F.-R. De Chateaubriand's Travel Notes From Paris to Jerusalem and From Jerusalem to Paris in the Golitsyn Bo.pdf В Научной библиотеке Томского университета хранится родовая библиотека князей Голицыных [1, 2]. Она поступила в дар Сибирскому университету в 1880 г. от князя Сергея Михайловича Голицына (1843-1915), полковника, директора и попечителя Голицынской больницы в Москве, и в настоящее время насчитывает 2 961 название 1 Статья подготовлена в рамках проекта РФФИ № 19-012-00038 «Родовые библиотеки русской аристократии и проблема читателя». И.А. Поплавская в 6 435 томах [3. Л. 1]. Основу данного книжного собрания составили личные библиотеки князя Сергея Михайловича Голицына (17741859), попечителя Московского учебного округа, члена Государственного совета, председателя Московского цензурного комитета, поэта-дилетанта [4. С. 108], и его племянника князя Михаила Александровича Голицына (1804-1860), дипломата, состоявшего при русской миссии во Флоренции и Риме, с 1856 г. русского посланника в Мадриде [5. С. 170-172]. Оба они принадлежали к четвертой ветви рода Голицыных - Михайловичам, основателем которой был князь, воевода Михаил Андреевич Голицын (1639-1687). В данной статье предметом изучения становится книга французского писателя-романтика Франсуа Рене де Шатобриана (1768-1848) «Путевые записки из Парижа в Иерусалим и из Иерусалима в Париж чрез Грецию и обратно чрез Египет, Варварию и Испанию» на русском языке, хранящаяся в книжном собрании Голицыных. Книга принадлежала С.М. Голицыну-старшему, о чем свидетельствует его экслибрис с надписью: «Prince Serge Galitzin»1. Записки Шатобриана, как можно предположить, вызвали интерес князя прежде всего тем, что в них была описана древняя и современная история Европы, рассмотренная сквозь призму возникновения и развития христианства. Об интересе С.М. Голицына к религии свидетельствуют его переписка с митрополитом Московским Филаретом [7], частые поездки по монастырям и святым местам2, а также его деятельность в качестве вицепрезидента комиссии для сооружения в Москве храма во имя Христа Спасителя. Как известно, произведение Шатобриана под названием «Itincraire de Paris a Jerusalem et de Jerusalem a Paris, en allant par la Grece et revenant par l' Egypte, la Barbarie et I'Espagne» впервые было издано в Париже в 1811 г. [9]. На русский язык записки впервые были переведены П.И. Шаликовым и вышли в Москве в трех томах в 1815-1816 гг. [10]. 1 О дарственных надписях на книгах С.М. Голицына в Научной библиотеке Томского университета см.: [6]. 2 В частности, в письме А.Я. Булгакова брату К.Я. Булгакову от 6 сентября 1833 г. из Москвы сообщается о том, что великая княгиня Елена Павловна, жена великого князя Михаила Павловича, «поехала в Новый Иерусалим и к вечеру изволит возвратиться. В сии богомольные путешествия сопутствует ей князь Сергей Михайлович Голицын» [8. C. 546]. Книга Ф.Р. де Шатобриана «Путевые записки^ » Другой перевод был выполнен священником Иоанном Грацианским и был опубликован в 1815-1817 гг. в Санкт-Петербурге [11]. В библиотеке Голицыных имеются первые две части первого издания записок французского писателя в переводе П.И. Шаликова. Данное произведение Шатобриана воспринимается как автобиографическое путешествие-хроника, в котором описания отдельных национальных мирообразов (французского, итальянского, греческого, турецкого, палестинского, египетского, испанского) соединяются с философией пути и эстетикой жизнетворчества писателя [12. С. 22]. В нем само-строение личности воспринимается как условие дальнейшего творческого развития, а творчество, в свою очередь, является мощным стимулом к самосозиданию [13. С. 134]. В основе записок лежит хронология пути автора из Парижа в Иерусалим и обратно. Это позволило ему в предисловии к первому изданию указать, что данное произведение он воспринимает не столько как путешествие, сколько как описание одного года своей жизни [10. Ч. I. С. VI]. Можно сказать, что перед читателем не просто путешествие, а путешествие-автобиография, включающее в себя важнейшие моменты жизни автора, его творческие замыслы, впечатления от увиденного, путевые зарисовки, круг его общения. Главная цель поездки Шатобриана в Иерусалим была связана со сбором материала для романа-эпопеи «Мученики, или Торжество христианства», вышедшего в 1809 г. В нем писатель «воссоздал переломную эпоху раннего христианства», когда «позднеантичная, раннехристианская и варварско-галльская культуры в столкновениях и противоборстве формировали новые этносы и векторы европейского развития» [14. С. 74]. В этом произведении он сумел передать «особый романтический вариант двоемирия, где Небесный Иерусалим противопоставлен земным судьбам героев, где античность воплощает бессмертную красоту гибнущего мира, а христианство - величие мира, устремленного в будущее» [Там же. С. 76]. Чтобы достичь этих эстетических целей, автору важно было посетить Иерусалим и проникнуться духом первых христиан, о чем он и говорит в своих записках. Ср.: «Я, может быть, последний буду француз, выехавший из моего отечества, чтобы путешествовать в Святую землю с мыслями, предметом и чувствами древнего Пилигрима» [10. Ч. I. С. 2-3]. Поэтика текста о Святой земле в записках Шатобриана уже становилась пред- И.А. Поплавская метом нашего рассмотрения в специальной статье. Было отмечено, что текст о «земле обетованной» в творчестве французского писателя «конструируется на основе сравнения его с другими текстами: греческим, египетским, испанским, французским, североамериканским, -и воспринимается как образ Земли-Слова» [12. С. 27-28]. В настоящей работе мы остановимся на описании образа Греции во французской литературе 1810-х гг., как он представлен в первом томе записок. Начинается путешествие 13 июля 1806 г. В этот день автор выехал из Парижа, далее его маршрут проходил через города Северной Италии: Милан, Венецию, Триест. 5 августа он прибывает в Грецию. Посещает полуостров Морея, расположенный на крайнем юге Балканского полуострова. 16 августа приезжает в город Мистра (Ми-ситра), 17 августа - в Лаконию (Лакедемон), столицу Спарты, 20 августа он уже в Арголиде, а с 23 августа находится в Афинах. Формирование образа Греции в записках Шатобриана происходит на основе личных и литературных впечатлений писателя, которые включают в себя сведения по географии, топографии, быту, древней и современной истории и литературе, мифологии и религии этой страны. Важно отметить, что в тексте создаются, дополняя друг друга, два образа Греции. Один из них - идеальный, воображаемый, другой -реальный, бытовой. Так, например, конструируя идеальный образ страны, автор соотносит ее климат с важнейшими особенностями литературы и архитектурных памятников Древней Эллады. Он пишет: В Греции все приятно, все смягчено, все наполнено спокойствием в природе, как и в письменах древних. Кто видел ясное небо и приятные афинские, коринфские и ионические пейзажи, тому почти вразумительно становится, почему архитектура в Парфеноне имеет столь счастливый размер [10. Ч. I. С. 15, 16]. Как видим, в данном отрывке преобладает культуроцентрическая точка зрения, не случайно Шатобриан называет эту страну «отечеством муз», «отечеством наук и гениев», «отечеством богов и героев», «отечеством Елены и Менелая». Также в этом произведении автор во многом эстетизирует пейзаж, акцентируя внимание на его эпической полноте и внутренней соотнесенности с объектами культуры. Показательно, что и сами эти объекты наделяются чертами «природности», вписываясь в естественный ландшафт и являясь выражением его идеальной сущности. Книга Ф.Р. де Шатобриана «Путевые записки^ » Ср.: «Чему стоит наиболее удивляться в греческих зданиях», это «всеобщей их гармонии, их соответственности с местами и положениями» [10. Ч. I. С. 201]. В том же эстетическом ключе описывается и бытовая жизнь путешественников. Рассказывая, например, об ужине на берегу Евротаса, Шатобриан упоминает предметы природного и вещного мира, которые соотносятся с именами и сюжетами из древнегреческой мифологии. Ср.: Осип и почтарь развели огонь из тростнику, вопреки Аполлону, коего стенание сих тростей утешало в потере Дафны. Осип богато снабдился всем нужным: у него была соль, оливковое масло, картофель, хлеб и мясо. Он изготовил баранью лопатку, как Ахиллесов друг, и поставил на большой камень мне яство сие с вином из Улиссова виноградника и водою из Евротаса [Там же. С. 120]. Здесь безответная любовь Аполлона к Дафне, превращенной в лавровое дерево, отсылает к I книге «Метаморфоз» Овидия (ст. 452567). Данный эпизод иронически обыгрывается путешественником, для него пылающий в костре тростник не столько напоминает о боге, который «любовь питает бесплодную в сердце» и утешается печальными звуками свирели, сколько о готовящейся бараньей лопатке. В другом случае имеется в виду эпизод из 9-й песни «Илиады», в которой описывается пир у Ахиллеса по случаю прибытия к нему посольства от Агамемнона с просьбой возглавить ахейское войско. Ср.: и Патрокл покорился любезному другу, Сам же огромный он лот положил у огнищного света И хреб'пл разложил в нем овцы и козы утучнелой Жаркий огонь между тем разводил Менетид боговидный [15. С. 120]. В этот же контекст вписывается и знаменитое вино из виноградников Улисса. Можно сказать, что основа в изображении идеального образа Греции у французского писателя - это осознаваемое равновесие между внешним и внутренним, между материальным и духовным началами, между природой, бытом и культурой, между жизнью и литературой. Другая важнейшая черта путешествия видится во внутренней причастности автора к важнейшем мифологическим событиям Древней Греции через синхронизацию в его сознании событий «Илиады» и «Одиссеи» и современного облика страны. Так, например, описывая Лаконию, он вспоминает посещение Телемахом Менелая и Елены 10 И.А. Поплавская в Спарте. Ср.: «Однако почти в сих же местах паслися прежде Мене-лаевы стада и давал он пир Телемаху» [10. Ч. I. С. 70]. И далее цитируются стихи 621-623 из 4-й песни «Одиссеи»: В доме царя собралися тем временем званые гости, Коз и овец приведя и вина дорогого принесши (Хлеб же прислали их жены, ходящие в светлых повязках) [16. С. 81]. Или, например, говоря о положении современных греков, находящихся под властью турецкого султана, Шатобриан отмечает: «Действительно, некоторые греки, уставшие от ига, ушли во Флориду, где плоды свободы привели у них в забвение отечественную землю». И затем пересказывает стихи 92-97 из 9-й песни «Одиссеи», где говорится о пребывании Одиссея и его спутников у лотофагов: «Вкусившие сего сладкого плода не могли от него отстать; но захотели остаться между лотофагами и забывали отечество свое» [10. Ч. I. С. 157]. При описании Греции французский автор часто обращается к текстам-посредникам, упоминая или цитируя произведения Гомера, Вергилия, Цицерона, Плутарха, Тассо, Расина и др. Ср.: взял я с собой в дорогу одни сочинения Расина, Тасса, Виргилия и Омира, сего последнего с белыми листами, чтоб делать на них замечания. Я ничего не знаю славнее для греков, как следующие Цицероновы слова: «Не забывай, Квинтус, что ты управляешь греками, просветившими все народы, научив их кротости и человеколюбию, и которым Рим обязан познаниями своими» [Там же. С. 117, 173]. Во втором отрывке речь идет о младшем брате знаменитого оратора Квинте Туллии Цицероне, военачальнике, который был римском посланником в Киликии (Малая Азия). Сюда же можно отнести и одно из самых поэтичных мест в книге, где описывается могила знаменитого афинского полководца Фемистокла, одержавшего победу над персами при Саламине (480 г. до н.э.). Она расположена в порту города Пирей. Говоря о ней, путешественник цитирует фрагмент из жизнеописания Плутарха: «Твоя гробница, поставлена будучи на открытом месте, приветствуема входящими в пристань и исходящими из нее мореходцами, и если произойдет морское сражение, ты будешь свидетелем ударов кораблей» [Там же. С. 221]. Ср. у Плутарха: Книга Ф.Р. де Шатобриана «Путевые записки^ » 11 большой Пирейской гавани от мыса Алкима отделяется выступ в форме полукруга. Если войти туда, можно заметить высокий цоколь, на котором стоит гробница в форме алтаря. На прекрасном месте насыпан твой могильный холм: Он всюду будет приветствовать моряков, Видеть тех, кто входит и кто выходит на своем корабле, И смотреть на них, когда они состязаются в беге [17. С. 141]. Тексты-посредники формируют в записках Шатобриана особый историко-культурный контекст, который соотносится с западноевропейской и мировой литературой и позволяет автору создать целостный образ Греции, а также воспринимать себя как путешественника-писателя, как странствующего литератора. Интертекстуальные связи в этом произведении обладают повышенной семиотичностью и раскрывают важнейшие закономерности геоимагологических процессов, направленных на освоение культурного ландшафта Греции, ее региональной идентичности, восприятия географического пространства как определенного архетипа [18. С. 10]. Однако чаще всего Шатобриан цитирует роман «Мученики», в котором нашли отражение его личные впечатления от поездки в Грецию и Иерусалим, а само это произведение прочитывается как своего рода авторский комментарий к его путевым запискам. Так, говоря об Афинах в тексте путешествия, автор в примечаниях указывает: «Смотри, касательно описания Афин вообще, почти всю XV книгу Мучеников» [10. Ч. I. С. 193]. В романе же дается следующее описание города, впервые увиденного главным героем Евдором. Ср.: Афины представились ему во всем своем величии; Вдали крепость Афинская оканчивала целый круг отечества наук, богов и героев. Полированн^іе мраморы времен неповрежденн^іе украшались огнями заходящего солнца; светило дневное, спешащее погрузиться в море, осыпало последними лучами столпы Минервина храма [19. Ч. II. С. 212]. Также в качестве текстов-посредников часто выступают у Ша-тобриана книги Ветхого и Нового Заветов. Описывая, например, бакланов, живущих вблизи афинского акрополя, писатель цитирует книгу пророка Иеремии. Он пишет: «Баклан любим странствующими; подобно им, на небеси позна время свое». К этому фрагменту автор дает примечание: «Иеремия: Гл. 8, стих 7» [10. Ч. I. С. 193]. В книге пророка Иеремии этот стих звучит так: «И аист под небом 12 И.А. Поплавская знает свои определенные времена, и горлица, и ласточка, и журавль наблюдают время, когда им прилететь; а народ Мой не знает определения Господня». Данный стих иносказательно повествует о будущей судьбе иудейского народа, который будет пленен вавилонским царем Навуходоносором II, и о падении Иерусалима. Шатобриан же в своих записках, обращаясь к книге ветхозаветного пророка, проводит параллель между вавилонским пленом иудеев и современным положением Греции, подчиненной Османской империи. Вместе с тем этот стих соотносится и с жизнью истинного христианина, который «всегда чувствует себя в земной юдоли слез странником» [20. C. 154]. Показательно, что в христианской традиции пророк Иеремия, фрагменты из книги которого цитирует Шатобриан в «Путевых записках», «становится прообразом Спасителя, пролившего кровь за падший род человеческий» [21]. С темой вавилонского пленения иудеев связан и 136-й псалом, о котором упоминается в записках Шатобриана. В частности, автор пишет: Я всегда удовольствием поставлял пить воду из тех знаменитых рек, чрез кои я проезжал в мою жизнь. Итак, я пил воды Мисисипия, Темзы, Рейна, По, Тибра, Эвротаса, Цефиза, Эрмуса, Граника, Иордана, Нила, Тага и Эбра. Колико людей при берегах сих могут сказать, как Израильтяне: Sedimus et flevimus! (Седохом и плакахом) [10. Ч. I. С. 174]. Ср. с текстом 136-го псалма: При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе; на вербах, посреди его, повесили мы наши арфы. Там пленившие нас требовали от нас слов песней^ Как нам петь песнь Господню на земле чужой? Текст 136-го псалма «передает то грустно-покаянное настроение, каким жили евреи в плену, их тоску по родине и мечту о своем национальном возрождении» [22]. Упоминание в этом отрывке многочисленных рек, которые воспринимаются одновременно и как природные топосы, формирующие пространственную структуру записок, и как знаки отдельных стран и континентов, которые посетил путешественник (Северная Америка, Англия, Германия, Северная и Центральная Италия, Греция, Османская империя, Палестина, Египет, Португалия), и как символы живой речи, рассказывания, поэтического творчества, вписывает греческие впечатления Шатобриана Книга Ф.Р. де Шатобриана «Путевые записки^ » 13 в пространство Священной и мировой истории, а также и в современную историю Европы, Азии и Африки. Данное пространство не просто упоминается автором, оно как бы заново проживается им и проецируется на теперешнее положение Греции, утратившей политическую независимость. Здесь раскрывается один из конструктивных принципов изображения писателем истории. Он связан с параллельным описанием событий Священной, Древней и Новой истории, с рассказом о фактах, изложенных в книгах Ветхого и Нового Заветов, с воссозданием героических деяний, представленных в мифологии и истории Древней Эллады, и их соотнесенностью с историей Греции начала XIX столетия. Так, например, находясь в городе Лакедемоне (Спарта), расположенном на юге полуострова Пелопоннес и получившем свое название от имени сына Зевса и плеяды Тайгеты, автор пишет: Солнце село за Тайгет, таким образом я видел оное, начинающее и свершающее свой круг над развалинами Лакедемона. 3543 года протекло тому, как оно взошло в первый раз над рождающимся сим градом. Я отправился с мыслями, преисполненными виденных мною предметов, погруженный в неистощимые размышления: таковые дни дают потом возможность терпеливо переносить много несчастий и соделывают особенно равнодушным ко многим зрелищам [10. Ч. I. С. 119-120]. В данном фрагменте упоминаются мифологическое время и историческое время, объединяющие IV тысячелетие до н.э. и события начала XIX столетия, говорится о суточном времени, которое связано с личностной рефлексией путешественника и символически соотносится со всеми другими типами художественного времени, представленными здесь. Не случайно этот отрывок вызывает в сознании автора ассоциации с книгой Екклезиаста, в которой подводится итог «всему ветхозаветному оп^іту, религиозному и житейскому Экклезиаст постоянно подчеркивает, что перед лицом тщетности всего сущего и неизбежности смерти только Сам Бог может наполнить человеческую жизнь смыслом и благом» [23]. Необходимо отметить, что при создании исторического облика Греции писатель говорит и о событиях русско-турецкой войны 17681774 гг., упоминая о высадке русских войск в Морее в 1770 г. для поддержки греческих повстанцев-майотов и осаде турецкой крепости Модон (Метони), а также о столкновениях русских войск с албанцами 14 И.А. Поплавская возле города Триполица [10. Ч. I. С. 31, 66]. Русское «присутствие» при описании современного облика Греции является составной частью ее современного геополитического ландшафта. Как отмечает Виктор Таки, «итогом прямого военно-политического вмешательства России в судьбу современного населения Греции стало возникновение российского эллинофильства, сочетавшего восхищение древней Элладой с поддержкой греческой иммиграции в Россию и культивированием отношений с османскими греками» [24. C. 223]. В восприятии Греции Шатобрианом исключительная роль отводится изображению руин, которые свидетельствуют и о течении времени, и об одновременной утрате и сохранении прошлого, и о многорусловом характере мировой истории, и о существовании альтернативных исторических рядов [25]. Так, например, развалины Спарты соотносятся в сознании автора с семантикой времени и имени. Ср.: Итак Спарта была пред глазами моими. Какое прекрасное зрелище! Но сколь оно было горестно! со всех сторон развалин^!, и ни одного человека между ими! Мне захотелось заставить по крайней мере эхо заговорить в тех местах, и я изо всей силы закричал: «Леонид»! Ни одна развалина не повторила сие великое имя, и Спарта сама, кажется, забыла его! Если развалины, с коими связуются знаменитые воспоминания, ясно показывают тщету всего земного, то надобно однако сознаться, что имена, переживающие царства и дающие бессмертие временам и местам, не ничто суть [10. Ч. I. С. 104-105]. В данном отрывке представлен другой принцип изображения истории, который основан на воскресении, оживлении минувшего через «знаменитые воспоминания». Восприятие руин как «прекрасного зрелища» соотносится у французского писателя с категорией возвышенного, которая свидетельствует о непосредственном присутствии героического прошлого в настоящем, о преодолении «тщеты всего земного» через «великое имя». Здесь имя спартанского царя Леонида, погибшего в сражении при Фермопилах, обусловливает персонализированное восприятие автором времени и пространства и тем самым возвращение в культурную память легендарного события. Не лучайно в данном фрагменте появляется образ эха как свидетельство внутренней отзывчивости путешественника минувшему, как оживо-творение прошлого через художественное слово. Этот же тип историзма представлен и в «Мучениках» Шатобриана [26. C. 526]. Книга Ф.Р. де Шатобриана «Путевые записки^ » 15 Неотъемлемой частью образа Греции у Шатобриана являются этнографические описания одежды, жилища, предметов быта, орудий труда современных греков. Автор отмечет: Греческие крестьяне носят полукафтанье (туника) по колено и подпоясывают его: широкие их шаровары им сверху прикрываются; обвивают голые ноги свои повязками, придерживающими их обувь. Кроме головного убору, они точно так же одеты, как были древние греки без епанчей [10. Ч. I. C. 125-126]. В этом отрывке, помимо упоминания важнейших деталей одежды греческого крестьянина, подчеркивается ее практическая неизменяемость на протяжении нескольких тысячелетий. Общая же тональность в описании современного облика Греции в путевых записках передается Шатобрианом через образ пустыни, безмолвия. Ср.: Я оборачивал взоры свои на Пелопонис (Пелопоннес), Коринф, перешеек, на то место, где праздновались позорища. Какая пустыня! Какое молчание! Горестная земля! ...единственный шум был журчание волн, которые, разбиваясь в Фемистокловой гробнице, изводили вечное стенание из жилища вечного безмолвия. Вокруг меня были гробницы, молчание, разрушение, смерть. Я оставлял навсегда сию священную страну. Воображение мое преисполнено было прошедшим ее величием и нынешним унижением. [Там же. C. 148, 222, 260-261]. Здесь образ пустыни метафорически соотносится с угасанием древнегреческой цивилизации, гибелью культуры, политической и экономической несвободой страны, утратой чувства национальной идентичности, с ее безмолвием и богооставленностью. Вместе с тем путешественник-паломник выступает в роли символического сеятеля, который оживотворяет минувшее, воскрешает высокий образ Греции в слове [27. C. 207]. Можно сказать, что в контексте путевых записок идеальный и бытовой образ Греции у Шатобриана семантически и композиционно становится «предтечей» текста о Святой земле. Не случайно та же тональность во многом определяет и восприятие путешественником Иерусалима. Ср.: Я остановился, устремив взоры на Иерусалим, измеряя высоту стен его, и тщетно ища храм сей, коего не осталося камня на камне. 16 И.А. Поплавская Ежели я тысячу лет проживу, то не забуду пустыню сию, кажется, еще дышащую величием Иеговы и устрашениями смерти [10. Ч. II. C. 140-141]. Воссозданный в этом отрывке образ Иерусалима получает эстетическое завершение через соотнесенность его с образом Греции и ее городов: Лакедемона, Аргоса, Афин, через экзистенциальное переживание автором событий Священной, древней и современной истории. Итак, можно сказать, что «греческий» текст Шатобриана, существующий в единстве двух его составляющих, - это текст об оживотво-рении минувшего как основы для культурных и политических преобразований в настоящем, текст как предчувствие грядущего освобождения-воскресения страны и ее народа. Три фрагмента из этого путешествия были переведены В.А. Жуковским и опубликованы в журнале «Вестник Европы» за 1810 г., за год до того, как вышло первое издание этих записок на французском языке. Можно предположить, что русский поэт при переводе обращался к неустановленному нами источнику в одном из французских периодических изданий. В «Вестнике Европы» были напечатаны следующие фрагменты: «О нравах арабов (Отрывок из Шатобрианова путешествия по Востоку») (№ 10. С. 160-164), «Путешествие Шатобри-ана в Грецию и Палестину» (№ 17. С. 18-47), «Отрывок из Шатобриа-нова путешествия в Грецию» (№ 22. С. 138-144). В них представлена русская рецепция французского текста о Греции и о Святой земле. В частности, у Жуковского создается двуединый мифологический и бытовой образ Греции, который представлен и в записках Шатобри-ана. Например, проплывая по Эгейскому морю возле берегов, где некогда находилась Троя, автор пишет: ...глазам моим представился высокий м^іс, увенчанный девятью мельницами: то был Сигейский мыс. У подошвы его заметил я две насыпи: то были гробы Ахилла и Патрокла. Я смотрел, и сердце у меня билось; я видел славу древних героев и слышал песни древнего песнопевца [28. C. 316]. Возникающий здесь геоимагологический и геомифологический дискурс, связанный с восприятием эгейского побережья Малой Азии через переломные моменты Троянской войны, представленные в «Илиаде» Гомера, дополняется описанием материковой части Греции, завоеванной Оттоманской Портой. Ср.: Книга Ф.Р. де Шатобриана «Путевые записки^ » 17 В Пелопониссе нашел я одну бедственную страну, доставшуюся на жертву необузданным варварам, которых первое удовольствие - разрушать памятники просвещения и искусства, уничтожать нивы, дерева и целые поколения [28. C. 314]. В другом отрывке русский переводчик рассказывает об одном «печальном происшествии», связанном с убийством молодой гречанки, которое раскрывает нравы как современных греков, так и турок, и о попытке исцеления больной греческой девочки. Сюда же включены описания руин Аргоса, города «царя царей» Агамемнона, и развалин Афин, «города Минервы». В данных фрагментах тип повествования, как и в «Путевых записках» в целом, организован точкой зрения странствующего поэта. В них конкретные описания погружены в широкие и глубокие культурные контексты (античные, библейские, руссоистские и др.), что служит усилению эпического звучания текста [29. C. 662]. В журнальных публикациях переводов из путешествия Шатобриана важная роль отводится и метатекстуальным нарративам, раскрывающим связь между реальным путешествием автора и его творческими замыслами и передающим особенности романтической эстетики жизнестроительства, что было эстетически значимо в это время и для Жуковского1. Не случайно русский автор считает нужным упомянуть в статье о работе французского писателя над романом «Мученики». Ср.: Несколько лет уже занимаясь сочинением, которое должно, так сказать, дополнить книгу мою «Дух христианский», я почитал обязанно-стию видеть собственными глазами своими те страны, в которых я поместил моих героев. Задолго еще для моего путешествия выбрал я из древних и новых авторов множество сведений об Иудее и Греции: как сии замечания, так и те, которые были сделаны мною на месте, послужили материалом для моей поэмы [28. C. 313-314]. Важно отметить и тот факт, что одновременно с «Вестником Европы» отрывки из путешествия Шатобриана были напечатаны в 1810 г. и в «Журнале для сердца и ума» И.И. Шелехова в переводе И. Решетова. Это статьи «Исторический взгляд на новое состояние 1 Подробнее об этом см.: [30. C. 70-91]. 18 И.А. Поплавская Иерусалима» (№ 3. С. 250-259) и «Нравы греков, турков и аравитян» (№ 4. С. 52-57; № 5. С. 156-190) [31. C. 328, 329]. Как видим, рецепция образа Греции в книге Шатобриана формируется на пересечении диахронических и синхронических линий. Идеальная точка зрения на эту страну подразумевает единство между ее природой и культурой, между ее мифологией и жизнью, между героическим поступком и эпическим словом о нем. Современный же образ Греции передает несоответствие между ее легендарным прошлым и драматическим настоящим, ее символическое «выпадение» из мировой истории и, как следствие, утрату чувства национальной идентичности. Отсюда основной смысл греческого текста французского писателя связан с предвосхищением освобождения страны как возрождения ее национальных основ и культуры. Принципы историзма, получившие отражение в «Путевых записках», связаны с синхронизацией в сознании повествователя событий Священной, Древней и Новой истории, с воскрешением минувшего как отражения непрерывности исторического развития. Русская рецепция французского текста о Греции подразумевает обязательное «присутствие» России в религиозной, исторической и культурной жизни этой страны. Возникший в 1810-х гг. интерес русского читателя к запискам Шатобриана и к образу Греции был связан с публикацией отрывков из них на страницах журнальной периодики, с особой популярностью жанра ученого и живописного путешествия1, с формирующейся в этот период идеологией эллинофильства, с интенсивными контактами русских и греков как двух православных народов. В этом ключе особое внимание к сочинению французского писателя со стороны русской аристократии первой половины XIX в., в том числе и князей Голицыных, представляется значимым и закономерным.

Скачать электронную версию публикации