The concept of umonachertanie veka in the historical writings of the times of Catherine the Great.pdf Если говорить об исторических взглядах исто-риков эпохи Екатерины II как о неком единстве, товряд ли можно найти лучшее их изложение, чем усамой императрицы в её известном письме фран-цузскому писателю-эмигранту Сенаку де Мелья-ну. Существует несколько переводов этого пись-ма, написанного по-французски в 1791 г.; самыйпоследний, обещающий быть наиболее точным,принадлежит П.В. Стегнию. Разбирая планыМельяна относительно труда по истории РоссииXVIII в., Екатерина II, среди прочего, советовалаему не забыть о «духе века, отличавшем каждоецарствование», и попытаться поставить себя наместо тех, о ком он собирается писать, поскольку«все мы - лишь люди на этой земле, и каждый векимеет свой дух и свою тенденцию» [1. С. 335]. Этислова подводят итог многолетней работы Екате-рины II в качестве историка, но на первый взглядкажется, что они опережают развитие российскойисториографии на несколько лет: согласно «Сло-варю русского языка XVIII века» впервые выра-жение «дух века» в русском языке используетН.М. Карамзин [2. С. 37], и именно он, согласноисследованиям современных историков, введетэто понятие в исторические сочинения [3. C. 97-98]. Однако этот вывод был бы преждевременным.Сложности возникают из-за понятия «esprit dusiècle», которое традиционно переводится как «духвека». Слово «дух» действительно употребляетсядля перевода французских словосочетаний с «esprit»,однако в качестве нормы такая практика закрепляет-ся лишь к концу XVIII в. До того как это произошло,наблюдалось многообразие вариантов перевода,причём за этим скрывались не только лингвистиче-ские трудности, связанные с многозначностьюфранцузского слова. Невозможность адекватногоперевода задевала национальную гордость, о чёмсвидетельствует, например, Д.И. Фонвизин: «Часто,как будто в доказательство превосходства фран-цузского языка пред нашим, спрашивают: какперевести по-русски esprit?» [4. С. 231]. Действи-тельно, по тому месту, которое это понятие зани-мало в сочинениях французских просветителей,оно требовало к себе повышенного внимания.Монтескьё мог ставить перед законодателем зада-чу сообразовываться с «народным духом» («espritnational»), вырастающим из «климата, религии,законов, принципов правления, примеров прошло-го, нравов и обычаев» [5. С. 412]. Вольтер в своихисторических сочинениях требовал от историканекого общего взгляда на вещи, а именно учёта«духа века» («esprit du siècle»), управляющего ми-ровыми событиями [6. С. 402]. В конечном итогепонятие «духа» включалось в фундаментальнуюпросветительскую оппозицию естественного иискусственного порядка вещей (соответственноРазума и предрассудков): Монтескьё писал о «ду-хе» как о «природном гении» [5. С. 412]. На этомфоне слова Фонвизина не удивительны: не толькорусский язык обвинялся в неспособности перевес-ти «esprit», но и сами русские могли, например уРуссо, рассматриваться как народ, в результатепетровских реформ отклонившийся от своего ес-тественного состояния [7. С. 183]. Известно, чтоЕкатерина II в своём «Наказе» пыталась обосно-вать обратное и описывала российскую монархиюкак раз с точки зрения Монтескьё как сообразнуюс «народным духом» [8. С. 123-127]. До сих пор,однако, мало обращено внимания на то, что в сво-ей историографической практике она пользуетсяподобным же приёмом, беря на вооружение нестолько «народный дух» Монтескье, сколько «духвека» Вольтера. О вольтеровских требованиях кисторическим трудам в России знали хорошо: ужев 1767 г. в сборнике «Переводы из энциклопедии»была представлена его статья «История». Приэтом интересно, как переводчик А.А. Ржевскийпереводит фразу Вольтера о «духе века». Вольтерпишет о задачах историка - «во множестве пере-воротов он улавливает дух времени и нравы наро-дов» [9. С. 12] (в оригинале: «l'esprit des temps &les moeurs des peoples» [10]). У Ржевского эта фра-за выглядит следующим образом: «примечать измногочисленных перемен разумы и нравы людейразного времени»[11. С. 13]. Этот пример говорито начальном пути рецепции данного понятия вРоссии. Иным путём идёт Екатерина II. В «Нака-зе» при переводе словосочетаний с «esprit» оначаще всего использует слово «умствование» [12.С.10,12]. Но появляется и новообразование -«l`esprit de l`etat» переводится как «умоначертаниегосударственное»[12. С.126]. Причём, как показалН.Д.Чечулин, в первоначальном русском переводе«Наказа», с которым работала Екатерина II, былонаписано «душа государственная», но императри-ца исправила на «умоначертание государствен-ное», что свидетельствует о её личной позиции вэтом вопросе. В одном из связанных с «Наказом»текстов Екатерина II будет писать также об «умо-начертании сего века» [13. С.231]. Это выражение,по-видимому, и стоит рассматривать как одну изранних калек вольтеровского «esprit du siècle».В «Наказе» Екатерина II пытается обосноватьсоответствие российской монархии «народномуумствованию» России - в ответ на упреки в деспо-тизме со стороны некоторых европейских писате-лей. «Умоначертание времени» появляется в такойже роли, но на этот раз в исторических сочинени-ях. Самое крупное предприятие Екатерины II вобласти историографии - «Записки касательнороссийской истории», выходившие по частям с1783 г. - в своем теоретическом введении строит-ся именно вокруг этого понятия. Как многиекрупные историки XVIII в., Екатерина II объясня-ет появление своего труда необходимостью ответана иностранные сочинения по истории России,«кои скорее можно именовать сотворениями при-страстными». Эти книги исполнены «злобныхтолков» и погрешностей против правды. Того, чтоделает их пристрастными, может избежать чита-тель беспристрастный, если он сумеет «сравнитьЭпоху Российской истории со историями совре-менников великих князей российских каждого ве-ка». Из сравнения читатель должен понять, что всеевропейские народы, к коим очевидно относится ироссийский народ, в своей древней истории про-ходят через одинаковые стадии, и у них одинаковои медленно просвещаются «обычаи, мнения имысли». Иными словами, нужно увидеть «умона-чертание всякого века», дабы избавиться от иллю-зии, что российской истории свойственны какие-то особенные страсти и пороки по сравнению севропейской историей: «род человеческий вездe ипо вселенной единакия имел страсти, желания,намерения и к достижению употреблял не редкоединакие способы» [14. С. 5-6]. Данное понятиене прозвучит больше на страницах «Записок», иимператрица лишь попробует провести заявлен-ную сравнительно-историческую программу, по-местив в них хронологические таблицы современ-ных тому или иному русскому князю правителей вдругих странах. Несколько лет спустя она повто-рит свою историческую концепцию в письме Се-наку де Мельяну, и это будет определенным ито-гом в развитии её взглядов на историю. ПозицияЕкатерины II была чисто прагматической, однакоона способствовала появлению нового взгляда наисторию. Исторические сочинения конца XVIII в.будут пронизаны идеей поиска «умоначертаний»,хотя не всегда следует связывать их напрямую спризывом императрицы. Речь идет скорее об общ-ности поисков.О прямом влиянии можно говорить увереннолишь в одном случае. Речь идет об авторе много-томных «Деяний Петра Великого» и «Дополне-ний» к ним - И.И.Голикове (1735-1801). Он отри-цательно относился к современным ему историче-ским теориям, сам редко теоретизировал, но темхарактернее то, что несколько новаторских кон-цепций он всё-таки вынужден использовать: осо-бенно в тех случаях, когда нужно что-то противо-поставить обвинениям Петра I в жестокости. Вчастности, он упоминает Монтескьё, точнее егопереложение Екатериной II. Он цитирует пара-граф «Наказа» о «многих вещах», господствую-щих над человеком, от которых рождается «общеев народе умствование». Этой цитатой он пытаетсяубедить читателей в том, чтобы они судили опрошлых обычаях «не инако, как перенесяся мыс-лями в те времена» [15. С. 173]. В другом месте онпридумает новую метафору и будет писать о том,что нужно не только мыслями перенестись в дру-гое время, но и «преобразиться в тогдашнего че-ловека» [16. С. 303]. Ещё до этого он найдет нуж-ные слова у шотландского историка Вильяма Ро-бертсона: «Нет обильнее источника заблуждений,как чтоб судить об установлениях, порядках инравах прежних по обыкновениям и понятиям на-стоящих времен» [17. С. 125] (При этом сам Ро-бертсон, видимо, взял эту мысль у Монтескьё:«Переносить в давно минувшие века понятия сво-его времени - значит обращаться к обильному ис-точнику заблуждений» [5. С. 669]). Требованияучитывать разницу в прошлых и нынешних нравахГоликов неизменно оформляет при помощи поня-тия «умоначертания веков». Это проявляется и вструктуре томов, некоторые главки которых име-ют названия: «Сравнение умоначертаний тоговремени дворян с нынешними» [18. С. 235-236],«Умоначертание тогдашнего времени в рассужде-нии наказаний за преступления» [19. С. 45-46].Чаще всего во всех этих примерах речь идет о не-обходимости рассматривать некоторые отклоне-ния от должного порядка вещей с точки зрениянепросвещенности тогдашних времени, как, на-пример, в известном пассаже о кнуте, «который потому, яко обыкновенное орудие наказания, не былстолько страшен и так уважаем, как ныне» [19.С. 88-89]. Но не всегда говорится только об отри-цательных моментах истории Петра I; Голиковподчеркивает и положительные черты прошлого«умоначертания». Например, «надворных судей»было мало потому, что в «умоначертании тоговремени людей» было сильно уважение «младшихк начальникам семей», к которым и обращалисьпрежде всего за помощью [20. С. 148]. «Умона-чертание века» - широкая характеристика нравов,подчеркивающая разницу между современным ипрошлым их состоянием.Более самостоятельным путём шёл официаль-ный историограф М.М. Щербатов (1733-1790).Впрочем, и в его трудах можно найти много пере-кличек с Екатериной II, и даже с Голиковым. Соб-ственно, самого Щербатова принято рассматри-вать как одного из первых историков, введших висторические сочинения особый раздел о «внут-реннем состоянии» государства в те или иныеэпохи [21. С. 232] («рассмотрение о состоянииРоссии, ее законов, обычаев и правлений» во вто-ром томе [22. С. 253-264]). Интересно, что по ме-ре работы над «Историей» (первый том вышел в1770 г.) эта линия будет проводиться более после-довательно, но другими средствами. На опреде-лённом этапе труда он также будет призыватьучитывать «умоначертание тогдашних времен» идаже, если судить по отдельным высказываниям,видеть в этом одну из основных задач историка.Если во введении к первому тому, в котором изла-гаются его взгляды на историческую теорию, онни разу не упоминает об этом понятии, то в даль-нейшем он использует его неоднократно. Так, вчетвёртом томе он удивляется вмешательству ду-ховенства в светские дела в XIV в., что, на еговзгляд, есть проявление непросвещенности, нозатем добавляет: «в сем случае надлежит войти вумоначертание тогдашняго века» [23. С. 16], какбы напоминая себе об исторической дистанции.Неоднократно он будет приводить развёрнутыецитаты из источников - не для того, чтобы пока-зать связь «причин и действий», что свойственноего подходу, но для характеристики «умоначерта-ний»: «Грамота сия яко показующая умоначерта-ние тогдашнего века показалась достойна быть всию историю вмещена» [23. С. 397], «Взаимныенеумеренные требования предложил я здесь токмодля показания, каким образом тогда мирные дого-вора начинали, и для изъявления умоначертаниятого века» [24. С. 243], «Я обстоятельства сии осмерти сего Татарского царевича предложил дляпоказания умоначертания тогдашнего века» [25.С. 288.] и т.д. Эти слова не обязательно вытекаютиз призыва Екатерины II (часть из приведенныхцитат относится ко времени, предшествующему1783 г., когда в «Собеседнике любителей россий-ского слова» начали публиковать «Записки»). Нотем характернее совпадение исторического мето-да. Ведь хотя у Щербатова не всегда проводитсялиния на сравнение эпох русской и европейскойистории, а стремление дать картину «умоначерта-ния веков» часто носит самостоятельный харак-тер, он всё же, как и Екатерина II, внося в «Исто-рию» характеристику состояния нравов в опреде-ленные периоды российской истории, тем самымдоказывает её естественный характер.Нагляднее всего это проявляется, когда речьзаходит о Петре I, - как и все русские образован-ные люди этого времени Щербатов особо щепети-лен к обвинениям императора в жестокости. Этойтеме он посвятил специальное сочинение под на-званием «Рассмотрение о пороках и самовластииПетра Великого». Пётр I, на взгляд Щербатова,полностью преобразовал Россию, поставил её натакую ступень, что «чужестранные народы удив-ляются». Его царствованию действительно былиприсущи жестокость - «пороки и самовластие»,однако рассматривать их нужно «непристрастнымоком», и «сообразя с обстоятельствами времян, какв рассуждении тогдашнего умоначертания Россиян,в рассуждении тогдашних обстоятельств и нравов,так и в рассуждении намерений Петра Великого»[26. С. 9]. Некоторые пороки «тогда и пороками несчитались», а происходили «от тогдашней грубостинравов и от тогдашняго воспитания». И сам Пётр Iродился в эпоху междоусобий, «при таковом умо-начертании», когда обыкновенны были «казнисмертные, пытки, убийствы» [26. С. 10]. Щербатовподробно останавливается на состоянии нравовэтого времени: бояре горды, народ суеверен, наукиотсутствовали и т.п. «Всякий век имеет свои нра-вы», а в тот век «побои не инако, как по болезнипосчитали, не считая их себе в бесчестье» [26.С. 15], высказывает он мысль, схожую со словамиГоликова. Иными словами, все «эксцессы» царст-вования «не в порок особе Петра Великого должноприписать, но в порок умоначертанию тогдашнеговремени» [26. С. 16].Прослеживая далее историю концепции «умо-начертания веков», нужно упомянуть И.Н. Болти-на (1735-1792). Он традиционно считается осно-воположником сравнительного метода в отечест-венной исторической науке, ему в заслугу ставит-ся то, что он привел российскую историю в связь севропейской, стал рассматривать её как часть ми-ровой истории. Как было показано выше, поискиэтой связи - характерная черта екатерининскойисториографии в общем, как и сам Болтин - оченьяркий ее представитель, олицетворяющий поле-мическое качество этой историографии. Понятие«умоначертания» Болтин использует реже, чем егосовременники, но в целом движется в той же ло-гике. Как и Екатерина II, он выдвигает тезис оединстве человеческой природы: «Во всех време-нах и во всех местах человеки, находясь в одина-ковых обстоятельствах, имели одинаковые нравы,сходные мнения и являлись под одинаким видом»[27. С. 243]. В ответ на заявления французскогоисторика Леклерка о дикости русских в какой-либо период времени Болтин пытается показать,что и другие европейские народы были в таком жесостоянии в это время. Имея в виду Русь при Рю-рике и его первых преемниках, Болтин писал, что«образ жизни, правления, чиносостояния, воспи-тания, судопроизводства тогдашнего века русскихтаков точно был, каков первобытных германцев,британцев, франков и всех вообще народов припервоначальном их совокуплении в общества» [27.С. 308]. То, что здесь перечисляет Болтин, - этоэлементы «умоначертания веков» екатерининскойисториографии. Комментируя эту фразу Болтина,Д.Н. Шанский замечает, что «признание перво-бытного состояния необходимой ступенью длявсех народов роднило взгляды историка с по-строениями просветительской историографии ивплотную подводило к прогрессивному для своеговремени выводу о равенстве их, невозможности ихразделения на «избранные» и «дикие» [28. С. 133].Действительно, линия на сравнение различныхсостояний российской и европейской истории уБолтина проводится отчетливее, чем у Голиковаили Щербатова. Однако рассматривать его нужнолишь среди прочих историков, решавших одну иту же задачу, заключавшуюся в опроверженииразличных несогласных с национальной гордо-стью заявлений европейских или российских ис-ториков, и ставивших выполнение этой задачи напочву сравнения «умоначертаний», т.е. состоянийи изменений нравов различных обществ в различ-ные времена. Болтин во многом завершает эту ис-ториографическую практику и делает из неё новыевыводы.Понятие «умоначертания века» появилось насвет в полемике и имело конкретную задачу -описать историю России на манер современнойпросветительской историографии и опровергнутьпристрастные, с точки зрения российский авторов,исторические сочинения иностранцев о России.Но одновременно с этим оно вносило нечто новоев историческое сознание эпохи. Рождалось пони-мание того, что феномены исторической жизнинужно изучать с точки зрения времени их бытова-ния, что нужно «погружаться» в прошлое и счи-таться с его собственными нравами. Из попытокзащитить русскую историю вырастало представ-ление о том, что различные общественные состоя-ния можно рассматривать лежащими на одной ли-нии, на которой их можно соотносить друг с дру-гом с точки зрения отставания или равенства впрохождении через определенные этапы; о том,что различные государства различаются не по сте-пени «славы», как это было у историков первойполовины века, а по уровню исторического разви-тия. Этот уровень и обозначался понятием «умо-начертания», под которым понималась разверну-тая характеристика нравов общества, влияющих, всвою очередь, на все остальные стороны жизничеловека.

Скачать электронную версию публикации