Postcolonial discourse in the Interaction of Macro- and Microhistory.pdf В важнейшем для современной российской историографии трехтомникеБ.Г. Могильницкого «История исторической мысли ХХ века» проводитсямысль о тенденции к росту роли глобальной истории ХХ в., в частности работ И. Валлерстайна. Эта тенденция очевидна настолько, что заставила одного из крупнейших специалистов по микроистории М. Бойцова в 2005 г.сомневаться в том, выживет ли микроистория в условиях укрепления влияния макроистории. Однако современная глобальная история во взаимодействии с постколониальным дискурсом не только не отрицает, но и предполагает, возрождает микроисторию, придает ей новый смысл и масштабы. В сущности, речь идет о процессе глокализации (Р. Робертсон) не только мира, но и исторического знания, в рамках которого одновременно растет рольисследования как макро-, так и микроисторических явлений.1. Постколониальный дискурс возник на стыке макропроцесса в мировойистории - распада колониальной системы в 1960-1970-е гг., с одной стороны, и микропроцессов - умножения представителей интеллигенции с неопределенной самоидентификацией, которая «раздваивалась» между культуройродной страны и культурой Запада, полученной в ходе образования. Классическое описание отчуждения, возникающего в этой ситуации, дал Ф. Фанон.Поэтому изначально исследовались как глобальные макропроцессы, такиекак становление образа современного Запада у Э. Саида («Ориентализм», 1978) и возвышение роли в мире «средневекового» Китая у А.Г. Франка(«Азиатский век», 1998), так и уникальные микроявления, такие как положение и самоидентификация отдельных представителей разных народов в чуждом для них мире (Р. Гросфогюль пишет о дискриминации пуэрториканцев в США, как центре мир-системы и борьбы за права человека, Д. Лал делитсяопытом жизни индийца в «средневековом мире» современного ЛосАнджелеса, М.В. Тлостанова характеризует русские по генезису обрядовыепрактики советской номенклатуры кавказского происхождения и казус «империи с двумя лицами» т.п.).Эти исследования порождены глобальной историей и позволяют корректировать ее образы, в частности концепцию миросистем И. Валлерстайна(статья Р. Гроссфогюля опубликована в сборнике «Постколониальное и теория глобализации», 2007). Они соотносятся с представлениями С.Н. АйзенРоль постколониального дискурса во взаимодействии макроистории и микроистории55штадта о «множественных современностях». Это и есть проявление «условия неопределенности», о котором писал Р. Робертсон.2. Поэтому на первый план часто выходит не универсальное, а уникальное знание, порожденное жизненной ситуацией исследователя. Это не только знание человека, очутившегося между двумя высокими культурами, но и знание человека традиционного неевропейского общества, оказавшегося под влиянием западной (в основном бытовой, массовой) культуры. Отсюда новоеявление - глобальная история порождает не только макросюжеты и макроконцепты, но и микросюжеты case-studies, связанные с аборигенным, туземным или традиционным знанием. Порой эти «казусы» могут быть оченьмасштабны. Примерами таких исследований являются изучение «Русскойсистемы» Ю.С. Пивоваровым и А.И. Фурсовым, Ирана - Н. Рахими, Латинской Америки - В. Миньоло.При этом такие микросюжеты и case-studies начинают захватывать не только историю знания аборигенов, о чем писалось в книге «Что такое туземное знание» (1998). Дж. Хобсон и Т. Юнкапорта, Синдано Гакуру отстаивают универсальный статус аборигенного знания как науки. При этом история Запада и созданного там рационального, объективистского знания рассматривается как казус. Ключевой в этом смысле является книга Д. Чакрабарти «Провинциализируя Европу» (2000). Типичным для этого направления, опирающегося на традицию исследования «субалтерных прошлых», является описание объективизма и логоцентризма как единичного казуса, порожденного насильственным духом Запада (имеется в виду, прежде всего, Ф. Бэкон, как автор представления о власти-знании, интерпретированном в духе М. Фуко). Порой эта тенденция к партикуляризации историческогодискурса не исчерпывается локализацией сюжета, но распространяется и на язык, в частности, есть авторы, которые принципиально обсуждают темыпознавательных стратегий только на местных языках, таких как кикуйю (Кения), чтобы не «заразиться» западной логикой, носителем которой является, например, английский язык.Но наиболее интересно то, что к этой же технике провинциализации начинают прибегать неотрадиционалисты как либерального, так и демократического толка, более или менее далекие от постколониальной идеологии. Так, американский экономист Д. Лал (1998) выводит за рамки общих закономерностейистории идеалы античности, а также европейской индивидуалистической верыи морали, опирающейся на авторитет церкви. Они заменяются идеалом семейной, внецерковной -------морали, как универсальной основы стабильного развития(Сингапур, Китай, Индия). Лал возражает против абсолютизации идеи экономического прогресса, сопоставляя «ловушки высокого уровня равновесия» на средневековом Востоке и «декаданс среди процветания» на современном Западе. Он пишет о большей стабильности и эффективности неиндивидуалистических обществ (Индия, Юго-Восточная Азия), основанных на семейных ценностях. История семьи приобретает у Лала (либерала) большее значение, чем история знания или промышленности.3. Еще интереснее описание истории Запада историком науки Р. Осборном (2006). Для него основой специфической, нелинейной формы макроисИ.Н. Ионов56тории становится традиция догосударственного общества Запада, воспроизводящаяся в квазиобщинных формах, таких как цехи, свободные города, секты, профсоюзы, а также в таких формах сознания, как эмпиризм Г. Галилея и релятивистская физика. Напротив, история рационализма (и особенно логоцентризма Платона, философов Просвещения, Г.В.Ф. Гегеля, К. Маркса) выступает как казус, порожденный особенностями истории Запада, разрушающими диалог и препятствующими образованию собственно политическойтрадиции (как традиции переговоров), что привело весь мир к неисчислимым бедствиям, милитаризации общества, колонизации, возникновению империй и тоталитаризму. Так, Осборн развивает важную традицию в историицивилизаций, представленную Н. Элиасом, впервые в 1939 г. обрисовавшимисторию цивилизации как казус, производную от форм жизни придворногообщества.4. Наиболее характерен как методолог, близкий к этому направлению, немецкий историк Ю. Остерхаммель, который, критикуя Э.В. Саида и особенно его последователей, выдвинул в 2001 г. целый комплексметодологических приемов сравнительного изучения цивилизаций, основанных на диалогическом принципе, который сохраняет право на инициативу за каждой из взаимодействующих сторон. Остерхаммельвыступает за сохранение «суверенитета» макро- и микроистории, противсведения микроистории к макросхемам. Он видит в наследии Э.В. Саидапрежде всего анализ меры взаимонепонимания культур. Поэтому историк, как переводчик, должен -------обладать двойной компетенцией (примером для негослужит У. Мак-Нил, совершивший в макроистории «эмпирическийповорот»).Остерхаммель описал возможные констелляции 1) синхронного и диахронного подходов, 2) интра- и интерцивилизационных сравнений, 3) структурного сравнения и истории связей цивилизаций, 4) тотального или частичного сравнения, 5) асимметричных и симметричных моделей, 6) конвергентного и дивергентного сравнения. Господствующей при этомстановится не тотальная, холистская, а дифференцированная, частичная, конвергентная, симметричная версия сравнительного описания, учитывающая как общие черты, так и различия цивилизаций, их отдельныхрегионов, институтов, уровней и секторов. Макроистория и микроисторияпри этом переплетаются между собой. Аналитичность и эмпиризм, холизми парциализм, конвергенция и дивергенция сосуществуют на основепринципа дополнительности, причем анализ конкретных черт цивилизацийдоминирует.

Скачать электронную версию публикации