Sergey Turgenev’s Student Travels: The European Experience and Its Reflection in His Diaries for 1811.pdf Сергей Иванович Тургенев (1792-1827), четвертый сын видного московского масона-розенкрейцера, сподвижника Н.И. Новикова, директора Московского университета И.П. Тургенева (1752-1807), как и его старшие братья Александр (1784-1845) и Николай (17891871), учился в Гёттингенском университете, который в начале XIX в. пользовался репутацией модного учебного заведения либерального духа, куда охотно отправляли своих отпрысков представители европейской титулованной знати. Университет, открытый в 1737 г., с самого начала принимал желающих из разных стран, в том числе и из России. После Французской революции, впрочем, поток русских студентов резко иссяк, и только в 1802 г. усилиями 1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 18-012-00-478 («Архив братьев Тургеневых как источник изучения либеральных идей в России: европейский опыт и его русские преломления (на материале дневников, писем и служебных документов Сергея Ивановича Тургенева)»). Студенческие путешествия С.И. Тургенева 117 И.П. Тургенева контакты с Гёттингеном были восстановлены, в результате чего поездки русских молодых людей (небольшими группами по 10-15 человек) возобновились [1. S. 323-339]. Среди них были и сыновья И.П. Тургенева. Александр провел в Гёттингене два года (1802-1804), Николай учился здесь в 1808-1811 гг., а Сергей прибыл в 1810 г. и уехал в августе 1812 г., в самый разгар войны между наполеоновской Францией и Россией, незадолго до Бородинского сражения и оставления Москвы, чтобы через Данию и Швецию вернуться домой. Находясь за границей, никто из братьев не страдал «швейцарской болезнью» - тоской по родине. Наслаждаясь в полной мере независимой студенческой жизнью с ее разнообразием развлечений и собственно занятий, они по временам поругивали Гёттинген и неизменно соотносили увиденное с картинами русской жизни. «Чужая сторона научит любить свое отечество. Поезжай удивляться иностранцам и возвратись с русским сердцем!» - писал А.И. Тургенев, обращаясь к «домоседам», в предисловии к «Путешествию русских студентов по Гарцу», которое он так и не довел до печати [2. С. 290]. Надо сказать, что собственно «удивления» в дневниках братьев Тургеневых мы не обнаружим, но обнаружим множество частных наблюдений, касающихся повседневной жизни, и можем проследить, как складывался этот опыт наблюдения, подспудно осознававшийся Тургеневыми как полезный для дальнейшей службы и шире - для служения отечеству. Это отсутствие «удивления» было обусловлено не только подготовленностью к Европе, являвшейся следствием особого домашнего воспитания, но своеобразной адаптивностью, свойственной братьям, при всей разности характеров и темпераментов: все они довольно быстро интегрировались в студенческую среду и жили, соблюдая в большей или меньшей степени ее обычаи и правила. Даже то обстоятельство, что они немало времени проводили со своими соотечественниками, в полной мере соответствовало традициям немецкого студенчества, структурно организовывавшегося в землячества, которые, в свою очередь, нередко вливались в бур-шеские союзы. Неотъемлемой частью немецкой студенческой жизни были групповые путешествия - ближние и дальние пешие вылазки, которые часто совершались членами одного землячества или одного студен- М.Ю. Коренева, Е.О. Ларионова 118 ческого союза. У студентов каждого немецкого университета были свои излюбленные маршруты, для студентов Гёттингенского университета в «обязательную программу» путешествий входили два маршрута - по Гарцу и по Рейну, к началу XIX в. уже вполне освоенные и немецким «обывателем», для которого тут имелась налаженная система обслуживания «туристов» (многочисленные, связанные между собой постоялые дворы, проводники-«показчики» на любой вкус, возницы для локальных переездов и проч.). В случае необходимости путешественник мог обратиться к какому-нибудь из многочисленных описаний этих мест и найти там перечень обязательных для осмотра красот природы и достопримечательностей, связанных с германской историей, а также практические советы путешествующим [3. S. 63-126; 4. S. 176-177; 5]. Русские студенты Гёттингенского университета, учившиеся здесь в начале XIX в., имели возможность подготовиться к путешествиям на специальном семинаре (Reisecollegium), устроенном для них профессором А.Л. Шлёцером (August Ludwig Schlozer, 1735-1809). При этом в конце XVIII - начале XIX в. репертуар книг, посвященных Гарцу и Рейну, пополнился принципиально новым типом описания, ориентированным не столько на историю края в контексте общей германской истории и эстетику природы, сколько на эмпирическую материю, применительно к Рейну - с акцентом на современные «полезные» заведения, представленные многочисленными естественнонаучными обществами, натуральными кабинетами, физическими и химическими лабораториями, собраниями (зоологическими, минералогическими, ботаническими и проч.), применительно к Гарцу - с акцентом на геологию, ставшую модной наукой, широкий дилетантский интерес к которой вылился в немецких землях в собирательство геологических образцов и составление частных минералогических коллекций. Среди заметных сочинений этого нового рода была книга профессора Гёттингенского университета Кристофа Майнерса (Christoph Meiners, 1747-1810) «Краткое описание стран и путешествий» («Kleinere Lander-und Reisebeschreibungen», 1794), где впервые были собраны статистические сведения о горнодобывающей промышленности Гарца, об условиях жизни рудокопов и др. В том же «практическом» духе были выдержаны и лекции другого знатока Гарца - Иоганна Фридриха Гаусмана (Johann Friedrich Hausmann, Студенческие путешествия С.И. Тургенева 119 1782-1859), геолога и минералога, занимавшего с 1807 по 1811 г. должность руководителя государственного горнодобывающего предприятия в Вестфалии, а в 1811 г. назначенного профессором горного дела Гёттингенского университета. Труды обоих профессоров были известны братьям Тургеневым, которые в разное время побывали на Гарце, описав, каждый по-своему свои впечатления. Александр Иванович прошел по Гарцу в 1802 г. и опубликовал позднее очерк «Путешествие Русскаго на Брокен в 1803 году» (Вестник Европы. 1808. Ч. 42, № 22. С. 77-93), в котором он, умело совместив перспективу историка с перспективой «натуралиста», дал яркую картину этой местности, малоизвестной тогда русскому читателю, и очертил общие контуры ее культурной и геологической истории, избегая ожидаемой поэтизации связанных с Гарцем преданий и легенд, но обращая особое внимание на местные обычаи и нравы в их сопоставлении с русскими, кажущимися автору гораздо более человечными, чем диковатые германские. В расширенном, незавершенном варианте его «Путешествия русских студентов по Гарцу» мотив сопоставления русских и немцев становится сквозным, при этом конечные выводы уже не столь прямолинейны и категоричны, особенно в части, касающейся общественных «пороков» (пьянства, рабского труда и проч.). Тем же маршрутом прошел и Николай Иванович в 1809 г., подготовившись к путешествию, следуя советам старшего брата, который писал ему 13 октября 1808 г.: «Для путешествия по Гарцов горам надобно прежде приготовиться и получить некоторыя сведения или в натур нсто-рии, или в германской истории, в которой они известны по городам и по замкам своим, которые служили убежищем хищным рыцарям и в которых живали императоры из Саксонскаго дому. Надобно иметь понятие и о минералогии, и о горном искусстве» [6. С. 373]. Дневник Николая Ивановича содержит лишь сухие, скупые сведения об увиденном, и только его письмо к Александру Ивановичу от 20 мая / 1 июня 1809 г. дает представление о том, на что он в первую очередь обращал внимание и какое значение вообще имело для него это путешествие. «Путешествие сие было для меня приятно и полезно. Полезно потому, что мне удалось видеть рудокопные заводы, делание монеты и проч. A приятно - но можно ли изчислить все приятности путешествия по таким прекрасным местам, каков Гарцъ? Все М.Ю. Коренева, Е.О. Ларионова 120 это было для меня совершенно ново; а все новое, поражающее чувства, поражает вместе и разум», - пишет Н.И. Тургенев [7. С. 365]. Далее, рассказывая о посещении той же шахты, которую видел А.И. Тургенев, сравнивший ее мильтоновым адом, он делится мыслями о тяжелом труде рудокопов: «При виде работников часто приходила мне мысль о Сибири. Какое различие между состояниями людей! - Здесь люди работают по своей воле, получают плату и свободны. Хотя и нельзя завидовать их состоянию, но они к нему привыкли, работая там с десяти или двенадцати лет их возраста; привычка делает для них самые трудные работы сносными и даже легкими; а там - но что говорить об этом» [7. С. 365]. Весь этот круг тем, занимавший в равной степени и Александра Ивановича, и Николая Ивановича, подходивших ко всякому путешествию как к возможности соединить приятое с полезным и относившихся к увиденному скорее как к поводу для собственных размышлений, - все это отсутствует в описании поездки на Гарц, составленном Сергеем Ивановичем, который побывал здесь в первых числах июня 1811 г. в компании шести своих товарищей-курляндцев. Оформлено это описание в виде своеобразного отчета, адресованного Александру Ивановичу и представляющего собой пространное личное письмо с включением в него дорожных дневниковых заметок, несколько обработанных по возвращении в Гёттинген. «Отчет» С.И. Тургенева, озаглавленный «Путешествие по Гарцу (а la hate2 написанное)», «программно» отличается от того, что писали по этому поводу его братья. С.И. Тургенев твердо знает, что путешествия совершаются в первую очередь для пользы, но, не смущаясь, сообщает: «Признаюсь, что путешествие по Гарцу предпринял я не для пользы, но для удовольствия, или, если польза наконец из оного и вышла, то непосредственно. Я не испытатель природы, не живописец, не разыскиваю древности по Гарцу, по истории 10, 11 и 12 столетий может Гарц важен, и потому мне было приятно, хотя тоже едва ли полезно, видеть особенно нижний Гарц, где живали нем короли и импер от Генриха I до Генриха IV» [8. Л. 7а]. Он твердо знает, что ко всякому путешествию следует готовиться, но, имея для того возможности, не удосуживается этого сде- 2 на скорую руку (фр.). Студенческие путешествия С.И. Тургенева 121 лать и откровенно пишет, что «до дороги» не прочитал ни одной книги, не только не просмотрел тетрадей с лекциями профессора Гаусмана, читавшего курс о путешествиях по Гарцу, но и во взятый с собой, по его собственным словам, «лучший указатель для путешествующих по Гарцу» - путеводитель К.Ф. Готшалька, заранее не заглянул3 [8. Л. 6, 7а, 18]. Единственной книгой, которую Сергей Иванович взял в руки перед тем, как отправиться на Гарц, стали «Письма русского путешественника» Н.М. Карамзина, из которых он отобрал фрагмент, посвященный Альпам, и прочитал его «в постеле, с живейшим удовольствием, прямо эстетическим, ни с какою пользою не смешанным» [8. Л. 17 об.]. Карамзин же стал надежным помощником, когда Сергей Иванович столкнулся с необходимостью выразить эстетическое удовольствие от увиденных красот Гарца в тексте, предназначенном для брата, который ожидал от него, как, вероятно, предполагал Сергей Иванович, некоторой «художественности». Автор обставляет описание приличествующими с его точки зрения литературными цитатами из имевшихся под рукой русских источников - из Карамзина, а также из февральского номера журнала «Московский Меркурий» за 1803 г., где была помещена чувствительная повесть «Самоубивство» (превод отрывка из «Сентиментального путешественника во Франции» Ф. Верна), из которой Сергей Иванович извлекает несколько не слишком затейливых «романических» мыслей, в том числе о тяготах странника, умирающего на чужбине. Эта потребность литературно облагородить текст обусловлена не только наличием адресата и представлением о том, как должны выглядеть записки о путешествии, но и сознанием собственной словесной беспомощности, которую молодой путешественник испытывает при виде особенно волнующих картин природы. На протяжении всего текста он борется с проблемой «невыразимого» и в самые возвышенные моменты признается в бессилии: «Часто чувствовал, что я не стихотворец, чаще жалел, что не живописец. Но натура не отказала мне в чувстве к изящному прекрасному, и я пламенный поэт в душе моей» 3 В «Путешествии...» С.И. Тургенева содержатся ссылки на Гаусмана и несколько выписок из книги Готшалька, относящихся к геологии и географии Гарца; они «вмонтированы» в текст при его обработке. М.Ю. Коренева, Е.О. Ларионова 122 [8. Л. 6 об.]. Этот «пламенный поэт в душе» то и дело создает для автора «поэтические ситуации», когда он начинает предаваться мечтаниям о том, как поселил бы в местных пещерах кающихся монахов, а на лугу построил бы «домики для монашенок, невинных овечек, невест Христовых... одним словом таких, какими их описывает Попова Элоиза» [8. Л. 21], или когда он, сидя на гранитном утесе, в приливе чувств, вполне поэтично готов броситься вниз с обрыва: «Шаг - и простите люди! Как скоро могу спрыгнуть с того земного шара, который вы измерить не можете. - Как мне хорошо здесь! Какая натура! Что пред нею искусство? Жуковский! Жуковский!» [8. Л. 22]. Литературная линия, старательно прочерченная Сергеем Ивановичем как дань жанру и предполагаемым ожиданиям брата, не является, однако, основной и отступает на второй план в густом «этнографическом» материале, наполняющим его «отчет», которому он, словно в оправдание, предпослал нечто вроде предуведомления: «О нем (Гарце. - М.К., Е.Л.) так много писали все, и еще некоторые так хорошо писали, что, кроме себя, смешно было бы мне что-нибудь написать. что я пишу не есть журнал идей моих и чувств в полном смысле (здесь и далее в цитатах выделено автором. -М.К., Е.Л.), однако не будет здесь ничего похожего на ученую диссертацию» [8. Л. 5 об.]. Сделав себя главным «героем» своего повествования, С.И. Тургенев выбрал модель, которая менее всего соответствовала представлениям А.И. Тургенева о допустимой мере субъективности в такого рода текстах. «Вот недостаток большей части путешественников: они всегда любят в своих сочинениях более заниматься собою, нежели своим предметом, - писал Александр Иванович, - как будто читателю нужно знать, где автор нашел хороший обеденный стол, покойный ночлег, где на него умильно взглянула пастушка, или даже для меня непонятно, как они могут быть так откровенны перед публикою и заниматься или собою, или другими безделицами там, где, кажется, и сама натура и происшествия, коих она была свидетельницею, требуют полного внимания путешественника» [2. С. 293]. Но именно из подобных «безделиц» и состоит по преимуществу тот текст, который составил С.И. Тургенев и который с точки зрения дня сегодняшнего представляет собой уникальный документ, позволяющий судить о бытовой стороне студенческого путешествия, протекавшего с полным соблюдением Студенческие путешествия С.И. Тургенева 123 буршеского «ритула» с его обильными возлияниями, беспрестанным громким пением и мелким волокитством за девицами в трактирах и на постоялых дворах. В этом тексте нет собственно образа Гарца, или Саксонии, или Германии в целом, но есть множество жанровых сцен, демонстрирующих, как складывалось прямое частное взаимодействие между русскими студентами и саксонскими «обывателями» и «обывательницами», которые охотно плясали под русскую «Барыню» в исполнении «гёттингенцев» из России, награждали их в знак приязни дубовыми венками [8. Л. 23 об. - 24], дивились малопонятным «буршевским или студентским выражениям», которыми бравировал Сергей Иванович [8. Л. 27 об.], вели беседы о театре, где царствовал общий для всех Август Коцебу и выступала такая же «общая» мадемуазель Жорж, и проч. Из таких мимолетных встреч и складывался первый европейский опыт молодого русского путешественника - опыт существования вне замкнутой городской студенческой среды, в новом пространстве, в котором он чувствовал себя вполне органично и которое ощущалось им не как экзотическое, а как вполне «одомашненное», - ощущение, которое поддерживалось среди прочего присутствием русского «элемента» в разговорах с местными жителями: у кого-то обнаруживался родственник, живущий в Санкт-Петербурге, кто-то служил в «русской Польше», кто-то выказывал осведомленность о петербургских театральных постановках и т.д. Саксонское захолустье оказывалось связанным с российскими землями, но связь эта, которая не имела никакого отношения к культурному или интеллектуальному взаимодействию, не осознавалась С.И. Тургеневым как нечто особенное, а воспринималась скорее как житейская банальность, как естественная примета осваиваемого им впервые европейского мира, предстающего в субъективной перспективе миром без границ. Если его старший брат Николай Иванович считал, что «надобно узнавать народов тогда, когда еще не имеешь справедливого понятия о людях» [7. С. 399], и, вглядываясь в Европу, составлял для себя обобщенный портрет «народов», то Сергей Иванович в этом первом своем путешествии накапливал «понятия о людях», и лишь один раз высказался о немцах как о «народе»: осматривая замок Бланкенбург, в котором выросла жена царевича Алексея Шарлотте Кристине София, принцесса Брауншвейг-Вольфенбют- М.Ю. Коренева, Е.О. Ларионова 124 тельская, он внимательно изучает представленную там «таблицу всех владетельных особ Петрова времени» и, обнаружив, что российский император помещен не только «ниже султана», но даже ниже «кньязка Оснабрюкского», дает волю своему патриотическому возмущению: «Куда глупы немцы!» [8. Л. 27]. Вернувшись в Гёттинген, Сергей Иванович некоторое время неспешно обрабатывал свои дорожные записки. Александр Иванович получил его «Путешествие по Гарцу» только в конце августа и, прочитав его, коротко написал брату, что оно ему понравилось при всех шероховатостях слога, на которые обратил внимание Александр Иванович, посоветовавший Сергею Ивановичу чаще писать по-русски и писать правильнее [9. С. 451]. Сергей Иванович тем временем уже готовился к следующему «обязательному» путешествию - на Рейн, но Николай Иванович отговорил его от этого плана: «Ты хочешь ехать на Рейн. Это, брат, немецкая привычка еіпе Rheinreise machen4. Теперь Рейн не то что был, и много хлопот можно иметь по причине пограничных фр крепостей; но это все ничего. Если ли ты хочешь сделать путешествие, то поезжай в Гамбург; оттуда в Амстердам и пр. и возвратись через Мюнстер и Падерборн. Таким образом ты увидишь часть Рейна и можешь иметь понятие о целом. Это будет стоить более времени и денег; но зато ты что-нибудь увидишь; а одно Rein’crae путешествие не стоит того, чтобы подниматься из Гёттингена», - писал Николай Иванович 26 августа / 7 сентября 1811 г. из Парижа [10. С. 96-97]. Сам Н.И. Тургенев за год до того побывал в Голландии: в мае 1810 г. он воспользовался студенческими каникулами, чтобы посетить Голландское королевство, которое уже в июле 1810 г. утратило свой статус, поскольку Наполеон I, недовольный политикой своего брата Луи (Louis Bonaparte, 1778-1846), назначенного им в июне 1806 г. королем, присоединил Голландию к Франции на правах департамента. Николай Иванович провел в Голландии почти пять недель и с удовольствием вспоминал это свое путешествие, хотя сама страна произвела на него двойственное впечатление. «Видел Голландию, удивлялся уму, искусству, всемогуществу человека, восторжествовавшего над природою; на водах воздвигнул 4 Совершать путешествие по Рейну (нем.). Студенческие путешествия С.И. Тургенева 125 он города, из болот сотворил поля; обогатил первые, обработал последние и поставил эту чудесную землю на степень совершенства, которой еще никакая земля в Европе не имела! На каждом шагу можно заметить трудолюбие, благосостояние, царствующие в Голландии», - писал он Александру Ивановичу 23 мая 1810 г. [7. С. 395]. Эта общая благостная картина дополняется им рассуждениями о тех переменах, которые произошли в Голландии: «Одни следы прежнего величия остались, одно воспоминание и - может быть - надежда! Большое участие в сей перемене имела и перемена народного характера; кто бы подумал прежде, что из постоянных голландцев, с правом гордившихся своею свободою, большая часть превратилась в самых пустых людей, гордящихся золотыми мундирами, ленточками и т.п.? Но таковы люди!» [7]. Такая же двойственность обнаруживается и в отношении Николая Ивановича к Вестфальскому королевству, к которому принадлежал Гёттинген: с одной стороны, годы, проведенные здесь, подарили ему субъективное ощущение «свободы, независимости и покоя - в самом настоящем смысле слов сих», как записал он в дневнике по окончании учебы в июне 1811 г. [11. С. 8]; с другой стороны, он не мог отделаться от ощущения несвободы, в которой пребывает это новообразованное государство во главе с младшим братом Наполеона, королем Жеромом (Jerome Bonaparte, 1784-1860), именующимся в дневниках Н.И. Тургенева не иначе как «Ерема», что демонстрировало его пренебрежительное отношение к этому правителю, который, взойдя на трон, отменил крепостное право, ввел конституцию и «Кодекс Наполеона», уравнивавший всех в гражданских правах, и проч. Показательна в этом смысле запись, сделанная Н.И. Тургеневым 4 января 1810 г. после поездки в столицу Вестфальского королевства: «Кассель мне очень не понравился; да и может ли нравиться место, где царствуют Наполеоны?» [12. С. 234]. Эта неприязнь к «Наполеонам» не помешала Николаю Ивановичу настоятельно рекомендовать брату Сергею ехать в Голландию, при этом в качестве дополнительного аргумента в пользу такой поездки он указывает на возможность увидеть там и самого французского императора, который, по слухам, собирался в это время посетить Амстердам [10. С. 101]5. Последний аргумент оказывается весомым 5 Наполеон прибыл в Амстердам 9 октября 1811 г.; это был его первый официальный визит в «третий город империи». См. подробнее: [13]. М.Ю. Коренева, Е.О. Ларионова 126 для С.И. Тургенева. Отправившись 11 сентября 1811 г. в путешествие, во время которого он начинает вести личный, «безадресный» дневник, Сергей Иванович остановился на несколько дней в Гамбурге, присоединенном в 1806 г. к Французской империи, но торопился в Амстердам, чтобы не пропустить приезда Наполеона, хотя у него имелась и другая, быть может, даже более значимая для него цель -попасть на спектакли французской труппы, прибывшей в Амстердам из Парижа, и насладиться игрой любимца Наполеона, знаменитого актера Ф.-Ж. Тальмы (Frangois-Joseph Talma, 1763-1826)6, - эти два «зрелища» были для С.И. Тургенева почти равными по своей привлекательности, интерес к последнему даже явно перевешивал. Во всяком случае, уже находясь в Амстердаме, он, после безуспешных попыток раздобыть хорошие билеты на спектакль с участием французского кумира театральной публики, решается на необычный шаг: «Сам пойду к Тальме и, сказав, что я для него приехал в Амстердам (я не был уверен, что император здесь будет), буду просить, чтоб он доставил мне средство его видеть и слышать на сцене. Куда досадно будет, если и это не удастся. Надо будет идти в театр и быть жату до крайности. Но из любви к искусству может это и вытерплю. Зато видел Тальму...» [8. Л. 74]. Для С.И. Тургенева это была первая самостоятельная поездка за пределы немецких земель. Его дневник содержит множество бытовых подробностей, по которым можно составить представление о том, как организовывалось подобного рода заграничное путешествие и с какими трудностями оно было сопряжено. Одной из главных организационных проблем для странствующего иностранца было получение разрешения на въезд и выезд. Прибыв в Гамбург вечером 14 сентября, С.И. Тургенев на другое утро отправился в полицию, чтобы узнать, может ли он ехать в Голландию с паспортом «дружественного» Вестфальского королевства или должен получать новый, французский [8. Л. 50]. Этот поход в полицию послужил поводом для яркой «зарисовки с натуры»: в дневнике С.И. Тургенев не без иронии описывает, как солдат-привратник попытался выпроводить его из приемной и велел «стать с народом», так как «перед законом все равны» [8. Л. 50], однако служащие вернули его, усадили и по- 6 О выступлениях Тальмы в Амстердаме осенью 1811 г. см. подробнее: [14]. Студенческие путешествия С.И. Тургенева 127 просили подождать, пока решится его вопрос. «Кто чище одет, тому и лавку чище надо», - завершает С.И. Тургенев описание этой сцены [8. Л. 50]. По приезде в Амстердам Тургенев снова отправляется в полицию, на сей раз чтобы получить разрешение на пребывание в Голландии. Иностранцу такое разрешение выдавалось сроком на восемь дней, и только при наличии двух поручителей выписывалось временное удостоверение, позволявшее оставаться дольше 8. Л. 68 об.]. «Это здесь нововведенная строгость», - отмечает Сергей Иванович [8. Л. 69]. Благодаря поручительству российского генерального консула Ивана Ивановича Смирнова С.И. Тургенев 3 октября получил временное удостоверение сроком на один месяц [8. Л. 83], однако уехал из Голландии несколько раньше - уже 16 октября он покинул Амстердам и 25 октября добрался до Касселя. При этом накануне отъезда, 15 октября, ему снова пришлось идти в полицию, чтобы сделать соответствующую отметку в паспорте, но осуществить задуманное ему не удалось: для получения выездной визы, по словам полицейского, нужно было заручиться согласием министра в Париже [8. Л. 104]. «...Когда я спросил, что же мне делать, то мне сказали, что я могу с этим паспортом ехать. К чему было с отчаянным лицом говорить о невозможном и проч. и пугать иноземца именем министра и проч.? Но Бог с ними! Только чтоб не беспокоили по дороге», - записал С.И. Тургенев [8. Л. 104]. Помимо визовых дел у молодого путешественника в Голландии было немало и других хлопот: устроиться в гостинице, найти подходящего лонлакея, уладить денежный вопрос и т. п. Гостиницы все были переполнены ввиду ожидавшегося приезда императора, и даже в частных домах было произведено некоторое «уплотнение» для размещения сопровождавших императора лиц; лонлакей, который обычно выполнял функции гида, а также помощника в разрешении бытовых проблем, попался Сергею Ивановичу неудачный - швейцарец Луи часто бывал пьян, редко приходил вовремя и постоянно норовил обжулить, обрекая неопытного иностранца на дополнительные расходы, что весьма чувствительно сказывалось на «дорожной кассе» Сергея Ивановича, который и без того был стеснен в средствах: не позаботившись заранее о наличных деньгах, он уже в Гамбурге потратил все, что у него было, так что даже за лодку, доставившую его с корабля на берег в Амстердаме, ему нечем было рас- М.Ю. Коренева, Е.О. Ларионова 128 платиться и плату за него внес случайный попутчик [8. Л. 65 об.]; в результате ему пришлось обратиться за помощью к амстердамскому банкиру Иоганну Голлю ван Франкенштейну (Johann Goll van Frankenstein, 1756-1821), который, приняв во внимание имевшиеся у просителя рекомендательные письма, а также поручительство российского консула И.И. Смирнова, выдал ему необходимую сумму под вексель, каковой С.И. Тургенев обещал погасить по возвращении в Гёттинген, рассчитывая получить деньги от матери. Все эти мелкие и крупные проблемы, однако, в полной мере искупались новыми впечатлениями, ради которых Тургенев и отправился в малое странствие. У этого странствия имелся и литературный ориентир - «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии» («Sentimental journey through France and Italy», 1768) Лоуренса Стерна (Laurence Stern, 1713-1768), с которым С.И. Тургенев, как и многие его современники, «сверялся» в пути. Стерн выделяет одиннадцать типов путешествующих: праздный, пытливый, лгущий, гордый, тщеславный, желчный, путешественник поневоле, путешественник-правонарушитель и преступник, несчастный и невинный, простодушный, чувствительный. Всего лишь несколько месяцев спустя после путешествия по Гарцу С. И. Тургенев, теперь уже не скованный необходимостью представить более или менее художественный текст, относит себя к «пытливым» (inquisitive) путешественникам, для которых путешествие представляет собой своеобразную энциклопедию, и вместе с тем - к «чувствительным», понимая под последними тех, кто путешествует исключительно ради того, чтобы получить «собственное удовольствие» [8. Л. 36, 58-58 об.]. Это новое для него «самоназывание» определило и внутреннюю структуру программы осмотра голландских городов. Часть дня С.И. Тургенев посвящал разнообразным городским заведениям и учреждениям, вечера - походам в театры. Среди государственных учреждений, которые С. И. Тургенев обстоятельно осмотрел в Амстердаме, - институт слепых, воспитательный дом для подкидышей и детей-сирот, богадельня, работный дом, разнообразные лечебные заведения, в том числе и больница для страдающих венерическими заболеваниями, которую он посетил вместе с консулом и специально приглашенным врачом, дававшим пояснения. Везде Тургенев обращал внимание на условия содержа- Студенческие путешествия С.И. Тургенева 129 ния, питание, общее устройство, подмечая отдельные детали, вглядываясь в разнообразные человеческие типы и собирая сведения об организации всех этих социально значимых заведений, - наблюдения, важные, с точки зрения молодого русского путешественника, для пополнения практического «багажа», который может оказаться небесполезным по возвращении на родину. Подобного рода осмотры не были чем-то необычным для того времени - как правило, они не требовали специального разрешения или предварительной договоренности, и всякий интересующийся свободно допускался к посещению. Во всяком случае, во всех путеводителях Генриха Августа От-токара Рейхарда (Heinrich August Ottokar Reichard, 1751-1828), пользовавшихся особой популярностью среди путешествующих, непременно отмечались достойные посещения государственные заведения разного назначения. Путеводитель Рейхарда имелся и в багаже С.И. Тургенева, который хотя и поругивал знаменитого автора, называя его в сердцах «скотом» за путанную информацию путеводителя [8. Л. 41 об.], но все же в целом следовал его советам, проявляя при этом и некоторую самостоятельность: в списке осмотренных им заведений есть и те, которые не отмечены у Рейхарда. Примечательно, что так же действовали во время заграничных путешествий и старшие братья С.И. Тургенева, Николай и Александр: где бы они ни оказывались - в Германии, Австрии, Франции, Италии или Англии, они неизменно обходили важнейшие социальные заведения, соотнося свои наблюдения с российской действительностью. Неслучайно Александр Иванович, получив от Сергея Ивановича письмо, касавшееся его поездки в Голландию, особо отметил этот неожиданно проснувшийся его интерес к социальной сфере. «С великим удовольствием читал я быстрое описание твоего путешествия и замечал предметы, на кои обращал ты особенное внимание; в самое это время и я занимался теориею благотворительности, когда ты обозревал домы призрения и больницы в Голландии», - писал А. И. Тургенев брату в Гёттинген 7 декабря 1811 г. [9. С. 451]. С не меньшим вниманием Сергей Иванович изучал и местные церкви. За время своего пребывания в Амстердаме он побывал в нескольких католических и протестантских храмах, в армянской церкви, а также в двух синагогах, необычная обстановка которых произвела на него особое впечатление: «Какой крик! Если б они просили о М.Ю. Коренева, Е.О. Ларионова 130 чем не Бога, а человека, то, думаю, их просьбы всегда б были исполнены. Чтоб избавиться от их крику, я бы все, кажется, в состоянии для них сделать. Какая разноголосица, ничего ни для глаз, ни для сердца, ни для ума» [8. Л. 91]. Но чаще всего он наведывался в православную греческую церковь (храм Св. Екатерины), которую открыл для себя почти сразу по приезде: «.. .Побежал в греческую церковь. Как обрадовался, увидев старого монаха с бородой! Как приятно было быть в своей церкви. С удовольствием положил гульден на блюдо. Служба на греч. Императора Наполеона при большом выносе поминали на латинском, а эктинию пред Отче наш и самую эту молитву на русском. Я подтягивал: Подай, Господи! и Ки-рие елейсон. Церковь небольшая, но, кажется, достаточна для прихожан; чистота обыкновенная; по сторонам места с лавками. Из русских, кроме меня, никого не было. Греки отгадали, что я русский, подошли со мной говорить по-французски и звали в будущее воскресенье к обедни» [8. Л. 71 об.]. Эта радость от возможности побывать в «своей» церкви вполне понятна, если учесть, что в Гёттингене, где учился С.И. Тургенев, православного храма не было. Все основное время, отведенное на голландское путешествие, С.И. Тургенев провел в Амстердаме в надежде все же увидеть французского императора. И только однажды он совершил короткую поездку в Сардам (Заандам), чтобы побывать в знаменитом доме Петра I, где тот жил восемь дней в 1697 г. под именем Петра Михайлова, когда приехал сюда для обучения корабельному делу. Этот частный «музей», устроенный местным предприимчивым трактирщиком, который купил и дом, и участок, был своеобразным местом паломничества для многих русских, приезжавших в Голландию и до Тургенева и после. На молодого Тургенева скромное жилище «величайшего из монархов», как он назван в его дневнике, произвело волнующее впечатление: «Я был в восхищении, хватался за всякий предмет в избе, долго смотрел на его кровать в стене, сорвал портрет его, целовал оный, не мог наглядеться. Товарищи мои сначала, может, удивились, но, узнав, что я русский, конечно, поняли причину нерегулярных моих движений. У двери отломил мне Луи по моему приказанию кусок дерева с гвоздем, который я хочу беречь. Вчера дама сказала мне, узнавши об этом от кого-то, что если б все русские были такие обожатели Петра I, то хижины ненадолго бы Студенческие путешествия С.И. Тургенева 131 стало. Но я хотел только кусок отрезать; вольно швейцару отломить полбревна. Мы записали в книге имена наши. Перевертывая листы в книге, я нашел замечание, кажется, одного француза, в котором он уверяет, qu’il revere ton individuals, o Pierre, mais qu’il craint pour les suites de l’agrandissement de la Russie7. Думает, что величие, Петром основанное, вредно для всего света или по крайности для просвещенной Европы» [8. Л. 79 об., 81-81 об.]. Сам Тургенев ощущал себя частью этой обновленной России, «не скифом, но русским, с благородными мыслями» [8. Л. 87 об.], и на бытовом уровне не сталкивался с неприязненным к себе отношением, за которым скрывалось бы опасливое отношение к России, высказанное неизвестном французом, подписавшимся «Друг гармонии». В дневнике С.И. Тургенева отмечен лишь один эпизод, когда он ощутил неприязнь к себе со стороны окружающих, но связан этот эпизод был с тем, что его приняли за француза, поскольку главным языком общения для него во время путешествия был именно французский и реже - немецкий. «Что за дьявольщина! Сейчас был пьяный прихмахер, воспитанный в Париже, и принял меня за приехавшего из Франции, - записал С.И. Тургенев на второй день своего пребывания в Амстердаме, 28 сентября. - Неужели я похож на француза? Еще: вчера сказывал мне тот, который привел меня сюда, что он, его товарищ, все корабельные служители потому не очень хорошо сначала обошлись со мною, что думали - я француз. Когда же он сказал им, то они стали несравненно учтивее, ласковее. Вероятно, обязан я этим заблуждением тому, что не говорю по-голландски, а по-французски» [8. Л. 67 об.-68]. «Французская линия» становится сквозной в дорожном дневнике С. И. Тургенева, который, присматриваясь к повседневной жизни голландцев, пытается понять их отношение к новой власти, осмыслить плюсы и минусы произошедших перемен, связанных с вхождением Г олландии в состав Франции. Сам он, приехав сюда с готовым знанием о том, что богатая некогда страна оказалась в политическом рабстве, смотрел поначалу на все сквозь призму последних исторических событий и даже «классические» голландские пейзажи, увиденные им, когда он еще находился на борту корабля, хотя и вызва- 7 Что он почитает тебя как личность, о Петр, но боится последствий расширения России (фр.). М.Ю. Коренева, Е.О. Ларионова 132 ли у него необыкновенный восторг, все же наводили на мысли о несоответствии этих идиллических картин реальной несвободе голландцев: «“Quel pays!” - восклицал я, стоя на палубе и видя прекрасные деревни и луга. И в самом деле. Кто не подумает, что в них живут люди самые счастливые! Но нет! Это только следы счастия. Теперь рука сильного обременяет мудрых» [8. Л. 63]. Однако проведя несколько дней в Амстердаме, С.И. Тургенев с некоторым удивлением для себя обнаружил, что местные жители в целом вполне приспособились к новой ситуации и особо не ропщут. О том, что за несколько месяцев до его приезда, в апреле 1811 г., в Амстердаме произошли масштабные беспорядки, вызванные нововведенной воинской повинностью [15. С. 272], Тургенев ничего не знал, как не знал он и о наличии активной антинаполеоновской «пропаганды». Об отношении к французскому правительству он судил п

Скачать электронную версию публикации