Compensatory functions of theory in situation of historical information"s deficit.pdf Шлейф постмодернистской парадигмы, при всей увесистости критики в ее адрес, заметно ощущаем и в нынешнем историографическом пространстве. Применительно к проблематике, относящейся к синергии макро- и микроистории, это проявляется, по меньшей мере, в двух плоскостях историографической практики. Освобождение истории, цитируя Фуко, от «чахлойидеи реальности», вылилось в явление, которое можно назвать дегуманизацией истории. Фрагментаризация и усиливающаяся неопределенность самого понятия индивидуального «я» привели к тому, о чем говорил все тот же Фуко, предсказывая в заключительных словах своей последней книги, что человек «скоро исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежномпеске» [1. С. 487 ]. Это, во-первых. Подчеркну, что эта опасность особенноактуальна для тех доменов истории, где исследователь сталкивается с такимобъективным препятствием на пути научного поиска, как дефицит источниковой информации. С таким препятствием часто сталкиваюся исследователи, работающие в жанре исторической антропологии.Вторым значимым явлением следует назвать теоретический эскапизм, осознанное или неосознаваемое небрежение теорией. Сошлюсь на мнениеавторитетного французского историка А. Герро, говорившего, что десятилетие 90-х являет «собой грустный спектакль: дробление тем, отсутствие всякой концептуальной работы, общее истощение и упадок сил» [2. С. 95]. Ситуация прозрачно высвечивается положением в одном из бывших полигоновинновации - медиевистике. Как отмечает тот же Герро: «Во Франции текстыо феодальной Европе, где выражена более или менее абстрактная точка зрения или предлагаются какие-либо концептуальные нововведения, можно пересчитать по пальцам одной руки. Эта самоубийственная атомизация, исключающая необходимый в изучении социальных отношений разговор о структурах, заставляет думать, что настоящее мелководье еще впереди» [2.С. 95]. Неудивительно, что проблема соотношения микро- и макроанализа в историческом исследовании, еще не так давно служившая актуальной проблемой дебатов, сегодня ушла на второй план. Между тем именно вернонайденный путь соотношения этих пластов исследования может дать проверяемый результат. При одном важном условии - корректности отбора теоретических компонентов для анализа как микроявления, так и макроисторичеКомпенсаторные функции теории в условиях дефицита источникового знания23ского интерьера его бытования. Верный выбор теории позволит компенсировать дефицит источниковой информации (Подробнее см.: [3]).Для наглядности используем хорошо всем известный образ д'Артаньяна.Для постмодерниста феномен д'Артаньяна - сконструированная сознаниемДюма данность, по сути, миф. Мало кто, знакомый -------с кухней создания образа, будет отрицать наличие вымысла у Дюма. Однако тем эта данность и интересна, что, при всех туманностях вокруг нее, она несет в себе некую историко-антропологическую реальность. Ее абрис высвечивается как раз в режиме«большого времени», имеющего отношение к макротеории. Для начала я бы хотела прибегнуть к классической, но редко используемой на практике формуле С.С. Аверинцева, хоть и оформленной соответственно языку исследователя-гуманитария в виде афористичного высказывания, но не теряющей от этого своей непреложной точности. Ученый исходил из бахтинского принципа, согласно которому «смысловые явления могут существовать в скрытом виде, потенциально и раскрываться только в благоприятных для этогораскрытия смысловых культурных контекстах последующих эпох», в режиме «большого времени». Продолжая эту мысль, С.С. Аверинцев писал: «Оно(большое время. - И.Н.) даже реальнее, чем изолированный историческиймомент; последний есть по существу наша умственная конструкция, потомучто историческое время - длительность, не дробящаяся ни на какие моменты, как вода, которую, по известному выражению поэта, затруднительно резать ножницами. Но совершенно понятно, почему доказательному знаниюбез этой конструкции не обойтись; только внутри исторического моментафакт в своем первоначальном контексте имеет такой смысл, объем которогоподдается фиксации. Сейчас же за пределами исторического момента он попадает в новый контекст новых фактов, сплетается с ними в единую ткань, становится компонентом рисунка, проступающего на этой ткани и на глазахусложняющегося, и тогда смысл его имеет уже не только границы объема, сколько опорные динамические линии, куда-то идущие и куда-то указывающие» [4]).Любая картина национальной или цивилизационной истории имеет такиеопорные динамические линии, они составляют остов макроистории. В ней пытливый и квалифицированный исследователь найдет подступы к расшифровке конкретного микроисторического явления, сколь бы ни сложны былипроблемы, с ней связанные, как бы ни был скуден источниковый арсеналсредств, имеющихся в его в распоряжении. Но такого рода поиск должениметь соответствующую мотивацию, связанную с важностью вопроса для вопрошающего и его социального окружения. Сошлюсь на свой опыт педагогической практики. Несмотря на то, что последнее десятилетие отчастивернуло почву для идентификации большой части наших граждан с государством, проблема властной вертикали не утратила своей остроты. Студенческой аудитории вполне понятна актуальность поэтической формулы классика: «В России две напасти, внизу власть тьмы, вверху - тьма власти». Вопрос: «Возможно ли представить в Средние века образ д'Артаньяна на русской исторической почве-» - в студенческой аудитории почти всегда получает отрицательный ответ. Собственный социокультурный и социопсихолоИ.Ю. Николаева24гический опыт дает основания для, пусть интуитивной, уверенности в том, что фигура исторического персонажа, родственного «кошке, гуляющей самапо себе», не соотносима с реалиями отечественной действительности. Дальнейшее выстраивание культурно-исторического ряда, где бы в ретроспективеможно было увидеть некие корреляты образу в западноевропейской истории, корреляты, позволяющие прочертить те самые опорные линии макроисторического рисунка, приводит нас к прорисовыванию чернового варианта матрицы этого рисунка. Матрицы, в которой свое смысловое значение обретаюттакие явления, как, скажем, сформировавшийся на западноевропейской почве принцип «вассал моего вассала не мой вассал». Того факта, что вплоть до XV в. бытовала традиция, согласно которой герцоги короновались в своихвладениях как государи. Некое «опускание» власти на ступень, сокращающую дистанцию с подданными, отражает характер прозвищ, разительно отличающихся от традиции русского, долго остающегося бинарным сознания, видевшего в правителе либо Великого, либо Грозного. В Западной Европерано появляются прозвища, свидетельствующие о десакрализации и снижении фигуры короля - Вселенский Паук, Охотник (Людовика XIII - гугеноты, чтобы выразить презрение к нему). В этот ряд вписываются традиции и ритуалы праздничного мира, к примеру, тот факт, что во время карнаваловимела место пусть шуточная, но казнь потешного короля, позволявшая сбросить пар накопленных отрицательных эмоций. В то время как попытка тверских крестьян поиграть в царей в 1566 г., что фиксирует источник, обернулась для них отрубанием двух пальцев руки и ссылкой. Наконец, в эту же картину вписывается поединок во время Столетней войны Эдуарда III с французским дворянином Эсташем де Рибмоном, описываемый Фруассаром.Английский король выбирает в первой схватке с французами именно этогорыцаря, имевшего репутацию сильного и смелого воина. Несмотря на достоинства противника, Эдуарду III удалось одержать над ним победу. О том, что он сражался с королем, рыцарь узнал только после того, как получил в дар новую одежду и приглашение отужинать в замке Кале со своим могущественным соперником.Этот историко-антропологический ряд микропорядка можно без трудапродолжить.Совершенно очевидно, что приведенные явления перекликаются в смысловом отношении с тем, что представлено фигурой д'Артаньяна. Специфичность элиты, отношения которой как внутри собственного социального слоя, так и с главной властной фигурой были более свободными во всей своей повторяемости-------, относится к одному культурно-историческому и социопсихологическому типу. Типу, который, используя комплиментарный инструментарийтеории авторитарной личности и социального характера Э. Фромма, уточненной с помощью концептуального аппарата теории установки школы Д. Узнадзе, обнаруживает на уровне не осознаваемой, но достаточно устойчивой готовности преодолеть страх перед фигурой авторитета, носителя власти. При этом введение такого концепта, как «габитус» П. Бурдье, существенным образом историзирует реконструкцию социально-психологической идентичностифеодальной элиты западноевропейского региона, позволит описать системуКомпенсаторные функции теории в условиях дефицита источникового знания25автоматизмов поведения этого агента социального поля через структуру социальных полей, специфическую для латинского Запада. Историк, задающийсявопросом об этой специфике, найдет твердую почву для адекватной интерпретации, обратившись к собственно исторической теории среднего уровня. А именно к разработанной в отечественной историографии, в медиевистикетеории синтеза укладов [5, 6], которая дает возможность приоткрыть завесунад тайной культурно-исторической инаковости властных взаимоотношенийв среде французской - шире западноевропейской - элиты. Переводя на языктеории габитуса корпус положений теории типологии феодализма, можносказать, что именно наличие галлоримского магната будет способствоватьформированию агента относительно независимого социального поля. Наличие именно этого слоя определит и факт своеобразной средневековой приватизации, и закрепление за ним судебно-административных функций в качестве неотчуждаемого иммунитета, и особенности восприятия власти на социально-психологическом уровне. В итоге формирующийся слой военногосословия, в том числе в среде мелкого рыцарства, имел более широкую возможность маневра, мог оставаться относительно свободным во взаимоотношениях с короной. Все это в совокупности позволяет построить непротиворечивую гипотезу исторической правомерности бытования образад'Артаньяна как типически знаковой фигуры западноевропейского и преждевсего французского интерьера.Можно проверить на прочность предложенную стратегию использованиятеоретико-методологического знания для реконструкции историкоантропологического феномена в условиях дефицита источниковой информации. Именно макротеория в совокупности с пластикой самой историческойдинамики, интерпретируемой на микроуровне с помощью обозначенногосоциокультурного и социопсихологического инструментария, позволяет использовать для проверки выводов, казалось бы, противоречащую ей модельразвития, скажем, английской идентичности. Известно, что в раннее Средневековье отсутствие античного наследия, скорее, роднит Англию с Россией, где генезис феодального общества осуществлялся также с весомым преобладанием варварского уклада. Однако в эпоху развитого Средневековья в Англии можно наблюдать многочисленные мутации модуса авторитарного сознания, проявившиеся и в поведении как крупного, так и мелкого рыцарствана Ранимедском лугу, заставившем Иоанна Безземельного капитулироватьперед своими подданными, и в статьях Великой хартии вольностей; и в поведении Бешеного парламента; и в цепи культурных явлений, начиная с образа круглого стола, ассоциируемого с текстами Артурова цикла, заканчиваятираноборством Иоанна Солсберийского. Наконец, даже в трансформациисамого религиозного дискурса, отразившего аналогичное «редактирование»авторитарного властного кода, в частности в раннем отделении regnum от sacerdocium в текстах Нормандского Анонима XII в. Налицо результат произошедшего втягивания Англии в гольфстрим влияния античного уклада, опосредованно проявившего себя как следствие «прививки», полученной в ходе нормандского и анжуйского завоеваний. Впрочем, здесь же мы сталкиваемся уже с другой проблемой - проблемой необходимости доведения конИ.Ю. Николаева26цепции типологии феодального развития, сформулированной применительнок раннему Средневековью, до уровня возможностей прорисовки различий в классическую эпоху. Но эта необходимость, как представляется, не противоречит предложенной в данном тексте исследовательской стратегии, но, наоборот, работает на нее.

Скачать электронную версию публикации