A.N. Zheravina historian and times.pdf Сегодня, как и столетие назад, история вновьоказалась на перепутье. Глобализацией начатоформирование принципиально нового типа связинауки и общества, но в этом процессе классиче-ским дисциплинам о человеке и культуре не отво-дится сколько-нибудь значительного места. Опас-ность вытеснения гуманистического дискурса на-периферию государственного и общественногоинтереса уже осознана как социальная проблема,решить которую призваны, в том числе, дискуссиио функциях и роли исторического знания в совре-менном мире [1]. На наш взгляд, их естественнымпродолжением может стать тема профессиональ-ной деятельности историка - исследователя и пре-подавателя. Обращение к ней ставит в круг обсу-ждаемых проблем фактор личности и через био-графию ученого дает возможность увидеть логикуразвития науки о прошлом и понять пути, которыепомогут вернуть доверие интеллектуальной дея-тельности гуманитария.Университетская наука второй половиныХХ - начала ХХI в. сформировала блестящуюплеяду историков, имевших и сохранивших ин-дивидуальный исследовательский почерк. С пол-ным правом к ней можно отнести Анису Нурл-гаяновну Жеравину (Нуриманову), отмечающуюв 2012 г. восьмидесятилетний юбилей.Биография башкирской девочки из крестьян-ской семьи, ставшей одним из авторитетных про-фессоров Томского университета, созвучна эпохе[2. C. 297-301]. И это не пустые слова. В основныхвехах научного пути А.Н. Жеравиной просматри-ваются как проблемы, решаемые страной вчера исегодня, так и ценностные ориентиры ее поколе-ния, которые не смогли разрушить распад совет-ской государственности и «культурная револю-ция» постперестроечного периода.А.Н. ЖеравинаВ начале 1930-х гг. семья Нуримановых, похо-ронив десятерых детей, с младшими Хаббабом иАнисой уезжают из голодающего Поволжья в Си-бирь. Главная интонация воспоминаний А.Н. Же-равиной о детских годах - благодарность самымразным людям: учителям, соседям, друзьям. С ихпомощью «сибиряки поневоле», на первых порахдаже не владевшие русским языком, смогли обу-строиться на новом месте, а Аниса - после траги-ческой гибели мамы - прекрасно окончила школу.Сугубо частные обстоятельства, помещенныев событийный контекст 1930−1940-х гг., открыва-ют в переселении Нуримановых нечто большее,чем цепь совпадений и случайностей. История се-мьи, понятая как часть истории общества, стано-вится уже поводом для разговора о «биографиче-ски детерминированных ситуациях» - физическоми социокультурном окружении человека, которымобусловливаются его статусно-ролевые, морально-идеологические позиции и жизненные цели [3.C. 12−13].Во-первых, заслуживает внимания сам выборСибири в качестве «территории спасения». Намногочисленных материалах установлено, чтоименно такое отношение к региону вызвало вовторой половине XIX - начале ХХ в. доброволь-ные массовые миграции, в составе которых были инароды Поволжья. Сохранение этой практики вгоды советской власти убеждает в том, что пред-ставления о восточных территориях страны как«крестьянском рае» - месте благополучном, спра-ведливом и вольном - по-прежнему оставались вструктуре мотивов мигрантов.Во-вторых, в семейной истории Нуримановыхотчетливо проявляются особенности строительст-ва «Советской Сибири». Прожив несколько лет водном из сел на Оби, в 1937 г. они переезжают вНовосибирск. Быстрое промышленное развитиегорода делало его привлекательным не только длякомсомольской молодежи из разных областейстраны, но и для тех жителей окрестных деревень,которым было сложно принять политику коллек-тивизации и отказаться от веры предков [4]. В го-ды войны численность города продолжала растиза счет беженцев, эвакуированных вместе с пред-приятиями рабочих и сосланных «потенциальнонеблагонадежных» элементов.Резкое увеличение населения Сибири в1930−1940-е гг. изменило характеристики регио-нального социума. В частности, А.Н. Лапшин по-лагает, что это привело к ассимиляции известногоеще с XIX столетия «этнографического типа сиби-ряка» − его хозяйственного и бытового уклада,языковых особенностей. В итоге им стал считать-ся всякий житель территории Сибири «вне зави-симости от его происхождения, культурной и пси-хологической ментальности» [5]. Если рассматри-вать сибирское региональное самосознание какнекое застывшее образование, то воздействие мас-сового притока вынужденных и добровольныхпереселенцев, действительно, следует расцениватьв дискурсе разрушения. В то же время подход ктерриториальной идентичности как к подвижномуфеномену, а идентификации как к процессу, неимеющему конечной точки, позволяет заметить,что история Сибири есть история постоянныхвстреч и контактов автохтонных народов - группстарожилов, давно осевших и адаптированных кместным условиям, - и вновь прибывших. Вряд либудет далеким от истины утверждение, что и пре-жде региональный социум неоднократно пережи-вал подобный «кризис идентичности», которыйблагополучно завершался формированием новоготипа сибиряка [6. C. 700].Важным представляется другое. Традиция со-существования в Зауралье разных этносов и кон-фессий насчитывала к середине XX столетия бо-лее чем трехвековую историю, и Новосибирскстал всего лишь одним из многих «плавильныхкотлов» - сообществом, привыкшим к собственнойполикультурности и считающим естественнымпомогать людям других национальностей и убеж-дений. Осмелимся предположить, что именно дет-ским и школьным годам А.Н. Жеравина обязанавозникновением интереса к Сибири и уважения клюдям, ее населяющим, который в дальнейшемопределит ее профессиональную судьбу - бытьисториком сибирского крестьянства.Хотя сама А.Н. Жеравина признается в том, чтопосле окончания школы не видела себя исследовате-лем. Она мечтала об учительстве - и потому выбор,в сущности, был связан с определением предмета, авот здесь и начались трудности. Нравилось все, кро-ме зоологии: «Всяких червяков с трудом переносила,математику решала хорошо, с удовольствием гото-вилась к истории. А особенно любила немецкийязык, и преподавательница Ольга Михайловна - де-портированная из Поволжья немка - специальногоготовила меня к поступлению на иняз». Однако меч-та учиться в Ленинграде была недостижима - семьянуждалась, и Аниса, под влиянием рассказов школь-ной пионервожатой о Томском университете, реши-ла отправиться туда и стать студенткой историко-филологического факультета.Факультет, как самостоятельное подразделе-ние возникший в 1940 г., на рубеже 1940-1950-х гг. переживал настоящий подъем, несмотряна то, что столичные профессора − К.Э. Гриневич,Ф.А. Хейфец, Э.Н. Ярошевский, А.И. Неусыхин, −немало сделав для факультета, вернулись в своимосковские вузы. Зато появились молодые талант-ливые ученые - А.И. Данилов, А.П. Бородавкин,И.Г. Коломиец, П.В. Копнин, защитили диссерта-ции З.Я. Бояршинова и В.С. Флеров, приехал про-фессор И.М. Разгон [7. C. 79−81]. У них предстоя-ло учиться А.Н. Жеравиной в 1950−1955 гг.Одним из ведущих научных направленийфакультета стала история политического и хо-зяйственного освоения Сибири пришлыми и ко-ренными народами. Сегодня кажется, что в этомсобытии не было ничего знаменательного. Од-нако не стоит забывать, что история края нахо-дилась в тот момент на периферии интересаспециалистов: полевые дневники немецких ис-следователей XVIII в., труды областников рубе-жа XIX−ХХ вв. по разным причинам оказыва-лись невостребованными. И все же в 1950-е гг.,когда Томский университет и Сибирское отде-ление АН СССР выступили инициаторами изу-чения региональной проблематики, момент пре-емственности был. По мнению К.В. Петрова,сибиреведческие школы, сложившиеся в совет-ский период, могут считаться наследниками до-революционной науки, поскольку ими сохране-ны не только «методы, подходы, концепции ипринципы решения исторических проблем», нои сам способ передачи научной традиции - отучителя к ученику [8. C. 155].Современный уровень развития информаци-онных и образовательных технологий объективносоздает все меньше условий для реализации по-добного рода интеллектуальной связи между по-колениями историков. Хотя очевидно, что однимлишь расширением набора компетенций и числаобучающих методик вряд ли можно заменить лич-ность преподавателя и его слово, обращенное каудитории. Это прекрасно осознавалось наукойпрошлого, предпочитавшей определять ученых потому, «у кого они учились» [9. C. 102].«Еще на I курсе, - напишет А.Н. Жеравина всвоих воспоминаниях, - судьба свела меня с чело-веком, которому суждено было занять почетноеместо среди замечательных людей университета иведущих сибиреведов. Зоя Яковлевна Бояршиновапредложила мне тему курсовой работы по историиуйгуров. Но в то время, как оказывается, я не го-това была к встрече с большим ученым, по словамакадемика Н.Н. Покровского, обладавшим науч-ной смелостью и способностью видеть проблема-тику завтрашней науки. Эти качества Зои Яков-левны я смогла оценить через много лет.Вторая встреча с ней, уже как с руководителемкандидатской диссертации, произошла осенью1961 года, через одиннадцать лет после того, как якое-как справилась с выполнением своей курсо-вой, перешла на кафедру всеобщей истории, защи-тила на «отлично» дипломную работу на тему«Шандор Петефи - идейный вождь революцион-ной демократии в Венгерской революции 1848-1849 гг.», проработала в сельской школе.Главную роль в том, что я оказалась в числеучеников З.Я. Бояршиновой, сыграл И.М. Разгон.Именно он волевым решением определил меня кней. Не знаю, как она к этому отнеслась, получив,образно говоря, «кота в мешке», но работать сомной согласилась. Ни по какой теме никакого за-дела у меня в то время не было. И более по жела-нию З.Я. Бояршиновой я занялась историей си-бирского крестьянства, но впоследствии она сталаделом всей моей жизни.В аспирантуре я проучилась всего два года,которые ушли на сбор материала, участие в работесеминара З.Я. Бояршиновой. Какие это были годы!Проблематика спецсеминаров Зои Яковлевны оп-ределялась кругом ее широких научных интере-сов. Она знакомила нас с тогдашним уровнем раз-вития науки. Под ее заботливым и очень требова-тельным руководством мы и постигали тонкостинаучного поиска. Зоя Яковлевна всегда чутко реа-гировала на новое: проблемы социальной психо-логии, возможности применения ЭВМ в работеисторика, современные методы обработки и ин-терпретации массовых источников.Благодаря тому, что ведущие ученые страны,специалисты по истории Сибири и России фео-дальной эпохи с глубоким уважением относилиськ З.Я. Бояршиновой и охотно откликались на ееприглашения принять участие в томских конфе-ренциях, мне посчастливилось познакомиться сВ.А. Александровым, А.А. Преображенским,В.И. Корецким, Е.В. Чистяковой, А.Д. Горским,С.О. Шмидтом, Ю.Г. Алексеевым, М.М. Громыко,Н.Н. Покровским, Н.А. Миненко, З.Г. Карпенко,Т.И. Агаповой, Т.С. Мамсик и другими известны-ми российскими исследователями. С некоторымииз них установились на долгие годы теплые дру-жеские отношения» [10. C. 9−10].Обратим внимание на важную составляющуювоспоминаний - корпорацию историков-«феода-лов», куда как специалист по проблемам сибир-ского варианта феодализма вошла и А.Н. Жерави-на. А.Н. Жеравиной защищены диссертации:1969 г. - «Крестьянское хозяйство в период скла-дывания приписной деревни на Алтае (1747-1797 гг.); 1989 г. - «Приписные крестьяне Колы-вано-Воскресенских и Нерчинских заводов в1747-1861 гг. (к проблеме частно-феодальногоземлевладения на кабинетских землях в Сибири)».В 1990-е гг. это поколение историков делалоне только научный, но и мировоззренческий вы-бор. Им, воспитанным в убеждении непреходящейнаучной ценности марксизма-ленинизма, при-шлось осознать, что теория общественно-эконо-мических формаций не универсальна, и увидеть,как более молодые коллеги, стремясь избавитьсяот «советского наследия», отказываются от тер-мина «феодализм» как научно несостоятельного.Переоценка собственных выводов, сделанных вмонографиях, статьях и защищенных диссертаци-ях, не далась легко, но она лишний раз подтверди-ла истину - итоги развития науки не могут бытьобъективно оценены без учета того, как и почемуизменяется сам исследователь. Видимо, психоло-гический опыт саморевизии можно назвать глав-ным приобретением гуманитариев, чья профес-сиональная деятельность пришлась на диамет-рально противоположные социальные эпохи и да-же осуществлялась в разных государствах -СССР, СНГ и Российской Федерации.Естественным результатом этих процессов сталаэволюция «старых» (томской и новосибирской)школ по изучению истории Сибири «в направлениироста интереса к решению проблем общероссийскойистории и в сторону заимствования новых исследо-вательских парадигм» [8. C. 154].Историкам науки хорошо известна ситуация,когда освоенные в ходе решения новых задач ана-литические методики, начинают рассматриватьсяисследователем как инструмент для работы с«прежним» материалом. Именно об особенностяхинтеллектуального творчества ученого, вернувше-гося к традиционным для себя темам, на нашвзгляд, свидетельствует понимание перспективнауки Анри Пуанкаре. Так, на вопрос о том, на-сколько разнообразной ему видится математикаХХ в., он ответил, что это несущественно - гораз-до интереснее то, что подвергнется редактирова-нию, но при этом останется и будет восприни-маться как главное [11. C. 8].Очередной виток обращения к «феодальнойпроблематике» в отечественной историческойнауке приходится на последнее десятилетие [12].Можно говорить, как минимум, о двух факторах,приведших к ее реабилитации. Во-первых, ушлопрямое отождествление термина с трудами клас-сиков марксизма, и стало очевидно, что феода-лизм, являясь понятием из области макроистории,не позволяет подменить выявление общих зако-номерностей поисками отдельных, пусть дажеочень значимых, фактов. Во-вторых, обнаружи-лось, что исследование ментальности или духов-ной культуры само по себе не дает комплексногопредставления о доиндустриальной эпохе - эко-номическая составляющая оказалась принципи-ально важной для установления ее своеобразия.Результатом стала ситуация, которая вслед заТ. Куном может быть названа «обнаружение но-вых явлений без разрушения старой парадигмы»[13]. Так, отказавшись от попыток создать на ма-териалах отечественной истории целостную мо-дель феодальной формации, исследователи обра-тились к изучению «феодальных отношений» какодного из элементов социальной структуры.Для А.Н. Жеравиной смена парадигм общест-венного развития не стала трагедией. Она не идеа-лизировала советскую действительность, новыевремена восприняла также без розовых очков. Че-му была рада, так это новым возможностям дляисследования истории. «Перетряхивать» научныйбагаж и в чем-то каяться ей не было надобности.От своего учителя З.Я. Бояршиновой Аниса Нурл-гаяновна унаследовала позитивистский подход канализу исторического материала. Это проявляет-ся, прежде всего, в самой серьезной работе с ис-точниками, в уважении к документу. Факт был иостается господином в сочинениях А.Н. Жерави-ной, как и в трудах З.Я. Бояршиновой и С.В. Бах-рушина. Не поспешила А.Н. Жеравина расстатьсяс марксизмом и формационным анализом истории,восприняв иные подходы и методы. Сказанноеможно подтвердить анализом трудов АнисыНурлгаяновны за последние 20 лет. Она опубли-ковала более 50 научных работ, в том числе 3 мо-нографии на разные темы. Ее научные интересыможно сгруппировать в четыре направления - ка-бинетское хозяйство, жизнь дореволюционногоТомска, история печати, история российскойкультуры. А.Н. Жеравина не пересматривалапрежние свои взгляды и исторические представ-ления, она их уточняла и дополняла фундамен-тальными трудами.В монографии «Кабинетское хозяйство в Сиби-ри (1747−1861 гг.)» (Томск: Издательство Томскогоуниверситета, 2005, 324 с.) она показала уникаль-ность этого феномена, обусловленного наличием водном месте рудных месторождений, лесных ресур-сов и рабочей силы в виде приписных крестьян, при-влекаемых на Алтай и в Забайкалье вполне сносны-ми, по российским понятиям, условиями для земле-делия. Ее вывод о том, что кабинетское хозяйствобыло источником финансовой самостоятельностиДома Романовых, одной из стержневых опор само-державия, имеет важное значение для анализа исто-рии российской государственности.Ряд статей А.Н. Жеравина посвятила историиповседневности томичей, истории культурных иучебных учреждений, истории сибирской печати.Эти направления ее научных интересов нашли от-ражение в монографии «Томск второй половиныXIX - начала ХХ в. (по материалам дореволюци-онной печати)». (Томск: Издательство Томскогоуниверситета, 2010. 402 с.).Характерная черта научных трудов А.Н. Же-равиной - насыщенность фактическим материа-лом. «Бесценным лично для меня, - говоритА.Н. Жеравина, - по сей день остается совет ЗоиЯковлевны - при сборе архивного материала небывает мелочей. Я не сразу его оценила и толькосо временем поняла, как можно соединить разроз-ненные факты в целостную картину жизни кресть-ян приписной деревни» [10. C. 10].Исходный эмпиризм исторического познаниясегодня оценивается двояко. С одной стороны,вызывает критику узкая специализация историкови, как следствие, растущее число исследований почастным вопросам. Это объективно снижает объ-ясняющие способности гуманитарного знания иведет к утрате исторической наукой одной из сво-их главных функций - хранение и систематизацияпамяти общества о самом себе. С другой стороны,осознается, что совершенствование методик рет-роспективного анализа возможно лишь при работес конкретными сюжетами. Непонимание этой осо-бенности исторического исследования неизбежноотразится на качестве «научной продукции» гу-манитария и создаст условия для сомнений в по-знаваемости прошлого.Противоречивость оценок и прогнозов не слу-чайна. Она стала закономерным итогом дискреди-тации формационной теории в 1990-е гг., лишив-шей постсоветскую науку системного начала. Ус-ловия методологического вакуума, в сущности,оставляли два выхода: используя знакомые пози-тивистские технологии анализа, продолжить изу-чение отдельных сторон исторической реальностиили путем заимствования концепций зарубежныхколлег попытаться вернуть утраченную целост-ность собственным реконструкциям. Сегодня по-нятно, что ни один из них не стал панацеей. Одна-ко хотя спор историков-«конкретчиков» и «теоре-тиков» о смысле историописания зашел в тупик,его колоссальное значение проявляется толькосейчас, в том числе - в возросшем в последниегоды интересе к работам исследователей, чья дея-тельность пришлась на советский период.«В истории я всегда была робкой», − говорит осебе А.Н. Жеравина. Заметим, что схожие призна-ния вообще характерны для большинства ученыхее поколения, умеющих скрупулезно анализиро-вать источник и не считающих себя вправе пре-тендовать на крупные обобщения. Поэтому, из-брав для себя первый путь, они одновременно ста-ли самыми вдумчивыми и внимательными читате-лями работ по теории и методике историческогоисследования. В результате, их колоссальныйопыт и знание конкретного материала сделали ихсамих экспертами в области корректной проверкипредлагаемых коллегами гипотез. Появление не-гласной экспертизы стало своего рода ментальнымоснованием для складывания нового типа истори-ческого мышления - более динамичного, воспри-имчивого к нюансам социальной реальности и од-новременно ориентированного на расширение ме-тодик анализа исторического источника [14]Эти изменения затронули и институт «научнойшколы» - неформального образования, призван-ного поддерживать профессиональные стандарты.Еще недавно подобные неформальные образова-ния принято было определять как многопоколен-ные исследовательские коллективы, объединен-ные общими научными авторитетами, проблема-тикой и используемыми подходами. Однако сего-дня их структура заметно изменилась и приобреласвойства, диктуемые современным этапом разви-тия знания. Они начинают действовать как откры-тые, динамичные и сложно эволюционирующиесистемы, в которых ученики не обязательно про-должают изучение тем своих учителей. Скорее, ихсвязывает общее представление о потенциальных«точках роста» науки.В этом смысле «школа» А.Н. Жеравиной - это,прежде всего, школа отношения к историческомуисточнику. Всех ее учеников, среди которых естьспециалисты в самых разных областях - от исто-рии раскола русской православной церкви докультуры Серебряного века, - объединяет интереск информационным возможностям историческихисточников и адекватным способам интерпрета-ции целей и ценностей их создателей. А.Н. Жера-вина всегда поддерживает научный поиск своихучеников. Помогает им, защищает их и растетвместе с ними как исследователь и педагог. В этомсекрет ее творческого долголетия и неиссякаемогоинтереса к истории России.Очерк научного творчества А.Н. Жеравинойдает ответ на вопрос о роли историка в современ-ной культуре. На наш взгляд, в настоящее времяона заключается в умении анализировать общест-венные взаимодействия и объяснять механизмыгрупповой, национальной или общегражданскойконсолидации. В таком ракурсе равное значениеприобретают не только стены классического уни-верситета в прямом смысле, но и люди, форми-рующие и научное и образовательное пространст-во. Их идейные установки, нравственные ценно-сти, способы рефлексии, переданные ученикам,перестают быть только личными характеристика-ми и становятся социальным феноменом.

Скачать электронную версию публикации