тем более, что сфера его влияния распространялась на небольшую территорию. Учреждение министерства исповеданий, по мнению В.Н. Львова, являлось «напрасной тратой денег», а «должность министра исповеданий - синекура, предоставленная профессору Прокошеву». Его обязанности мог бы исполнять министр внутренних дел, по крайней мере «временно, до освобождения России». Скептически В.Н. Львов отнесся и к созданию министерства иностранных дел в условиях, когда Омское правительство «еще не признано за границей». Обязанности этого министерства, по мнению Владимира Николаевича, мог бы исполнять сам председатель Совета министров П.В. Вологодский. Попутно В.Н. Львов заметил, что все эти вопросы он ранее уже обсуждал с епископом Уфимским Андреем [11]. Спустя месяц в «Народной газете» в разделе «Хроника» появилось сообщение о том, что в субботу, 8 марта, в зале общественного собрания бывший обер-прокурор Синода В.Н. Львов прочитает свою поэму «Грех». Поскольку текст самой поэмы обнаружить не удалось, обратимся к упомянутой газетной хронике, где сообщалось, что поэма написана в стихах, содержит 7 глав, и что автор приступил к ее написанию, будучи еще молодым человеком, в 1892 г., и закончил лишь в 1906 г. (напомним, В.Н. Львов родился в 1872 г. в дворянской семье торжокского помещика Николая Александровича Львова, окончил историко-филологический факультет Московского университета). Далее излагалось краткое содержание поэмы: «Молодой богатый помещик, получивший высшее образование, забыв высокие заветы, о которых он слышал в высшей школе, под влиянием животной страсти силой отнимает у крестьянина молодую жену и не беспокоится о том, что под влиянием горя крестьянин умирает. Мысль поэмы: сильный всегда будет обижать слабого». После чтения поэмы предполагалось ее публичное обсуждение [14. 27 фев.]. Представление поэмы состоялось «при большом стечении публики», о чем сообщал посетивший этот «литературный субботник» автор публикации в еще одной томской газете «Сегодня», скрывшийся под псевдонимом «Г-ес». Он так описывал свои впечатления от увиденного и услышанного: «Уже в коридоре Общественного собрания я заметил нового для Томска человека, высокого, статного, даже выделяющегося... Это и есть Львов, обривший бороду.». «Высокий, сохранившийся мужчина., красив безусловно», в своем вступительном слове «не забывший упомянуть, что он был министром, говорит, что поэме - 15 лет, что это плод его юношеских трудов, последних лет студенчества». О поэтическом мастерстве автора Г-ес отозвался нелестно: «Льется глава за главою, следуют рифмы, такие рифмы, что знаешь 3 или 4 из них вперед». Однако публика, похоже, отнеслась к автору и его выступлению благосклонно: «Чтение кончается. Автор читает мораль. Раздаются аплодисменты» [15. 11 марта]. Через неделю в «Народной газете» появилось новое объявление. На этот раз В.Н. Львов решил обратиться к историко-политической проблематике: «В понедельник на 4-й неделе поста (24 марта по православному календарю на 1919 г. - Н.Л.) быв. прокурор Синода В.Н. Львов сделает в Общественном собрании в открытом заседании доклад на тему “История думского блока, революции и история Временного правительства”» [14. 15 марта]. В источниках не удалось обнаружить информацию о том, состоялось ли это выступление и было ли оно успешным. Какой-либо иной общественно-политической деятельностью во время своего пребывания в Томске В.Н. Львов, судя по всему, не занимался. Вскоре после своих мартовских выступлений, оставив в Томске семью, он выехал в Омск, где располагались ставка Верховного правителя А.В. Колчака и Временное Российское правительство. Одним из документальных свидетельств пребывания В.Н. Львова в Омске может служить изданная им в столице Белой Сибири небольшая брошюра - воспоминания о его участии в событиях 1917 г. [16] По свидетельству авторов книги «Из рода Львовых», семья Владимира Николаевича оказалась в Сибири без средств к существованию, поскольку при подготовке к отъезду все ценные вещи и семейные реликвии были закопаны в имении. Спасением стала иконка Божьей Матери, которую Мария Алексеевна захватила с собой и, вынимая из ее оклада бриллианты, меняла их на продукты. Она также стала давать уроки английского языка, не приносившие, впрочем, заметного дохода, а после организации весной 1919 г. Томского отдела американского Красного Креста вместе c 16-летней дочерью Машей поступила на службу в эту организацию [3. С. 155]. Публичные выступления самого главы семейства в Томске, равно как и его отъезд в Омск, тоже были связаны, вероятно, с необходимостью пополнения семейного бюджета. Ларьков Н.С. Два сибирских периода в жизни бывшего обер-прокурора Святейшего Синода В.Н. Львова 49 Между тем летом и осенью 1919 г. колчаковские войска, теснимые Красной Армией и сибирскими партизанами, откатывались все дальше на восток. В.Н. Львову пришлось покинуть столицу белой Сибири, оставленную 14 ноября колчаковцами, и вернуться к своей семье. В Томске в это время размещался штаб 1-й Сибирской армии во главе с ее командующим генерал-лейтенантом А.Н. Пепеляевым, пытавшимся организовать оборону на территории средней Сибири и остановить продвижение красноармейских войск. Однако деморализованные части белой армии уже не способны были к серьезному сопротивлению. Из Томска началась массовая эвакуация. Мария Алексеевна и дочь Маша как служащие Американского Красного Креста получили возможность выехать из города в американском эшелоне, где их семье была предоставлена половина вагона. Однако самого Владимира Николаевича как политического деятеля американцы взять в свой эшелон отказались. С последним почтовым поездом ему все же удалось выехал во Владивосток. Не смог эвакуироваться только заболевший тифом старший 18-летний сын Николай, который служил в чине корнета в кавалерийском полку колчаковской армии. После выздоровления он был арестован сотрудниками ВЧК и приговорен к полуторалетнему заключению [3. С. 155, 175]. Разлучившись в Томске с членами своей семьи, В.Н. Львов с тех пор никого из них больше не увидел. В январе 1920 г. он эмигрировал в Японию, откуда вскоре перебрался во Францию. Примкнув в Париже к так называемому «сменовеховству», эмигрантскому движению, выступавшему за признание советской власти в России и отказ от борьбы с нею, Владимир Николаевич пошел на сотрудничество с большевиками. Через полпреда РСФСР в Германии Н.Н. Крестин-ского В.Н. Львов, по его словам, в 1922 г. «был вызван Лениным приехать в Советскую республику» [17. Л. 128-128 об.]. Большевистское руководство страны сумело толково использовать конформизм вернувшегося из эмиграции бывшего обер-прокурора. Он принял непосредственное участие в так называемом «обновленческом» движении, с помощью которого большевики пытались разрушить Русскую Православную Церковь как целостную организацию, навязать принцип соединения «теории классовой борьбы с учением Христа». На первых порах В.Н. Львов был назначен управляющим делами обновленческого Высшего церковного управления. Стремясь «заслужить доверие партии», тесно сотрудничал с такими активными разрушителями церкви, как П.А. Красиков (близкий соратник В.И. Ленина, заведующий отделом культов Народного комиссариата юстиции, впоследствии прокурор Верховного суда СССР), Е.А. Тучков (начальник VI (антирелигиозного) отдела Объединённого государственного политического управления (ОГПУ)), и другими советскими, партийными и чекистскими работниками. В.Н. Львов разработал одобренный, по его словам, П.А. Красиковым «план обновленческого движения» [Там же. Л. 128 об.], с разрешения ОГПУ читал во многих городах страны лекции по истории церкви и о современном ее состоянии. Антирелигиозная политика большевиков, как известно, сопровождалась массовыми репрессиями, в результате которых в те годы погибли либо попали в лагеря и ссылку сотни церковнослужителей. В конечном счете угодил в ссылку и сам Владимир Николаевич. В начале февраля 1927 г. он был арестован, заключен в Бутырскую тюрьму и по постановлению Коллегии ОГПУ от 29 апреля 1927 г. выслан из Москвы на 3 года в Сибирь. Основанием для ареста и ссылки стало обвинение в «экономической контрреволюции» в рамках дела издательского кооператива «Искра», к работе в котором В.Н. Львова привлек его знакомый В.В. Функе, предложивший редактировать экономические статьи готовившегося к печати десятитомного издания «Возрождение и развитие промышленности, торговли и финансов СССР» [3. С. 158]. Впоследствии в своём заявлении в коллегию ОГПУ В.Н. Львов пояснял, что был арестован «по делу о кооперации Функе, к которой формально принадлежал, занимаясь литературными работами и совершенно не зная, что делается в самой кооперации» [17. Л. 128]. Местом ссылки стал уже знакомый ему город Томск, существенно изменившийся, однако, вследствие советских преобразований и утративший к тому времени статус губернского центра. Здесь он проживал в доме № 51 по ул. Тверской [18. Л. 31 об.]. Как административно-ссыльный состоял на учете в окружном отделе ОГПУ, куда должен был регулярно являться на регистрацию. Оказавшись в ссылке, Владимир Николаевич вынужден был искать работу, чтобы иметь средства к существованию. Содействие в трудоустройстве оказал Томский окружной отдел народного образования, направивший его в том же 1927 г. преподавателем на курсы иностранных языков [19. Л. 42 об.]. Примечательно, что вместе с ним на этих курсах трудились и другие изгнанники в Сибирь, в частности военный инженер, выпускник артиллерийской академии Александр Германович Витте, первоначально отбывавший наказание как «антисоветский элемент» в Вишерском лагере ОГПУ и затем высланный в Томск [20. Л. 23, 118], Фриц Вольфович Фишель (секретарь курсов), отбывший по постановлению ОГПУ трехлетнюю ссылку в Приангарье как «социально-опасный элемент» [Там же. Л. 51-51 об., 93-94]. Руководила курсами выпускница Мариинской Царскосельской гимназии Евгения Петровна Вартапетова (в девичестве Барескова), высланная на три года из Ленинграда в Сибирь «за контрреволюционную деятельность» (за руководство масонским кружком). Она имела опыт преподавания иностранных языков, в частности в Ес-сентукском и Кисловодском народных университетах [21, 22]. Постепенно сформировался круг знакомств В.Н. Львова, состоявший главным образом из ссыльной интеллигенции, прежде всего преподавателей курсов. Некоторые из них, в частности А.Г. Витте и Е.П. Вартапе-това, как и сам Владимир Николаевич, имели дворянское происхождение. Томское окружение в какой-то степени компенсировало одиночество В.Н. Львова, на протяжении многих лет оторванного от семьи -жены, проживавшей с дочерью Марией в г. Харбине, сыно- Проблемы отечественной истории /Problems of history of Russia 50 вей Николая, Василия, Григория и Ивана, о месте пребывания которых, по его словам, он ничего не знал [18. Л. 31]. Контора курсов размещалась у Е.П. Вартапетовой, где, по признанию В.Н. Львова, он бывал «почти каждый день». Здесь он встречался также с Борисом Николаевичем Вязьмитиновым (сыном бывшего главного управляющего Богдановскими фабриками в Санкт-Петербурге), который вместе с женой снимал в этом доме комнату, с родственником Е.П. Вартапетовой, выпускником Николаевского военного училища бывшим бароном Петром Васильевичем Розенбергом, с Сергеем Петровичем Верховским (сыном генерала П.В. Верховского, служившего во время Гражданской войны в Вооруженных силах Юга России в должности начальника Новороссийского порта, впоследствии эмигранта [23]), с Дмитрием Ивановичем Миловым (уроженцем Московской губернии, оказавшемся в Томске после трехлетнего пребывания в Соловецком лагере) [18. Л. 31 об.]. Здесь коллективно отмечались различные праздники - Новый год, Пасха, дни рождения хозяйки дома Е.П. Вартапетовой (6 января), здесь собирались также для игры в карты. В кругу мыслящей интеллигенции такие встречи не обходились обычно без разговоров о внутренней политике власти, проблемах экономики, настроениях среди населения, международном положении СССР и т.п. Велись такого рода разговоры и в доме Вартапетовой [18. Л. 31; 24. Л. 44 об.]. Между тем срок пребывания Владимира Николаевича в ссылке по амнистии был сокращен на одну четверть [3. С. 158] и в сентябре 1929 г. закончился. Томским окружным отделом ОГПУ 22 декабря 1929 г. ему было выдано шестимесячное удостоверение на право жительства в г. Томске без обязанности являться на регистрацию [20. Л. без номера]. Окончание ссылки В.Н. Львова совпало с судьбоносными событиями в истории СССР на рубеже 1920-1930-х гг. В руководстве коммунистической партии и советского государства верх одержала сталинская группировка, выступавшая за форсированную индустриализацию и коллективизацию сельского хозяйства. Осенью 1929 г. в экономике страны были окончательно сломаны рыночные механизмы. С изменением экономического курса, отказом от нэпа обострилась ситуация с продовольствием. В городах вводилась карточная система. Нормированное распределение продуктов началось в 1929 г. с хлеба, а затем распространилось на другие продукты питания. Для В.Н. Львова это обернулось серьезными материальными трудностями, поскольку зимой 1929-1930 гг. он оказался безработным. «В последнее время я голодал, лишившись всякого места [работы], и единственное место, где я кормился, была квартира Вартапетовой», - писал он в заявлении в коллегию ОГПУ [17. Л. 128 об.]. Одновременно с провозглашением И.В. Сталиным в декабре 1929 г. курса на «ликвидацию кулачества как класса» в стране существенно оживилась работа органов ОГПУ. Распространенной практикой стала фабрикация дел на «врагов народа» как в деревне, так и в городе. Волна репрессий захлестнула и Томский округ, где количество осужденных по делам Томского окружного отдела ОГПУ в 1930 г. выросло более чем в 20 раз по сравнению предыдущим годом [25. С. 99]. В ночь на 21 февраля 1930 г. Владимир Николаевич был арестован и заключен под стражу. В постановлении об избрании ему меры пресечения уполномоченным Томского окружного отдела ОГПУ Алексеевым 21 февраля 1930 г. в качестве основания было указано, что «он является участником антисоветской группировки б[ывших] б[елых] офицеров и б[ывших] людей, занимался ведением антисоветской агитации и распространением провокационных слухов» [20. Л. 33]. В состав «контрреволюционной организации», большинство участников которой были арестованы двумя сутками ранее, 19 февраля, первоначально вошли 8 человек [26. Л. 1]. Помимо В.Н. Львова в ней оказались уже упоминавшиеся Б.Н. Вязьмитинов, А.Г. Витте, С.П. Верховский и Д.И. Милов, а также Анатолий Иванович Попов, Станислав Михайлович Станислав-ский-Опацкий и Иван Иванович Давыдов. Спустя неделю, 28 февраля, «контрреволюционную организацию» пополнили еще два участника - арестованные накануне Ф.В. Фишель и Михаил Иванович Королев. В результате «группировка» выросла до 10 человек [27. Л. 65, 67]. В качестве «бывших белых офицеров» фигурировали Б.Н. Вязьмитинов, А.И. Попов и выпускник Киевской школы прапорщиков поляк С.М. Станиславский-Опацкий. «Бывших людей» представляли имевшие дворянское происхождение В.Н. Львов, А.Г. Витте и С.П. Верховский, а также сын чиновника М.И. Королев. Вместе с ними в «группировку» попали выходец из крестьянского сословия торговый агент с начальным образованием Д.И. Милов, бухгалтер местного дрожже-винного завода И.И.Давыдов и имевший гражданство Чехословакии Ф.В. Фишель. Самым возрастным «контрреволюционером» был пятидесятивосьмилетний В.Н. Львов, а самым молодым - двадцатидевятилетний С.П. Верховский. Восемь из десяти арестованных уже отбывали ранее наказание, в том числе шестеро (Б.Н. Вязьмитинов, А.Г. Витте, А.И. Попов, С.П. Верховский, Д.И. Милов и С.М. Станиславский-Опацкий) - в Соловецком лагере особого назначения (где, кстати, они и познакомились между собой), В.Н. Львов - в Томске, Ф.В. Фишель - в Приангарье. Кратковременному аресту, по словам Ф.В. Фишеля, 20 февраля 1930 г. была подвергнута и Е.П. Вартапе-това, «бравировавшая всегда свою близость [к] Томск[ому] ОГПУ» [28. Л. 131]. Через три дня, однако, она была освобождена и в дальнейшем проходила по делу в качестве свидетеля. О «нахальстве» Вартапетовой, доходившем «до того, что она начала кичиться своими связями с ГПУ и говорила, что если она только захочет, то может посадить любого в тюрьму», писал в заявлении в коллегию ОГПУ Б.Н. Вязъмити-нов [20. Л. 125]. О значительной роли показаний Е.П. Вартапетовой в фабрикации дела о «контрреволюционной организации» утверждалось впоследствии в постановлении Полномочного представительства ОГПУ по Западно-Сибирскому краю (Постановлением ВЦИК от 30 июля 1930 г. Сибирский край был разделен на Западно-Сибирский и Восточно-Сибирский Ларьков Н.С. Два сибирских периода в жизни бывшего обер-прокурора Святейшего Синода В.Н. Львова 51 края) от 30 сентября 1930 г. [20. Л. 95]. Нетрудно предположить, что фабрикация этого дела была основана на материалах собственной агентуры Томского окружного отдела ОГПУ, которая имелась, по утверждению исследователя В.Н. Уйманова, среди белых офицеров [29. С. 182]. Соответствующая агентура была тогда и в учебных заведениях, поэтому вряд ли учебные курсы, тем более иностранных языков, где трудился В.Н. Львов, оставались без пригляда томских чекистов. Что же касается непосредственно самого Владимира Николаевича, то нет ни прямых, ни косвенных свидетельств о его недостойном поведении по отношению к другим участникам уголовного дела. Между прочим, в воспоминаниях о нем отмечалось, что В.Н. Львов «всегда оставался человеком порядочным и на сознательную гадость неспособным» (цит. по: [4. С. 200]). Следствие в отношении В.Н. Львова и других его подельников-«контрреволюционеров» было скорым. Уже 28 февраля 1930 г. уполномоченный контрразведывательного отделения (КРО) Томского окружного отдела ОГПУ Алексеев объявил о его прекращении [20. Л. 84]. В тот же день В.Н. Львову было предъявлено утвержденное начальником КРО Б.Д. Грушецким обвинение «в преступлении, предусмотренном 58-10, 11 ст.ст. УК, выразившемся в том, что он, являясь участником антисоветской группировки, возглавляемой б[ывшими] офицерами Поповым и Вязьмитиновым, участвовал во всех сборищах этой группы, где обсуждали мероприятия Соввласти, и помимо этого при каждом удобном случае Львов вел антисоветскую агитацию» [Там же. Л. 68-68 об.]. О содержании «антисоветской агитации» В.Н. Львова можно судить, в частности, по показаниям заведующего амбулаторией ВУЗ Л.Н. Зинченко, проходившего по делу в качестве свидетеля. На собраниях в квартире Вартапетовой, по его словам, «гр. Львов (левое крыло этой группы) всегда очень пространно доказывал, что СССР сейчас на пути к демократическому образу правления, что парламентаризм Англии должен служить примером; собирался по окончании срока ссылки попасть в Москву к товарищам Сталину, Рыкову, Литвинову с тем, чтобы получить у них командировку за границу, где он надеялся прочесть ряд лекций об СССР. Рассказывал о том, что в начале двадцатых годов он жил во Франции, выполняя миссию наркомата ин[остранных] дел по подготовке общественного мнения Франции к переговорам о признании СССР. Порицая троцкистов и левый уклон, говорил, что большой сдвиг вправо доказывает одемокрачивание партии» [24. Л. 44 об.-45]. И далее: «Львов - реакционер левого толка. Сторонник демократии, информировал как историк группу о революционных и реставрационных переворотах, выживает из ума, авторитетом большим не пользовался» [Там же. Л. 46 об.]. Не удержался от обличений в адрес В.Н. Львова и проходивший по делу в качестве обвиняемого Ф.В. Фишель, отмечавший, что у Вартапетовой во время обедов В.Н. Львов говорил: «Слишком жестокие и строгие меры применяются к людям, в частности ко мне, выслав меня безо всякой вины и данных. В советском [уголовном] кодексе нет грани между жизнью и смертью. Он всегда гордился и восхвалял Временное правительство» [20. Л. 77 об.]. В ответ на обвинение В.Н. Львов заявил: «Виновным себя по существу предъявленного мне обвинения не признаю... Ни в каких группировках я не участвовал. По всей характеристике моей деятельности я не мог участвовать ни в какой антисоветской пропаганде, о чем могут засвидетельствовать все близко меня знающие как-то: тов. Карохан (имелся в виду Л.М. Кара-хан - в 1921-1922 гг. полпред РСФСР в Польше, затем один из руководящих работников Народного комиссариата иностранных дел СССР. - Н.Л.), прокурор Республики Красиков, начальник церковного отделения Тучков...» [30. Л. 83 об.]. Спустя полгода в заявлении в коллегию ОГПУ в Москву В.Н. Львов утверждал, что Попова он «совершенно не знает», а с Вязьмитиновым, не зная его лично, встречался лишь на квартире Вартапетовой, где часто бывал. «Когда, пораженный этим обвинением, -писал В.Н. Львов, - я сказал следователю, что у меня есть революционные заслуги, которые делают такое обвинение невероятным, он мне отвечал, что он ничего не знает о моей заграничной деятельности. Итак, это обвинение невероятно, потому что оно противоречит всей моей деятельности за последние 10 лет». Далее В.Н. Львов перечислил свои «революционные заслуги» в бытность своего пребывания в Париже, главными из которых он считал: «1) раскассирована армии Врангеля»; 2) «первым поднял голос в парижской печати за признание Советской республики»; 3) «выступил за международную помощь голодающим в 1921 году»; 4) «открыто заявил о правоте Октябрьской революции и партии большевиков» [17. Л. 128]. Отказались признавать себя виновными и все другие участники «антисоветской группировки». Тем не менее в обвинительном заключении от 11 марта 1930 г. утверждалось, что «обвиняемые, как в прошлом, а также и [в] настоящий момент являются в условиях напряженной борьбы с кулачеством в деревне крайне вредным и опасным элементом, могущие при малейших осложнениях встать во главе к[онтр]-р[еволюционного] движения против Соввласти с оружием в руках». Далее в документе предлагалось, «руководствуясь директивами Полномочного] П[редставитеьства] ОГПУ по Сибкраю. дело предварительного следствия за № 299 направить в Особую тройку при ПП ОГПУ по СК для рассмотрения во внесудебном порядке» [20. Л. 90]. По итогам рассмотрения переданного в Новосибирск следственного дела сотрудник контрразведывательного отдела ПП ОГПУ по Сибирскому краю Лаврусюк подготовил постановление от 15 апреля 1930 г., утвержденное полномочным представителем ОГПУ по Сибкраю Л.М. Заковским. В отношении трех фигурантов этого дела - С.М. Станиславского-Опац-кого, А.И. Попова и И.И. Давыдова - было постановлено «таковых из-под стражи освободить и дело следствием прекратить». Остальным, включая В.Н. Львова, обвинение по ст. 58-11 УК РСФСР было переквалифицировано через ст. 19 Уголовного кодекса [20. Л. 9292 об.]. Все они продолжали содержаться в Томском изоляторе специального назначения. Пытаясь добиться Проблемы отечественной истории /Problems of history of Russia 52 справедливости, узники обращались в вышестоящие инстанции. Так, Б.Н. Вязьмитинов написал заявление в коллегию ОГПУ в Москву [20. Л. 124-125], А.Г. Витте - в Полномочное представительство ОГПУ по Сибири [Там же. Л. 136], а Ф.В. Фишель - обращение в Чехословацкое консульство в Москве с одновременным объявлением голодовки [Там же. Л. 111-113]. Заявление в коллегию ОГПУ в Москву с копией прокурору по делам ОГПУ написал 7 сентября 1930 г. и В.Н. Львов [17. Л. 128-129]. Однако все эти рукописные обращения, похоже, так никуда и не были отправлены, пополнив материалы уголовного дела. Между тем продолжительное пребывание в изоляторе специального назначения окончательно подорвало здоровье Владимира Николаевича, и без того ослабленное полуголодным существованием накануне ареста. Спустя полтора месяца после заключения под стражу в акте медицинского освидетельствования, проведенного 14 апреля 1930 г., В.Н. Львову был поставлен диагноз «артериосклероз, перерождение сердечной мышцы, паховая правосторонняя грыжа» и содержалось заключение: «В этап следовать пешком не может, к тяжелому физ[ическому] труду не способен» [20. Л. 97]. Спасение для «контрреволюционеров», ожидавших в течение семи месяцев приговора, пришло с неожиданной стороны. Им помогло излишнее усердие начальника контрразведывательного отделения Томского окружного отдела ОГПУ Б.Д. Грушецкого, который вместе с другими сотрудниками сфабриковал тогда - «для пользы дела» - несколько аналогичных дел, используя при этом провокационные методы ведения следствия, присваивая личные вещи арестованных. Наиболее массовым оказалось так называемое «Зачу-лымское дело», по которому в марте-апреле 1930 г. были арестованы, а 2 июня «особой тройкой» Полномочного представительства ОГПУ по Сибирскому краю осуждены по ст. 58-10-11 УК РСФСР 203 участника «контрреволюционной повстанческой организации», якобы существовавшей на территории бывших Зачулымского, Ново-Кусковского и Зырянского районов Томского округа, причем 186 из них приговорены к высшей мере наказания. Тогда же сотрудниками Томского окружного отдела ОГПУ были произведены аресты и 31 марта 1930 г. подготовлено обвинительное заключение на группу из 18 бывших белых офицеров, якобы участников «контрреволюционной офицерской организации» в Томске. Обвинительное заключение было скреплено подписью все того же Б.Д. Грушецко-го и утверждено начальником Томского окружного отдела ОГПУ И.А. Мальцевым [29. С. 18, 181]. За фальсификацию «Зачулымского дела», а также за связь с неким «чуждым элементом» Б.Д. Грушецкий летом 1930 г. был арестован и в апреле следующего года по приговору Коллегии ОГПУ расстрелян. Наличие в деле Грушецкого политических обвинений стало поводом для его реабилитации в 1991 г. [31. С. 86-87] Начальник Томского отдела ОГПУ И.А. Мальцев осенью 1930 г. был снят с занимаемой должности и переведен в другой регион. В результате обнаруженных фальсификаций Полномочное представительство ОГПУ по Западно-Сибирскому краю пересмотрело также и уголовное дело в отношении В.Н. Львова и других участников «контрреволюционной организации». Было установлено, что основанием для их обвинения по ст. 58-11 УК РСФСР послужили показания свидетелей Е.П. Вартапетовой и Л.Н. Зинченко, причем отмечалось, что показания Вартапетовой «не отвечают действительности, показания ею даны исключительно под нажимом б[ывшего] нач[альника] КРО Томскокротдела ОГПУ Грушецкого, находящегося под следствием за аналогичные дела». В процессе пересмотра уголовного дела вторично были подвергнуты кратковременному аресту Е.П. Варта-петова и П.В. Розенберг, с которыми В.Н. Львову чаще всего доводилось ранее общаться [20. Л. 28 об., 131]. Результатом этого пересмотра стало постановление от 30 сентября 1930 г., подготовленное уполномоченным КРО ПП ОГПУ по Западно-Сибирскому краю Аксеновым и утвержденное Полномочным представителем ОГПУ ЗСК Л.М. Заковским, гласившее: «Принимая во внимание, что других материалов, подтверждающих к.-р. деятельность обвиняемых в деле нет и руководствуясь ст. 204 УПК... настоящее дело за отсутствием состава преступления прекратить и сдать в архив», а всех обвиняемых «из-под стражи освободить» [20. Л. 95]. В итоге все «контрреволюционеры» обрели свободу, за исключением В.Н. Львова, которого к тому времени уже не было в живых. Последним приютом бывшего прокурора Святейшего Синода стала больница Томского изолятора специального назначения, заведующий которой 20 сентября 1930 г. подписал акт, составленный врачом Урванцевой и лекпомом Самсоновой, в котором констатировалось, что «сего числа в больнице умер больной заключенный Львов Владимир Николаевич, 58 лет. Причина смерти: упадок сердечной деятельности» [Там же. Л. 108]. В.Н. Львов был погребен на Вознесенском православном кладбище г. Томска в той его части, которая примыкала к тюрьме и использовалась для захоронений умерших заключенных. После принятого в 1951 г. исполкомом Томского городского совета решения о ликвидации Вознесенского кладбища и прилегавших к нему старообрядческого (единоверческого), еврейского и польского кладбищ эта территория была отведена под строительство в том числе новых корпусов завода «Сибкабель». Остатки кладбищенских памятников и надгробий были сброшены бульдозерами в овраг [32]. Трагичной оказалась судьба и большинства других участников «антисоветской группировки». Спустя три года вновь был арестован и приговорен к 10 годам исправительно-трудовых лагерей А.И. Попов [33. Т. 2. С. 577]. Перебравшийся в Новосибирск А.Г. Витте работал доцентом Института военных инженеров транспорта и учителем школы № 55. Будучи вновь арестован в октябре 1937 г., осужден комиссией НКВД и Прокурора СССР к высшей мере наказания и 24 декабря того же года расстрелян [22]. С.П. Верховский, проживая в г. Кировске Мурманской области, работал инженером-механиком на машинно-прокатной базе треста «Кольскстрой». В июне 1937 г. также был арестован, обвинен в «шпионаже и участии в контрреволюционной террористической организации», осужден Ларьков Н.С. Два сибирских периода в жизни бывшего обер-прокурора Святейшего Синода В.Н. Львова 53 Военной коллегией Верховного Суда СССР 4 ноября 1937 г. по ст. 58-6 УК РСФСР, приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян [34]. Ф.В. Фишель впоследствии жил в Кузбассе, заведовал кафедрой иностранных языков в Сибирском институте цветных металлов. В очередной раз был арестован 27 декабря 1937 г. и постановлением комиссии НКВД и Прокурора СССР приговорен к расстрелу [8]. Б.Н. Вязьмитинов, будучи арестован в июле 1941 г., обвинен 29 декабря того же года Иркутским областным судом по ст. 58-10, 58-11 УК РСФСР и приговорен к расстрелу [35]. Проходившая в качестве свидетеля Е.П. Вартапе-това впоследствии заведовала кафедрой иностранных языков в Сибирском строительном институте в г. Новосибирске. Арестована 22 апреля 1935 г. по обвинению в антисоветской агитации и постановлением Особого совещания при НКВД в декабре 1935 г. приговорена к 5 годам исправительно-трудовых лагерей. Срок отбывала на строительстве Беломоро-Балтийского канала. Впоследствии работала старшим преподавателем иностранных языков в Белорусской сельскохозяйственной академии в г. Горки Могилевской области [22]. Вместе с ней в апреле 1935 г. был арестован по обвинению в контрреволюционной

Скачать электронную версию публикации