Back to the USSR: Kuprin and Gorky represented by V.E. Gushchik (1938- 1940).pdf Объектом исследования являются два текста русского эмигранта Владимира Ефимовича Гущика (1892-1947): статья «Куприн уехал» (1938) и неопубликованный очерк «"Великое сердце". (Еще одна страница их жизни Максима Горького). Воспоминания» (1940). Анализируя повествование и историю взаимоотношений писателя с современниками, мы рассмотрим восприятие и оценку Гущиком общественных и культурных деятелей, живших в эмиграции и в СССР. Этот метод позволит описать два этапа идейной эволюции бывшего офицера Северо-Западной армии Н.Н. Юденича, который с конца 1930-х гг. все благосклоннее относился к СССР и весной 1940 г., за несколько месяцев до аннексии Эстонии, доб- 2 ровольно стал секретным осведомителем . Биография и творчество В.Е. Гущика были освещены в двух обзорных статьях С.Г. Исакова в 1996 г.2 Исследователь создал портрет самого крупного русского писателя Эстонии, который имел неоднозначный, противоречивый характер, часто конфликтовал, был верен идеям евразийства, хотя отличался неустойчивыми политическими взглядами и заслужил репутацию хамелеона. Вслед за С.Г. Исаковым мы развиваем тезис о том, что большинство текстов писателя может быть рассмотрено как единая система с четкими бинарными оппозициями: христианское - языческое, духовное - материальное, Россия - Европа, родина - эмиграция. Рассмотрим основные события из биографии В.Е. Гущика до написания статьи о А.И. Куприне в 1938 г. Итак, в 1919 г. Гущик был на несколько дней арестован ЧК за антисоветские разговоры. Благодаря заступничеству A.M. Горького и А.В. Луначарского он был освобожден с запретом занимать ответственные должности в течение пяти лет3. В октябре 1919 г. Гатчина, где жил писатель, была занята Северо-Западной армией Н.Н. Юденича. Во время отступления до Нарвы Гущик сопровождал редактора армейской газеты «Принерв-ский край» А.И. Куприна, с которым познакомился в Гатчине летом 1917 г. В Эстонии в течение последующих 20 лет писатель занимался литературной деятельностью, работал над изданием журналов и альманахов. Он опубликовал пять сборников рассказов: «Христовы язычники» (1929), «На краю» (1931), «Люди итени» (1934), «Забытая тропа» (1938), «Жизнь» (1939). Эти книги заслужили высокую оценку видных писателей и деятелей русской эмиграции, например A.И. Куприна, И.С. Шмелева4, А.В. Амфитеатрова, Н.К. Рериха и др. В сентябре - ноябре 1931 г. под редакцией А.П. Девиса5 и B.Е. Гущика выходил журнал «Панорама». В первом номере был напечатан рассказ Гущика «Знак», в четвертом - «Новое поколение». В первом номере писатель опубликовал рецензию на роман Л.Н. Нольде «Не ржавели слова» (Рига, 1930). Гущик отметил стиль автора, поставил это произведение на второе место после романа М.А. Булгакова «Белая гвардия» и процитировал эпиграф, слова св. кн. Довмонта-Гавриила: «Чести моей никому не отдам» (см.: [6. T. 1. C. 19]). «Панорама» имела две рубрики, посвященные советской жизни: юмористическую («Самокритика СССР») и политическую («По СССР»). Рубрика «По СССР» состояла главным образом из фотографий с ироническим или саркастическим комментарием и была закрыта после выпуска второго номера журнала3. В 1933 г. писатель организовал при спортивном и культурно-просветительском обществе «Витязь» литературную секцию и отдел имени профессора Н.К. Рериха в Эстонии. Участие Гущика в этих кружках было недолгим и закончилось разрывом, вызванным, по свидетельству А.А. Булатова6, самой фигурой писателя, «человека неопределенных (довольно быстро меняющихся) взглядов, очень грубого и мало заносчивого нрава» [8. Л. 92 об.]. В апреле 1934 г. после выхода из общества «Витязь» он решил основать самостоятельное Рериховское общество. Просьба о финансовой поддержке и беспринципность Гущика вызвали возмущение Е.И. и Н.К. Рерихов. Е.И. Рерих признавалась в письме к К.И. Стуре от 15 ноября 1934 г.: « за всю мою жизнь ничего более низкого и грубого не встречала. И это пишет интеллигентный человек и еще писатель!» [9. С. 120]. Гущик мог одновременно поступать и высказываться различным, взаимоисключающим образом. Для него были характерны эклектизм, нецельность, прагматизм, определенная беспринципность. 18 октября 1938 г. Н.К. Рерих с недоумением и раздражением писал таллинскому корреспонденту П.Ф. Беликову о В.Е. Гущике: «Подумайте только, мне он пишет: "Дорогой Учитель", а в то же время за углом произносит хулу и клевету. Жаль видеть, когда способный человек допускает такую мрачную некультурность в своих действиях. Спрашивается, к чему Гущик портит свой собственный путь» [10. С. 125]. Мотивы поступков Гущика неоднократно оказы-вались для современников необъяснимыми с точки зрения здравого смысла и представления о писателе. В 1938 г. Гущик издал единственный номер альманаха «Поток Евразии»7, в котором были опубликованы две его статьи. Первая - от редакции - называлась «Поток Евразии» и затрагивала общественно-политические и социально-культурные вопросы; вторая статья - «Куприн уехал» - характеризовала отношение русских эмигрантов к вернувшемуся в СССР писателю. Прежде чем перейти к анализу статьи, рассмотрим кратко взаимоотношения двух писателей. А.И. Куприн, познакомившийся с Гущиком в Гатчине летом 1917 г., поддерживал с ним переписку в эмиграции8, отметил рассказ друга «Шесть дней»9: «Дневник очень и очень хорошо! Просто и талантливо. Браво! Бис!». Отзыв Куприна был напечатан на концевом титуле третьего сборника Гущика «Люди и тени» (1934) [14] и в его пятом сборнике рассказов «Жизнь» (1938) [5. C. 188]. Рассказ Гущика мог, вероятно, подтолкнуть Куприна к описанию своего арестантского опыта10. В 1930 г. он написал два автобиографических рассказа «Обыск» и «Допрос». Как известно, писатель был арестован 1-4 июля 1918 г. Поводом послужила его статья «Михаил Александрович»11, опубликованная в газете «Молва» 22 июня 1918 г. Интересно, что за три года до появления купринских рассказов Гущик посвятил трагической судьбе брата Николая II повесть «Тайна Гатчинского двора: Великий князь Михаил Александрович» (1927). В рассказе «Допрос» Куприн вводит отсылку к фигуре отца Гущика. Автор упомянул личного ординарца генерала М.Д. Скобелева, которым, как известно, был Ефим Викентьевич Гущик. Отметим, что уже в повести «Однорукий комендант» (1923, парижский альманах «Окно») Куприн использовал фигуру отца Гущика для создания образа Лещика Ефима Андреевича, об этом факте Гущик упоминает в рассказе «Таинственный талисман (Быль)» (см.: [5. C. 158]). В свою очередь, Гущик посвятил Куприну рассказы «На рыбалке» (из сборника «Христовы язычники») и «Сила» (из сборника «Забытая тропа»). Как отметил С.Г. Исаков, в автобиографическом рассказе «Сила» А.И. Куприн является «прототипом главного героя - старого писателя Ивана Александровича» [1. C. 256]. Личные контакты в России, обмен книгами, переписка между двумя писателями давали каждому из них творческие импульсы и свидетельствовали о теплых дружеских чувствах. Неслучайным было появление совместной, сделанной в Гатчине в начале 1918 г., фотографии Куприна и Гущика в пятом номере журнала «Панорама», издававшемся младшим другом. Куприн стал для Гущика литера- 1 турным и личным авторитетом . В 1937 г. А.И. Куприн вернулся в СССР. Статья Гущика «Куприн уехал» была опубликована в 1938 г. в альманахе «Поток Евразии». Текст условно состоит из трех частей. Сначала автор критикует отношение к Куприну русских эмигрантов (И.А. Бунина, Ф.И. Шаляпина и др.), не оказавших ему материальной помощи; затем Гущик резко отзывается об эмигрантах (П.М. Пильском, З.Н. Гиппиус, особенно И.Л. Солоневиче, издателе «Голоса России», и др.), осудивших возвращение Куприна в СССР. В заключение он приводит выдержки из личной переписки с Куприным, в которых тот описывает свое тяжелое душевное настроение. В статье Гущик изображает Куприна «живым воплощением русской культуры», одиноким и брошенным на произвол судьбы, окруженным «патриотическими фарисеями». Писатель предстает жертвой «злобности и черствости эмигрантского эгоизма». Вслед за уехавшим Куприным Гущик ментально отделяет себя от эмигрантского мира: «Господи! Пронеси всех скорее через это страшное поле, имя которому - Зарубежье!» [17. С. 103]. Статья «Купринуехал» заканчивается цитатами из писем писателя, в которых он обрисовал свое ожидание от советской власти: «Скажу Вам, что живется мне мерзко. Короче: если бы в России меня оставили в покое, на какой угодно едальной категории, то я со своей стороны обещал бы не делать никакой политики и не "наводить мораль". И я чувствовал себя гораздо лучше, чем в Париже» [17. С. 107]. В обмен на иждивение и спокойную жизнь писатель согласился хранить молчание и не критиковать происходящее в СССР. Идейно-политическая позиция Куприна, который был личным авторитетом для Гущика, могла оказать влияние на его убеждения и коллаборационизм в 1940 г12. Куприн умер 25 августа 1938 г. в Ленинграде. Гущик откликнулся на смерть друга «Прозаическими стихами (На смерть Куприна)», опубликованными в сборнике рассказов «Жизнь» (1938). Это произведение состоит из шести отрывков, каждый из которых заканчивается фразой «Страшно очень. Страшно, да». Эта реплика трижды является ответом Куприна лирическому «я», писателю, который обращается к нему: «Страшно мне». Воет, плачет непогода. Ночь осенняя темна На Голгофе распинали честь и стыд. Голод. холод. тиф. Иоффе. Троцкий . гадость. срам и лесть. На забытого Отца зубы скалили, урчали из-за каждого куска Спи. Печальна повесть эта. Спи, ушедший навсегда. - Страшно мне! Но нет ответа: - Страшно очень! Страшно, да! [5. С. 182-184]. Текст строится вокруг описания страхов или событий из жизни Куприна: революции, Гражданской войны, жизни в эмиграции, смерти. Точка зрения автора совпадает с лирическим «я»: он, как и герой-Куприн, помнит кровавое прошлое, видит настоящую душевную черствость людей и предчувствует будущую беду. Главная тема и поэтическая эмоция, которая организует повествование о Куприне, - это нарастающий страх, отчаяние человека перед враждебным миром. По моему мнению, возвращение в СССР и смерть Куприна стали важным толчком к размышлениям Гущика о своей будущей судьбе. В 1938-1939 гг. в его душе усилились чувства страха, неуверенности, безысходности, оборотной стороной которых, по свидетельству современников, были резкость, раздражение, грубость. В мае 1939 г. писатель был принят на службу при Министерстве народного просвещения Эстонии; он систематизировал русские книги в библиотеках1. В первой половине 1940 г. вышли три книги Гущика о выдающихся эстонских деятелях, написанные по заказу Министерства народного просвещения Эстонии. Как установил С.Г. Исаков, эти брошюры были напечатаны в издательстве «Libris» за государственный счет и имели официальный характер, их цель заключалась в утверждении среди русского населения идеологии «националистического фундаментализма» [1. C. 250-251]13. Весной 1940 г. писатель принял предложение о сотрудничестве с советской разведкой14. После аннексии Эстонии в июле 1940 г. Гущик числился сотрудником Министерства внутренних дел, занимал должность пограничного секретаря, но уже в августе был переведен в Таллинский городской административный отдел, а затем назначен на менее престижную должность директора зоопарка. 4 января 1941 г. органы НКВД арестовали писателя. За два с небольшим месяца до ареста, в октябре 1940 г. Гущик написал воспоминание об A.M. Горьком «Великое сердце», повествующее о заступничестве писателя за художника-карикатуриста П.Е. Щербова. Этот текст состоит из трех частей. В первой Гущик рассказывает о встрече с Шаляпиным, во второй - с Горьким, в третьей - о судьбе своей ненапечатанной статьи в защиту Горького. В статье «Куприн уехал» Гущик, нелицеприятно отзываясь о заграничной жизни певца, вспомнил историю Щербова и обещал ее позднее рассказать (см.: [17. С. 86-87]). В статье «Великое сердце» писатель подробно на ней останавливается. Текст о Горьком был инспирирован желанием Гущика как сохранить память о великодушном поступке писателя, так и отрицательно изобразить Шаляпина: Октябрьская революция застала Павла Егоровича в его особняке1. И вот, однажды, у него среди ночи, неожиданно произвели обыск. сам «домовладелец» арестован и обвинен в спекуляции коврами и игральными картами, а за «сокрытие оружия» было предъявлено особое обвинение. Помню, что все дальнейшее происходило в воскресенье. Чуть свет, ко мне на квартиру пришла взволнованная жена Александра Ивановича Куприна и от имени мужа просила меня срочно выехать к Шаляпину и к Горькому хлопотать о Павле Егоровиче, которому грозила крупная неприятность. И я тотчас же отправился в Ленинград С варшавского вокзала отправился я на Каменноостровский проспект на одной из боковых улиц (не помню названия) проживал Ф.И. Шаляпин. Передаю ему все, что мне известно о злополучном аресте Павла Егоровича и, почти буквально, слышу в ответ: - Нет-с, слуга покорный, я не намерен из-за его ошибок рисковать своим благополучием. Да к тому же, мне некогда: я спешу на дневной концерт. Извините. До свидания. Ровно ничего не могу сделать! Общая линия поведения Шаляпина, по-видимому, описана Гу-щиком верно. В воспоминаниях И.А. Бунин заметил о Шаляпине, которого считали левым в царское время, что он «при большевиках уже не был столь храбр» [23. С. 76]. Фрагмент о Шаляпине заканчивается следующим пассажем: Много лет спустя, когда я наслышался о его «подвигах», я понял, что это был за отвратительный тип! Довольно его наглого признания, что: «Горький зовет меня петь для русского народа, но не могу же я ради Горького ссориться с принцем Уэльским!» Источник фразы Шаляпина установить не удалось. Отметим характерный выбор Гущиком сведений из жизни певца: он исключительно негативный. Вместе с тем в круг чтения писателя могли попасть мемуарные книги Шаляпина «Страницы из моей жизни» (1926) и «Маска и душа. Мои сорок лет на театрах» (1932), из которых он мог узнать и о великодушных поступках певца. Например, о выдвинутом Шаляпиным условии поездки в Лондон в 1921 г., что «этот концерт будет в пользу голодающих русских» [24. С. 111], или о его безуспешном заступничестве за баронов братьев Владимира и Николая Стюартов (см.: [25. С. 88]). Односторонне-отрицательное отношение Гущика к Шаляпину в конце 1930-х гг. имело несколько причин: поведение певца в деле Щербова, роскошная жизнь баса в эмиграции1, его безразличное отношение к больному Куприну (см.: [17. С. 102]). В статье после сцены посещения Шаляпина Гущик описал встречу с Горьким: Я увидел усталое, доброе, немного озабоченное морщинистое лицо с жесткими усами и с тихими задумчивыми глазами: видимо, он что-то еще обдумывал, от чего оторвал его мой звонок. Когда я говорил о Щербове, он глядел мне прямо в глаза, встревоженный и настороженный. Здесь я рассказал о своем визите к Шаляпину. Он только отмахнулся. Он соединился по телефону и все тем же озабоченным, встревоженным тоном стал говорить, что он сейчас на автомобиле выедет к ним, что Павел Егорович Щербов знаменитый художник что это его личные коллекции, очень редкие и дорогие15, и что к Щербову следует отнестись с уважением. Через час он выступил в Совете, а еще через час, взяв под руки Павла Егоровича и председателя, шел широкими шагами к дому Щербова пить чай. В отличие от описания Шаляпина Гущик рисует потрет Горького, наделяет его внешними и психологическими чертами. Не случайным является выбор названия для воспоминания «Великое сердце». Хотя это выражение является штампом, название может иметь источник - слова Порфирия Петровича, обращенные к Раскольникову: «А вы великое сердце имейте да поменьше бойтесь» [27. С. 351]. Роман «Преступление и наказание» (1866), по нашей гипотезе, актуализирован Гущиком в рассказе «Поручик Кораблев»16. При анализе «Великого сердца» необходимо обратить внимание на «географический» статус героев. За исключением П.Е. Щербова персонажи делятся на два идеологически различных лагеря: убежденные эмигранты (Бунин и Шаляпин; последний отклонил к тому же предложение Горького о возвращении в СССР17) и возвращенцы (Горький и Куприн). В зависимости от окончательного выбора автор характеризует своих героев. Бунин и Шаляпин изображены в одностороннем отрицательном ключе, наоборот, вернувшиеся в СССР и отказавшиеся от личной свободы Куприн и Горький - в исключительно положительном. Дистанцирование от Бунина и Шаляпина, акцентирование близости к Куприну и восхищение Горьким должны были, по замыслу Гущика, представить его в выгодном, просоветски настроенном свете. И тогда я понял каким изумительным, чутким, добрым, умным и отзывчивым человеком был наш великий писатель Максим Горький! И внутренне я поклялся быть верным этому человеку. когда после его смерти, вся заграничная пресса и русская и иностранная, во главе с писателем Иваном Буниным18, обрушилась мерзейшими статьями на его память. Я нашел в себе мужества выступить с открытым письмом-статьей и разгромить мерзавцев, осмелившихся пятнать его имя. Редактор газеты сочувствовал моему возмущению, цензура в день выпуска газеты прозевала статью и только на второй день конфисковала номер и закрыла газету [29. Л. 1 об. - 3 об.]. Гущик закончил воспоминание кратким и неясным упоминанием о запрещенной статье о Горьком. Сегодня мы можем внести следующие пояснения. Статья была подана в газету «Новая Искра» (Вильна), которая выходила в 1936-1937 гг.19 и редактором которой был литератор, критик, общественный деятель Д.Д. Бохан (см. о нем: [30. С. 143-150]). Выбор журнала оказался неслучайным. В номере от 2 сентября 1936 г. был впервые опубликован текст Гущика «Наш бал (отрывок из письма эмигранта)», в 1937 г. его художественные тексты часто появлялись на страницах газеты20. Гущика и Бохана также объединяли общие евразийские взгляды. Не случайно писатель опубликовал отрывок из отзыва Бохана на его рассказы в сборнике «Жизнь» [5. C. 185]. (Бохан отметил краткость слога писателя, его знание эмигрантской и советской жизни.) Отметим, что в июне 1936 г. Бохан был приговорен к двум неделям ареста, в 1937 г. с 8 по 17 февраля газета не издавалась. Последний номер был выпущен 18 апреля 1937 г. Вопрос о том, в какой мере статья Гущика в защиту Горького спровоцировала закрытие польскими властями «Новой Искры», остается открытым. Однако есть основания также предполагать, что ее закрытие стало результатом конфликта с польскими властями или банкротства. Итак, в мемуарном тексте «Великое сердце» писатель подчеркивает отсутствие границы для Горького между литературной деятельностью (которой он занимался до прихода Гущика) и заступничеством за Щербова. Творчество и жизнь Горького оказываются единым и нераздельным, они объединены гуманизмом писателя. Горький предстает цельной и бескорыстной, нравственно безупречной личностью и является идеальным примером для восхищения. Интересно, что Гущик изобразил Горького полной противоположностью себе, каким он был в жизни. Существенно подчеркнуть, что воспоминание о Горьком было написано в атмосфере репрессий, когда советская карьера Гущика пошла на спад, когда оставалось немногим более двух месяцев до его ареста. По моему мнению, прагматика этого текста заключалась, прежде всего, в стремлении упрочить свое пошатнувшееся положение. В этой связи более понятным становится резкая неприязнь автора к Шаляпину-эмигранту и симпатия к Горькому - главе советских писателей. Отметим выбор сюжета для воспоминания о Горьком в конце 1940 г. Гущик, бывший советский агент, написав текст о заступничестве Горького за невинно арестованного Щербова, показал несправедливость и ошибочность действий ЧК. Рассказ о поступке Горького (известного к тому времени и по ста -тье «Если враг не сдается, его уничтожают», 1930) также акцентировал идею о необходимости доброты, справедливости, милосердия - о возвращении человека к христианской стороне своей натуры. Начало изменения отношения Гущика к СССР точно датировать трудно, важнее указать вектор: от резкого неприятия, стремления рассказать правду к конформизму и моральному релятивизму. Эмигрантская жизнь и евразийство Гущика, особенно возвращение и смерть Куприна в СССР, всеобщее чувство неизбежности Второй мировой войны влияли на его мироощущение. В своих произведениях он противопоставляет Россию / СССР - Европе. Место проживания (в эмиграции или в СССР) влияло на описание и оценку писателем того или иного деятеля. Отношения Гущика с властями развивались по параболе: после использования писателя, стремившегося играть заметную роль, от него дистанцировались. В 1939-1940 гг. Гущик стал заложником мифа о деятельном, полезном власти писателе. Парадокс Гущика заключался в том, что мысль писателя о жестокости и несправедливости (на примере описания ареста П.Е. Щербова и заступничества A.M. Горького) не исключала, а допускала обывательскую мысль о сотрудничестве с советской властью как средстве выживания. Нравственная раздвоенность и внутренняя надломленность лежат в основе личностного коллапса Гущика. Свою душевную трагедию писатель осознал после приговора суда. В Унжлаге он начал писать стихи, и художественное самоосознание стало путем к личностному перерождению.

Скачать электронную версию публикации