"A cut-off chunk", or Multiculturalism in the works of Alexander Ebanoidze.pdf Современное российское литературоведение уделяет большое внимание писателям-эмигрантам, представителям русского зарубежья, но в значительно меньшей степени обращается к авторам-мигрантам, приехавшим в Россию из бывших советских республик, нерусским по происхождению или выросшим не в культурной орбите метрополии, однако пишущим на русском языке и участвующим в российском литературном процессе. Они существуют на стыке культур, родной этнической и усвоенной русской, формируя пласт гибридной, кросс-культурной или мультикультурной литературы. Типичные черты ее проблематики и поэтики акцентирует, в частности, С.П. Толкачёв на материале английской кросскультурной словесности. Ученый относит к ним обращение к теме своих корней, рефлексию об оставленной родине, метафизическое колебание между центром и периферией, осознание собственной гибридности, пропускание через себя процесса креолизации, ощущение своей «инаковости», обращение к вопросам расового, этнического, языкового неравенства, «множественность голосов», отражающую установку на саморепрезентацию этносов и организующую хронотоп и сюжет, экзистенциально-психологическую насыщенность, определенную опытом мигранта. С.П. Толкачёв вслед за Хоми Бхабхой подчёркивает, что в «мультикультурной» или «кросскультурной» литературе герой обладает переходной, двойственной, гибридизиро-ванной идентичностью, расположенной «где-то между», «над схваткой», и в состоянии транзитное™ отражает диалектику «общности -необщности», «принадлежности - непринадлежности» к той или иной нации [1]. Подобные черты автора-мигранта ярко воплощаются в творчест-ве Александра Луарсабовича Эбаноидзе (р. 1939). Лев Аннинский, ссылаясь на Андрея Битова, охарактеризовал его как блестящего русского прозаика и неотразимого грузинского писателя [2. С. 6]. В его творческом наследии романы и повести, написанные в советские и постсоветские времена, сценарии, публицистика [3], переводы с грузинского. Он, будучи редактором журнала «Дружба народов», является видным организатором литературной жизни современной России. Элементы кросскультурности в творчестве А. Эбаноидзе справедливо акцентировал В. Липневич: «Слышу: непонятно, чей классик -грузинский, русский, московский? Да в чем проблема: и русский, и грузинский. Вон украинцы приватизировали Гоголя, ну и прекрасно. Из-за классиков воевать не будем. Тем более, как говорит одна из героинь романа «Ныне отпущаеши...», в России один хозяин - "строгий, неподкупный, справедливый. И знаете, кто это? Не Горбачев, не Ельцин, не Гаврила Попов. Это русскаялитература!"» [4. С. 179]. Писатель родился и провёл годы детства и юности в Грузии. По отцу он грузин, по матери, родившейся и жившей в Грузии, - поляк. Среднее образование А. Эбаноидзе получил в русском секторе грузинской школы в Тбилиси. Первым его родным языком является русский, язык общения в семье, вторым - грузинский. Высшее образование будущий писатель получил в Москве, где и началась его профессиональная карьера. Подобный переезд нельзя расценивать как миграцию в современном смысле, понимая под ней полную смену этнокультурной среды, в советской системе координат это, скорее, перемещение из провинции в столицу, причем интеллектуальной свободы в Грузии было даже больше (см., в частности, воспоминания А.Н. Беставашвили, переводчицы, литературоведа, публициста [5. С. 180-189]). В Москве А. Эбаноидзе погружается в «промежуточное пространство» (X. Бхабха) двух культур, взаимодействие которых в прозе писателя постоянно углубляется. Тенденции и соотношения грузинской и русской тематики можно проследить в его романах: сюжет первого из них, «Брака по-имеретински» (1973, опубликован в 1976), полностью связан с Грузией, как и следущего - «...Где отчий дом» (1977, опубликован в 1982), но в более позднем «Ныне отпущаеши...» (1996) родине, переломным событиям в ее жизни рубежа 1980-1990-х гг., посвящена лишь часть авторского внимания, а роман «Предчувствие октября» (2012) можно и вовсе назвать «московским», грузинского материала в нем нет, только обобщенная характеристика историко-культурной травмы народов, которые столкнулись с мощью Империи. Эта эволюция отражает динамику креоли-зированной авторской идентичности, где первоначальная локальность со временем растворяется в надэтническом видении. Закат грузинской сельской идиллии В «Браке по-имеретински», близком по идейным установкам к прозе деревенщиков, реализовалась художественная рефлексия над судьбой патриархальной сельской провинции в эпоху больших городов, образцом которых становится, однако, не Москва, а Тбилиси. Сюжет романа основан на любовной коллизии, в которую попал художник-неудачник Ладо Инашвили, приехав в свое родное имеретинское селение к бабушке. Писатель рисует наполненные добрым юмором картины быта грузинской деревни. Причиной неприятностей главного героя послужила оторванность от родных мест и их патриархальной культуры. Живя в городе и учась в тбилисской художественной академии, он забыл о деревенских обычаях и нормах поведения. Он не раз публично выказывает знаки внимания понравившейся ему Нуце Ниорадзе, что для сельчан означает намерение жениться. Вразрез с местными законами и несмотря на искреннее чувство к девушке, Ладо, однако, отказывался от подобного шага, не приемля давления со стороны и оставляя только за собой решение такого важного вопроса, как женитьба. Столкновение патриархальной традиции и современного индивидуального выбора, лежащее в фундаменте романа, сопровождается мотивами сельской закрытости, отвергающей чужаков, будь то городской житель или человек другой национальности. Так, бабушка Теброне, представитель старшего поколения, беспокоится о том, что, женившись на горожанке, её внук забудет родные места и оторвётся от семейных корней [6. С. 149]. Старый житель имеретинского селения дед Касьян в особенности предупреждает Ладо об опасности смешанного брака, расценивая его как своеобразную измену национальному Дому: «Женишься в своём Тбилиси - глядишь, и вовсе на русской женишься или на армянке и дорогу к нам забудешь. Сказано: в доме у господина горниц много, но человеку один дом дан, Ладо. На всей матушке-земле один» [6. С. 131]. В романе «...Где отчий дом!» А. Эбаноидзе рисует ситуацию уже не потенциальной угрозы для сельской идиллии, а ее действительного заката, знаменующего утрату корней. Сюжет романа разворачивается вокруг бывшего сельского жителя Джано Гачечиладзе, переехавшего из имеретинского села в Тбилиси. Случайная встреча с Полей Дрюньковой, бывшей невесткой, заставляет его вспомнить о происходившем в «отчем доме» три года назад, в августе 1979 г. В те дни вся большая семья собралась под родной крышей, где жила прикованная к постели их мать. Этот акт единения вызывает впоследствии неистребимую ностальгию, приобретая после трагической случайности, приведшей к смерти мужа Поли и брата героя Домен-тия Гачечиладзе, необратимость. Семья превратилась в «инвалида сотрезаннымируками» [7. С. 166]. Всеразъехались. В орбите этого разрушения оказываются и русские герои. Одна из них - Татьяна Махотина, курортница, приехавшая отдыхать в «Колхиду». Начальное представление о горце как о прямом, открытом, бесхитростном, без «наших интеллигентских комплексов» [7. С. 63] человеке традиций у неё со временем меняется. «Дитя асфальта», человек без корней [7. С. 10], она узнаёт, что и в Грузии, где традиционно чтили связь поколений, патриархальный отчий дом тоже уже не существует. Джано говорит: «Там всё по-старому. Но вернуться в тот дом невозможно. Да и не нужно» [7. С. 10]. Старая традиция большой крестьянской семьи, по мнению рассказчика, умерла тогда, когда не стало отца Доментия и Джано. Об исчезновении старой деревни говорят и её жители: «Но нет той деревни. Всё! Кончилась!» [7. С. 97]. Другая русская женщина, Полина Дронькова, также черпала силы в уюте патриархальной грузинской семьи: «Что мне у грузин по душе, так это отношения между родственниками. Будь ты хоть седьмая вода на киселе, признают, обласкают, и не как-нибудь, а тепло по-родственному» [7. С. 89] Несмотря на мнение своих русских подружек о грузинах как агрессивных людях, около неё был её тихоня-муж. Тяжело переживая разрыв с родиной, героиня со временем «огрузинилась» [7. С. 91], из Поли превратилась в Пело. Деревенская тематика романов А. Эбаноидзе и мотивы разрушительного контакта с чужим миром, воплощенным в столичном Тбилиси, а затем и в выходцах из России, истоком своим, очевидно, имела ностальгические чувства самого автора, существовавшего «в промежутке» между культурными мирами. Конфликт идентичностей На смену тематической парадигмы в творчестве писателя повлияли события рубежа 1980-1990-х гг., приведшие к распаду СССР. Для писателя постсоветская реальность потребовала найти ответы на вопросы о самоидентификации и позиции по отношению к кровавым противостояниям на территории Грузии (9 апреля 1989 г. в Тбилиси, абхазско-грузинская и грузино-южноосетинская война). Стремление выработать свой взгляд, не совпадающий с точкой зрения ни грузинского национализма, ни приверженца Империи, отразилось в первом постсоветском романе А. Эбаноидзе «Ныне отпущаеши...» (1994-1996). Название романа В. Ермаков возводит к синкретичному библей-ско-модерному контексту: «"Ныне отпущаеши" заглавием своим отсылает к заупокойной молитве, порождённой разрешением Симеона Богоприимца от тяжести мёртвого времени. Но есть ещё одна скрытая библейская ассоциация, подтверждающая выбор заглавия. "Отпусти мой народ!" - этот спиричуэле в записи Луи Армстронга странно вошёл в моду в начале 1990-х, волнуя перенасыщенные политическим мусором волны эфира. Отпусти на свободу. Что ж... встань (встань с колен) и иди» [8]. Роман-триптих стал первым произведением постсоветской русской литературы о кровавом столкновении центральной власти с жителями Грузии. Каждая часть имеет своё название: «Реквием. 18 декабря 1991 года», «Версия невменяемого. 20 декабря 1992 года», «На пепелище. 26 декабря 1991 года». Первая часть посвящена событиям 9 апреля 1989 г., вторая - маразму гражданской войны и хаосу грузинской жизни начала 1990-х гг., а третья является рефлексивным постскриптумом. Главным героем романа становится журналист-грузин Лаврентий Оболадзе23, проживающий в Москве и прилетевший в родной Тбилиси по заданию редактора сделать репортаж о столкновениях 9 апреля, или, иначе, «ночи сапёрных лопаток», разгона митингующих жителей в центре Тбилиси войсками с применением бронетехники, сапёрных лопаток и ядовитого газа. Прототипом главного героя отчасти является сам автор. Датировано повествование 1991 г., моментом распада СССР. В отличие от предыдущих романов мы сталкиваемся с противопоставлением не провинции и столицы одной страны, а с конфликтом двух ранее родственных культурных и политических миров, в которых идеология равенства народов подверглась пересмотру из-за открыто агрессивных взаимных шагов. А. Эбаноидзе внимательно анализирует колебания героя между «старой» и «новой» родиной. Обращаясь к постколониальной терминологии, писатель отражает метафизическое колебание «гибрида» между колонией и метрополией. Главному герою нелегко в новом постсоветском мире, потому что он сформировался в «промежуточном пространстве» (X. Бхабха) и обе культуры, русская и грузинская, для него «свои», так же как и для самого автора. Грузия постепенно превращалась для Лаврентия Оболадзе, живущего в России, в страну «там», где ностальгическая идеализация сливалась с имперскими стереотипами: романтический край, где всегда весна и всё цветёт, а местные обитатели - добродушный, гостеприимный народ, который умеет произвести впечатление [9. С. 214]. Столкнувшись с реальностью, герой понимает, что современная Грузия - это народ-воин, решивший отстаивать свою независимость, а страна цветов превратилась в «страну сотен свечей» [9. С. 215]. Ситуация, в которой оказался Л. Оболадзе, противоречива. В начале романа писатель акцентирует, что жители Грузии для Лаврентия Оболадзе были «своими», но после событий 9 апреля стали воспринимать его как человека из России, «чужака». Близкий друг Арчил (Ачико) Бурдули называет Лаврентия «отрезанным ломтём», слишком долго прожившим вдали от родины. В нём видят агента Москвы, но не отвергают окончательно: его привилегия над другими «чужаками» состояла в том, что, по мнению местных жителей, он был способен донести правду о произошедшем кровопролитии, инициированном столичными властями. Мультикультур-ный герой осознает собственную «гибридность», но ему ясно и то, что миссия, которую на него возлагают, очень отличается от его реального предназначения. Восприятие журналиста как чужака акцентируется и во второй части романа, например в реакции уборщицы, ставшей старухой в 40 лет из-за того, что её сына сожгли «как свинью» на вертеле [9. С. 266-267, 271], после чего она оказалась в психбольнице. К журналисту из Москвы она отнеслась как к человеку со стороны. Она считала, что «сыновья издалека не ездят. В беде сыновья дома сидят...» [9. С. 266]. В шумной и грязной Москве, где Лаврентий ищет возможности вновь укорениться, за «своего» его тоже не считают, что становится очевидным в разговоре с редактором Анной Аркадьевной. Журналист рассказал ей о раскаявшемся солдате, участнике тбилисских событий 1989 г., который ушёл в монастырь, и получил в ответ такую отповедь: «Ты хороший, доброкачественный человек и, пожалуй, ни при каких обстоятельствах не превратишься в носорога. Но русской душитебе не понять...» [9. С. 249] Под гнетом ностальгии и понимания своей чуждости [9. С. 251] герой начинает задумываться о кардинальном шаге, который он сделал в молодости, покинув Грузию. Отъезд был спровоцирован запретной любовью к двоюродной сестре Лу (Луизе). Расставание с возлюбленной и родиной сравнивается им с китайской казнью, когда к животу привязывали банку с мышью и она выгрызала внутренности [9. С. 382]. Рефлексия по поводу оставленной родины в конце романа вылилась в печальные выводы: «Похоже, я прогадал от такого обмена. Разорительный чейндж!» [9. С. 253]. По мнению героя, единственное, что он выиграл от перемены места, это поездки по миру, а взамен он приобрёл ощущение оторванности от почвы и стал «московским грузином». Над схваткой: полифонизм романа Характерной чертой мультикулыурных произведений является положение героя «над схваткой», стремление занять дистанцированную независимую позицию. Лаврентий Оболадзе воспринимает происходящее как наблюдатель, что определено и его ролью журналиста, и мен-тальностью, отчужденной от агрессивно наступающей на него политики. Он не видит подлинного смысла в мотивациях людей, стремящихся к роли общественных лидеров, считает политику театром демагогов, ложью чиновников [9. С. 216]. Как наблюдатель, он предпочитает предоставить слово самим героям, по-своему осмысляющим происходящее. Романное «многоголосье» включает в себя видение старшего и младшего поколения, мнение горожан и сельчан. Молодежь и горожане открыто демонстрируют стремление к государственной независимости и критикуют нынешнее промежуточное положение. Старшее поколение осторожничает и видит в новых веяниях происки империалистов: «Тьфу! Мировую политику делает, кретин» [9. С. 230]. Сельчане ратуют за сохранение прежнего порядка, более того, осуждают горожан, митингующих на улицах: «...что надо этим людям на улицах? Чего им не хватает? И кто за них работает, пока они на митингах разоряются?» [9. С. 230]. «Множественность голосов» А. Эбаноидзе реализуется не только в диалогах и рефлексии персонажей, но ив изображении коллективных сцен страха, паники, возникающих в момент опасности [9. С. 236]. Важным элементом этой полифонии является мнение женщин. В отличие от ранних романов в «Ныне отпущаеши...» женские образы связаны с социально-политическим миром. Они изображаются не в контексте мирной темы «дома», а в контексте темы «судьба родины». Двоюродная сестра главного героя романа Марика характеризует своё поколение как «испуганное»: «Нас вырастили испуганные матери. Мы испуганное поколение, и это уж не исправить. А они другие» [9. С. 233]. Она считает, что их поколение не имеет права запрещать молодым свободно выражать своё мнение. 1956 год, когда советская власть кроваво разогнала митинг в Тбилиси, стал моментом зарождения чувства испуга и страха в грузинском обществе. Со слов Арчила: «Марика права - мы испуганное поколение. Мы вспомнили пятьдесят шестой год и пошли туда - ведь и тогда всё произошло на этом самом месте, совсем рядом. Хоть жертвенник возводи. Некоторые обнадёживали себя: «сейчас не пятьдесят шестой год», - но помнили все. Потому что нас воспитали испуганные женщины. Они-то первые и прибежалитуда» [9. С. 233]. В романе, так же как и в произведениях А. Эбаноидзе советского периода, обязательно присутствуют сюжеты, связанные с русскими в Грузии. Во второй части триптиха «Версия невменяемого. 20 декабря 1992 года», посвященной болезненным проявлениям национализма во время правления первого президента Грузии Звиада Гамсахурдиа, слепому поклонению лидеру, раболепствующим женщинам-фанаткам [9. С. 274-277], автор приводит мнение пожилой учительницы русского языка и литературы Устины Андреевны Коноплёвой, прообразом которой стала учительница самого писателя [9. С. 322323]. Она восприняла господина О. (Оболадзе), предстающего здесь в ореоле кафкианского абсурда и общественной невменяемости, как своего соотечественника: «Господин О., вот кому вы отдали страну! Вот кого призвали спасти отечество и оздоровить экономику!» Из рассказа Устины Андреевны становится понятно, что Грузия, с одной стороны, - это её страна, и она переживает за всё вокруг, а с другой - она не видит Грузию вне поля России, считает невозможным разрыв многолетних связей. Ей хотелось, чтобы журналист из Москвы донёс «её» правду грузинам о том, что как бы тут не митинговали, но «всё решится там - в Москве. То есть в России. Будет там Свобода - будет и у вас тависуплеба, либирате и бривибас24, окрепнет там демократия, окрепнет она здесь» [9. С. 322-324]. Она говорит о том, что порыв к свободе, национальное возрождение, историческая память заслуживают уважения, и ей как воспитаннице русской классики имперский шовинизм «во стократ гаже местного» [9. С. 322]. Пожилая учительница связывает политические неурядицы после распада СССР не с межнациональным противостоянием, а с переделом собственности и олигархическим захватом власти, как в Грузии, так и в России. Она призывает героя передать жителям Грузии, что нельзя биться в истерике и терять самообладание, тем самым присоединяясь к мнению Арчила и Марики о сдержанности. Еще одной составляющей романного полифонизма становится обращение к истории, характерное для мультикультурной литературы и подразумевающее ассоциирование с ключевыми историческими фигурами или событиями обеих стран. В этом плане А. Эбаноидзе прибегает к юмору, переходящему в сарказм. Из исторических личностей «вчерашней власти» в романе появляется ожившая восковая фигура Лаврентия Берии, якобы крестного Лаврентия Оболадзе. Герой романа видит «родственника» во сне [9. С. 338]. В разговоре с Берией журналист узнаёт его мнение по поводу политических процессов, о Сталине, об изобретении атомной бомбы, о причинах ареста Тициана Табидзе [9. С. 347]. Кукла Берии говорит, что никого в доме не убивал и вызвал одного из «сиамских близнецов» (имеются в виду Тициан Табидзе и Паоло Яшвили), «Павле», потому что была получена информация о работе, якобы через Рыкова и Ломи-надзе, Паоло на польскую разведку. Берия рассказал «Павле», что кое-кому нравится его рифмоплётство, что даёт основание отпустить и даже помочь с публикациями, если он расскажет о сообщниках по шпионажу на Польшу. Эбаноидзе изображает куклу Берия циником, относящемся с пренебрежением к поэтам [9. С. 349]. «Сегодняшняя» власть Грузии, представляющая период 19891991 гг., вырисовывается автором с не меньшей долей сарказма. Например, изображается партия традиционалистов, которая говорит о достижении независимости, которую следует подкрепить экономически. Способом подкрепления они видят туризм, в основе которого будет стоять ЖЕНЩИНА. Она будет обслуживать туристов и обеспечивать гостеприимство [9. С. 274]. Грузинки для такой роли не годились, так как нельзя было осквернять образ женщины-матери, хранительницы очага. Необходимы были «разноплеменные» женщины. Критически относится писатель и к тенденции постоянного поиска врага в лице России. Как смешную иллюстрацию ее вводит он новеллу о тёщиных курах, поражённых чумой, в чём также обвиняли Россию [9. С. 292]; им высмеивается неадекватный подход к аристократии, к грузинским князьям, которые вывели фрукт «мандакос» [9. С. 298-299], смесь мандарина с кокосом, и планируют на нём разбогатеть. Карикатурно изображается женский батальон «Синие чулки», поддерживавший «лидера» нации Звиада Гамсахурдиа [9. С. 331]. Его командир, Гюли из Ушгули, утверждает, что «там», подразумевая Россию, завидуют молодости лидера, его красоте, образованности и любви народа. Она рассказала, что одна из женщин опередила других: обручилась с памятником «лидера». Другие блюдут девственность для Звиада. Юмористические описания занимают небольшую часть текста, но дают передохнуть читателю от цепочки горьких сюжетов, от «судеб маленькой усталой страны, захлёбывающейся в историческом водовороте» [9. С. 297]. Поиски иной идентичности В романе «Ныне отпущаеши.» стремление вернуться на родину, актуализировать свою изначальную идентичность закончилось для героя неудачей. Страна «там» оказалась эфемерной, всё изменилось. С годами Грузия начинает занимать всё меньшее место в прозе А. Эбаноидзе, что объясняется и растущим дистанцированием культур, и исчерпанностью для писателя темы национализма. В «московском» романе «Предчувствие октября» Грузия представлена лишь косвенно, в лице грузинского писателя. Автор описывает разговор в Центральном доме литераторов трех собеседников о русской душе, типичный для интеллигентской среды. Один из них, Гурам Авалиа-ни, прототипом которого является грузинский литератор Гурам Асатиани, говорит следующее: «Битый час внушаю этому человеку, что вам, русским, надо наконец понять себя, вникнуть в корень, уяснить свою душу. В Будапешт с танками! В Прагу - с танками! Теперь в Кабул опять с танками! Чуть что вперёд! Броня крепка и танки наши быстры! Сила есть ума не надо! Вам бы лелеять свою нежную есенинскую душу. У вас такая трогательная есенинская душа, хрупкая и красивая, как ромашка. Вы ведь не только Кабул и Прагу, вы свою душу давите теми гусеницами...» [10. С. 81-82]. Окружающие, краем уха услышавшие детали беседы, предпочли удалиться подальше от ее участников, дабы избежать возможных подозрений в их поддержке. Таким образом, творчество А. Эбаноидзе ярко отражает динамику идентичности мультикультурного автора советской эпохи, вынужденного актуализировать в условиях национальных конфронтаций отдельные этнокультурные составляющие своей гибридности.

Скачать электронную версию публикации