Social memory within the framework of historicism.pdf Анализ глубинной укорененности человека вмире памяти, традиция которого восходит к ан-тичности, являлся постоянным лейтмотивом фи-лософской и исторической мысли. «Случай с па-мятью» - так называется одна из философскихповестей великого вольнодумца Вольтера. С при-сущим ему сарказмом Вольтер пишет, что род че-ловеческий, ветреный и неблагодарный в очеред-ной раз обидел память. Дочери Мнемозины всту-пились за мать и, чтобы отомстить людям, лишилиих памяти. Утратив дар воспоминаний, люди по-теряли способность выполнять простые дела. Онине узнавали друг друга, с трудом отыскивали себе«хлеб насущный». На земле воцарился хаос, ноМнемозина сжалилась над глупцами, вернув имдар памяти со словами, что без памяти нет ума.Тезис о взаимосвязи памяти и ума не нуждается вдоказательстве. Но возникает другой вопрос, окакой памяти идет речь - социальной и/или исто-рической? Ответ предполагает выявление двухпроблем: сходства и различия памяти историче-ской и социальной и в каком отношении право-мерно рассматривать «возраст» социальной и ис-торической памяти.Историческая память - это, в первую очередь,сознательное обращение к прошлому со всеми егоположительными и отрицательными моментами,попытка восстановить действительность проис-шедших событий. Историческая память являетсяпредметом исследования и историков, которыеставят цель выявить, «как, собственно, происхо-дило» то или иное историческое событие, и фило-софов, которые пытаются выяснить основные тен-денции и смысл исторического развития, отра-женные в историческом сознании. Речь идет о со-отношении реального прошлого и его сохранениии адекватном понимании актуальным настоящим.Но, как отметил академик В.К. Егоров, современ-ный уровень исследования исторической памятинапрямую связан с аксиологическими компонента-ми, во многом определяющими содержание истори-ческой памяти народа [1. С. 24]. Именно ценностно-смысловая нагруженность исторической памятистимулирует исследование ее взаимосвязи с памя-тью социальной. Эта взаимосвязь историками анали-зируется через призму функциональных отношений.Так, в работе Б.Г. Могильницкого отдельныйраздел посвящен функции социальной памяти, кото-рая, по его мнению, «меняет свое содержание наразных этапах исторической науки не только вслед-ствие избирательного характера подхода к явлениямпрошлого, но и, в не меньшей степени, в силу ихоценки. Одни и те же явления прошлого нередкополучают в разных системах исторических пред-ставлений диаметрально противоположную оценку,что определяет их неодинаковое звучание в памятиразличных общественных классов. Не удивительно,что функция социальной памяти имеет ярко выра-женный мировоззренческий характер» [2. С. 158].Мировоззрение как достаточно устойчиваясистема наиболее общих воззрений на мир и месточеловека в нем именно в силу своей всеобщностиориентируется на социальную память, в то времякак историческая память, в силу своей временно-сти, обращается к более конкретным феноменам,включая как запоминание их содержания, так изабвение. Общепринятое представление о запоми-нании как до конца осознанном акте потому и не-диалектично в своей основе, что в действительно-сти мы запоминаем не только то, что хотим (осоз-наем, понимаем), но и то, что не ставим целью за-помнить (не осознаем, не понимаем в данный,конкретный момент). Запоминание выступает вэтом отношении как элементарная исходная абст-ракция памяти, которая является тождественнойзабыванию. Достаточно подробно глубинная диа-лектика забвения и памяти анализируется в книгеФ.Г. Юнгера (Friedrich Georg Junger) «Память ивоспоминание». Он пишет: «Мысль превращаетсяв задуманное. Мышление о задуманном и есть па-мять как повторение мысли. Что-либо, бывшее впрошлом, появляется вновь, если мы позаботимсяоб этом воспоминании» [3. S. 11]. По его мнению,забвение тождественно памяти, но «событие, про-исшедшее в прошлом, путем его сознательноговоспоминания, остается в памяти (Im-Gedдchtnis-Behaltenes)» [3. S. 12].В качестве теоретического аргумента, обосно-вывающего данное небесспорное утверждение,обратимся к анализу концепции памяти француз-ской историко-методологической школы, реализо-ванной в серии изданий под общим названием«Место памяти». Группа исследователей (рук.П. Нора) исходит из констатации разрыва междуисторической памятью и историей как следствиемтого, что историческая память не сохранила намобщей непрерывной картины истории. Первыйрезультат отрыва истории как науки от историче-ской памяти П. Нора усматривает в самом сущест-вовании историографического сознания. «Историяисториков», - отмечают они, - сформировала осо-бую среду памяти, постепенно складывающуюсяот создателей средневековых хроник до предста-вителей исторической науки, каждый из которыхвоссоздавал картину ограниченной памяти - памя-ти династий, монархов, народов, наций. Характе-ризуя историческую память как память-архив,П. Нора отмечает, что в этом случае память сво-дится к своеобразному складу материальных запа-сов, которые мы не способны удержать в воспо-минаниях. В связи с этим возникает вопрос о том,что из всего многообразия исторических материа-лов действительно должно бы запомнено, то естьтрансформировано из памяти исторической в па-мять социальную. Иными словами, как научитьсяискусству забвения неважного и не значимого и,одновременно, овладеть мастерством запоминаниясущественного. Но было бы поспешным считать,что искусство забывания - это некий неуправляе-мый, стихийный процесс. Забвение в историче-ской памяти выступает как целенаправленный,осознанный процесс. Причем в рамках историче-ской науки оно принимало, в результате целена-правленной деятельности, системный характер.Сами создатели исторических источников изобре-ли достаточно универсальные способы забвенияфактов исторической памяти, сообщая о событиинеправду или умалчивая о правде.В эссе «Шапка Климентиса» приводится фактподобного умалчивания. В феврале 1948 г. лидерчехословацких коммунистов произносит речь вПраге перед многочисленной толпой слушателей.С этого момента начинается история коммунисти-ческой Чехии. Идет снег, падающий на непокры-тую голову К. Готвальда. Климентис, один изсподвижников К. Готвальда, в порыве участияснял со своей головы меховую шапку и водрузилее на голову лидера. Этот факт - К. Готвальд вмеховой шапке - был зафиксирован и растиражи-рован в тысячах фотографиях, став хрестоматий-ным. Четыре года спустя Клементис был обвиненв измене и повешен. «Отдел пропаганды тотчасизъял его из истории и, разумеется, из всех фото-документов. С этого времени Готвальд стоит набалконе один. На том месте, где был Климентис,теперь только голая стена дворца. От Климентисаосталась лишь меховая шапка на голове у Гот-вальда» [4. С. 101]. Примеры манипуляций с со-держанием исторической памяти можно отыскатьв истории практически любого периода любойстраны. Отметим, что утеря референции, вытесне-ние, вычеркивание из исторической памяти тогоили иного факта, оставляя тонкий пробел, как быслед своего уничтожения, происходят не только вматериальной, не языковой сфере (в данном примерев сфере фотодокумента). На самом деле этот процессосуществляется в порядке дискурса государственнойзнаково-символической системы, как бы «процежи-вающей» воспоминания об исторических событиях инаполняющей историческую память определеннымивысказываниями, фактами, которым суждено ле-гальное бытие в исторической памяти.Причем иные высказывания и факты сознатель-но обрекаются на вытеснение, забвение, что приво-дит к искажению содержания исторической памяти.В этом случае историческая память выступает какотражение своеобразного «заказа» на то или иноевидение прошлого. Следствием этого являются пе-реписывание, переоценка исторического прошлого,в котором его содержание сознательно профаниру-ется или, напротив, сублимируется.В качестве предварительного вывода отметим,что подобные манипуляции, искажающие содер-жание социальной памяти, сравнительно редки.Социальная память в силу того, что она охватыва-ет больший объем запоминаемого материала, ме-нее связана с вещественными носителями своегосодержания, слабее подвержена манипуляции. Кро-ме того, сам процесс бытования социальной памятиреализуется в таких формах ее существования, кото-рые охватывают глубинные сущностные характери-стики социума, коренящиеся в мифах и архетипах. Вто же время анализ социальной памяти с позицийисторизма, позволяет перенести проблему «забве-ния - запоминания» в парадигму «знания - незна-ния». Знание предполагает фиксацию в обществен-ном сознании прошлого состояния социума и вос-произведения сложившихся типов общественныхотношений или определенных сторон этих отноше-ний. Незнание выступает как сознательный отказ отиспользования уже отрефлексированного, проверен-ного историей социального опыта и попытка создатьнечто новое в общественных отношениях. Подобноенезнание ведет к волюнтаризму и анархии в соци-альных отношениях, непродуманных реформах сло-жившихся социальных институтов, будь то образо-вание, культура или экономика. В этом случае про-исходит сознательный отказ от фактов, которые ле-жит в основе исторической памяти.Трактовка содержания исторического фактазависит не только от субъективных пристрастийисследователя, но и от той научной парадигмы, врамках которой он работает. Сами историки в сво-ей деятельности по реконструкции историческогопрошлого не свободны от определенных массовыхстереотипов, от социальных стимулов своей тео-ретической деятельности, а также творчества вобласти создания «новых мифов» и от процессовинтеллектуализации обыденного историческогосознания, сколь бы неоднозначны и противоречи-вы они ни были. «Перед историком, - пишетИ. Олабарри (I. Olabarri), - стоит задача не изобре-тать традиции, а скорее, изучать, как и почему онисоздаются. Мы должны сформулировать некуюисторическую антропологию нашего собственногоплемени. Но одно дело, когда антропологи простосимпатизируют тому племенному сообществу,которое они изучают, и совсем другое - когда онистановятся его шаманами» [5. Р. 178]. Озабочен-ность испанского историка вполне понятна, таккак реализация, даже гипотетическая, данной про-граммы, приводит к чрезмерной субъективации воценке прошлого, что, в свою очередь, чреватоопасностью манипулирования как историческимсознанием, так и содержанием памяти.Можно предположить, что речь в данном слу-чае идет не столько о самом факте, отражающемсодержание памяти, сколько о том, как оно пони-мается последующими поколениями. Историче-ский факт в этом случае рассматривается и какпринадлежность собственно истории, и как дос-тояние науки, отражение в науке факта, имевшегоместо в реальной жизни. Познание как отражениедействительности воспроизводит только часть ре-альности, в данном случае - прошлого. Совпаде-ние факта жизни и факта науки - это проблема,которая вряд ли будет до конца решена. Историк,изучающий ту или иную эпоху, далеко не всегдарасполагает всеми необходимыми фактами. По-этому вопрос не только в том, как интерпретиру-ются факты, но и в том, какой полнотой фактиче-ских данных о прошлом обладает историк в мо-мент проведения исследования. Кроме того, об-ращение к исторической памяти тесно связано спроблемой исторических альтернатив. История,еще в древности названная учительницей жизни,способна предостеречь от ошибочных вариантов.Но опыт истории, ее уроки не гарантируют того,что если мы поступаем не так, как ошибавшиесяпредшественники, то действуем правильно. Этобыло бы справедливым лишь в том случае, если быв жизни всегда было только два пути и, соответст-венно, существовал выбор по принципу «или - или».Поэтому качество и полнота исторической памяти взначительной степени характеризуются широтой иглубиной осознания исторических альтернатив. Посуществу проблема исторической памяти принимаетформу исторической герменевтики, а сама историче-ская память в этом отношении выступает в качествеодного из измерений памяти социальной. Но сампроцесс понимания сущности и смысла истории,отраженной в исторической памяти, может бытьзначительно отягощен субъективными, психологи-ческими, культурными и иными пристрастиями са-мих историков. В этом случае возникает ситуация,когда одно историческое событие прошлого получа-ет разнообразные, иногда прямо противоположныеинтерпретации.Проблема противоречивости в интерпретациисобытия или факта может быть значительно смяг-чена при условии рассмотрения события в контек-сте не исторической, а социальной памяти. По на-шему мнению, положение о том, что социальнаяпамять является лишь функцией истории, в составкоторой входит не только накопление и сохране-ние опыта поколений, но и оценка отдельных ис-торических явлений, сужает значимость социаль-ной памяти. Понимание социальной памяти лишьв функциональном ключе значительно элимини-рует ее эпистемологические возможности, ограни-чивая их аксиологически нейтральной дескрипци-ей, не затрагивая сущностных характеристик. Неявляется достаточно обоснованной и позицияО.Г. Эксле, который стирает различия между со-циальной и исторической памятью, рассматриваяих как формы памяти, «где историческое, как исоциальное, представляются как тесно связанныедруг с другом» [6. S. 75]. Различие между этимидвумя формами памяти О.Г. Эксле видит лишь водном. Социальная память, выступая в своем вы-соком смысле как «Memoria», являет память овечности в евангельском смысле бытия. Истори-ческая же память описывает обыденное, профан-ное. Подобная дихотомия «обыденное - профан-ное», введенная без достаточного обоснования,влечет за собой явное искажение содержания памя-ти как исторической, так и социальной. Налицо ещеодна попытка дескрипции исторической и социаль-ной памяти, без введения определенных системныхоснований, что не позволяет задать критериальныепараметры анализа как исторической, так и соци-альной памяти, а значит, и ответить на вопрос, по-ставленный в начале статье. В то же время изло-женные выше позиции позволяют выявить, во-первых, сходство исторической и социальной памя-ти, во-вторых, специфику каждой из них.Центральным системообразующим моментом,объединяющим социальную и историческую па-мять, является человек (человечество в целом),который выступает носителем как исторической,так и социальной памяти. Но человек, сочетая всебе временное и вечное, всеобщее и особенное,постоянно конструирует свое отношение к миру, ив этом постоянном творческом диалоге возникаетсоциальная память. Таким образом, человек, соци-альная группа и общество в целом выступают объ-ектами и одновременно субъектами как историче-ской, так и социальной памяти. Объектами - в тоймере, в какой они разворачивают в социуме своеобъективное социальное бытие. Субъектами - по-скольку они способны активно изменять и дажеманипулировать содержанием памяти. Но здесьвозникает вопрос о «возрасте» памяти социума.Историческая память как более ранняя форма ре-цепции бытия человека и человечества имеет зна-чительно более длительную историю и, соответст-венно, больший возраст. Началом ее являютсяпервые исторические описания прошлого, зафик-сированные в текстах.Социальная память могла возникнуть тогда,когда было утрачено первоначальное единствосоциума и было необходимо создавать иные тео-ретические конструкты, отражающие социальноебытие отдельного человека, группы, государства,когда история стала представляться не только какрассказ о прошлом, о том, что было, но и анализи-роваться как особая временная ценность, как то,что Ф. Ницше назвал «надысторическим». Соци-альная память возникает с того момента, когдачеловек начинает осознавать себя не только чле-ном родовой, клановой, цеховой организации, асвободным субъектом, способным самостоятельноопределять ценностно-смысловые ориентиры сво-его бытия. Таким образом, единство объектно-субъектных оснований исторической и социаль-ной памяти порождает различие между ними то-гда, когда речь идет о содержании информацион-ной и культурно-семиотической наполненностиданных феноменов. Историческая память фикси-рует в своем содержании то, что уже было. Соци-альная память способна включить в свое содержа-ние то, что есть, и то, что еще будет, но латентноприсутствует, бытийствует здесь и сейчас. Соци-альная память в своей интенции направлена надостижение ценностно-смыслового консенсуса,память историческая стремится сохранить и пере-дать истинные знания о прошлом. Соответствен-но, понятия «социальная память» и «память исто-рическая», имея идентичный объект отражения,отличаются способами фиксации его содержанияи формами отражения бытия как на информаци-онном, так и на культурно-семиотическом уровне.Результаты исследования социальной памяти вконтексте историзма позволили выявить процесс идинамику ее становления в качестве субъект-объектной детерминанты.

Скачать электронную версию публикации