«To possess or to be?» Crises of social and psychologicalidentity as response to challenges of new life-style.pdf «Иметь или быть»- - это название одного из трудов известного психолога и социолога Эриха Фромма. Суть такой постановки проблемы заключается в противопоставлении Фроммом двух модусов поведения человеческойнатуры: модуса бытия и модуса обладания. Вот что учёный говорит о природе обладания: «Природа обладания вытекает из частной собственности. При таком способе существования самое важное - это приобретение собственности и моё неограниченное право сохранять всё, что я приобрёл» [1. С. 103].Но у него есть и более яркие выражения, которые характеризуют природуобладания гораздо яснее и глубже: «В буддизме этот способ поведения описан как «ненасытность», а иудаизм и христианство называют его «алчностью»; он превращает всех и вся в нечто безжизненное, подчиняющееся чужой власти» [1. С. 103].Значительно реже встречающийся, по мнению Фромма, модус бытияимеет в своей основе независимость, свободу и наличие критического разума. «Его основная характерная черта - это активность не в смысле внешнейактивности, занятости, а в смысле внутренней активности, продуктивноеиспользование своих творческих потенций» [1. С. 114].Конечно, строивший свою теорию, Фромм опирался в основном на эмпирический материал, связанный с современным ему индустриальным обществом. Однако попробуем использовать данную теорию в совокупности с рядом других, таких, например, как теория идентичности Э. Эриксона, теория установки Д. Узнадзе и др., применительно к античному материалу. Основанием к этому может послужить то, что такой комплекс методик по исследованию бессознательного уже не раз успешно применялся в изучении не только современных пластов истории, но и различных исторических сюжетов эпохи Средневековья и даже древней истории. Ярким примером в этойобласти являются исследования томской исторической школы [2, 3, 4].V-IV вв. до н.э. стали переломным моментом не только для историиДревней Греции, но и, пожалуй, для всей европейской истории. Именно на этом этапе, по мнению многих исследователей, греческая полисная системадостигла сначала своего наивысшего расцвета, а затем и своего краха. Вот что пишет по этому поводу известный отечественный антиковед Э.Д. Фролов: «В самом деле, пора наивысшего расцвета в Древней Греции полиснойцивилизации - эпоха так называемого Пятидесятилетия, т.е. время от решающих побед греков в борьбе с персами и до начала междоусобной ПелоГ.И. Садыков102понесской войны (479-431 гг. до н. э), совпадает с началом развития и такихтенденций, которые скоро должны были подточить фундамент этой цивилизации. Скажем яснее: Греко-персидские войны, в ходе которых полисныйстрой столь убедительно продемонстрировал свои преимущества перед восточной деспотией, резко стимулировали общественный прогресс, а в этомпрогрессе и были заложены исторические основания кризиса полиса» [5.С. 15]. Именно это время идеально подходит для того, чтобы случилось то, что принято называть кризисом идентичности [6]. Этот процесс не был совсем однороден, здесь было и то, о чём писал Эриксон: «Попав в экстремальные условия войны, они (люди) потеряли ощущение тождества личности и непрерывности времени» [6. С. 26], и более масштабный процесс, связанный с эрозией прежних фиксированных установок и укреплением новых, актуально-моментальных. Ведь в результате войн с персами произошло настоящее оплодотворение греческой экономики, помимо набирающих обороты ремесла и торговли в городе, толчок к развитию получили и некоторыеотрасли товарного земледелия (производства вина и масла). В связи с этимкрепнут и расширяются крупные рабовладельческие хозяйства, в которыхзадействуют новых захваченных рабов. «К этому времени относится возникновение крупных состояний в Элладе, как об этом можно судить на примереафинянина Каллия, разбогатевшего за счёт добычи, взятой у персов при Марафоне» [5. С. 15]. Последовавшая за греко-персидскими войнами Пелопонесская война, бывшая по своей сути междоусобной, лишь способствоваларазвернувшемуся процессу смены установок.Можно сказать, что в условиях афинской экспансии обнаруживается нечто скрытое в глубинных пластах бытования самой цивилизации: рост торговли и обмена как спутников, с одной стороны, рост самого материальногоуклада греческого мира, с другой - расширение его контактов с другими мирами, в том числе и Востоком, повлек за собой появление на авансцене истории новых агентов истории (термин П. Бурдье [7]), являвшихся носителямиэтого уклада, которые всем своим образом жизни и притязаниями бросилиневольный вызов традициям и, в частности, элите полиса, которая доселебыла носительницей основных его ценностей. Следует особо подчеркнуть, что этот конфликт будет не раз взрывать европейскую историю, особеннопрозрачно дав о себе знать в эпоху позднего Рима, если говорить об античном времени, или же в эпоху конца Средневековья - начала раннего Новоговремени, или же в пореформенную эпоху России века XIX, равно как и в перестроечном и постперестроечном пространстве современной России. Вездеон явит свой лик в появлении нуворишей, людей из той среды, которая не принадлежала к аристократии, но пришла, условно говоря, из низов и стремилась занять свое место под солнцем, тесня традиционную элиту. С горечью многие ее представители могли говорить так, как сказал Алкей: «Деньги - это человек».Однако, даже несмотря на масштаб разложения прежней системы ценностей, находились и такие личности, которые не склонились перед утвердившим свою власть модусом обладания, и в числе таких были всем известныеСократ сын Софроникса и Платон Афинский.«Иметь или быть»- Кризис социально-психологической идентичности103Жизнь Сократа - сама по себе ярчайший пример торжества творческогоначала ради него самого, ведь мудреца нельзя упрекнуть ни в корысти, ни в тщеславии, напротив, история сохранила массу примеров, доказывающихобратное: «Его можно было встретить на рыночной площади, в мастерскойоружейника, сапожника, в гимнасиях и палестрах (местах для занятия гимнастикой) - словом, почти всюду, где он мог общаться с людьми и вести беседу.В то же время этот человек избегал выступлений в народном собрании, на суде, в других государственных учреждениях. Это был афинянин Сократ, сын Софроникса» [18. С. 51-52]. Вот один из ярких случаев, когда Сократ в очередной раз поставил правдоискательство выше материальных ценностей и одобрения власти: как-то ему было поручено привезти с острова Соломинаизвестного богача Леонта; привезти для того, чтобы казнить (олигархи стремились завладеть его имуществом). Сократ выполнить поручение отказался, чем в очередной раз продемонстрировал свою самостоятельность и принципиальную позицию. А.Ф. Лосев по этому поводу эмоционально замечает: «Сократ едва избежал казни, да от кого- От тех, кого считали его учениками - Крития и Хармида (Алкивиад к этому времени был убит в МалойАзии), давным-давно променявших трудное сократовское правдоискательство на политические интриги» [9. С. 25].В конечном итоге жизненный путь Сократа закончился весьма предсказуемо - он был казнён за свои убеждения, от которых не отрёкся ни на суде, ни перед смертью [10]. Однако его идеалы и убеждения оказали колоссальное влияние на юного Платона, который, возможно, не до конца это осознавая, сделал гораздо больше своего учителя для их распространения. Воспитанный в очень знатной семье в лучших традициях калогатии (от греческихслов «calos» - прекрасный и «agathos» - хороший), получивший прекрасное, по тем временам, образование у лучших и мудрейших мужей (Дионисий, Дракон, ученик Дамона, Аристон из Аргоса и т.д.), он отказывается идти по, казалось бы, чётко определённому пути политика и общественного деятеля.Пожалуй, главной причиной отказа Платона от одной из важнейших полисных ценностей - активного занятия общественно-политическими делами -послужила именно гибель учителя, с которым он, без сомнения, себя идентифицировал. «Писаные законы и нравы поразительно извратились и пали, так что у меня, вначале исполненного рвения к занятию общественными делами, когда я смотрел на это и видел, как всё пошло вразброд, в конце концов, потемнело в глазах» [11. С. 477]. Тем не менее даже сконцентрировавшись на литературном творчестве, мыслитель не смог переступить через целый комплекс фиксированных установок его эпохи, связанных с общественно-политическим поприщем. Он сублимирует свою безграничную творческую энергию для создания проекта идеального государства, который безуспешно пытается реализовать за пределами Афинского полиса, ища благоволения сиракузских тиранов.Несмотря на некоторый эгоистический и авторитарный оттенок своейполитической теории, Платону удалось в наиболее четком для тогдашнейэпохи виде отрационализироовать уязвимость греческой демократии, ахиллесову пяту которой он видел, если модернизировать его мысль (а без этойГ.И. Садыков104натяжки не обойтись, чтобы понять ее движение), в непрофессионализме отправления власти (вспомним классика: «Кухарка не может управлять государством»). Непрофессионализме, приводящем к пагубным последствиямдля многих. И во многом поэтому в основе политической модели философачётко прослеживается гуманистическая составляющая, очень ярко проявляющаяся в словах: «…никакое искусство и никакое правление не обеспечивает пользы для мастера, но, как мы тогда и говорили, оно обеспечивает её и предписывает своему подчинённому, имея в виду то, что пригодно слабейшему, а не сильнейшему» [12. С. 103-104]. За образом же мудрого правителяплатоновской утопии скрывается прозрение человека, испытавшего эти последствия и стремящегося найти средства избежать их.Подводя некую черту, можно сказать, что гуманизм Платона родился на хрупкой почве личных идентификаций с человеком, олицетворявшим для него авторитет, человеком, подвергнутым в ситуации кризиса остракизму, несправедливо попранным «слабейшим». Но само страдательно-творческоеразрешение кризиса идентичности Платона, явившегося, в свою очередь, отражением кризиса полиса, его ценностных ориентаций, стало возможнымблагодаря накопленному в этом же полисе на уровне как психологического, так и интеллектуального опыта знания.

Скачать электронную версию публикации