To the question of the reflection of the social organization in the material culture of the ancient people.pdf Археологические источники охватывают значительный период времени, но они ориентированы на изучение материальной культуры, в то время как вопросы духовной культуры и социальной организации решаются в археологии в основном на реконструктивном уровне с привлечением стадиально соответствующих этнографических данных. Этнографические источники значительно шире и фиксируют все формы проявления культуры (материальной, духовной, социальной), однако лишь в узком хронологическом срезе, значительно удаленном во времени от археологических эпох [1. С. 5-6]. Отдельные народы вплоть до современности сохраняли архаичные черты в быту, способах ведения хозяйства, культуре, общинных, семейно-брачных и родственных отношениях (матри-/патрилинейность, матри-/ патрилокальность, эндогамия/экзогамия, территориальные и генеалогические группы и пр.), что неоднократно являлось предметом пристального внимания многих исследователей [2]. Эти характеристики традиционного общества фигурируют и в палеосоциологических исследованиях Урало-Сибирского региона. Исследователи, ища объяснение тем или иным проявлениям в археологических культурах, апеллируют к этнографическим данным, характеризующим особенности быта и общественного устройства обских угров и самодийцев, что связано с представлением об уходящих глубоко в древность истоках формирования этих народов [2. С. 70, 211-213, 311, 401, 554, 642], хотя, как правило, этническая принадлежность археологических культур, особенно ранних периодов, вызывает полемику. В. И. Молодин полагает, что этногене-тические построения возможны не глубже раннего железного века [2. С. 26]. По мнению В.В. На-польских, специфика археологического материала не позволяет установить этнолингвистическую атрибуцию древнего населения [3. С. 179-180]. Тем не менее, если оперировать не отдельно взятыми фактами, а стремиться к выделению «этнографической ситуации» в археологическом памятнике, создавая через посредство связанных между собой культурных элементов «промежуточную модель», можно приблизиться к этнографической модели культуры. При этом должно производиться не просто сравнение, возможно, и сходных, но разделенных во времени и пространстве культурных явлений, отраженных в археологических и этнографических источниках, а тщательное исследование и «заполнение» на теоретическом уровне разделяющих их историко-культурных и этногенетических процессов [1. С. 7-8]. Тематика социальных реконструкций, в том числе и палео-, достаточно обширна. В социальной структуре особо выделяют дуальную организацию - взаимобрачную организацию двух родов/фратрий; в широком смысле это бинарная организация общества и ее отражение в духовной культуре. З.П. Соколова, характеризуя дуально-фратриальную систему хантов, пишет, что она не ограничивалась регуляцией брачных отношений. Это была идеологическая система, связанная не только с представлениями об общем происхождении от одного предка-тотема, кровном родстве, общем культе с проведением фрат-риальных праздников, но в прошлом характеризовалась компактным расселением членов одной фратрии, наличием фратриальных центров, святилищ, фратриальным именем, дуализмом в представлениях о членах иной фратрии [4. С. 342]. Особенности расселения родов определенных фратрий обских угров отмечены В.Н. Черне-цовым. Например, в бассейне одной реки, в верхнем течении селились роды одной фратрии, а в нижнем - другой, либо бассейн одной реки был полностью заселен родами одной фратрии, ведущей свое происхождение от одного предка [5; 6. С. 61-62]. Этнографические материалы свидетельствуют, что дуально-фратриальное деление у западносибирских народов - это следствие миграционных процессов и установления регулируемых брачных связей между аборигенами и пришлыми иноэтничными групп-пами, что связывают с переселением, как правило, экзогамных коллективов - рода или группы родственных родов. В качестве под-тверждения приводится предположение о разноэтничности двух экзогамных половин обских угров (Пор и Мось), юкагиров и т.д. [7. С. 173-175]. Орнаментальные традиции играют значительную роль в выделении археологических типов/культур/общностей, установлении фактов появления нового населения, а также выделении локальных группировок внутри выделенных общностей/культур. Двухкомпонентность археологических культур иногда рассматривается как отражение дуально-фратриальной структуры рассматриваемых обществ, складывающейся вследствие движения экзогамных групп на чуждую территорию, когда пришлое население вынуждено вступать в брачные связи с местным населением [7. С. 174; 8. С. 66]. По мнению исследователей, процесс взаимодействия пришлого таежного населения (носителей крестово-струйчатой орнаментации) и аборигенного лесостепного лежит в основе формирования культур «гамаюно-молчановского» круга Урало-Сибирского региона на рубеже эпох бронзы -железа (молчановской [7. С. 174], завьяловской [8], гамаюнской [9] и пр.). Т.Н. Троицкая считает, что «появление чужой керамики на какой-либо территории, скорее всего, свидетельствует о появлении здесь изготовителей этой керамики» [10. С. 200]. По ее мнению, в древности посуду изготовляли преимущественно женщины, рядовая посуда не служила предметом обмена, традиции ее лепки и орнаментации сохранялись длительное время, поэтому форма и орнаментация керамики являются четко выраженными маркерами и дают возможность судить об этнокультурной принадлежности их изготовителей [10. С. 200]. Миграции таежных групп населения в лесостепную зону Западной Сибири на рубеже I-II тыс. до н.э. были спровоцированы происходящим в таежной зоне изменением режима влажности, повлекшим резкое усиление заболачивания, сокращение пищевых ресурсов [11. С. 18]. По мнению В.А. Борзунова, следствием фратриальной организации зауральских гамаюнских племен является четкое разграничение двух основных типов гамаюнской керамики (ямочно-крестовой и ямочно-вол-нистой), сформировавшихся в результате взаимодействия пришлого атлымского населения (ямочно-крестовый орнамент) с местным лозьвинским (ямочный, волнисто-прокатанный, гребенчатый орнамент). В дальнейшем экзогамно-фратриальный характер стали носить взаимоотношения гамаюнской и иткульской культур [9. C. 143]. Вопросам переселения этнических групп в различные исторические периоды и их адаптации в среде инокультурного населения посвящена обширная литература. На основании археологических материалов исследователи представляют различные модели взаимодействия местных и пришлых групп населения. В ряде случаев планировка поселений и распределение одновременных, но разнокультурных артефактов дают основания для предположений о взаимодействии представителей разных культур на уровне брачных партнеров, как, например, у ненцев и обских угров [12. С. 111; 13. С. 95-97]. В. Т. Ковалева и коллеги обратили внимание на планировку поселений ташковской культуры. Ими были высказаны предположения о том, что круглоплановые поселения условно делились на две половины по сторонам света - восточная -западная; каждая, в свою очередь, еще на две и подобная четырехчастная структура отражала устройство эндогамной общины с экзогамными половинами, в каждом секторе могли проживать семьи близких родственников [1. С. 82-83]. В.А. Зах считает, что дуально-экзогамную организацию ташковского общества эпохи ранней бронзы позволяет предполагать преобладание посуды с разными орнаментальными традициями -отступающе-прочерченной и гребенчато-ямочной - в разных жилищах и смешение двух традиций [14. С. 240]. В результате масштабных исследований на городище Чича 1 было высказано мнение о том, что в VIII в. до н.э. это укрепленное поселение становится мощным хозяйственно-культурным центром. В его структуре отражена двухмодельная направленность хозяйственной деятельности, соответствовавшая двум параллельно существовавшим на памятнике крупным этнокультурным группам, вступавшим в кровнородственные отношения: местной позднеирменской со скотоводче-ско-охотнико-рыболовческой системой хозяйства и пришлой с запада (Сев. Казахстан) берликской с доминирующей скотоводческой системой. Помимо этого, в связи с присутствием на памятнике керамики других одновременных инокультурных групп (красноозерской, сузгунской, завьяловской, атлымской, гамаюнской), по мнению исследователей, он мог представлять собой своеобразный центр, обеспечивавший торговые отношения Севера и Юга [18. Т.2. С. 288-289; 16; 17; 19]. Изучая иткульскую культуру переходного времени от бронзы к железу на территории При-тоболья, мы обратили внимание на особую организацию городища Карагай Аул 1 - оно состояло из двух смыкающихся площадок, и из жилищ, раскопанных на каждой из них, были получены разные керамические комплексы, отражающие местную (баитовскую) и пришлую (иткульскую) традиции [20. С. 157-166]. Нами было высказано предположение о том, что в структуре памятника проявились черты дуальной организации иткуль-ского общества [21. Т.1 С. 118]. На городище Завьялово 5 исследователи полагают, что «... пришедшая группа населения подселилась к аборигенам и проживала вместе с ними в одном поселке. На городище раскопано 8 жилищ, в каждом из них встречены все вышеперечисленные группы керамики. ... памятник отражает... слияние его жителей» [22. С. 117, 120]. В материалах Павлинова городища II-I вв. до н.э. (период саргатско-кашинского взаимодействия) сосуды кашинского типа обнаружены на полу в саргатских постройках, а также присутствуют в погребениях связанного с городищем Сопининского могильника [23. С. 21]. В материалах Туро-Пышминского междуречья отмечена сходная ситуация. На поселении Мулла-шинские Юрты 7 это выразилось в одновременном функционировании кашинских и саргатских построек [25. С. 96-97]. В кургане 7 могильника Чепкуль 9 под одной насыпью в западной половине размещены саргатские, а в восточной - кашинские погребения. Это позволило высказать предположение, что «...под курганом 7 были погребены представители двух экзогамных групп, являвшихся брачными партнерами: собственно саргатской и, видимо, кашинской.» [24. С. 21]. Т.Н. Троицкая полагает, что дуально-экзогамный характер отражают взаимоотношения представителей кулайской и большереченской культур в Новосибирском Приобье: во II в. до н. э. «.сюда проникла численно значительная экзогамная группа, вынужденная вступить в брачные контакты с большереченским населением. Среди образовавшегося населения были пришлые с севера женщины и местные, каждая со своими традициями ведения домашнего хозяйства. Это особенно ярко сказалось на керамических комплексах, где наряду с типично кулайскими сосудами встречаются и чисто большереченские» [25. С. 45-46]. Т. Н. Троицкая отмечает, что по материалам могильника Каменный Мыс (III - II вв. до н.э.), в ку-лайских погребениях присутствует керамика ку-лайской и большереченской культур, либо со смешанными чертами, а в большереченских -присутствует единично. На основании этих наблюдений исследователь приходит к выводу, что «... пришлые кулайцы вступали в брак с местными женщинами, а аборигенные мужчины не были заинтересованы в пришлых женщинах» [9. С. 202]. В обско-угорской мифологии распространены сюжеты противостоянии угорских и самодийских групп, например: «По всей Сургутской Оби (на Пиме, Тромъегане, Агане, Салыме, Б. и М. Юга-нах) распространены предания о былых нашествиях северных кочевников....лесные ненцы ... северные люди «в красивых кисах и малицах, приходившие издалека за оленями и женщинами» и «не едящие щуку» [26. С. 102]. Обладание женщинами и оленями являлось признаком власти, с целью захвата которых ненцы совершали набеги, поддерживая свое верховенство. Ненцы часто брали жен в хантыйских селениях, тогда как обратное сочетание в браках было редкостью (знак нормативного превосходства ненцев) [26. С. 101-103]. Следует отметить, что у народов Западной Сибири встречается не только дуальная экзогамия. Например, у селькупов зафиксированы нормы кольцевой связи, которая заключалась в делении племени на три экзогамные брачные группы и заключении браков в строгом соответствии с установленными нормами [27. С. 61]. К.Г. Ша-ховцев приводит свои возражения, однако они касаются брачных классов и терминологии родства у селькупов, отраженных в гипотезе, предложенной Г. И. Пелих, что, как он сам признает, «. не позволяет сделать однозначный вывод о том, что кольцевая связь в том или ином виде не была реализована у селькупов на практике.» [28. С. 146]. Не исключена вероятность похожих взаимоотношений и в древности, когда в археологическом комплексе/культуре встречаются не два, а три орнаментальных/культурных компонента. Е.Н. Волков на примере энеолитических байрыкско-лыбаевских комплексов с различным процентным соотношением в орнаментации посуды «короткогребенчатых», «длинногребенчатых» и «отступающе-накольчатых» мотивов выделяет в Притоболье три территориальных центра, обосновывая на основании декора не только хронологические позиции памятников, но и возможные локальные миграции внутри этого массива и направление брачных связей [29. С. 111]. Л. А. Чиндина считает, что на материалах релкинской культуры Среднего Приобья VI-IX вв. «...удалось выявить объединения позднеродового типа, этапы их развития, перехода к патриархальным семейным общинам и началу их дробления (патронимии)» [30. С. 13]. Совокупный анализ исследованных релкинских поселений и могильников позволил предложить следующую модель общественных отношений в релкинской культуре, выразившуюся в иерархии: семья (и большая и малая в соответствии с размерами исследованных построек); семейная община в период сегментации («.большие поселения, типа Малгет 7, с несколькими хозяйственными «гнездами» [31. С. 104]); группа семейных общин - родоподобные образования (объединение близких по керамике (на уровне подтипов) и всему комплексу хозяйственно-бытовых и духовных артефактов больших и малых поселений на компактной территории - иначе выделенные микрорайоны), со значительно расшатанными родовыми устоями, что выразилось в сосуществовании на поселениях комплексов с керамикой разного типа. Факт присутствия на территории однородной группы инородных элементов Л. А. Чиндина связывает с нарушением родового принципа и утверждением соседского территориального права [31. С. 103-108]. Приведенные выше археологические факты в настоящий момент выглядят достаточно разрозненно. Это связано с тем, что часть территорий Урало-Сибирского региона недостаточно обследованы, поселенческие и погребальные комплексы многих культур малоизучены, а зачастую могильники просто неизвестны. В решении вопросов отражения в археологических материалах дуально-брачных отношений пришлых и местных коллективов, территориального соседского права, социальной структуры древних обществ разных хронологических периодов с разным числом культурных компонентов и пр., безусловно, требуются дальнейшее накопление фактов и, насколько это возможно, «объективные» археолого-этнографические сравнения. Тем не менее уже имеющиеся данные могут быть систематизированы и в дальнейшем пополняться, находить свое подтверждение или опровержение.

Скачать электронную версию публикации