“World Literature” and Communication: Literary Connections, Reading Practices.pdf Понятие «мировая литература» обрело популярность после эпохи И. Гете и постепенно стало входить в культурный дискурс большинства стран Европы и за ее пределами. В начале XX в. оно активно использовалось в книгоиздании, гуманитарной науке, сфере образования, названиях курсов и университетских кафедр, заголовках монографий, учебников, хрестоматий и сборников в Европе, США и Советском Союзе. Уже во второй половине XX в. ситуация начала постепенно меняться. Теоретики постколониализма выступили с критикой сложившегося западного канона. Как следствие возрос интерес к неевропейской литературе, а географический охват текстов под эгидой «мировой литературы» значительно расширился. В связи со сдвигом в гуманитарном знании в сторону исследования силовых отношений внутри сложившегося европоцентричного культурного нарратива релевантность старого понятия «мировая литература» А.В. Богомолова 8 применительно к актуальной ситуации была поставлена под сомнение. Научные дискуссии о понятии «мировая литература» разгорелись в самом начале XXI в. Поводом для споров послужил практически синхронный выход двух работ: монографии французского литературного критика П. Казанова «Мировая республика литературы» [1] и статьи социолога литературы Ф. Моретти «Гипотезы о мировой литературе» [2]. Моретти писал: «Выбор словосочетания “мировая литература” в то время имел полемический оттенок. Кроме того, он был сомнительным: я помню, что в качестве одного из вариантов рассматривал заглавие “Мировая литература?” - с вопросительным знаком в конце, свидетельствующим о моей неуверенности в термине, который, казалось, вышел из употребления. “Мировая республика литературы” Паскаль Казановы, которая готовилась к публикации, когда я писал “Гипотезы”, помогла изменить ситуацию, однако в то время настроения у всех были как минимум скептические (мои коллеги из Колумбийского университета, например, отказались использовать словосочетание “мировая литература” в названии новой кафедры)» [2. С. 25]. Две эти работы стали теоретическим вызовом существующим научным парадигмам изучения литературы. Основной фокус исследований состоял в анализе литературных рынков и моделей производства, потребления и циркуляции «мировой литературы». Несмотря на различия в методах Моретти и Казанова, оба исследователя по-новому воскресили идею, утвердив ее релевантность для описания литературного поля. В течение последующих двух десятилетий вокруг идеи «мировой литературы» развернулись острые дебаты, продолжающиеся до сих пор. В рамках этих дебатов «мировая литература» перешла в ранг теоретической проблемы, находящейся на пересечении сразу нескольких направлений: в области культурологии и компаративных исследований литературы, исследований литературных канонов, а также в рамках постколониальной теории и исследований глобализации в культуре. Ряд западных ученых, таких как Д. Пизер, Д. Дэм-рош, Э. Аптер, Г. Спивак и другие, выдвинули свой теоретический взгляд на проблему «мировой литературы» [3]. Ключевые направления исследований касаются содержания понятия, его эволюции как концепции в культуре прошлого и в настоящем. «Мировая литература» и коммуникация 9 В статье мы рассмотрим идею «мировой литературы» в исторической перспективе вплоть до современной западной критики. Основной фокус исследования состоит в изучении одного из аспектов «мировой литературы» - коммуникации, а именно каким образом осмыслялась проблема литературной коммуникации и как менялись представления приверженцев идеи об устройстве мировой системы литературной коммуникации в XIX-XXI вв. Само понятие «мировая литература» возникло на фоне изменений в том, каким образом осуществлялась литературная коммуникация, а также в контексте трансформации читательских практик и институциализации литературы. На всех этапах развития и реализации идеи характер коммуникации между писателями, читателями, интенсивность и география переводческих практик определяли контуры «мировой литературы». Из большой истории идеи мы проанализируем четыре значимых эпизода с точки зрения изменений коммуникативной среды: зарождение буржуазной культуры и взгляды Гете на «мировую литературу», возникновение материалистической теории К. Маркса и Ф. Энгельса и представлений о капиталистической культурной экспансии, советский проект «мировой литературы» и его реализация, а также современные теории «мировой литературы» в условиях глобализации. Гетевская парадигма «мировой литературы» История идеи «мировой литературы» берет начало в XIX в. и связана с Гете. Однако у писателя были и предшественники. Изобретение неологизма Weltliteratur принадлежит веймарскому классику К. Виланду [4. Р. 1], который употребил это слово в комментарии к переводу Горация. Основой понятия стали положения работ немецкого культуролога Г. Гердера по исследованию культур народов мира. Труды Гердера подготовили теоретическую базу для представления о единстве национальных литератур. Первым концептуально ввел понятие «мировая литература» историк эпохи Просвещения А. Шлецер в своей работе по исландской литературе и истории в 1773 г. [5. С. 144]. Труды Шлецера и Гердера, вводившие новые малоизученные тексты, подчеркивали их значимость на фоне других национальных литератур. В отличие от Гердера Шлецера не интере- А.В. Богомолова 10 совал как таковой диалог между культурами и литературами отдельных наций. Внимание Гете к литературам других стран было обусловлено практикой культурного взаимообмена, за налаживание которой выступал писатель: «Еще хорошо, что теперь, когда установилось тесное общение между французами, англичанами и немцами, нам удается друг друга поправлять и направлять. Это великая польза мировой литературы, которая со временем будет все очевиднее» [6. С. 264]. Тогда же Гете высказался о переводах сербской поэзии, что отражает зарождающийся интерес к литературе иных культур и языков вне европейского контекста и вне зависимости от того, были ли эти тексты общепризнанными «шедеврами» и обладали ли к тому моменту явными связями с принимающей культурой. Также в разговорах с Эккерманом он, рассуждая о состоянии литературы и критики у немцев, рассматривал установившееся расширение культурного диалога и как мощный стимул к развитию творческого, эстетического и критического потенциала каждой отдельной нации. Интерес же самого Гете к азиатской литературе, его поэтический цикл «Западный восток», состоящий в воображаемом диалоге с персидским поэтом Ш. Хафизом, свидетельствует о его трансъевропейском космополитизме. Д. Пизер отмечает, что такое глобальное литературное сознание было относительно редким в 1820-х гг. [7. P. 6]. Космополитизму и широте взглядов Гете и людей его поколения способствовало развитие книжной культуры. Историки чтения рассматривают вторую половину XVIII в. в европейской истории как время перехода от «интенсивного» чтения - перечитывания и выучивания наизусть ограниченного круга текстов, чаще религиозного характера - к чтению «экстенсивному» [8. С. 360-361]. В Англии, Германии и Франции на фоне роста грамотности и появления новых групп читателей - женщин, детей и рабочих - происходило развитие книгоиздания, выпускались книги малого формата, что позволяло снижать их стоимость, а также увеличилось число наименований и тиражи периодических изданий. В первой половине XIX в. старая модель чтения трансформировалась как количественно, так и качественно, постепенно перерастая в современную модель экстенсивного чтения светских актуальных текстов. Двигателем перемен в читательских практиках на первых «Мировая литература» и коммуникация 11 порах стала «просвещенная буржуазия», включавшая широко эрудированную и образованную часть населения, численность которой возрастала благодаря укреплению средней и мелкой буржуазии. В первой половине XIX в. немецкая аудитория становится все более обширной и разнородной. Новые практики позволяли включать те слои населения, которые финансово не могли позволить себе личные библиотеки. Популярность набирали новые читательские сообщества - читательские клубы, салоны и центры - народные библиотеки, способствовавшие эмансипации и приобщению к литературе на коллективной основе. Буржуазная культура с присущей ей тягой к интеллектуальной коммуникации, независимости, крайнему индивидуализму и расширению кругозора за счет печатного слова созвучны с чаяниями Гете о распространении «мировой литературы». Вскоре «читательская лихорадка» охватила всю Европу [8. C. 40]. Тексты в переводах стали выходить с меньшим временным промежутком на европейских языках, английском, французском, немецком. Взгляд Гете на литературный процесс также связан с усилением переводческой деятельности и развитием коммуникаций между писателями и читателями в период подъема буржуазной культуры. Видение «мировой литературы» как пространства диалога и области коммуникации сходно с представлением буржуазии о словесности. Прием и передача литературных текстов виделись Гете «высшей силой». Двум этим процессам способствовал и сам писатель посредством своей журналистской работы. Упрекая своих немецкоговорящих коллег, Гете писал: «Однако мы, немцы, боясь высунуть нос за пределы того, что нас окружает, неизбежно впадаем в такую педантическую спесь. Поэтому я охотно вглядываюсь в то, что имеется у других наций, и рекомендую каждому делать то же самое» [6. C. 219]. Таким образом, для Гете «мировая литература», как явление, состояла из процесса ретрансляции литературы, писательской коммуникации, поддерживаемой за счет переводческой, журналистской и критической работы. Большинство ученых отмечают расплывчатость и «неуловимость» гетевской концепции. И действительно, писатель порядка двадцати одного раза обращался к словосочетанию в разговорах, записанных его учеником Эккерманом, в дневниках, письмах и статьях в журнале «Art and Antiquity» в период с 1827-1831 гг. [9. P. 4-5]. Но А.В. Богомолова 12 ни одно из высказываний писателя не содержало определения понятия. Однако на основе их анализа и изучения культурного контекста можно выявить ряд концептуальный черт идеи. В первую очередь Гете мыслил «мировую литературу» как сложившийся корпус классических текстов. Под классикой понимались не только тексты греческой и римской литератур. Слова «классика» и «классический» имели дополнительные коннотации в тот период. В диалогах с Эккерманом Гете рассуждал о понятиях «классика» и «романтика»: «Классическое я называю здоровым, а романтическое больным. И с этой точки зрения, “Нибелунги” такая же классика, как Гомер, тут и там здоровье и ясный разум» [6. C. 295]. Черты классического Гете видел в «объективности» в противовес субъективизму романтической поэзии и прозы. О собственных произведениях Гете рассуждал в той же логике. О «Вальпургиевой ночи» писатель говорил: «... я стремился, в согласии с духом античности, всему придать определенность очертаний, избегая смутного, расплывчатого, - словом, присущего романтическому стилю» [6. C. 354]. Объективность, разумность, которую Гете понимал вслед за немецкими идеалистами как постижение целостности явлений, и ясность были чертами классического. О современной литературе Гете высказывался в тех же категориях: «Большинство новейших произведений романтично не потому, что они новы, а потому, что слабы, хилы и болезненны, древнее же классично не потому, что старо, а потому, что оно сильно, свежо, радостно и здорово» [6. C. 295]. Ф. Шиллер, друг Гете, отмечал, что в гетевском произведении «Ифигения в Тавриде» преобладает романтическая чувствительность, которая не позволяет считать трагедию «классической в античном понимании этого слова» [6. C. 354-355]. Таким образом, во времена Гете к классике относили и современные тексты, которые «классичны» не по времени создания, а по характеристикам эстетического плана. Сам Гете относил к числу шедевров как свои собственные произведения, так и тексты современников. Такое отношение современности и классики стало характерно именно для первой половины XIX столетия. Сложившийся в этот период литературный демократизм способствовал тому, что и в исследовательском поле наблюдалось все большее внимание к актуальной литературе наравне с существующим классическим каноном. «Мировая литература» и коммуникация 13 Первоначально многие размышления Гете о «мировой литературе» даны в сослагательном наклонении, сама идея была «отлита в виде мысленного эксперимента, который ощупью тянется и едва мелькает в будущем» [10. P. 9]. Наступление эпохи «мировой литературы» не являлось искусственной заменой множеству национальных литератур, а скорее выражало подчеркнутый интерес и внимание к рассвету европейских и неевропейских литератур самих по себе и их возрастающей доступности в переводах, которые писатель рассматривал как два аспекта одного и того же процесса. Явление «мировой литературы» включало всеобщий канон античных текстов наравне с литературой поздних эпох вплоть до времени Гете. Установление тесной взаимосвязи наций и эпох посредством литературы, космополитическое содружество писателей и тесная творческая коммуникация между ними были источником интернационализации литературы и ее единства. «Мировая литература» в ранних работах К. Маркса и Ф. Энгельса «Национальная односторонность и ограниченность становятся все более и более невозможными, и из множества национальных и местных литератур образуется одна всемирная литература» [11. Т. 4. C. 428], - писали Маркс и Энгельс спустя двадцать лет после смерти Гете. Изложение материалистического понимания истории в «Манифесте коммунистической партии» в первую очередь охватывало вопросы политической экономии и социалистической истории, но также касалось и культуры. По мысли Маркса и Энгельса, ключевые идеи каждого периода истории - идеи господствующего класса. Само понятие «мировая литература» к середине XIX в. уже стало неотъемлемой частью немецкого дискурса, а также являлось идеей господствующего класса - буржуазии. Сформировавшаяся к середине века система капиталистических отношений способствовала усилению взаимосвязи и взаимозависимости наций: «Это в равной мере относится как к материальному, так и к духовному производству. Плоды духовной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием» [11. Т. 4. C. 428]. Поэтому когда Маркс и Энгельс утверждают, что буржуазия «путем эксплуатации всемирного А.В. Богомолова 14 рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим» [11. Т. 4. C. 427], речь также идет о литературе как части духовного производства. Но если Гете видел пользу в культурном взаимообмене, то в манифесте нет критической оценки «мировой литературы», а рассматривается она как объективно сложившееся явление. По мысли Маркса, космополитизм, как характерная черта и следствие развития капиталистических отношений и мирового рынка, фактически являлся результатом влияния капиталистической глобализации на производство и потребление. Для Виланда, Гердера, Канта, а позже Шиллера и Гете космополитизм был связан с идеалом общности всего человечества, берущего истоки еще в Античности. Сторонники идеала космополитизма полагали, что стирание национальных границ - одна из ступеней на пути к гуманистическому мироустройству. Для Маркса и Энгельса космополитизм не был ни целью, ни идеалом, а являлся данностью экономического устройства. XIX век - век национализма в Европе, который включал в свою систему ценностей идеи единства национального языка, уникальной национальной культуры и литературы, отражавшей характер самой нации. В теории Маркса и Энгельса космополитизм, как и патриотизм и защита национальных интересов, должны были уступить место пролетарскому интернационализму. То есть международная коммуникация, которая выстраивалась в мире путем глобализации экономики и средств производства, в материалистическом фокусе истории не была благом. Маркс и Энгельс, рассуждая об объединяющей силе капитала, считали создание такой мировой экономической взаимозависимости наций скорее принуждением господствующего класса буржуазии, направленным против интересов всех наций. Они связывали создание «мировой литературы» не с добровольной деятельностью просвещенной буржуазии и аристократии, которую имел в виду Гете, но с процессом, в рамках которого способы культурного обмена определялись моделями политической экономии. Безусловно, с ростом развития средств торговли и коммуникации в мировом масштабе распространение литературных текстов через национальные границы становилось все более оживленным с каждым десятилетием. Но география мира, о которой пишут Маркс и Энгельс, употребляя понятия «мировой рынок» и «мировая литература», сводилась к небольшому числу европейских стран преимуще-«Мировая литература» и коммуникация 15 ственно западной Европы - Германии, Англии, Франции, Италии - и включала некоторые американские штаты, оставив за бортом страны докапиталистического устройства и страны третьего мира [12. P. 56]. В этом аспекте «мировая литература» в манифесте скорее меньше по географическому охвату, нежели описывал Гете. Времени выхода «Манифеста» соответствуют новые реалии книжного рынка. В этот период произошла индустриализация литературного труда. Для большинства европейских стран к середине XIX в. была характерна профессионализация этой области экономики. Укрепился статус писателя как профессии, которая сделала «богатыми таких авторов, как Сю, Теккерей и Троллоп» [8. C. 400-401]. Отношения между автором и читателем также претерпели изменения. Читатели стали ассоциироваться с источником дохода. Середина XIX в. - время, когда в большинстве европейских стран в крупных городах журналистский и писательский труд профессионализировался и являлся полноценным способом заработка. Сам Маркс в прошении поселиться в Берлине от 1861 г. писал: «В течение последних двенадцати лет я проживал в Англии, существовал там на заработок от литературного труда и не пользовался пособием из общественных фондов для бедных» [11. Т. 15. C. 661]. Впоследствии труды Маркса и Энгельса стали бестселлерами. В 1872 г. во Франции «Капитал» Маркса публиковался в еженедельниках частями с целью увеличения экономической выгоды для издателей. Книга расходилась тысячными тиражами, переводилась на европейские языки и многократно переиздавалась впоследствии. В «Манифесте», используя гетевскую идею в описании экономической экспансии, Маркс и Энгельс рассматривали литературу как отражение социальных явлений и экономического порядка, а также как сферу духовного производства, которая являлась объектом капиталистических отношений и была зависима от экономической системы и социальной действительности. Таким образом, коммуникативный аспект «мировой литературы» не рассматривался как позитивное явление и как фактор общего развития культуры. Советский проект «мировой литературы» Уже после революции идея Гете, актуализированная Марксом и Энгельсом, стала частью советского культурного проекта. Если на А.В. Богомолова 16 первых порах становления нового режима вопрос наследия буржуазной культуры и отношения к нему новой советской культуры был спорным, то уже после революции позиция большинства идеологов государства состояла в том, что новая культура должна базироваться на наиболее прогрессивных достижениях буржуазного общества. Ленин в проекте резолюции Пролеткульта 1920 г. отмечал, что «марксизм отнюдь не отбросил ценнейших завоеваний буржуазной эпохи, а, напротив, усвоил и переработал все, что было ценного в более чем двухтысячелетнем развитии человеческой мысли и культуры» [13. С. 336-337], благодаря чему обрел всемирно историческое значение. В рамках проекта построения новой советской культуры идея «мировой литературы» обрела не только новые концептуальные рамки, но и конкретные способы реализации. Уже в 1917 г. Луначарский, возглавивший Народный комиссариат просвещения, в ведении которого была вся культурно-гуманитарная сфера, приступил к работе в области литературы, в частности книгоиздания, прямо связанного с идеей «мировой литературы». Выпуском классики русской литературы занимался Литературно-издательский отдел при Наркомпросе, а зарубежную литературу при активном содействии В. Ленина и А. Луначарского взял на себя М. Горький, организовав издательство «Всемирная литература». Горький разделял взгляды Гердера и Гете на литературу как единый процесс во всем мире, в том числе рассматривая «мировую литературу» в качестве корпуса текстов прошлого. «Всемирная литература» запланировала издание зарубежной литературы XVIII-XX вв. в двух сериях: основной и народной библиотеки. Географический охват в издательских планах и каталогах был беспрецедентно широк и не имел на тот момент аналогов в мире. Редакцией было намечено издание литератур Англии, Америки, Австрии, Германии, скандинавских стран, Голландии, Швейцарии, Франции, Италии, Испании, Португалии, Бельгии и Латинской Америки. После закрытия «Всемирной литературы» в 1924 г. задачу реализации идеи «мировой литературы» через издание систематической библиотеки продолжило издательство «Academia». Хронологический и географический охват был значительно расширен. Издательский портфель включал античную литературу, фольклор и выпуск двухтомника «Литература Востока». Л. Каменев, глава «Мировая литература» и коммуникация 17 издательства «Academia» с 1932 г., писал: «Мировая художественная литература в своих лучших произведениях - сокровищница, в которой человечество в ходе классовой борьбы накопило громадные ценности. Овладеть этой сокровищницей, критически переработать ее содержание, сделать доступным строителям социалистического общества такова задача “Асаdemia”» [14. С. 2]. Советский проект по изданию «мировой литературы» фактически поддерживал культурный диалог. Ключевое отличие предыдущих практик XIX в. состояло в том, что культурная коммуникация осуществлялась сверху. Литература сама по себе имела утилитарную функцию и рассматривалась как инструмент борьбы, главным образом идеологической. Переводческая работа в мелких и крупных советских издательствах также являлась частью проекта «мировой литературы». Многие произведения переводились впервые, а подавляющее большинство переводилось заново для советского читателя и адаптировалось через идеологическое обрамление посредством предисловий и комментария, написанных в ключе марксистской критики. Таким образом, проект по созданию советского канона «мировой литературы» соединял тезис Гете о необходимости оглядываться на литературное прошлое и настоящее других наций с ориентацией на задачи политического характера, с просвещением «народных масс» и пропагандой марксистского взгляда на культуру. Идея просвещения и воспитания посредством литературы осуществлялась сразу по двум направлениям - в отношении читателей и в отношении писателей. Стимулом к развитию новой социалистической литературы должна была послужить учеба в том числе у классиков «мировой литературы». Старая буржуазная «мировая литература» по-прежнему являлась значимой с точки зрения эстетической. Писательская творческая коммуникация была направлена не только в прошлое, но и являлась одним из ключевых аспектов в 1920- 1930 гг. в рамках внешней культурной политики. Связи с западными писателями социалистических взглядов являлись инструментом культурной дипломатии. Современные советские писатели переводились преимущественно на европейские языки, а зарубежные левые писатели активно печатались в советской периодике, в журнале «Вестник иностранной литературы» (позже переименованный в «Литературу мировой революции», а затем - «Интернациональную А.В. Богомолова 18 литературу»). На Первом Всесоюзном съезде советских писателей К. Радек рассуждал о том, что мировая буржуазия потеряла монополию в мировой литературе. Современная литература капиталистических стран не отвечает запросам современности, «ибо во всех странах начала возникать пролетарская литература» [15. С. 302]. Социалистическая и в частности советская литература должны были стать «новой мировой литературой». Создание и развитие этой новой литературы, служившей инструментом борьбы и пропаганды социалистических идей за рубежом, связывались с задачей завоевания СССР культурной гегемонии в мире. Революция стала толчком для значительных изменений в читательской среде, что было обусловлено прежде всего широкомасштабной кампанией по ликвидации неграмотности. В 1919 г. Совнарком принял указ, согласно которому все население в возрасте от 8 до 50 лет должно было научиться читать и писать на родном или русском языке. В результате примерно 4-5 миллионов человек научились читать и писать между 1918-1921 гг. [16. P. 16]. Кроме того, были приняты меры для обеспечения доступности книг для рабочих и крестьян: публичные библиотеки были национализированы, а новые издания бесплатно распространялись среди библиотек в 1920-1921 гг. Претерпела значительные изменения и социальная структура читателей: возросла доля рабочих и крестьян. Луначарский и другие советские идеологи стремились окультурить население через воспитание потребности в постоянном чтении. Такая вертикаль влияния государства на читателя радикально преобразовывала и отношения между писателем и читателем. Сталинское выражение о писателе как об «инженере человеческих душ» подчеркивает именно эту обращенность на реципиента и новую советскую аудиторию. Как уже можно заметить из истории культуры послереволюционных лет, советский проект «мировой литературы» воплотил просветительские и дидактические намерения в отношения советских граждан, претензию на создание общезначимого круга переводных текстов под эгидой «мировой литературы», апроприацию их в свете идеологических установок через книгоиздание. Сам старт для диалога между культурами в рамках концепции «мировой литературы» задавался государством. Гетевская концепция «мировой литерату-«Мировая литература» и коммуникация 19 ры», базирующаяся на идее развития литературных связей и культурной коммуникации между различными нациями, в лице Советского государства обретала довольно специфическую почву. С одной стороны, открытость, космополитизм на первых порах были частью советской идеологии, что отвечало взглядам Гете. В рамках проекта «мировой литературы» происходило взаимообогащение с культурой Запада, пусть и в политически ангажированном ключе. Однако расширение культурного диалога было подчинено задачам политического характера и применялось в борьбе за мировое признание и обеспечение лояльности как внутри страны, так и на мировой арене, вследствие чего сами связи и их качество были ограничены идеологией. Современные дискуссии о «мировой литературе» В XXI в. космополитическая и гуманистическая идея Гете утратила свой идеалистический ореол в условиях глобализации. Едва ли представимы сегодня проекты государственного масштаба по реализации этой концепции. Тем не менее именно «мировая литература» в последние годы находится в центре современной, по преимуществу западной литературной теории. Понятие «мировая литература» как феномен и как предмет академического дискурса сегодня сосуществуют в культурном и академическом полях. С одной стороны, «мировая литература» - явление глобализации и следствие развития мирового рынка, как утверждал Маркс, спровоцированное интенсивным чтением, переводом, циркуляцией текстов и транснациональным влиянием литератур отдельных государств друг на друга. С другой стороны, «мировая литература» стала теоретической проблемой академического поля в связи с тем, что первоначально заданная парадигма Гете, ориентированная на взаимосвязь и коммуникацию в сфере литературного творчества и культурного взаимообмена наций, в условиях глобализации встретила противодействие и критику со стороны ряда представителей сравнительного литературоведения. К настоящему моменту «мировая литература» в самом общем смысле понималась как канон литературных шедевров, наиболее значительных и влиятельных текстов прошлого. Такой взгляд на литературу подвергался критике со стороны ряда ученых в первую А.В. Богомолова 20 очередь за европоцентризм, литературный, культурный и политический. В связи с явной ориентацией на западную литературу против концепции выступают критики наследия колониализма, доказывая, что существующий канон «мировой литературы» фиксирует периферийный статус неевропейских национальных литератур и продолжает воспроизводить тем самым дискриминирующие представления о культуре ряда стран. Ответом на такого рода критику стал другой значимый подход, рассматривающий «мировую литературу» как сумму всех национальных литератур мира. Однако столь широкое толкование вызывало сомнения в академической среде, так как остро ставило вопрос методологии. При самом грубом приближении в актуальном исследовательском поле можно выделить противников и сторонников концепции. Сторонники идеи «мировой литературы» утверждают продуктивность концепции для описания и изучения литературы, однако подчеркивают необходимость по-новому актуализировать понятие в условиях глобализации. Подходы, выдвинутые по большей части американскими учеными, Дэвидом Дэмрошем и его коллегами, стремятся разрушить старый канон, ориентированный на англоязычные и западноевропейские литературы, и реализуют проект «мировой литературы», делая акцент на включении малых западных литератур, восточных и азиатских. В свете педагогического прагматизма, которым руководствуются американские компаративисты, перевод рассматривается в качестве посредника для трансляции более сбалансированного канона, что неизбежно приводит к усилению зависимости от английского языка дисциплины в целом. Во многом основываясь на парадигме Гете, Дэмрош предлагает включать в «мировую литературу» все литературные произведения, которые получили «распространение за пределами их культуры происхождения либо в переводе, либо на родном языке» [17. P. 4]. Важным условием встроенности в мировой процесс становится «активное присутствие» текста в литературной системе. Циркуляция, чтение и перевод - вот процессы, которые позволяют текстам входить в круг «мировой литературы». Поэтому Дэмрош предлагает рассматривать «мировую литературу» как способ обращения и чтения литературы. Одним из крупных проектов в этой области стал выпуск целой серии изданий «Longman Anthology of World Literature» [18]. Основ-«Мировая литература» и коммуникация 21 ная концепция изданий состоит в том, чтобы представить не просто модернизированный канон, но отобрать и сгруппировать произведения как классические, так и забытые и вновь открытые, чтобы отразить диалогическую связь между каноническими и неканоническими текстами, эпохами и регионами. Дэмрош и его коллеги создали серию книг «Literatures as World Literature», в которых предпринимается попытка представить литературу отдельной страны (например, «German literate as world literature»), творчество одного автора (например, «Roberto Bolano as World Literature») или конкретный жанр («Crime Fiction as World Literature») в глобальной перспективе через анализ специфических лингвистических, национальных, формальных и тематических аспектов. Общими же целями проектов являются: заполнение исследовательских лакун, введение малоизученных авторов и произведений, переосмысление истории целых национальных литератур в глобальном контексте, а также расширение поля «мировой литературы». На сегодняшний день проект западных литературоведов фактически связан с американской моделью университета и преподаванием литературы в рамках англоязычных программ в мире и направлен в большей степени на студенческую читательскую аудиторию с учетом влияния американской системы образования за пределами США: в Европе, Ливане, Турции, Китае, Египте, Нигерии и др. Тем не менее реальная коммуникация вне университета через перевод новых текстов находится вне фокуса американских компаративистов. Описанный американский проект «мировой литературы» вызывает обеспокоенность внутри научного сообщества, так как, лишь фрагментарно решая проблему старого канона, вступает в противоречие с академической исследовательской традицией изучения литературных текстов на языке оригинала. Скептицизм в связи с глобальной англоязычной педагогикой можно распространить до непосредственно исследовательской составляющей. Этот скепсис распространяется не только на педагогические принципы, но и ставит под сомнение объективность литературоведческих исследований, поскольку не только модель выборки текстов является преимущественно западной и определяется в рамках европейских и американских традиций теории литературы, но и дальнейшая жанровая клас- А.В. Богомолова 22 сификация, трактовка и интерпретация текстов задействует методологию, устоявшуюся в западной гуманитарной науке. К настоящему моменту сложился круг ученых, выступающих против концепции «мировой литературы», в том числе настроенных скептически относительно проектов Дэмроша. Э. Аптер и Г. Спивак являются последовательными критиками гегемонии английского языка, которая характерна как для изучения и преподавания «мировой литературы», так и для издательских проектов последних десятилетий. Аптер, профессор французской и сравнительной литератур, посвятила ряд работ проблемам перевода, в частности монографий «The translation zone: A new comparative literature» и «Against World Literature: On the Politics of Untranslatability». Рассматривая перевод как критически важную форму, исследовательница высказывает озабоченность тем фактом, что подавляющее большинство работ в области «мировой литературы» воспринимает перевод исключительно как практику, содействующую диалогу между языками, культурами, временами и дисциплинами, закрывая глаза на опыты неудачного перевода и проблемы непереводимости. Именно концепция непереводимости, которая включает в себя не просто технические, лингвистические и стилистические аспекты перевода, а глубинную диалектику перево-димости / непереводимости на политическом и философском уровнях. Разговор о переводе как научной проблеме, которая состоит в понимании существенных различий в мышлении, обусловленных языком и культурой, позволяет создать продуктивную напряженность между переводимостью и непереводимостью, космополитизмом и локальным знанием. Она могла бы оживить поле «мировой литературы» и вывести его из зоны комфорта английского и доминирующих европейских языков. В частности, отталкиваясь от опыта издания «Vocabulaire europeen des philosophies» Барбары Кассен и собственной редакторской работы над этим же изданием на французском, ученая рассматривает его в качестве прецедента для активации непереводимости как предмета для целого академического проекта. Концепция непереводимости не подразумевает отказ от перевода и не утверждает невозможность перевести те или иные понятия. Скорее, речь идет о случаях, когда перевод настолько проблематичен, что требует либо придания нового смысла существующему слову, либо введения неологизма. Кассен считала непереводимость «Мировая литература» и коммуникация 23 признаком «того, что при переходе от одного языка к другому (или с одного на другой) ни слова, ни понятийные сети не перекрывают друг друга полностью» [19. С. 16]. Именно из указанной неэквивалентности перевода оригиналу возникает подчеркнутый лингвистический плюрализм. Но он давно упоминался Кассен, а вслед за ней Аптер в своем подходе к переводу. Такой взгляд создает по меньшей мере конфликтные отношения с актуальной парадигмой «мировой литературы», вступая в жесткое противоречие по целому ряду принципиальных вопросов. Традиционно сравнительный подход в литературоведении подразумевает изучение текстов на языке оригинала, а учебные программы для сту-дентов-компаративистов предусматривают владение сразу несколькими языками. Таким образом, в основе компаративистики лежит представление о том, что чтение в переводе не заменяет и не может заменить внимательного прочтения оригинальных текстов. Ситуация, характерная для 1990-х гг., в особенности в Соединенных Штатах, когда в университетах начали активно практиковаться общие курсы по «мировой литературе» в переводах, отражавшие эклектичную широту представленных культур и эпох, на годы задала вектор в области преподавания литературы. В последние десятилетия можно наблюдать выпуск анг

Скачать электронную версию публикации